– Что бы ни ждало впереди нас или Эльдрана, мы должны отдать Мадезусу последний долг. И долг этот в том, чтобы поквитаться за него и сделать то, чего сам он не успел. Я видел убийцу, но получил по башке и не смог до него добраться. Но ничего, доберусь. Мальгореш обещал расспросить народ и выяснить, не видел ли кто, как он удирал из деревни.
– Во имя Митры, ты прав! – приободрился кезанкиец. – Мы выследим негодяя, изрубим его на мелкие части и бросим стервятникам. Я не знаю смерти позорней!.. Покончим с ним – и решим, что делать с мутари!
Скверные предчувствия насчет всеобщего конца по-прежнему одолевали Кейлаша, но он нашел в себе силы хотя бы на время отрешиться от них.
– А заодно, – ровным голосом добавил Конан, – вернем и похищенный амулет. Может, другой мигрант с его помощью сумеет одолеть черную жрицу.
– Его амулет!.. – снова ахнул Кейлаш. – Украден!.. – Потом спросил: – Какой смертью умер Мадезус? Конан показал горцу небольшую рану в плече мертвого.
– Яд, скорее всего, – пояснил он. – Да, и вот что еще я нашел… Он держал это в кулаке.
Мог ли он предвидеть, что «это» вызовет такую бурю чувств!.. При виде кусочка шелка, вынутого из кулака у Мадезуса, у Кейлаша попросту отвисла челюсть. Могучего горца шатнуло, он схватился за стол, чтобы не упасть. Вид голубого клочка потряс его сердце и на миг помрачил рассудок. Ему показалось, будто худший кошмар его жизни обернулся явью, и все страхи разом обрели плоть. Ибо кусочек шелка мог означать только одно. Кейлаш отчетливо понял, от чьей одежды его оторвал умирающий жрец. Ошибки быть не могло. Мадезуса пырнул отравленным ножом Ламици, главный евнух Правящего Дома Бритунии…
– Какой же я болван!.. – простонал кезанкиец. – Трижды проклятый болван!.. Зачем, зачем я ему доверял…
– Кому? – рявкнул Конан нетерпеливо. – Да говори толком, парень!..
Кейлаш принялся торопливо рассказывать ему о Ламици и о той роли, которую главный евнух играл в каждодневной жизни дворца. Рассказывая, он не уставал себя костерить. Киммериец слушал его и не мог взять в толк, почему он так казнится. Каким образом он мог распознать в Ламици изменника?.. И вообще, что делать приличному воину вроде Кейлаша в столице с ее беспрестанными изменами, лживой политикой и мелким подсиживанием?.. Сам Конан от всех этих дворцовых интриг через день-другой точно сошел бы с ума.
– Нужно выследить его! – багровея от ярости, бесновался Кейлаш. – Не знать мне ни сна, ни отдыха, пока не вырву из груди его черное сердце и не отправлю пакостную душонку гнить на самом дне преисподней!..
Конан был вполне с ним согласен. По его убеждению, предатели вроде Ламици были хуже личинок, копошащихся в выгребной яме.
– Мадезус будет отомщен, – сказал он. – Но я не стал бы недооценивать этот кусок дворцового говна. Он либо очень хитер, либо невероятно везуч, а скорее всего то и другое сразу. Я-то думал, только мы двое да Эльдран знали, куда мы отправились!
– Верно, – чуточку остывая, согласился Кейлаш. – Мы ведь не знаем, что известно негодяю, а что нет. Состоял ли он в союзе с Вальтреско, или со жрицей, или с обоими?
– Не важно! – сказал Конан. – Хоть с самим Сэтом!.. Все равно я пойду за этим шлюхиным сыном хоть в Бездну и не успокоюсь, пока не проткну его насквозь! Пошли послушаем, что там разузнал Мальгореш, да проведаем наших коней! Куда бы ни скрылась гадюка, от нас ей не уползти!..
ГЛАВА 17
ПУТЬ ЗМЕЯ
Как оказалось, Мальгореш не вытянул из деревенских почти ничего интересного. Те, кого в тот вечер не было в его заведении, в большинстве своем мирно спали дома. Когда Конан и Кейлаш разыскали кабатчика, раздосадованный туранец передал им те жалкие крохи, что ему удалось собрать.
– Одну старушку ночью разбудил цокот копыт, – сообщил он хмуро. – Ее зовут Сирницея… Она жрица Викканы и живет одна-одинешенька в домике на восточной окраине деревни.
– Надо переговорить с ней, – решительно сказал Конан, хотя упоминание еще об одной жрице заставило его внутренне содрогнуться.
