Тигхи кашлянул.
– Ати, – сказал он, – Пелис, Равилре. Помнишь их?
Мулваине смотрел вдаль застывшими, неподвижными глазами.
– Я думал, – выдавил он наконец, – что от нашего платона никого не осталось. У меня в памяти почти ничего нет. Какие-то смутные картинки. Помню, как я бежал по уступу вместе с вами, хозяин.
– Не называй меня хозяином, – приказал Тигхи. – Мы же воевали вместе, как-никак.
Мулваине покраснел.
– Ладно, – проговорил он еле слышно.
– Вот так-то лучше, – сказал Тигхи.
– Помню, как я бежал, – продолжал Мулваине. – А затем резкая боль в ноге – меня ранило. А больше я ничего не помню, пока не очнулся в их форте, с забинтованной культей. Ноги уже не было. После того как рана зажила и затянулась кожей, меня выставили на торги вместе с другими пленными, однако никто не хотел покупать меня. Мне очень повезло с моим хозяином. В самом деле. Я не шучу. Он сам оправлялся после ранения и очень привязался ко мне. – По щеке Мулваине поползла слеза. – А теперь он умер. Умер!
– Только не начинай плакать, – с отвращением произнес Тигхи.
Однако уже было поздно. Мулваине рыдал, растирая глаза кулаками.
– Почему у рабов глаза постоянно на мокром месте? – удивился Тигхи.
Мулваине, шмыгая носом, проговорил:
– Вам, должно быть, есть что рассказать, хозяин. То есть Тигхи. Хозяин Тигхи. О, былые деньки! Кажется, что все это в далеком, далеком прошлом!
Он затряс головой, опять уставившись в землю.
– Ну что ж, – начал Тигхи, устраиваясь поудобнее. Он посмотрел на небо. Время едва перешагнуло за девяносто, и солнце слепило ярчайшим светом. Белая дыра, прожженная в идеальной голубизне. – На мою долю хватило приключений с избытком. Это уж точно. Я тоже побывал в шкуре раба, как и ты. Однако мне удалось спастись. – Тигхи потер правый глаз. С тех пор как он начал употреблять крепкую воду, которой так славился Восточный Город, у него стала болеть голова. Головные боли отдавались в глазных яблоках так, что порой все вокруг виделось в мутной белой пелене, и только после того как Тигхи закрывал глаза и открывал их снова, напрягая зрение, пелена, рассеивалась, и предметы обретали прежние очертания.
– Удалось спастись? – тихо удивился Мулваине и испуганно огляделся. – Ты же знаешь, что беглых рабов сбрасывают со стены, – прошептал он. – В этом городе меня знает каждая собака. Я прожил здесь целый год. Мне не удалось бы убежать.
– Понимаешь, тут все не так просто, – произнес Тигхи. – Меня, скажем так, забрал другой человек. Точно так же, как я забрал тебя. – Он улыбнулся Мулваине, но тот усердно тер свою культю через штаны и не поднимал взгляда. – Ах, Мулваине, – продолжал Тигхи, – ты даже представить себе не можешь, где мне довелось побывать. Я добрел до самого конца мира – до Восточного Полюса. Я видел ледяные пещеры и воевал с колдунами и монстрами. Я летал в воздухе и ощутил дыхание Бога. И когда я возвращаюсь в мир мужчин и женщин, как это уже случилось, мне тяжело чувствовать себя связанным всеми этими мелкими условностями.
Тигхи сузил веки, всматриваясь в даль. Его зрение уже утратило свою былую остроту.
– Восточный Полюс? – изумился Мулваине, бросив на Тигхи быстрый взгляд и снова опустив глаза. – Я слышал о нем. Но разве это не миф?
– Нет, – ответил Тигхи и опять потер глаза. – Он такая же реальная часть стены, как и уступы, на которых стоит этот город. Стена вовсе не такая, какой мы ее себе представляем. Я помню, Мулваине, твои слова, когда мы еще служили в платоне. Однажды ты сказал мне… ты сказал: а вдруг стена вовсе не большая, просто мы маленькие?
– Неужели я сказал такое? – удивился Мулваине. – Кажется, это было так давно, хозяин.
Тигхи скорчил гримасу.
– Не называй меня так, – раздраженно проговорил он.
