Киммериец немедля бросился к нему, но тот зашевелился и поднялся сам.
– Заснул, – пробурчал он, смахивая с лица песок. Покачнулся – и свалился опять.
Конан посмотрел на друга со все возраставшей тревогой. Он приподнял ему голову и поднес к запекшимся губам горлышко бурдюка. Кейлаш отпил, потом кое-как приподнялся на локтях.
– Передохнуть… надо, – пробормотал он, почти не раскрывая глаз. – Ты… иди давай.
Конан посмотрел на далекую фигурку Ламици… Она была едва видна в быстро сгущавшейся темноте. Как бы он хотел поспать хоть несколько часов!.. Кейлаша нельзя было бросить здесь одного, а тащить его на себе киммериец был уже не в состоянии. И на двоих у них оставался всего один бурдючок. Конан еще раз попытался растормошить горца, но измотанный кезанкиец лежал пластом. Делать нечего, варвар улегся на песок рядом с ним, прикрыл лицо капюшоном, взял в руки обнаженный меч – и некрепко заснул.
Проснулся он странно освеженным. Вокруг по-прежнему были грязно-желтые дюны. Ветер местами выглаживал тонкий песок, местами собирал его волнами. Кожа киммерийца была сухой, как пергамент, губы жестоко обожгло солнце, но горло почему-то больше не сводила жажда. И наконец он с ужасом осознал: уже наступало утро!.. Он проспал целую ночь!..
Прикрывая глаза от яростного пустынного солнца, варвар тяжело поднялся и хотел разбудить Кейлаша, но того… нигде не было видно. Потрясенный киммериец начал оглядываться, однако не нашел даже следов, могущих подсказать, куда подевался его спутник. В отчаянии он снова и снова обозревал горизонт… Никого! И ничего!
А солнце палило как будто с удвоенным бешенством, палило так, что невозможно было отнять руку от глаз…
Потом он заметил, что оно висело удивительно низко, заполняя все небо своим невыносимым сиянием. Он судорожно зажмурился, прикрываясь руками… Солнце уменьшилось и отступило так же неожиданно, как и приблизилось. Только из привычного желтого стало голубовато-белым. И висело оно не в небесах, а на конце серебряной цепочки. Цепочку держал седоволосый старик. В другой руке он сжимал серебряное копье. Из одежды на нем была лишь пыльная коричневая набедренная повязка, да на ногах болтались поношенные сандалии. Шаркая ногами, он шел через пески навстречу потрясенному киммерийцу.
– Убей его, как я когда-то убил!.. – прокаркал он пронзительным голосом, размахивая копьем.
Конан мигом встал в боевую стойку, держа меч наготове. Мало ли какой фокус выкинет старый безумец!
– Когда он увидит это, он должен стоять лицом к лицу с тобой! – продолжал бушевать старик. Он высоко держал пылающий амулет. – Не дай ему уйти!..
И Конан узнал его амулет. Точно такой же, как тот, что носил Мадезус!
– Кто ты? – спросил он озадаченно, не опуская, впрочем, оружия.
– Дераннасиб из Пелиштии, – ответил старик. – Пронзи его сердце! Убей его, как я когда-то убил!..
– Кого убить? И как? – недоумевал Конан. – У меня нет ни амулета, ни серебряного копья. А где Кейлаш? Воин, который был здесь со мной?..
На сей раз старик ничего не ответил. Он указал копьем на юг, повернулся к киммерийцу спиной и зашагал прочь, продолжая бормотать на ходу. Он шел, и плоть все больше облезала с его костей, пока не остался лишь обнаженный, побелевший скелет. Вот он рассыпался и исчез в песке, пропав с глаз… Изумленный варвар даже не попытался последовать за стариком. И вновь в глаза ему ударило огромное солнце. Оно заполонило все небо, грозя раздавить и сжечь его в невыносимом сиянии…
…Конан с криком вскочил, сжимая в руках меч. Небо все еще было совершенно темно. Так, значит, ему приснился сон!.. Ругаясь, он пнул песок и стал ждать, пока успокоится зашедшееся сердце. Кейлаш пошевелился с ним рядом, потом зевнул и поднялся.
– Ты что-то сказал?.. – выговорил он голосом, невнятным спросонья.
– Да нет, ничего, – буркнул Конан, решив, что вряд ли стоило пересказывать товарищу такой странный и не слишком приятный сон. – Пошли! Вряд ли Ламици завалился дрыхнуть, как мы!