– Сирницея слепа, да и с головой у нее… – усомнился Мальгореш. – Вряд ли вы от нее чего-то дознаетесь.
– Все равно отведи нас к ней, – упрямо проговорил киммериец.
Мальгореш еще немного поспорил, но потом все-таки проводил их к жилищу старухи. Домик оказался невелик, но вполне крепок, хотя и выглядел старше тех, что они видели в западной части Иннасфална.
– Она жила здесь еще до того, как было основано поселение, – как бы подслушав их мысли, пояснил Мальгореш. – Кое-кто говорит, будто она встречала наступление Года Льва не менее двенадцати раз. Не знаю, правда ли это, но вот то, что, когда рождались старейшие из здешних стариков, она была повитухой, – это истинная правда!
И он указал им на сутулую старую женщину, как раз вышедшую из дома.
Конан сразу поверил в то, что старухе давно перевалило за сотню. Ее распущенные седые волосы почти достигали колен, а лицо было сморщено, точно яблоко, высохшее на солнцепеке. Услышав голоса, она повернулась туда, где стояли мужчины. Любой с первого взгляда признал бы в ней слепую. Глаза Сирницеи были плотно закрыты веками, словно окна ставнями в непогожий день. Сама она была маленькая, худенькая и сгорбленная. Она напоминала Конану узловатое дерево, согнутое годами и бурями. Согнутое, но не сломанное.
Они приблизились к Сирницее и вежливо поздоровались.
– Я – Конан, северянин, – представился варвар. – А это Кейлаш, кезанкиец из…
– Имена, имена… – пробормотала старуха. – Я слишком стара, чтобы запоминать имена. Да и что мне в них толку?.. Подойдите, чтобы я могла прикоснуться к вашим чертам. Лицо человека – вот истинное окно в его душу…
Конан и Кейлаш скептически переглянулись. Мальгореш скрестил на груди руки и устремил взор в небеса. Решив потрафить старухе, два воителя подошли к ней вплотную. До лица киммерийца Сирницея при всем желании не смогла бы дотянуться, и он встал перед ней на колени. И держал в узде свое нетерпение, пока ее узловатые пальцы блуждали по его скуластому, покрытому шрамами лицу. Покончив с ним, Сирницея точно так же «осмотрела» Кейлаша, потратив на него заметно меньше времени.
– Суровые лица воинов, – опуская руки, сказала она наконец. – Суровые и печальные. Нехорошо, когда у молодых ребят вроде вас такие лица… Что привело столь могучих воителей в нашу бедную деревушку?
– Мы ищем одного человека и надеемся, бабушка, что ты нам поможешь его отыскать, – сказал Конан. – Говорят, вчера вечером ты слышала, как мимо твоего дома на восток проскакала лошадь?
– Да, и это обеспокоило меня и показалось весьма странным, – задумчиво отвечала старуха. – Не звук разбудил меня, но ощущение зла… Тот, кто скакал в ночи, был вестником смерти. И присутствие этой смерти точно ледяными пальцами стиснуло мое старое сердце…
– Так ты уверена, что он скакал на восток?.. – нетерпеливо вмешался Кейлаш.
– Ты можешь сам удовлетворить свое любопытство, – загадочно ответила бабка, но тут же пояснила: – Лошадь пронеслась всего в нескольких шагах от этого места и потоптала мой огород.
Мужчины разом оглянулись в сторону недавно вскопанного огорода. Там в самом деле виднелось несколько совсем свежих отпечатков копыт. Они указывали на восток.
– Спасибо, бабушка Сирницея! – искренне поблагодарил Кейлаш. – Стало быть, на восток, Конан!..
Киммериец извлек из кошелька золотой и вложил его в руку старухе.
– Богатая награда всего за несколько слов!.. – Сирницея была явно удивлена щедростью Конана. – Странным показался мне проезд злого всадника… чувствую, сынок, твое горе как-то связано с этим человеком. Когда он скакал мимо меня, я ощутила еще кое-что… некую искорку тепла и добра, разгонявшую зло. Я уже встречалась с ней раньше, но не могу припомнить, где и когда. Старость – это вор. Он подкрадывается в ночи и крадет мои воспоминания, когда я сплю. Будь готов встретить этого вора, когда он пожалует и к тебе… – Она помолчала немного, потом отвернулась и продолжала: – А он придет непременно, будь ты крестьянином, воином… или королем.