Обращение Мулваине лишний раз подчеркивало необратимость крутых перемен, происшедших с ними, и это лишало Тигхи, стремившегося хоть на короткое время, но испытать прежние чувства, вернуться в прошлое, душевного равновесия, выводило его из себя. Успокоившись, юноша продолжил свое повествование:
– Вообще-то в этом есть намек на истину, но она оказалась все же иной, отличавшейся от той, какая существовала в моем воображении. Я видел нас маленькими, а Бога большим. Однако теперь, когда я достаточно постранствовал, я знаю, кто построил стену. Я встречался с человеком-богом, и он… они такие же маленькие, как и ты, как и я. Похоже, что Бог и человек одного и того же масштаба, одного и того же роста, точь-в-точь, никакой разницы. Оказывается, Бог – часть нашей семьи, часть нашей деревни, он и она живут в едином лице среди нас. Кажется, необъятность Вселенной внушает ему такой же благоговейный страх, как и нам, он так же склонен препираться со своим Возлюбленным, как и мы между собой. Я привык думать, что Бог не подвержен никаким изменениям; однако в своих странствиях обнаружил, что это не так; что изменения ему по нраву. Вот почему он пленен этим миром, этой мировой стеной. Перемены – мощная штука, которая будет, пожалуй, покрепче спиртного. Они затягивают нас вовнутрь.
– Сколь многому вы научились, хозяин Тигхи, – произнес Мулваине с оттенком сарказма.
Его взгляд был по-прежнему прикован к земле. Тигхи встал и принялся ходить взад-вперед, чтобы размять ноги, затекшие после долгого сидения на корточках.
– Мы родом из могучего и гордого народа, Мулваине, и об этом нельзя забывать, – сказал он. – Наш народ достиг очень многого. И нас тоже ждут великие свершения. Это мне было обещано. И я поклялся вернуться в свою деревню. Ты отправишься со мной.
– Мне очень тяжело ходить, хозяин, – произнес Мулваине жалобно. – У меня только одна нога, и костыль сильно натирает под мышкой.
Тигхи не услышал его, а может, и услышал, но не придал никакого значения словам Мулваине.
– Я вернусь в свою деревню как принц, – сказал он. – Это звание принадлежит мне по праву. Если там до сих пор верховодит мой дед, я поставлю его перед фактами. Открою ему истину, расскажу то, что мне теперь известно о мировой стене.

Глава 5

Весь остаток дня Тигхи провел в хлопотах: он пытался куда-то пристроить свою невольницу. Дело оказалось куда более сложным, чем он первоначально предполагал. Мало кто проявлял интерес к такому болезненному созданию. Каждый раз, когда Тигхи приводил ее к очередной двери, к очередному потенциальному покупателю, девушка начинала плакать. А когда покупатель ругал ее и называл хилой и никудышной, рабыня рыдала на чем свет стоит.
– С тобой нет никакого сладу, – упрекал ее Тигхи. – Ты хныкаешь при мысли о том, что я продам тебя, и точно так же плачешь, когда тебе в голову приходит мысль, что мне не удастся продать тебя. Ты точно уверена, что не хочешь пойти с нами?
– Я не хочу уходить из города, хозяин, – проскулила девушка.
– Ну что ж, мы с Мулваине уходим на запад. Мы увидим чудеса – неужели ты не испытываешь никакого желания увидеть чудеса?
Девушка испуганно покачала головой. В конце концов Тигхи нашел одного пекаря, который согласился взять ее.
– Она маленькая, и это очень хорошо. Стало быть, ей будет легко залезть в мою печку и чистить углы, – сказал он. – Я заплачу тебе за нее хлебом.
Тигхи проклял про себя день, когда он потратил на такое бесполезное создание два ценных камня, однако исправить эту ошибку уже было нельзя.
Вернувшись за Мулваине, он угостил его свежеиспеченным хлебом. Прежде чем отправиться с невольницей к пекарю, Тигхи оставил его на центральном выступе смотреть никогда не кончавшееся представление.
– Все в порядке. Пойдем, Мулваине, – сказал он.
– Минутку, хозяин, – умоляющим тоном произнес раб. Тигхи перестал ругаться на него за то, что тот называл его хозяином. Это, похоже, не имело никакого смысла, поскольку такое обращение было уже у Мулваине в крови. – Этот актер уже шатается и скоро упадет.