– Надо было тебе оставить меня, – пристыженно опустил голову горец. – Я вел себя как последний слабак, и это может дорогого нам стоить. Клянусь, сегодня я наверстаю все то время, что мы потеряли из-за меня. Вперед!..
И, не тратя больше времени и сил на разговоры, он быстрым шагом устремился по следу. След был отчетливо виден, – на их счастье, погода стояла безветренная и песок лежал неподвижно. Друзья неутомимо шагали при свете луны. Конан легко поспевал за своим другом. Когда взошло солнце, они вновь увидели вдалеке бредущего евнуха.
Ламици приближался к полуразвалившимся стенам какого-то древнего сооружения… Стены росли прямо из песка, а за ними высилась огромная мрачная башня. Заметив евнуха, который, спотыкаясь, стремился к воротам сооружения, Кейлаш испустил цветистую гирлянду таких чудовищных непристойностей, что отшатнулся бы и аргосский матрос.
– Бежим!.. – хрипло заорал он, обращаясь к Конану. – Надо схватить его, пока он не пролез внутрь!..
Собрав последние силы, друзья сломя голову понеслись через пески. Летя вперед, Конан гадал про себя, чья гибель была ближе – Ламици или их собственная… К черту сомнения! Он мчался со всей скоростью, на какую был способен. Он далеко обогнал Кейлаша и приближался к хромавшему, шатавшемуся евнуху. Он понятия не имел о том, что с вершины башни за ним холодно наблюдали черные, точно сажа, глаза.
Ламици оглянулся через плечо я хотел завизжать от ужаса, разглядев жуткого варвара всего в нескольких сотнях шагов. Из пересохшего горла не вырвалось ни звука, лишь безмолвно шевельнулись покрытые волдырями, уродливо вспухшие губы. С изможденного лица, похожего на череп покойника, лохмотьями свисала опаленная плоть. Само тело выглядело едва ли лучше. Пропыленные, изодранные шелковые одеяния, когда-то бывшие голубыми, болтались на истощенных, костлявых плечах.
Но страшнее всего были глаза. Безумца завораживал солнечный блеск, и он днями напролет смотрел прямо на яростное светило. От этого глаза его приобрели цвет прокисшего молока, он почти ослеп. Несмотря на то что практически лишился зрения, он шел прямо к цели, безошибочно ведомый неким загадочным чувством. Он более не помнил ни цели, ни причины странствия, ни даже своего имени. Его мир состоял всего из трех слов. Солнце. Крепость. Амулет. Больше ничто не имело значения.
Он ввалился внутрь через трещину во внешней стене, споткнулся, но устоял на ногах и продолжал двигаться к башне. Позади него киммериец во весь опор несся к воротам, до которых ему оставалась какая-то дюжина шагов. Он держал перед собой меч: еще несколько прыжков, и он всадит клинок евнуху в спину. Но от темных глаз, смотревших на него сверху, не мог укрыться ни один его шаг. Когда Ламици оказался внутри стен, смотревший заговорил впервые за много столетий молчания.
– Капатмак-кутук! – сказал он.
Звуки, вырвавшиеся из горла Скаурола, породили эхо и привели в действие могущественные силы.
– Уф-ф!.. – изумленно выдохнул Конан. Там, где мгновение назад был всего лишь воздух, возникло кованое железо ворот. В которое он со всего маху и врезался. Меч вылетел у него из руки, а самого его отбросило на несколько шагов назад. Голова от удара пошла кругом; киммериец подобрал меч и кое-как поднялся.
– Что еще за херня?.. – возмутился Кейлаш, подбегая и останавливаясь перед воротами. – Смотри!.. – И он концом меча указал на стену по обе стороны ворот.
Куда подевались крошащиеся каменные обломки, обглоданными ребрами торчавшие из песка? Стены стояли во всей красе, нетронутые и неприступные.
– Надо лезть!.. – проворчал Конан. – Его еще не поздно схватить!
И он, и горец были опытными скалолазами. Они взобрались по воротам – там нашлось больше зацепок для рук и ног, чем на гладких стенах. Подтянувшись, Конан перевалился через верх и сразу увидел Ламици. Евнух был уже на полпути к ступенькам, что вели ко входу в башню. Спускаясь, киммериец долез примерно до середины, потом спрыгнул вниз. Кейлаш последовал за ним, упав и перекатившись по мягкому песку. Еще несколько сот футов – и евнух у них в руках!.. Он только-только достиг лестницы…
– Дельмек-кескин! – вновь гулко отдался в башне голос Скаурола.