Они вновь поблагодарили ее, но про себя были согласны с Мальгорешем в том, что касалось бабкиного рассудка. Однако, так или иначе, теперь у них была четкая цель. Они знали, в какую сторону скакать и что делать. Они распрощались с Мальгорешем и пустились вперед – по следу Ламици.
Туранец набил их сумки продовольствием на дорогу так, что те чуть не трещали по швам. Кейлаш предложил ему несколько золотых за труды и на ремонт разгромленной таверны. Мальгореш отказался наотрез, зато пообещал отправить тело Мадезуса домой в Коринфию в сопровождении нескольких надежных парней. Они отвезут его в храм и с рук на руки передадут Калетосу для надлежащего погребения.
Что же касалось успокоения отлетевшей души, то об этом все трое молча помолились каждый своему богу.
Воины молча выехали из Иннасфална… Говорить им было особо не о чем, а вот следы, возможно оставленные Ламици, следовало высматривать со всей тщательностью.
Выслеживать, евнуха оказалось неожиданно трудно. Оба преследователя были опытными следопытами, но их объединенных усилий только-только хватало. Во многих местах на каменистой тропе не удавалось разглядеть вообще ничего. Оставалось надеяться на инстинкт. И не уходить далеко от дороги. Так они и поступали, и в конце концов отыскивали все новые подтверждения: Ламици здесь побывал.
Между тем – хотя они об этом и не подозревали – тропа, по которой они продвигались, не была безымянной. Путешественники называли ее Путем Змея. Узкая, извилистая, она петляла между неприступными скалистыми кряжами, образовывавшими естественную границу Бритунии с юго-востока. Кое-где тропа суживалась так, что приходилось ехать гуськом. В этих местах двое странников особенно усердно оглядывались по сторонам, – не напороться бы на разбойничью засаду!
Полуденное солнце стояло над головами. Оно обогревало тела, но отнюдь не сердца. Конан первым нарушил молчание, длившееся уже несколько часов:
– Как ты думаешь, почему он поехал не в город, а на юго-восток?
Кейлаш ответил тотчас, ибо сам размышлял о том же: – Он знает, где прячется жрица. Не знаю, каким образом и откуда, – но знает. Наверное, он хочет предупредить ее о нас… или получить награду за убийство Мадезуса. Все равно! Мы должны остановить его прежде, чем он к ней доберется. Незачем ей знать, что Мадезус погиб. Мало ли что она примется делать, узнав, что жрец ей более не противостоит!
– Поймаем, – уверенно проговорил Конан, – Обязательно поймаем подонка. Еще не бывало такого, чтобы пожилой евнух, выросший в городе, сумел удрать от киммерийца, взявшего его след! А я не успокоюсь, пока не окуну свой меч в его вонючую кровь И не отправлю черную душонку печься в аду!
Они почти не делали привалов, проезжая Путем Змеи, и останавливались только затем, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. По счастью, недалеко от дороги было множество небольших озер, питаемых горными ручейками. Конан беспрестанно ворчал – ему все казалось, что привалы были слишком частыми, – но Кейлаш настаивал. Лошадей следовало поберечь для изнурительного путешествия, которое им еще предстояло. Кезанкиец надеялся, что Ламици скоро загонит своего коня и будет вынужден продолжать путь пешком. Конан подумал и нехотя с ним согласился.
Погода благоприятствовала им почти весь день. К вечеру, однако, в небе начали собираться тучи. Солнце скрылось, и сразу повеяло холодом. Дорога между тем все время вела вверх, так что и без того было не жарко. По сторонам еще попадались деревья, но голого камня становилось все больше. И уже несколько часов минуло с тех пор, как они в последний раз видели след Ламици.
Каменистая почва и сумерки еще больше затруднили их поиски. Конан проклинал злую судьбу, загнавшую их в эти горы. Он начинал понимать, почему бритунийцы не опасались нашествия из Заморы. Только воинство верхом на горных козлах сумело бы легко и быстро преодолеть скалистые громады Карпашей. Лошадям приходилось туго даже на тропе: кое-где двоим спутникам приходилось спешиваться и вести их в поводу. Хорошо хоть, лошадки были выносливые и неприхотливые. Они проходили скальные теснины, карабкались на уступы и уверенно одолевали осыпи.
Двигались путешественники медленно. К вечеру, по оценкам Кейлаша, они прошли не более тридцати лиг. Точнее сказать было трудно: горы окружали их со всех сторон, не давая как следует определить расстояние.
– Придется заночевать здесь… – сказал наконец Кейлаш, устало сползая наземь с седла.
– Давай проедем еще! – возразил Конан. – Тучи разорвало, скоро выйдет луна. Небось как-нибудь не собьемся с тропы!