Тигхи протолкнулся поближе к месту, где шел спектакль. Мулваине, будучи рабом, не осмелился последовать за ним. Впрочем, высокий рост позволял ему видеть все через головы тех, кто стоял впереди. Актер, о котором шла речь, начал тем временем произносить длинный монолог. Одетый в балахон из ярко-красной ткани, он выглядел изможденным. Лицо пожелтело от усталости, а руки дрожали, как какие-то вибрирующие устройства. Он уже не декламировал свою роль, а каркал осипшим голосом. Два молодых актера стояли наготове в первых рядах зрителей и зорко следили как за своим обессиленным коллегой на сцене, так и друг за другом. Очень скоро им предстояло занять место выбывшего из строя.
Кандидат на выбывание подтянулся из последних сил. Его сухой, надтреснутый голос дрожал.
– Мне предстоит в одежды самой смерти облачиться, – произнес он. – Мне предстоит одежды самого конца примерить. – Последовал широкий театральный жест, и актер замер на месте с протянутой рукой, которая так тряслась, что некоторые зрители даже отвели глаза и поежились. Он показывал на одного из своих товарищей по цеху. – Мне предстоит в одежды самой смерти облачиться, – сказал он снова. – Мне предстоит одежды самого конца примерить. Я стану смертью, и в этом качестве я буду вечен, Я буду вечен.
– Мир высок, – произнесла другая актриса. Это были ее единственные слова за последние полчаса. Тигхи узнал это от зрителя, стоявшего справа от него.
– Одно и то же. Заклинило ее, что ли? – громким голосом выразил он свое неудовольствие.
– Тсс, – зашипели соседи.
– Мир высок, – повторила актриса в зеленом платье.
– Когда солнце встает, – произнес на последнем дыхании первый актер и обвел широким жестом выступ. – Когда оно поднимается и переваливает через стену.
Его трясущаяся рука рванулась было вверх, однако это движение стало последней каплей. Ноги актера подкосились, и он молча рухнул на землю. В круг на смену павшему спешили два конкурента, которые еще на ходу начали драться между собой. Они принялись ногами выпихивать недвижную фигуру за пределы круга, не прекращая при этом драки.
– Когда солнце встает, – закричал тот из них, что был повыше ростом.
– Когда оно поднимается и переваливает через стену, – завопил другой и, замахнувшись, ударил своего соперника наотмашь по лицу.
Тигхи повернулся спиной к сцене и стал пробираться через плотные ряды зрителей назад.
– Все, Мулваине. Пойдем отсюда. Ты увидел наконец, как свалился этот старый актер. Чего тебе еще надо?
– Хозяин, – тихо прогнусавил Мулваине, наклонив голову, чтобы лучше видеть сцену. – Неужели нам нельзя остаться здесь еще хотя бы на полчасика? Это же монолог о восходе солнца! Знаменитый монолог.
– Нет! – резко ответил Тигхи, которого эта наглая настойчивость начала выводить из себя. – Нам пора идти.
Хмурый Мулваине молча ковылял позади Тигхи, всем своим видом показывая, что предстоящее путешествие ему не по душе. Зато у Тигхи на сердце полегчало. В последнее время юношу замучили приступы мигрени, во время которых он был готов лезть на стену. Казалось, кто-то забрался ему в голову и тычет изнутри в глаза острой иголкой. Он начал подозревать, что виной всему проклятый город.
Они прекратятся, когда я уйду из города, сказал он себе.
Юноши поднялись на уступ, по которому проходил путь на запад.
– Стойте! – раздался сзади чей-то голос.
Тигхи и Мулваине одновременно обернулись. Там стоял один из соседей покойного хозяина Мулваине и показывал своим посохом на Тигхи.
Старик взлелеял замысел завладеть рабом своего покойного друга и с этой целью нанял себе в помощь молодого грабителя. Широкоплечий и мускулистый громила стоял рядом со стариком и грозно смотрел на Тигхи. Посчитав, что противники достаточно напуганы и деморализованы, он решительным шагом двинулся вперед.
– И забери у него драгоценные камни! – крикнул старик вдогонку. – У него есть камушки. Обыщи его как следует!
