Конан оказался внизу, и амулет отлетел по полу прочь. Массивное тело монстра придавило его правую руку, но каким-то образом он ухитрился удержать меч.
Началась борьба не на жизнь, а на смерть. При всей мощи славного киммерийца тварь была гораздо сильнее. Ее мускулистые руки были вдвое толще, чем у него. Быстрота и искусство Конана могли только оттянуть неизбежный конец: рано или поздно чудовище задушит его. В ближнем бою меч только мешал, и он выпустил рукоять. А до кинжала, висевшего на поясе, дотянуться не удавалось. Он стал озираться, ища взглядом хоть что-нибудь… хоть какое-нибудь подходящее оружие…
Глаза уже застилал багровый туман, когда он заметил зазубренный кончик кола, сломавшегося, когда распахивалась дверь. Кол торчал острием вверх, зажатый между косяком и кучей каменного мусора. Кое-как выдернув прижатую руку, Конан стал искать, за что бы уцепиться на гладком чешуйчатом теле горгульи. Одна лапа чудовища уже сжимала его горло, и загнутые когти вонзались все глубже, полосуя кожу и впиваясь в шейные мышцы. Вторая дала мертвой хваткой держала Конана за левое предплечье…
Но тут киммериец наконец нашел точку опоры, и мускулы на правой руке отчаянно вздулись. Рванув на себя, он умудрился бросить тварь прямо на торчавший конец кола. Зазубренное острие глубоко вошло в короткую, толстую шею страшилища. Пронзенная горгулья дернулась раз, другой… и застыла каменным изваянием.
Конан с трудом поднялся на ноги. Он никак не мог отдышаться, его трясло от изнеможения. На его изодранную шею было страшно смотреть. Перед глазами плавал кровавый туман, в голове звенело: горгулья едва не задушила его. В сознании билась только одна мысль: подобрать меч и амулет… и скорее выручать Кейлаша… если горец еще жив. Что-то подозрительно тихо было во второй комнате…
Он поднял меч, убедился, что клинок безнадежно погнут, и бросил его, а взамен вытащил из ножен широкий кинжал. И вот тут-то у него вдруг зашевелились волосы на затылке, и, несмотря на то что в башню проникал жар пустыни, киммерийца окатила волна ледяного холода.
Перед ним стоял человек в черном. Безоружный и босой. Его правую руку окутывало облачко огня, освещавшего лишенное возраста лицо и темные глаза как два камня. Конан не без усилия подавил в себе врожденный ужас перед колдовством и покрепче перехватил рукоять кинжала. Перед ним явно был демон. Или колдун. Шут его разберет.
По позвоночнику растекался отвратительный холодок страха, но Конан был не из тех, кого легко обратить в бегство.
– Я бы приветствовал тебя, гость, будь я любезным хозяином, – чуть заметно улыбаясь, проговорил человек. – Но я таковым не являюсь. Что же касается моей жены, ради встречи с которой вы проделали столь долгое путешествие, она… несколько нездорова.
Конан прикинул расстояние, отделявшее его от чародея, и приготовился бросить кинжал. Он не сомневался, что попадет. Оставалось надеяться, что демону, или кто он еще там, мало не покажется угодившего в сердце кинжала. Он уже начал отводить руку назад… когда магия Скаурола вдруг оторвала его от пола.
– Юзмек, – прошептал колдун и указал вверх. – Акмак.
Железные внешние двери с грохотом растворились, и Конана понесло вон из комнаты. Вылетая в двери, он попытался дотянуться до косяка, но его только закрутило в воздухе. Скаурол поднял его высоко над каменной лестницей, сдвинул в сторону и подвесил над чащей кольев, угрожающе торчавших из песка.
– Азалъмак-дельмек.
И Конан ринулся вниз, прямо на подставленное острие!..
Он видел, как несся на него блестящий наконечник кола. Зазубренное лезвие пронзило бедро и процарапало по кости. Рыча от невыносимой боли, Конан схватился за древко, чтобы не дать колу совсем разворотить ногу. Железная воля и могучая жизненная сила уберегли его от потери сознания. Он даже сумел повернуться лицом к магу, который наслаждался его мучениями, стоя в дверях.