– Это верно, – сказал горец. – Но что, если он свернет куда-нибудь с дороги?
– Вряд ли, – нахмурился Конан. – Лошади все равно не пройти иначе как по тропе. Да и сам он… Эти утесы не препятствие для горцев Кезанкии или Киммерии, но дворцовому евнуху на них нипочем не взобраться. Давай поднажмем, пока окончательно не упустили его!
Кейлаш вздохнул, поглядывая на закат.
– Ладно, веди, – сказал он наконец, снова забираясь в седло…
Они перекусили прямо на ходу, не произведя заметного опустошения в сумках с провизией, которой предусмотрительно снабдил их Мальгореш. В одном углу сумки, висевшей у него при седле, Конан обнаружил наполненный мех; он вытащил затычку и поднес горлышко к губам. Пиво было не вполне свежим, но он рад был и такому. Напившись, он передал мех Кейлашу.
Отведав, горец шумно чмокнул губами.
– Когда отгремит эта история, – сказал он, – надо будет непременно заехать в Иннасфалн еще разок и заплатить Мальгорешу по счету, – а он, право слово, все возрастает! И пиво у него хорошее, и сам мужик что надо… а уж до чего складно рассказывает!
Конан согласно кивнул:
– Я что-то не слыхал, чтобы туранцы служили в бритунийском войске. Он туранец или все-таки бритуниец?
– И то и другое, – ответил Кейлаш, вновь прикладываясь к пиву. – В основном он туранец. Его бабушка была бритунийкой, рабыней. Немедийцы взяли ее в плен, а будущий дедушка Мальгореша – вызволил. Самого его родители вырастили в Султанапуре, у моря Вилайет. Он был еще мальчишкой, когда они уехали из Ту рана и перебрались на запад, в Замору. Там до сих пор живет большая часть его семьи… в деревне севернее Йезуда. Может, нам еще доведется проезжать теми местами.
– В Замору, говоришь? – с интересом спросил Конан. – А сам ты там раньше бывал?
– Много лет назад, – ответил кезанкиец. – Мы с Мальгорешем тогда пересекли горы и посетили его родню. Только ехали мы через другой перевал, южнее. Ну и в сам Йезуд не стали соваться. Это город ненормальных, сдвинувшихся на своем боге-пауке, Зате. Человеку в здравом уме с тамошними фанатиками каши не сварить!
– Я вообще-то в вашей Пайрогии оказался проездом, – поделился с товарищем Конан. – Я в Замору путь держал. Я много разного слышал о Шадизаре и Аренджуне и о том, сколько там всяких сокровищ. А вот про Йезуд – только слухи и сплетни.
– Самые скверные из которых, уверяю тебя, совершенно правдивы, – содрогнулся Кейлаш. – Многим людям укоротило жизнь не в добрый час случившееся посещение этого города. Я надеюсь, боги проведут нас мимо Йезуда!
– Пока они ведут нас почти прямо на восток, почти не отклоняя к югу, – заметил Конан. – Скоро в Кезанкийских горах окажемся, если только прямо к югу скоро не повернем.
– Да, – отозвался Кейлаш, – моя родина отсюда недалеко. Но должен тебе сказать, Кезанкийские горы почти так же непроходимы, как здешние. Много лет я там не бывал… – Он задумался и примолк, потом неожиданно спросил: – А что ты собираешься делать в Заморе? Ты воин, а не воришка.
Конан ответил, ничуть не стыдясь:
– Воровством я за вечер могу добыть столько, сколько солдат – за целый год тяжких походов. Ты сам видел, в какую историю я влип у вас в городе. А все потому, что законы и обычаи вашей цивилизованной жизни для меня – бред сивой кобылы. То ли дело в Заморе! О законе там и не слыхивали, и жителям тамошним плевать, откуда пришел человек и что у него в прошлом. Человек на жизнь там зарабатывает мечом, а значит, безбедная жизнь мне обеспечена.
Кейлаш покачал головой:
– Даже лев погибнет, свалившись в яму со змеями. Попадешь в Замору – почаще оглядывайся через плечо, а то и моргнуть не успеешь, как всадят в спину кинжал. Ворья там хоть отбавляй, и многие норовят стащить больше чем кошелек!
– Ну, только не у киммерийца, – самоуверенно заявил Конан.