Мчась за еле плетущимся евнухом, Конан выдернул из ножен кинжал. Кейлаш, следовавший за ним, вдруг взвыл от боли и изумления. Конан оглянулся – и кинжал чуть не выпал у него из руки.
Из песка вдруг выскочил длинный, премерзко зазубренный кол. Толщиной он был примерно как рука киммерийца возле запястья. Этот кол чуть не угодил в кезанкийца: он оцарапал ему левый бок и оторвал кусок потрепанного плаща. Тут Конан ощутил какое-то шевеление в песке возле своей правой ноги и инстинктивно шарахнулся в сторону. Мгновенная реакция спасла ему жизнь: еще одно железное острие пронзило воздух там, где он только что стоял. Когда оно замерло, его вершина оказалась на фут выше головы киммерийца.
Участок песка между воротами и лестницей оказался кошмарной западней. Конан и Кейлаш отчаянно уворачивались от все новых и новых кольев, выраставших кругом них из песка, точно смертоносные железные стебли. Иногда выскочивший кол вновь прятался в землю. Песок сразу же заполнял отверстие – и не заподозришь, что здесь было мгновение назад!..
Конан и Кейлаш продолжали игру со смертью, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, к башне. У обоих вовсю текла кровь из множества неглубоких ран, плащи висели клочьями. Киммериец, и так вымотанный бешеный бегом по солнцепеку, понимал: если хоть чуть ослабить внимание, его тотчас же насадят на вертел. А, была не была!.. Решив положиться на счастье, он закрыл глаза и, перестав уворачиваться, просто понесся к двери крепости так, что только пятки засверкали.
Когда он снова открыл глаза, то уже стоял на нижней ступеньке каменной лестницы, вне досягаемости зазубренных кольев. Правая нога была вспорота прикосновением одного из лезвий, но в остальном ему повезло.
Кейлаш решил последовать его примеру и так же, как Конан, во весь дух помчался вперед. Он был уже почти в безопасности, когда очередной кол взметнулся у него прямо из-под ноги, пропорол ступню и пошел дальше вверх. Кейлаш свалился, воя от нечеловеческой боли.
Его надо было спасать! Дотянувшись, Конан изо всей мочи вцепился в кол и рванул его на себя. Железный штырь сначала согнулся, а после и переломился. Зазубрины изранили киммерийцу ладони, но он не обращал внимания на боль. Кейлаш содрал ногу с обломков кола. Как ни обезвожено было его тело, на глазах воина от боли выступили слезы. Скрипя зубами, он оторвал от плаща полоску ткани, замотал пробитую ногу, поднялся и заковылял вперед. Густая кровь сразу пропитала повязку.
Конан же перехватил отломанный кол, точно копье, и с силой размахнулся:
– Умри, адский выползок…
И смертоносный снаряд полетел прямо в Ламици, подбиравшегося к башенной двери. Как ни ловок был Конан, докинуть копье до изможденного евнуха было нелегко даже ему. Но он справился. Кол ударил Ламици в правое плечо и с такой силой швырнул его вперед, что тяжелая дверь растворилась. Беглец свалился уже внутрь…
Конан подхватил оброненный кинжал и помчался вверх по ступенькам. Кейлаш, содрогаясь от боли, упорно тащился следом. Добравшись до двери, друзья ворвались в чертог.
Их встретило редкое по мерзости зрелище. Несколько жирных, мохнатых пауков окружило распростертого евнуха и вовсю пожирало его плоть. Конана едва не вырвало от звуков их пиршества. Взмах меча – и мохнатые ноги полетели в разные стороны…
Кейлаш разогнал остальных пауков, спустившихся с потолка, и Конан выдернул из тощего кулака мертвого евнуха небольшой кожаный кошель. Внутри был лишь один предмет – маленький, но довольно тяжелый, замотанный в плотную тряпку. Конан отшвырнул тряпку прочь а торжествующе поднял над головой похищенный амулет.
Кезанкиец мрачно посмотрел на свою пробитую ногу.
– Беги, Конан! – сказал он. – Забирай амулет – и скорее беги! Отдашь его какому-нибудь праведному жрецу, глядишь, сумеет с ним справиться. Беги, говорю!