– Жалкий муравей!.. – выкрикивал Скаурол. – Сто таких, как ты, бессильны против меня! Изведай же судьбу глупцов, у которых не хватало ума бояться мутари! Ты, пожалуй, доживешь до заката. Если раньше до тебя не доберутся стервятники…
С этими словами Скаурол отвернулся, и его холодный смех донесся до слуха Конана уже из входного покоя…
В минувшие тысячелетия, когда империя ужаса, основанная Скауролом, переживала свой расцвет, никто в цивилизованном мире и слыхом не слыхивал ни о каких киммерийцах. Великий мутари никогда не сталкивался с варварами из Киммерии.
Иначе он ни за что не оставил бы – пусть даже и временно! – в живых такого врага.
Издав вопль звериной ярости, Конан устремил всю свою силу в руку, еще державшую кинжал. Несмотря на расстояние, глазомер его не подвел. Скаурол даже не увидел серебристого клинка, мчавшегося к нему подобно стреле, выпущенной из доброго лука. Широкое лезвие длиной в фут ударило чародея мутари в бок и рассекло несколько ребер. Кинжал был лишен крестовины, и невероятная сила удара вогнала его по самый эфес.
…Обычный клинок не мог серьезно ранить мутари. Бросок пригвожденного киммерийца стал бы последним бесполезным усилием обреченного… если бы не вмешалась рука Судьбы, определенно направившая внимание варвара. Древний кинжал, который облюбовал себе Конан, был перекован из наконечника особенной серебряной пики. Эта пика была священной реликвией из Пелиштии: король Назук велел сделать из нее кинжал и в таком виде послал в подарок Мельсинису, бритуннйскому самодержцу. Назук же взял пику из гробницы Дераннасиба, того самого святого, что некогда сразил Скаурола. Этот-то Дераннасиб и предстал Конану во сне. И завещал повторить свой подвиг.
Скаурол схватился за бок и согнулся пополам, судорожно вбирая воздух. А потом завертелся на одном месте и завыл. Нечеловеческий крик разнесся над пустыней, и эхо еще гуляло между барханами, когда тело мутари рассыпалось мельчайшими песчинками. Клинок же горел огнем, на пороге. Лезвие было оранжево-красным, словно только что из кузнечного горна. Порыв ветра дохнул над ступенями лестницы. Он рассыпал кучку песка и замел ее в комнату…
Сжав зубы так, что свело челюсти, Конан подался вперед всем своим весом и переломил кол, пронзивший бедро. А потом стал вытягивать его сквозь рану. Каждый дюйм давался пыточной ценой. Но вот кол вышел полностью, и Конан с отвращением его отшвырнул, спеша сделать жгут из перевязи для меча: кровь из раны хлестала вовсю.
Потом он поднялся и, хромая, проковылял по лестнице обратно в башню.
Разорвав плащ Ламици, он перевязал рану в бедре. Хотел было подобрать кинжал, но тот, вместо того чтобы остывать, как будто раскалялся все больше и из красного уже сделался желтым. Конан хотел идти искать Кейлаша, но жар, исходивший от клинка, заставил его остановиться. Того гляди, испечешься, как хлеб в печи. Бронзовая кожа киммерийца, опаленная солнцем пустыни, покраснела, и он принужден был отступить. Он сказал себе, что Кейлаш наверняка мертв. Он не мог уцелеть в схватке с четырьмя горгульями сразу. Да и последним криком горца, который успел услышать Конан, был ужасный вопль умирающего в муках…
Что ж! Он отомстил за гибель друга. И выполнил свое обещание.
Конан выбрался из дымившейся башни, прихватив с собой последний оставшийся бурдюк. Когда под ноги ему попалось что-то маленькое, металлическое, он не думая подобрал этот предмет. Он выскочил бегом (насколько он вообще был способен бежать). И только потом с удивлением обнаружил у себя в кулаке амулет Мадезуса. Он не помнил, когда это он его подхватил.
А кинжал на полу раскалился уже добела, и чертог стал содрогаться. Когда Конан выбрался за торчавшие колья, стены башни угрожающе зашатались.
Неожиданный взрыв потряс крепость до основания. Гигантские каменные плиты растрескались и рухнули с грохотом, от которого заложило уши. Казалось, некий бог сокрушил своим молотом твердыню мутари. Обрушившись, Скауролова башня начала рассыпаться, как и сам ее создатель несколькими минутами ранее.
Конан ковылял ко внешней стене со всей скоростью, какую мог из себя выжать. Когда он добрался до разломанных ворот, на том месте, где совсем недавно гордо высилась цитадель, осталось лишь каменное кольцо да куча битых булыжников.