– А может, потом вернемся в Пайрогию? – предложил кезанкиец. – Нам до зарезу нужен новый капитан, и плата больше, чем тебе кажется! – Он указал на мешочек с деньгами, висевший у Конана на ремне. – Ты уже видел, как великодушен Эльдран. А что касается женщин…
– Нет, дружище, – Конан помотал головой. – В Заморе тоже, верно, бабы водятся. В вашем городе я буду себя чувствовать как в клетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Во имя Митры, ты прав! – приободрился кезанкиец. – Мы выследим негодяя, изрубим его на мелкие части и бросим стервятникам. Я не знаю смерти позорней!.. Покончим с ним – и решим, что делать с мутари!
Скверные предчувствия насчет всеобщего конца по-прежнему одолевали Кейлаша, но он нашел в себе силы хотя бы на время отрешиться от них.
– А заодно, – ровным голосом добавил Конан, – вернем и похищенный амулет. Может, другой мигрант с его помощью сумеет одолеть черную жрицу.
– Его амулет!.. – снова ахнул Кейлаш. – Украден!.. – Потом спросил: – Какой смертью умер Мадезус? Конан показал горцу небольшую рану в плече мертвого.
– Яд, скорее всего, – пояснил он. – Да, и вот что еще я нашел… Он держал это в кулаке.
Мог ли он предвидеть, что «это» вызовет такую бурю чувств!.. При виде кусочка шелка, вынутого из кулака у Мадезуса, у Кейлаша попросту отвисла челюсть. Могучего горца шатнуло, он схватился за стол, чтобы не упасть. Вид голубого клочка потряс его сердце и на миг помрачил рассудок. Ему показалось, будто худший кошмар его жизни обернулся явью, и все страхи разом обрели плоть. Ибо кусочек шелка мог означать только одно. Кейлаш отчетливо понял, от чьей одежды его оторвал умирающий жрец. Ошибки быть не могло. Мадезуса пырнул отравленным ножом Ламици, главный евнух Правящего Дома Бритунии…
– Какой же я болван!.. – простонал кезанкиец. – Трижды проклятый болван!.. Зачем, зачем я ему доверял…
– Кому? – рявкнул Конан нетерпеливо. – Да говори толком, парень!..
Кейлаш принялся торопливо рассказывать ему о Ламици и о той роли, которую главный евнух играл в каждодневной жизни дворца. Рассказывая, он не уставал себя костерить. Киммериец слушал его и не мог взять в толк, почему он так казнится. Каким образом он мог распознать в Ламици изменника?.. И вообще, что делать приличному воину вроде Кейлаша в столице с ее беспрестанными изменами, лживой политикой и мелким подсиживанием?.. Сам Конан от всех этих дворцовых интриг через день-другой точно сошел бы с ума.
– Нужно выследить его! – багровея от ярости, бесновался Кейлаш. – Не знать мне ни сна, ни отдыха, пока не вырву из груди его черное сердце и не отправлю пакостную душонку гнить на самом дне преисподней!..
Конан был вполне с ним согласен. По его убеждению, предатели вроде Ламици были хуже личинок, копошащихся в выгребной яме.
– Мадезус будет отомщен, – сказал он. – Но я не стал бы недооценивать этот кусок дворцового говна. Он либо очень хитер, либо невероятно везуч, а скорее всего то и другое сразу. Я-то думал, только мы двое да Эльдран знали, куда мы отправились!
– Верно, – чуточку остывая, согласился Кейлаш. – Мы ведь не знаем, что известно негодяю, а что нет. Состоял ли он в союзе с Вальтреско, или со жрицей, или с обоими?
– Не важно! – сказал Конан. – Хоть с самим Сэтом!.. Все равно я пойду за этим шлюхиным сыном хоть в Бездну и не успокоюсь, пока не проткну его насквозь! Пошли послушаем, что там разузнал Мальгореш, да проведаем наших коней! Куда бы ни скрылась гадюка, от нас ей не уползти!..
ГЛАВА 17
ПУТЬ ЗМЕЯ
Как оказалось, Мальгореш не вытянул из деревенских почти ничего интересного. Те, кого в тот вечер не было в его заведении, в большинстве своем мирно спали дома. Когда Конан и Кейлаш разыскали кабатчика, раздосадованный туранец передал им те жалкие крохи, что ему удалось собрать.
– Одну старушку ночью разбудил цокот копыт, – сообщил он хмуро. – Ее зовут Сирницея… Она жрица Викканы и живет одна-одинешенька в домике на восточной окраине деревни.
– Надо переговорить с ней, – решительно сказал Конан, хотя упоминание еще об одной жрице заставило его внутренне содрогнуться.
– Сирницея слепа, да и с головой у нее… – усомнился Мальгореш. – Вряд ли вы от нее чего-то дознаетесь.