И он протянул варвару сумку с остатками продовольствия.
Чужая воля избавила Конана от нелегкого выбора…
– Капатмак-капи! – в третий раз подал голос Скаурол. Двуногие насекомые все-таки пробрались в его башню! Ну они пожалеют об этом. Железные двери пришли в движение и накрепко захлопнулись. Конан выдернул кол из тела Ламици и хотел всунуть его между смыкавшимися створками, но не успел.
Они были заперты.
Скаурол покинул чертог наверху, из которого наблюдал за вторжением, и начал неторопливо спускаться по нескончаемой винтовой лестнице…
ГЛАВА 20
…И НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО
Конан и Кейлаш молча смотрели на запертую дверь. Кейлаш налег плечом, но она и не подумала открываться. Когда глаза попривыкли к потемкам (во входной покой почти не проникало света), могучий горец сказал:
– Тут еще три двери. Попробуем?
Конан с большим подозрением оглядел двери. Очень уж нехорошо щерились над ними каменные горгульи… не ловушки ли поджидают внутри?
– Лучше четвертую, – сказал он и тоже примерился к той, через которую они вошли. Увы, толстые створки не поддались бы и дюжине воинов, вооруженных тараном. Кейлаш и Конан налегли вместе, усилие было поистине сверхчеловеческим… Железо и камень словно издевались над их усилиями. Они наконец сдались и, тяжело дыша, прислонились к стене.
– Почему она вдруг закрылась? – вслух задумался Кейлаш. – Во имя Митры! Ловушки в этой поганой башне срабатывают с дьявольской точностью! А может, здешние двери приказов ведьмы слушаются?
Конан ответил несколькими неразборчивыми ругательствами. Озираясь в поисках выхода, он обнаружил, что в комнате вроде как прибавилось света. Он заново обшарил глазами стены и потолок, но свет шел не оттуда. Светился амулет погибшего жреца. Голубое сияние становилось все ярче. Конан поднял амулет повыше, освещая им комнату.
– Ага!.. Смотри-ка, следы в пыли!.. – крикнул он Кейлашу, указывая на следы туфель перед одной из дверей.
Горец вопросительно посмотрел на амулет, но Конан только передернул плечами. Кейлаш обследовал закрытую дверь.
– Спорю на что угодно, что заперто или заложено с той стороны… – проворчал он. На всякий случай взялся за ручку… и не мог сдержать изумленного восклицания, когда дверь легко отворилась.
Конан предостерегающе взял его за плечо.
– Погоди, – сказал он коротко. – Я пойду первым и буду светить. – И указал мечом на промоченную кровью повязку на ноге товарища: – Ступай осторожней… Мало ли какие ловушки нам здесь еще приготовлены!
Кейлаш кивнул и поудобнее перехватил свой клинок. Конан толкнул носком ноги дверь и распахнул ее полностью. Амулет осветил большую полукруглую комнату. Она была пуста, если не считать примерно полудюжины статуй. Посредине виднелась железная винтовая лестница, поднимавшаяся к высокому, футов двадцать-тридцать, потолку. Конан осторожно шагнул внутрь и жестом позвал за собою Кейлаша. Кезанкиец обвязал больную ногу еще одной полоской материи и, хромая, двинулся следом.
Семь статуй стояли как раз напротив двери, лицом к ней, на равном расстоянии друг от друга. Они были вполне похожи на отвратительных горгулий, помещенных снаружи, только превосходили их размерами и никаких шариков в лапах не сжимали. Конану почему-то очень не хотелось подходить к ним вплотную. Он крался, как кот, прямо к лестнице посредине покоя.
Кейлаш принес кол, все еще влажно блестевший от крови Ламици. Уперев его в косяк, он надежно заклинил дверь острием. Еще не хватало, чтобы она, как та первая, захлопнулась у них за спиной!
Когда Конан поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, из входного покоя донесся громкий треск. Конан одним прыжком слетел с лестницы и оказался подле Кейлаша. Следом за треском долетел глухой удар камня о камень, и в дверь вплыло облако серой пыли. Конан выставил вперед амулет, надеясь с его помощью разглядеть, что происходит снаружи.