Киммериец тяжко вздохнул… Прощайте, сокровища, которые он надеялся отыскать! И на том спасибо, что живым уйти удалось. Опустив голову, чтобы солнце не так било в глаза, он с мучительным трудом потащился на север…
ГЛАВА 21
СЧАСТЛИВО, ДРУГ!..
…Конан плохо помнил свой переход через пустыню. Он просто шагал вперед и вперед, пока бесплодные барханы не остались далеко позади. Его мех для воды был пуст вот уже сутки. Варварская выносливость каким-то образом заставляла его переставлять ноги, пока он не вышел к южной оконечности Пути Змея.
Там, у тропы, он нашел воду и прибежище для ночлега, и сон освежил его истерзанный разум. Его тело еще болело после жестоких испытаний, перенесенных в крепости. Он сильно хромал, и рана в ноге никак не хотела заживать. Однако все это было не смертельно, и потом, Конан знал, что худшая часть пути осталась позади. Теперь он до Бритунии уж как-нибудь доползет.
Он вернется в Пайрогию и расскажет Эльдрану все как оно было. Король наверняка даст ему коня и припасов. А может, и золотишка отсыплет. Тогда он попрощается с Ивэнной и… Эта мысль заставила его улыбнуться – впервые за много дней. Да. А потом он отправится в Замору.
От мыслей об Ивэнне и особенно о Заморе на душе посветлело, и вроде даже стало легче идти. Конан не напоролся больше ни на каких врагов и еще через несколько дней достиг Иннасфална.
Он решил заночевать в гостинице Мальгореша, хотя воспоминания о прежнем посещении были не из приятных. Несколько кружек пива – и, во имя Крома, он еще больше повеселеет!.. А если есть счастье на свете, трактирщик ему, чего доброго, даже коня подберет…
Он толкнул дверь пивнушки (новую надежную дверь из смоленого дерева, сменившую парусину) и вошел. Час был не ранний – солнце уже садилось. Несколько местных пропойц подняло рожи от кружек при его появлении. Посмотрев на киммерийца, они разом отвели взгляды.
У задней стены, за стойкой, виднелась знакомая физиономия трактирщика. Мальгореш стоял на своем привычном месте, подавшись вперед, и беседовал с двумя посетителями, сидевшими к двери спиной.
– Пива! Именем Крома, пива! – подходя к стойке, сказал Конан.
Мальгореш поднял глаза… и обомлел.
– Клянусь мохнатыми шульнями Ханумана!.. Да это же Конан!..
И он широко улыбнулся.
Один из тех, с кем он только что разговаривал, подавился пивом, кое-как прокашлялся и с силой шарахнул по столу кружкой. А потом повернулся лицом к Конану. И уже киммериец на некоторое время онемел от радостного изумления.
– Кейлаш!.. Кром и все души моих праотцев!.. Я был уверен, что ты погиб!..
И он протянул кезанкийцу исполосованную шрамами руку, которую тот немедленно схватил. Потом горец поднялся и гулко огрел Конана по спине свободной рукой. Только тут киммериец заметил, что у Кейлаша отсутствовала левая нога ниже колена. Вместо нее красовалась свежевыточенная деревяшка.
– Я тысячу раз взывал к Митре, надеясь, что ты все-таки выбрался! – восторженно басил горец. – Что с тобой приключилось?
– Нет уж, давай ты рассказывай первым! – засмеялся Конан. – Последнее, что я от тебя слышал, был жуткий вопль вздернутого на дыбу!..
И Конан тяжело опустился рядом с ним на скамью.
Ухмыляющийся Мальгореш тут же поставил перед ними новые кружки, и Кейлаш стал рассказывать о своей схватке с Азорой и Кзимом.
– Горгульи разорвали ее на тысячу кусочков и раскидали по комнате. Бр-р-р, ну и видок был!.. Потом эти твари кинулись на меня, а что я мог? У меня меч-то поднять сил не хватало. Одну я все же убил – повезло, иначе и не скажешь. Зато вторая оттяпала мне ногу, точно мухе крылышко!.. – И Кейлаш постучал пальцем по деревяшке. – Пока она ее жрала, я вогнал меч ей в глотку. Она, как и первая, окаменела, а меч застрял. Ну, думаю, сейчас третья меня… А она вдруг поворачивается, как будто ее кто позвал, и удирает вниз по ступенькам! Делать нечего, дополз я кое-как до чаши с огнем, что принесла с собой жрица, и прижег обрубок ноги, чтобы кровью не истечь… Ох, вспоминать неохота! От боли я, конечно, тут же и вырубился. А когда очухался, глядь, стены вокруг ходуном ходят. И все трескается, а я сижу запертый в хреновой башне. Никак, думаю, конец наступает! Потом, вижу, открылась во внешней стене трещина. Я – скорее туда… на руках да на одной ноге… вылез наружу – и покатился вниз по стене. Стены-то как раз крениться начали, ну я и катился боги знают сколько, пока не упал на песок. Клянусь Митрой, и как только косточка от косточки не отскочила!..