– Все равно отведи нас к ней, – упрямо проговорил киммериец.
Мальгореш еще немного поспорил, но потом все-таки проводил их к жилищу старухи. Домик оказался невелик, но вполне крепок, хотя и выглядел старше тех, что они видели в западной части Иннасфална.
– Она жила здесь еще до того, как было основано поселение, – как бы подслушав их мысли, пояснил Мальгореш. – Кое-кто говорит, будто она встречала наступление Года Льва не менее двенадцати раз. Не знаю, правда ли это, но вот то, что, когда рождались старейшие из здешних стариков, она была повитухой, – это истинная правда!
И он указал им на сутулую старую женщину, как раз вышедшую из дома.
Конан сразу поверил в то, что старухе давно перевалило за сотню. Ее распущенные седые волосы почти достигали колен, а лицо было сморщено, точно яблоко, высохшее на солнцепеке. Услышав голоса, она повернулась туда, где стояли мужчины. Любой с первого взгляда признал бы в ней слепую. Глаза Сирницеи были плотно закрыты веками, словно окна ставнями в непогожий день. Сама она была маленькая, худенькая и сгорбленная. Она напоминала Конану узловатое дерево, согнутое годами и бурями. Согнутое, но не сломанное.
Они приблизились к Сирницее и вежливо поздоровались.
– Я – Конан, северянин, – представился варвар. – А это Кейлаш, кезанкиец из…
– Имена, имена… – пробормотала старуха. – Я слишком стара, чтобы запоминать имена. Да и что мне в них толку?.. Подойдите, чтобы я могла прикоснуться к вашим чертам. Лицо человека – вот истинное окно в его душу…
Конан и Кейлаш скептически переглянулись. Мальгореш скрестил на груди руки и устремил взор в небеса. Решив потрафить старухе, два воителя подошли к ней вплотную. До лица киммерийца Сирницея при всем желании не смогла бы дотянуться, и он встал перед ней на колени. И держал в узде свое нетерпение, пока ее узловатые пальцы блуждали по его скуластому, покрытому шрамами лицу. Покончив с ним, Сирницея точно так же «осмотрела» Кейлаша, потратив на него заметно меньше времени.
– Суровые лица воинов, – опуская руки, сказала она наконец. – Суровые и печальные. Нехорошо, когда у молодых ребят вроде вас такие лица… Что привело столь могучих воителей в нашу бедную деревушку?
– Мы ищем одного человека и надеемся, бабушка, что ты нам поможешь его отыскать, – сказал Конан. – Говорят, вчера вечером ты слышала, как мимо твоего дома на восток проскакала лошадь?
– Да, и это обеспокоило меня и показалось весьма странным, – задумчиво отвечала старуха. – Не звук разбудил меня, но ощущение зла… Тот, кто скакал в ночи, был вестником смерти. И присутствие этой смерти точно ледяными пальцами стиснуло мое старое сердце…
– Так ты уверена, что он скакал на восток?.. – нетерпеливо вмешался Кейлаш.
– Ты можешь сам удовлетворить свое любопытство, – загадочно ответила бабка, но тут же пояснила: – Лошадь пронеслась всего в нескольких шагах от этого места и потоптала мой огород.
Мужчины разом оглянулись в сторону недавно вскопанного огорода. Там в самом деле виднелось несколько совсем свежих отпечатков копыт. Они указывали на восток.
– Спасибо, бабушка Сирницея! – искренне поблагодарил Кейлаш. – Стало быть, на восток, Конан!..
Киммериец извлек из кошелька золотой и вложил его в руку старухе.
– Богатая награда всего за несколько слов!.. – Сирницея была явно удивлена щедростью Конана. – Странным показался мне проезд злого всадника… чувствую, сынок, твое горе как-то связано с этим человеком. Когда он скакал мимо меня, я ощутила еще кое-что… некую искорку тепла и добра, разгонявшую зло. Я уже встречалась с ней раньше, но не могу припомнить, где и когда. Старость – это вор. Он подкрадывается в ночи и крадет мои воспоминания, когда я сплю. Будь готов встретить этого вора, когда он пожалует и к тебе… – Она помолчала немного, потом отвернулась и продолжала: – А он придет непременно, будь ты крестьянином, воином… или королем.
Они вновь поблагодарили ее, но про себя были согласны с Мальгорешем в том, что касалось бабкиного рассудка. Однако, так или иначе, теперь у них была четкая цель. Они знали, в какую сторону скакать и что делать. Они распрощались с Мальгорешем и пустились вперед – по следу Ламици.