Вот рассеялась пыль, и друзья, выругавшись, попятились прочь… В дверях стояла горгулья. Серый камень сменила змеиная зелень живой чешуи, глаза кроваво светились. Люди еще не пришли в себя от изумления, когда горгулья метнула в них свой шар.
Меч Конана взметнулся навстречу и столкнулся в воздухе с молочно-белой сферой, выбив сноп синеватых искр. Не попав в цель, шар свалился на пол в нескольких футах от киммерийца. Он чуть слышно шипел, от него поднимались завитки тошнотворного дыма. Сразу стало нечем дышать. Конан двинулся вперед, замахиваясь на горгулью мечом.
Чешуйчатая тварь проявила отменное проворство. Она схватила кол, которым Кейлаш заклинил дверь, и угрожающе ткнула им в Конана. Варвар, однако, тоже был проворен. Он увернулся, а лотом с жутким боевым криком полоснул горгулью по незащищенному боку. Клинок глубоко впился в тело и отсек кусок плоти, мокро шмякнувшийся на каменный пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Заснул, – пробурчал он, смахивая с лица песок. Покачнулся – и свалился опять.
Конан посмотрел на друга со все возраставшей тревогой. Он приподнял ему голову и поднес к запекшимся губам горлышко бурдюка. Кейлаш отпил, потом кое-как приподнялся на локтях.
– Передохнуть… надо, – пробормотал он, почти не раскрывая глаз. – Ты… иди давай.
Конан посмотрел на далекую фигурку Ламици… Она была едва видна в быстро сгущавшейся темноте. Как бы он хотел поспать хоть несколько часов!.. Кейлаша нельзя было бросить здесь одного, а тащить его на себе киммериец был уже не в состоянии. И на двоих у них оставался всего один бурдючок. Конан еще раз попытался растормошить горца, но измотанный кезанкиец лежал пластом. Делать нечего, варвар улегся на песок рядом с ним, прикрыл лицо капюшоном, взял в руки обнаженный меч – и некрепко заснул.
Проснулся он странно освеженным. Вокруг по-прежнему были грязно-желтые дюны. Ветер местами выглаживал тонкий песок, местами собирал его волнами. Кожа киммерийца была сухой, как пергамент, губы жестоко обожгло солнце, но горло почему-то больше не сводила жажда. И наконец он с ужасом осознал: уже наступало утро!.. Он проспал целую ночь!..
Прикрывая глаза от яростного пустынного солнца, варвар тяжело поднялся и хотел разбудить Кейлаша, но того… нигде не было видно. Потрясенный киммериец начал оглядываться, однако не нашел даже следов, могущих подсказать, куда подевался его спутник. В отчаянии он снова и снова обозревал горизонт… Никого! И ничего!
А солнце палило как будто с удвоенным бешенством, палило так, что невозможно было отнять руку от глаз…
Потом он заметил, что оно висело удивительно низко, заполняя все небо своим невыносимым сиянием. Он судорожно зажмурился, прикрываясь руками… Солнце уменьшилось и отступило так же неожиданно, как и приблизилось. Только из привычного желтого стало голубовато-белым. И висело оно не в небесах, а на конце серебряной цепочки. Цепочку держал седоволосый старик. В другой руке он сжимал серебряное копье. Из одежды на нем была лишь пыльная коричневая набедренная повязка, да на ногах болтались поношенные сандалии. Шаркая ногами, он шел через пески навстречу потрясенному киммерийцу.
– Убей его, как я когда-то убил!.. – прокаркал он пронзительным голосом, размахивая копьем.
Конан мигом встал в боевую стойку, держа меч наготове. Мало ли какой фокус выкинет старый безумец!
– Когда он увидит это, он должен стоять лицом к лицу с тобой! – продолжал бушевать старик. Он высоко держал пылающий амулет. – Не дай ему уйти!..
И Конан узнал его амулет. Точно такой же, как тот, что носил Мадезус!
– Кто ты? – спросил он озадаченно, не опуская, впрочем, оружия.
– Дераннасиб из Пелиштии, – ответил старик. – Пронзи его сердце! Убей его, как я когда-то убил!..
– Кого убить? И как? – недоумевал Конан. – У меня нет ни амулета, ни серебряного копья. А где Кейлаш? Воин, который был здесь со мной?..