– Кезанкийцы, они из крепкого теста, – улыбаясь, глубокомысленно заметил Мальгореш.
– Киммерийцы еще круче, – ответил Кейлаш. – Если бы не Калетос, я точно сдох бы в пустыне.
И Кейлаш указал на человека, сидевшего подле него. Конан, взволнованный неожиданной встречей и увлекшийся рассказом Кейлаша, совсем забыл про его спутника. Калетос?.. Имя показалось ему знакомым. Погодите-ка… Ну да, конечно! Наставник Мадезуса!.. Конан с любопытством уставился на старика. Тот был очень похож на Мадезуса, каким тот мог бы стать через много-много лет. На голове у него оставалось всего несколько совершенно седых клочков, но ярко-зеленые глаза казались удивительно молодыми.
Потом взгляд киммерийца упал на амулет, висевший на шее Калетоса, и он вспомнил об унесенном из крепости.
Конан развернул амулет и протянул его старому жрецу. Тот принял его, и в зеленых глазах появилась грусть.
– Как ты разыскал Кейлаша? – недоуменно спросил Конан. – Неужели следовал за нами через пустыню?..
– Нет конечно, – ответствовал жрец с присущим ему странноватым коринфийским акцентом. – Мой юный друг Мадезус попросил меня помочь тебе. Когда он пал под ножом убийцы, я сразу ощутил его гибель… – И Калетос поднял амулет, только что врученный ему Конаном: – Я следовал вот за ним.
– А лошади у вас есть? – спросил Конан. – Не пешком же вы меня обогнали!
– Твой друг расскажет тебе обо всем, – с улыбкой ответил жрец…
…И на глазах у изумленного Конана белые одеяния Калетоса начали сиять. Мало-помалу сияние стало нестерпимо ярким. Конан заслонился руками и плотно прищурился, пытаясь рассмотреть, что же происходит со старым священником.
До конца дней своих он никому не рассказывал о том, что предстало его глазам в следующий миг. Он увидел сквозь слепящий белый свет, как начало изменяться лицо древнего старика. Исчезли морщины, возникла величественная борода и длинные волнистые волосы. Только глаза, зеленые, широко расставленные, остались прежними.
Это был лик Митры, Повелителя Света. Конан узнал его. И склонил голову в присутствии бога.
Но прежде он успел заметить кое-что еще. Рядом с лучезарным Существом возникло еще одно. Оно прижимало к груди спасенный амулет и с улыбкой смотрело на Конана. Потом в его сознании прозвучал шепот Мадезуса:
– Мы благодарим тебя, Конан. Не горюй обо мне: мой дух упокоен. Я совершил в этом мире то, что должен был совершить… Счастливо, друг!
И оба исчезли в мгновение ока.
Конан, Кейлаш и Мальгореш не сразу обрели дар речи… Потом, очнувшись от потрясения, заговорили. Как оказалось, никто, кроме них, не видел ни сияния, ни всего остального.
Кейлаш тряхнул головой, пытаясь что-то понять:
– Я смутно помню, как Калетос отыскал меня в пустыне… Я бредил и был близок к смерти… Там были кони, или мне так показалось. Он отвез меня в храм, и жрецы занялись моей ногой. А когда я немного поправился и смог ехать верхом, мы сразу отправились сюда, в Иннасфалн…
– Точно! Только нынче утром приехали! – подтвердил Мальгореш. Конан спросил: Верхом?
– Ну… то есть да… – смущенно протянул Кейлаш. Чувствовалось, что собственные воспоминания вызывали у него все большее сомнение. – Мы снаружи их привязали…
– Когда я подошел, – сказал Конан очень серьезно, – там не было никаких лошадей.
Кезанкиец слегка побледнел. И некоторое время размышлял о случившемся, прежде чем заговорить.
– Разумному человеку, – сказал он наконец, – незачем впутываться в дела жрецов и волшебников!