Туранец набил их сумки продовольствием на дорогу так, что те чуть не трещали по швам. Кейлаш предложил ему несколько золотых за труды и на ремонт разгромленной таверны. Мальгореш отказался наотрез, зато пообещал отправить тело Мадезуса домой в Коринфию в сопровождении нескольких надежных парней. Они отвезут его в храм и с рук на руки передадут Калетосу для надлежащего погребения.
Что же касалось успокоения отлетевшей души, то об этом все трое молча помолились каждый своему богу.
Воины молча выехали из Иннасфална… Говорить им было особо не о чем, а вот следы, возможно оставленные Ламици, следовало высматривать со всей тщательностью.
Выслеживать, евнуха оказалось неожиданно трудно. Оба преследователя были опытными следопытами, но их объединенных усилий только-только хватало. Во многих местах на каменистой тропе не удавалось разглядеть вообще ничего. Оставалось надеяться на инстинкт. И не уходить далеко от дороги. Так они и поступали, и в конце концов отыскивали все новые подтверждения: Ламици здесь побывал.
Между тем – хотя они об этом и не подозревали – тропа, по которой они продвигались, не была безымянной. Путешественники называли ее Путем Змея. Узкая, извилистая, она петляла между неприступными скалистыми кряжами, образовывавшими естественную границу Бритунии с юго-востока. Кое-где тропа суживалась так, что приходилось ехать гуськом. В этих местах двое странников особенно усердно оглядывались по сторонам, – не напороться бы на разбойничью засаду!
Полуденное солнце стояло над головами. Оно обогревало тела, но отнюдь не сердца. Конан первым нарушил молчание, длившееся уже несколько часов:
– Как ты думаешь, почему он поехал не в город, а на юго-восток?
Кейлаш ответил тотчас, ибо сам размышлял о том же: – Он знает, где прячется жрица. Не знаю, каким образом и откуда, – но знает. Наверное, он хочет предупредить ее о нас… или получить награду за убийство Мадезуса. Все равно! Мы должны остановить его прежде, чем он к ней доберется. Незачем ей знать, что Мадезус погиб. Мало ли что она примется делать, узнав, что жрец ей более не противостоит!
– Поймаем, – уверенно проговорил Конан, – Обязательно поймаем подонка. Еще не бывало такого, чтобы пожилой евнух, выросший в городе, сумел удрать от киммерийца, взявшего его след! А я не успокоюсь, пока не окуну свой меч в его вонючую кровь И не отправлю черную душонку печься в аду!
Они почти не делали привалов, проезжая Путем Змеи, и останавливались только затем, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. По счастью, недалеко от дороги было множество небольших озер, питаемых горными ручейками. Конан беспрестанно ворчал – ему все казалось, что привалы были слишком частыми, – но Кейлаш настаивал. Лошадей следовало поберечь для изнурительного путешествия, которое им еще предстояло. Кезанкиец надеялся, что Ламици скоро загонит своего коня и будет вынужден продолжать путь пешком. Конан подумал и нехотя с ним согласился.
Погода благоприятствовала им почти весь день. К вечеру, однако, в небе начали собираться тучи. Солнце скрылось, и сразу повеяло холодом. Дорога между тем все время вела вверх, так что и без того было не жарко. По сторонам еще попадались деревья, но голого камня становилось все больше. И уже несколько часов минуло с тех пор, как они в последний раз видели след Ламици.
Каменистая почва и сумерки еще больше затруднили их поиски. Конан проклинал злую судьбу, загнавшую их в эти горы. Он начинал понимать, почему бритунийцы не опасались нашествия из Заморы. Только воинство верхом на горных козлах сумело бы легко и быстро преодолеть скалистые громады Карпашей. Лошадям приходилось туго даже на тропе: кое-где двоим спутникам приходилось спешиваться и вести их в поводу. Хорошо хоть, лошадки были выносливые и неприхотливые. Они проходили скальные теснины, карабкались на уступы и уверенно одолевали осыпи.
Двигались путешественники медленно. К вечеру, по оценкам Кейлаша, они прошли не более тридцати лиг. Точнее сказать было трудно: горы окружали их со всех сторон, не давая как следует определить расстояние.
– Придется заночевать здесь… – сказал наконец Кейлаш, устало сползая наземь с седла.
– Давай проедем еще! – возразил Конан. – Тучи разорвало, скоро выйдет луна. Небось как-нибудь не собьемся с тропы!
– Это верно, – сказал горец. – Но что, если он свернет куда-нибудь с дороги?