Громила приблизился к Тигхи. Юноша вытащил пистолет и направил его на громилу. Увидев оружие, тот остолбенел.
– Он настоящий? – спросил громила тоненьким голоском, который совершенно не соответствовал его фигуре.
– Конечно, – ответил Тигхи и, опустив пистолет, спустил курок.
Вокруг разнеслось эхо выстрела. Пуля ударила в землю, выбив фонтанчик пыли.
Громила отшатнулся, в глазах его был смертельный испуг. Затем повернулся и зашагал назад. Поравнявшись со своим нанимателем, он даже не взглянул на него. Растерянный старик затрусил следом.
К вечеру Тигхи и Мулваине окончательно выбрались за пределы города и двинулись на запад. Движение на этом уступе было преимущественно односторонним. Всех притягивал к себе большой город. Никто не обгонял юношей и не набивался к ним в попутчики.
– Куда мы идем? – спросил Мулваине, когда они забились в расщелину в стене, чтобы пересидеть сумеречный шторм.
– Мы идем в мою родную деревню, Мулваине, – ответил Тигхи. – Ко мне домой.
Мулваине промолчал. Через несколько минут он сказал:
– От такой ходьбы кожа у меня под мышкой стерлась до крови, хозяин.
Его голос звучал тихо и жалобно.
– Ничего, скоро привыкнешь, – успокоил его Тигхи. – Здесь, на крайнем востоке, сумеречные штормы слабы и почти не опасны, – добавил он. – Помнишь, каково нам приходилось в Империи? Какие там свирепые ветры? Только держись.
Однако Мулваине не испытывал ностальгии.
На следующее утро Мулваине достал еду из заплечного мешка, и после завтрака юноши опять тронулись в путь на запад. Мощные лучи солнца, стремившиеся снизу, легко пронизывали приятный, свежий воздух и ложились на стену перед путниками красивыми параллельными полосами. Глазам Тигхи было больно от солнечного света, но он старался не думать об этом. Скоро глаза перестанут болеть, утешал он себя. Зрение улучшится, и предметы перестанут расплываться в дымке. Скоро они пройдут через Сетчатый Лес и найдут дорогу в его деревню.
Дорога проходила мимо мощного отрога стены. Перед тем как зайти на отрог, Тигхи оглянулся. Вдали, в сизом мареве все еще виднелись очертания города. Глубоко вздохнув, Тигхи помахал рукой, как бы прощаясь. Мулваине ждал молча, опершись о свой костыль. Он смотрел в землю и тяжело дышал. В течение нескольких секунд в памяти Тигхи промелькнула вся его жизнь в этом городе, и на какое-то мгновение он засомневался в правильности своего выбора. А может, все-таки стоило остаться? Однако хлынувшее откуда-то из глубины души радостное чувство свободы затопило его всего без остатка. Оно несло в себе такую силу, что у юноши волосы встали дыбом.
Свобода и путь домой.
После этой короткой передышки Тигхи и Мулваине зашагали дальше. Обогнув отрог, они начали спускаться по пологому уступу.
Там, впереди, стоял Чародей и ждал их. Тигхи вдруг подумал, что он стоял здесь и ждал чуть ли не с того момента, когда его корабль врезался в стену, а затем отскочил от нее и стал круто снижаться. На Чародее был черный пластиковый плащ, трепетавший на ветру и прилипавший к его искусственной коже.
– Тигхи, – произнес он своим высоким скрипучим голосом, в котором звучал оттенок злорадного удовольствия. – Мой Возлюбленный все-таки добрался до тебя. Он здорово поднапортачил в моих механизмах, и мне было очень трудно напасть на твой след. Архисложно! И кроме того, у меня были и свои собственные хлопоты, битвы, которые приходилось вести.
– Чародей! – произнес Тигхи.
Мужская гордость, властность и самоуверенность – все эти черты, приобретенные им за время жизни в Восточном Городе, внезапно отпали, соскочили, подобно тому как с конца мира съезжали и падали огромные пласты и куски льда. Он снова стал робким мальчишкой, трясущимся от страха перед своим дедом.
– Чародей!
Лицо Тигхи покрылось потом.
– Мой прекрасный, юный Тигхи, – с явной угрозой в голосе проговорил Чародей, – я так ждал этой встречи с тобой.




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59