Широко улыбаясь, он потянулся за кружкой. Конан поднял свою – и согласно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Началась борьба не на жизнь, а на смерть. При всей мощи славного киммерийца тварь была гораздо сильнее. Ее мускулистые руки были вдвое толще, чем у него. Быстрота и искусство Конана могли только оттянуть неизбежный конец: рано или поздно чудовище задушит его. В ближнем бою меч только мешал, и он выпустил рукоять. А до кинжала, висевшего на поясе, дотянуться не удавалось. Он стал озираться, ища взглядом хоть что-нибудь… хоть какое-нибудь подходящее оружие…
Глаза уже застилал багровый туман, когда он заметил зазубренный кончик кола, сломавшегося, когда распахивалась дверь. Кол торчал острием вверх, зажатый между косяком и кучей каменного мусора. Кое-как выдернув прижатую руку, Конан стал искать, за что бы уцепиться на гладком чешуйчатом теле горгульи. Одна лапа чудовища уже сжимала его горло, и загнутые когти вонзались все глубже, полосуя кожу и впиваясь в шейные мышцы. Вторая дала мертвой хваткой держала Конана за левое предплечье…
Но тут киммериец наконец нашел точку опоры, и мускулы на правой руке отчаянно вздулись. Рванув на себя, он умудрился бросить тварь прямо на торчавший конец кола. Зазубренное острие глубоко вошло в короткую, толстую шею страшилища. Пронзенная горгулья дернулась раз, другой… и застыла каменным изваянием.
Конан с трудом поднялся на ноги. Он никак не мог отдышаться, его трясло от изнеможения. На его изодранную шею было страшно смотреть. Перед глазами плавал кровавый туман, в голове звенело: горгулья едва не задушила его. В сознании билась только одна мысль: подобрать меч и амулет… и скорее выручать Кейлаша… если горец еще жив. Что-то подозрительно тихо было во второй комнате…
Он поднял меч, убедился, что клинок безнадежно погнут, и бросил его, а взамен вытащил из ножен широкий кинжал. И вот тут-то у него вдруг зашевелились волосы на затылке, и, несмотря на то что в башню проникал жар пустыни, киммерийца окатила волна ледяного холода.
Перед ним стоял человек в черном. Безоружный и босой. Его правую руку окутывало облачко огня, освещавшего лишенное возраста лицо и темные глаза как два камня. Конан не без усилия подавил в себе врожденный ужас перед колдовством и покрепче перехватил рукоять кинжала. Перед ним явно был демон. Или колдун. Шут его разберет.
По позвоночнику растекался отвратительный холодок страха, но Конан был не из тех, кого легко обратить в бегство.
– Я бы приветствовал тебя, гость, будь я любезным хозяином, – чуть заметно улыбаясь, проговорил человек. – Но я таковым не являюсь. Что же касается моей жены, ради встречи с которой вы проделали столь долгое путешествие, она… несколько нездорова.
Конан прикинул расстояние, отделявшее его от чародея, и приготовился бросить кинжал. Он не сомневался, что попадет. Оставалось надеяться, что демону, или кто он еще там, мало не покажется угодившего в сердце кинжала. Он уже начал отводить руку назад… когда магия Скаурола вдруг оторвала его от пола.
– Юзмек, – прошептал колдун и указал вверх. – Акмак.
Железные внешние двери с грохотом растворились, и Конана понесло вон из комнаты. Вылетая в двери, он попытался дотянуться до косяка, но его только закрутило в воздухе. Скаурол поднял его высоко над каменной лестницей, сдвинул в сторону и подвесил над чащей кольев, угрожающе торчавших из песка.
– Азалъмак-дельмек.
И Конан ринулся вниз, прямо на подставленное острие!..
Он видел, как несся на него блестящий наконечник кола. Зазубренное лезвие пронзило бедро и процарапало по кости. Рыча от невыносимой боли, Конан схватился за древко, чтобы не дать колу совсем разворотить ногу. Железная воля и могучая жизненная сила уберегли его от потери сознания. Он даже сумел повернуться лицом к магу, который наслаждался его мучениями, стоя в дверях.
– Жалкий муравей!.. – выкрикивал Скаурол. – Сто таких, как ты, бессильны против меня! Изведай же судьбу глупцов, у которых не хватало ума бояться мутари! Ты, пожалуй, доживешь до заката. Если раньше до тебя не доберутся стервятники…
С этими словами Скаурол отвернулся, и его холодный смех донесся до слуха Конана уже из входного покоя…
В минувшие тысячелетия, когда империя ужаса, основанная Скауролом, переживала свой расцвет, никто в цивилизованном мире и слыхом не слыхивал ни о каких киммерийцах. Великий мутари никогда не сталкивался с варварами из Киммерии.