– Вряд ли, – нахмурился Конан. – Лошади все равно не пройти иначе как по тропе. Да и сам он… Эти утесы не препятствие для горцев Кезанкии или Киммерии, но дворцовому евнуху на них нипочем не взобраться. Давай поднажмем, пока окончательно не упустили его!
Кейлаш вздохнул, поглядывая на закат.
– Ладно, веди, – сказал он наконец, снова забираясь в седло…
Они перекусили прямо на ходу, не произведя заметного опустошения в сумках с провизией, которой предусмотрительно снабдил их Мальгореш. В одном углу сумки, висевшей у него при седле, Конан обнаружил наполненный мех; он вытащил затычку и поднес горлышко к губам. Пиво было не вполне свежим, но он рад был и такому. Напившись, он передал мех Кейлашу.
Отведав, горец шумно чмокнул губами.
– Когда отгремит эта история, – сказал он, – надо будет непременно заехать в Иннасфалн еще разок и заплатить Мальгорешу по счету, – а он, право слово, все возрастает! И пиво у него хорошее, и сам мужик что надо… а уж до чего складно рассказывает!
Конан согласно кивнул:
– Я что-то не слыхал, чтобы туранцы служили в бритунийском войске. Он туранец или все-таки бритуниец?
– И то и другое, – ответил Кейлаш, вновь прикладываясь к пиву. – В основном он туранец. Его бабушка была бритунийкой, рабыней. Немедийцы взяли ее в плен, а будущий дедушка Мальгореша – вызволил. Самого его родители вырастили в Султанапуре, у моря Вилайет. Он был еще мальчишкой, когда они уехали из Ту рана и перебрались на запад, в Замору. Там до сих пор живет большая часть его семьи… в деревне севернее Йезуда. Может, нам еще доведется проезжать теми местами.
– В Замору, говоришь? – с интересом спросил Конан. – А сам ты там раньше бывал?
– Много лет назад, – ответил кезанкиец. – Мы с Мальгорешем тогда пересекли горы и посетили его родню. Только ехали мы через другой перевал, южнее. Ну и в сам Йезуд не стали соваться. Это город ненормальных, сдвинувшихся на своем боге-пауке, Зате. Человеку в здравом уме с тамошними фанатиками каши не сварить!
– Я вообще-то в вашей Пайрогии оказался проездом, – поделился с товарищем Конан. – Я в Замору путь держал. Я много разного слышал о Шадизаре и Аренджуне и о том, сколько там всяких сокровищ. А вот про Йезуд – только слухи и сплетни.
– Самые скверные из которых, уверяю тебя, совершенно правдивы, – содрогнулся Кейлаш. – Многим людям укоротило жизнь не в добрый час случившееся посещение этого города. Я надеюсь, боги проведут нас мимо Йезуда!
– Пока они ведут нас почти прямо на восток, почти не отклоняя к югу, – заметил Конан. – Скоро в Кезанкийских горах окажемся, если только прямо к югу скоро не повернем.
– Да, – отозвался Кейлаш, – моя родина отсюда недалеко. Но должен тебе сказать, Кезанкийские горы почти так же непроходимы, как здешние. Много лет я там не бывал… – Он задумался и примолк, потом неожиданно спросил: – А что ты собираешься делать в Заморе? Ты воин, а не воришка.
Конан ответил, ничуть не стыдясь:
– Воровством я за вечер могу добыть столько, сколько солдат – за целый год тяжких походов. Ты сам видел, в какую историю я влип у вас в городе. А все потому, что законы и обычаи вашей цивилизованной жизни для меня – бред сивой кобылы. То ли дело в Заморе! О законе там и не слыхивали, и жителям тамошним плевать, откуда пришел человек и что у него в прошлом. Человек на жизнь там зарабатывает мечом, а значит, безбедная жизнь мне обеспечена.
Кейлаш покачал головой:
– Даже лев погибнет, свалившись в яму со змеями. Попадешь в Замору – почаще оглядывайся через плечо, а то и моргнуть не успеешь, как всадят в спину кинжал. Ворья там хоть отбавляй, и многие норовят стащить больше чем кошелек!
– Ну, только не у киммерийца, – самоуверенно заявил Конан.
– А может, потом вернемся в Пайрогию? – предложил кезанкиец. – Нам до зарезу нужен новый капитан, и плата больше, чем тебе кажется! – Он указал на мешочек с деньгами, висевший у Конана на ремне. – Ты уже видел, как великодушен Эльдран. А что касается женщин…
– Нет, дружище, – Конан помотал головой. – В Заморе тоже, верно, бабы водятся. В вашем городе я буду себя чувствовать как в клетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30