Иначе он ни за что не оставил бы – пусть даже и временно! – в живых такого врага.
Издав вопль звериной ярости, Конан устремил всю свою силу в руку, еще державшую кинжал. Несмотря на расстояние, глазомер его не подвел. Скаурол даже не увидел серебристого клинка, мчавшегося к нему подобно стреле, выпущенной из доброго лука. Широкое лезвие длиной в фут ударило чародея мутари в бок и рассекло несколько ребер. Кинжал был лишен крестовины, и невероятная сила удара вогнала его по самый эфес.
…Обычный клинок не мог серьезно ранить мутари. Бросок пригвожденного киммерийца стал бы последним бесполезным усилием обреченного… если бы не вмешалась рука Судьбы, определенно направившая внимание варвара. Древний кинжал, который облюбовал себе Конан, был перекован из наконечника особенной серебряной пики. Эта пика была священной реликвией из Пелиштии: король Назук велел сделать из нее кинжал и в таком виде послал в подарок Мельсинису, бритуннйскому самодержцу. Назук же взял пику из гробницы Дераннасиба, того самого святого, что некогда сразил Скаурола. Этот-то Дераннасиб и предстал Конану во сне. И завещал повторить свой подвиг.
Скаурол схватился за бок и согнулся пополам, судорожно вбирая воздух. А потом завертелся на одном месте и завыл. Нечеловеческий крик разнесся над пустыней, и эхо еще гуляло между барханами, когда тело мутари рассыпалось мельчайшими песчинками. Клинок же горел огнем, на пороге. Лезвие было оранжево-красным, словно только что из кузнечного горна. Порыв ветра дохнул над ступенями лестницы. Он рассыпал кучку песка и замел ее в комнату…
Сжав зубы так, что свело челюсти, Конан подался вперед всем своим весом и переломил кол, пронзивший бедро. А потом стал вытягивать его сквозь рану. Каждый дюйм давался пыточной ценой. Но вот кол вышел полностью, и Конан с отвращением его отшвырнул, спеша сделать жгут из перевязи для меча: кровь из раны хлестала вовсю.
Потом он поднялся и, хромая, проковылял по лестнице обратно в башню.
Разорвав плащ Ламици, он перевязал рану в бедре. Хотел было подобрать кинжал, но тот, вместо того чтобы остывать, как будто раскалялся все больше и из красного уже сделался желтым. Конан хотел идти искать Кейлаша, но жар, исходивший от клинка, заставил его остановиться. Того гляди, испечешься, как хлеб в печи. Бронзовая кожа киммерийца, опаленная солнцем пустыни, покраснела, и он принужден был отступить. Он сказал себе, что Кейлаш наверняка мертв. Он не мог уцелеть в схватке с четырьмя горгульями сразу. Да и последним криком горца, который успел услышать Конан, был ужасный вопль умирающего в муках…
Что ж! Он отомстил за гибель друга. И выполнил свое обещание.
Конан выбрался из дымившейся башни, прихватив с собой последний оставшийся бурдюк. Когда под ноги ему попалось что-то маленькое, металлическое, он не думая подобрал этот предмет. Он выскочил бегом (насколько он вообще был способен бежать). И только потом с удивлением обнаружил у себя в кулаке амулет Мадезуса. Он не помнил, когда это он его подхватил.
А кинжал на полу раскалился уже добела, и чертог стал содрогаться. Когда Конан выбрался за торчавшие колья, стены башни угрожающе зашатались.
Неожиданный взрыв потряс крепость до основания. Гигантские каменные плиты растрескались и рухнули с грохотом, от которого заложило уши. Казалось, некий бог сокрушил своим молотом твердыню мутари. Обрушившись, Скауролова башня начала рассыпаться, как и сам ее создатель несколькими минутами ранее.
Конан ковылял ко внешней стене со всей скоростью, какую мог из себя выжать. Когда он добрался до разломанных ворот, на том месте, где совсем недавно гордо высилась цитадель, осталось лишь каменное кольцо да куча битых булыжников.
Киммериец тяжко вздохнул… Прощайте, сокровища, которые он надеялся отыскать! И на том спасибо, что живым уйти удалось. Опустив голову, чтобы солнце не так било в глаза, он с мучительным трудом потащился на север…
ГЛАВА 21
СЧАСТЛИВО, ДРУГ!..
…Конан плохо помнил свой переход через пустыню. Он просто шагал вперед и вперед, пока бесплодные барханы не остались далеко позади. Его мех для воды был пуст вот уже сутки. Варварская выносливость каким-то образом заставляла его переставлять ноги, пока он не вышел к южной оконечности Пути Змея.
Там, у тропы, он нашел воду и прибежище для ночлега, и сон освежил его истерзанный разум. Его тело еще болело после жестоких испытаний, перенесенных в крепости. Он сильно хромал, и рана в ноге никак не хотела заживать. Однако все это было не смертельно, и потом, Конан знал, что худшая часть пути осталась позади. Теперь он до Бритунии уж как-нибудь доползет.
Он вернется в Пайрогию и расскажет Эльдрану все как оно было. Король наверняка даст ему коня и припасов. А может, и золотишка отсыплет. Тогда он попрощается с Ивэнной и… Эта мысль заставила его улыбнуться – впервые за много дней. Да. А потом он отправится в Замору.
От мыслей об Ивэнне и особенно о Заморе на душе посветлело, и вроде даже стало легче идти. Конан не напоролся больше ни на каких врагов и еще через несколько дней достиг Иннасфална.
Он решил заночевать в гостинице Мальгореша, хотя воспоминания о прежнем посещении были не из приятных. Несколько кружек пива – и, во имя Крома, он еще больше повеселеет!.. А если есть счастье на свете, трактирщик ему, чего доброго, даже коня подберет…
Он толкнул дверь пивнушки (новую надежную дверь из смоленого дерева, сменившую парусину) и вошел. Час был не ранний – солнце уже садилось. Несколько местных пропойц подняло рожи от кружек при его появлении. Посмотрев на киммерийца, они разом отвели взгляды.
У задней стены, за стойкой, виднелась знакомая физиономия трактирщика. Мальгореш стоял на своем привычном месте, подавшись вперед, и беседовал с двумя посетителями, сидевшими к двери спиной.
– Пива! Именем Крома, пива! – подходя к стойке, сказал Конан.
Мальгореш поднял глаза… и обомлел.
– Клянусь мохнатыми шульнями Ханумана!.. Да это же Конан!..
И он широко улыбнулся.
Один из тех, с кем он только что разговаривал, подавился пивом, кое-как прокашлялся и с силой шарахнул по столу кружкой. А потом повернулся лицом к Конану. И уже киммериец на некоторое время онемел от радостного изумления.
– Кейлаш!.. Кром и все души моих праотцев!.. Я был уверен, что ты погиб!..
И он протянул кезанкийцу исполосованную шрамами руку, которую тот немедленно схватил. Потом горец поднялся и гулко огрел Конана по спине свободной рукой. Только тут киммериец заметил, что у Кейлаша отсутствовала левая нога ниже колена. Вместо нее красовалась свежевыточенная деревяшка.
– Я тысячу раз взывал к Митре, надеясь, что ты все-таки выбрался! – восторженно басил горец. – Что с тобой приключилось?
– Нет уж, давай ты рассказывай первым! – засмеялся Конан. – Последнее, что я от тебя слышал, был жуткий вопль вздернутого на дыбу!..
И Конан тяжело опустился рядом с ним на скамью.
Ухмыляющийся Мальгореш тут же поставил перед ними новые кружки, и Кейлаш стал рассказывать о своей схватке с Азорой и Кзимом.
– Горгульи разорвали ее на тысячу кусочков и раскидали по комнате. Бр-р-р, ну и видок был!.. Потом эти твари кинулись на меня, а что я мог? У меня меч-то поднять сил не хватало. Одну я все же убил – повезло, иначе и не скажешь. Зато вторая оттяпала мне ногу, точно мухе крылышко!.. – И Кейлаш постучал пальцем по деревяшке. – Пока она ее жрала, я вогнал меч ей в глотку. Она, как и первая, окаменела, а меч застрял. Ну, думаю, сейчас третья меня… А она вдруг поворачивается, как будто ее кто позвал, и удирает вниз по ступенькам! Делать нечего, дополз я кое-как до чаши с огнем, что принесла с собой жрица, и прижег обрубок ноги, чтобы кровью не истечь… Ох, вспоминать неохота! От боли я, конечно, тут же и вырубился. А когда очухался, глядь, стены вокруг ходуном ходят. И все трескается, а я сижу запертый в хреновой башне. Никак, думаю, конец наступает! Потом, вижу, открылась во внешней стене трещина. Я – скорее туда… на руках да на одной ноге… вылез наружу – и покатился вниз по стене. Стены-то как раз крениться начали, ну я и катился боги знают сколько, пока не упал на песок. Клянусь Митрой, и как только косточка от косточки не отскочила!..
– Кезанкийцы, они из крепкого теста, – улыбаясь, глубокомысленно заметил Мальгореш.
– Киммерийцы еще круче, – ответил Кейлаш. – Если бы не Калетос, я точно сдох бы в пустыне.
И Кейлаш указал на человека, сидевшего подле него. Конан, взволнованный неожиданной встречей и увлекшийся рассказом Кейлаша, совсем забыл про его спутника. Калетос?.. Имя показалось ему знакомым. Погодите-ка… Ну да, конечно! Наставник Мадезуса!.. Конан с любопытством уставился на старика. Тот был очень похож на Мадезуса, каким тот мог бы стать через много-много лет. На голове у него оставалось всего несколько совершенно седых клочков, но ярко-зеленые глаза казались удивительно молодыми.
Потом взгляд киммерийца упал на амулет, висевший на шее Калетоса, и он вспомнил об унесенном из крепости.
Конан развернул амулет и протянул его старому жрецу. Тот принял его, и в зеленых глазах появилась грусть.
– Как ты разыскал Кейлаша? – недоуменно спросил Конан. – Неужели следовал за нами через пустыню?..
– Нет конечно, – ответствовал жрец с присущим ему странноватым коринфийским акцентом. – Мой юный друг Мадезус попросил меня помочь тебе. Когда он пал под ножом убийцы, я сразу ощутил его гибель… – И Калетос поднял амулет, только что врученный ему Конаном: – Я следовал вот за ним.
– А лошади у вас есть? – спросил Конан. – Не пешком же вы меня обогнали!
– Твой друг расскажет тебе обо всем, – с улыбкой ответил жрец…
…И на глазах у изумленного Конана белые одеяния Калетоса начали сиять. Мало-помалу сияние стало нестерпимо ярким. Конан заслонился руками и плотно прищурился, пытаясь рассмотреть, что же происходит со старым священником.
До конца дней своих он никому не рассказывал о том, что предстало его глазам в следующий миг. Он увидел сквозь слепящий белый свет, как начало изменяться лицо древнего старика. Исчезли морщины, возникла величественная борода и длинные волнистые волосы. Только глаза, зеленые, широко расставленные, остались прежними.
Это был лик Митры, Повелителя Света. Конан узнал его. И склонил голову в присутствии бога.
Но прежде он успел заметить кое-что еще. Рядом с лучезарным Существом возникло еще одно. Оно прижимало к груди спасенный амулет и с улыбкой смотрело на Конана. Потом в его сознании прозвучал шепот Мадезуса:
– Мы благодарим тебя, Конан. Не горюй обо мне: мой дух упокоен. Я совершил в этом мире то, что должен был совершить… Счастливо, друг!
И оба исчезли в мгновение ока.
Конан, Кейлаш и Мальгореш не сразу обрели дар речи… Потом, очнувшись от потрясения, заговорили. Как оказалось, никто, кроме них, не видел ни сияния, ни всего остального.
Кейлаш тряхнул головой, пытаясь что-то понять:
– Я смутно помню, как Калетос отыскал меня в пустыне… Я бредил и был близок к смерти… Там были кони, или мне так показалось. Он отвез меня в храм, и жрецы занялись моей ногой. А когда я немного поправился и смог ехать верхом, мы сразу отправились сюда, в Иннасфалн…
– Точно! Только нынче утром приехали! – подтвердил Мальгореш. Конан спросил: Верхом?
– Ну… то есть да… – смущенно протянул Кейлаш. Чувствовалось, что собственные воспоминания вызывали у него все большее сомнение. – Мы снаружи их привязали…
– Когда я подошел, – сказал Конан очень серьезно, – там не было никаких лошадей.
Кезанкиец слегка побледнел. И некоторое время размышлял о случившемся, прежде чем заговорить.
– Разумному человеку, – сказал он наконец, – незачем впутываться в дела жрецов и волшебников!
Широко улыбаясь, он потянулся за кружкой. Конан поднял свою – и согласно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30