На сей раз старик ничего не ответил. Он указал копьем на юг, повернулся к киммерийцу спиной и зашагал прочь, продолжая бормотать на ходу. Он шел, и плоть все больше облезала с его костей, пока не остался лишь обнаженный, побелевший скелет. Вот он рассыпался и исчез в песке, пропав с глаз… Изумленный варвар даже не попытался последовать за стариком. И вновь в глаза ему ударило огромное солнце. Оно заполонило все небо, грозя раздавить и сжечь его в невыносимом сиянии…
…Конан с криком вскочил, сжимая в руках меч. Небо все еще было совершенно темно. Так, значит, ему приснился сон!.. Ругаясь, он пнул песок и стал ждать, пока успокоится зашедшееся сердце. Кейлаш пошевелился с ним рядом, потом зевнул и поднялся.
– Ты что-то сказал?.. – выговорил он голосом, невнятным спросонья.
– Да нет, ничего, – буркнул Конан, решив, что вряд ли стоило пересказывать товарищу такой странный и не слишком приятный сон. – Пошли! Вряд ли Ламици завалился дрыхнуть, как мы!
– Надо было тебе оставить меня, – пристыженно опустил голову горец. – Я вел себя как последний слабак, и это может дорогого нам стоить. Клянусь, сегодня я наверстаю все то время, что мы потеряли из-за меня. Вперед!..
И, не тратя больше времени и сил на разговоры, он быстрым шагом устремился по следу. След был отчетливо виден, – на их счастье, погода стояла безветренная и песок лежал неподвижно. Друзья неутомимо шагали при свете луны. Конан легко поспевал за своим другом. Когда взошло солнце, они вновь увидели вдалеке бредущего евнуха.
Ламици приближался к полуразвалившимся стенам какого-то древнего сооружения… Стены росли прямо из песка, а за ними высилась огромная мрачная башня. Заметив евнуха, который, спотыкаясь, стремился к воротам сооружения, Кейлаш испустил цветистую гирлянду таких чудовищных непристойностей, что отшатнулся бы и аргосский матрос.
– Бежим!.. – хрипло заорал он, обращаясь к Конану. – Надо схватить его, пока он не пролез внутрь!..
Собрав последние силы, друзья сломя голову понеслись через пески. Летя вперед, Конан гадал про себя, чья гибель была ближе – Ламици или их собственная… К черту сомнения! Он мчался со всей скоростью, на какую был способен. Он далеко обогнал Кейлаша и приближался к хромавшему, шатавшемуся евнуху. Он понятия не имел о том, что с вершины башни за ним холодно наблюдали черные, точно сажа, глаза.
Ламици оглянулся через плечо я хотел завизжать от ужаса, разглядев жуткого варвара всего в нескольких сотнях шагов. Из пересохшего горла не вырвалось ни звука, лишь безмолвно шевельнулись покрытые волдырями, уродливо вспухшие губы. С изможденного лица, похожего на череп покойника, лохмотьями свисала опаленная плоть. Само тело выглядело едва ли лучше. Пропыленные, изодранные шелковые одеяния, когда-то бывшие голубыми, болтались на истощенных, костлявых плечах.
Но страшнее всего были глаза. Безумца завораживал солнечный блеск, и он днями напролет смотрел прямо на яростное светило. От этого глаза его приобрели цвет прокисшего молока, он почти ослеп. Несмотря на то что практически лишился зрения, он шел прямо к цели, безошибочно ведомый неким загадочным чувством. Он более не помнил ни цели, ни причины странствия, ни даже своего имени. Его мир состоял всего из трех слов. Солнце. Крепость. Амулет. Больше ничто не имело значения.
Он ввалился внутрь через трещину во внешней стене, споткнулся, но устоял на ногах и продолжал двигаться к башне. Позади него киммериец во весь опор несся к воротам, до которых ему оставалась какая-то дюжина шагов. Он держал перед собой меч: еще несколько прыжков, и он всадит клинок евнуху в спину. Но от темных глаз, смотревших на него сверху, не мог укрыться ни один его шаг. Когда Ламици оказался внутри стен, смотревший заговорил впервые за много столетий молчания.
– Капатмак-кутук! – сказал он.
Звуки, вырвавшиеся из горла Скаурола, породили эхо и привели в действие могущественные силы.
– Уф-ф!.. – изумленно выдохнул Конан. Там, где мгновение назад был всего лишь воздух, возникло кованое железо ворот. В которое он со всего маху и врезался. Меч вылетел у него из руки, а самого его отбросило на несколько шагов назад. Голова от удара пошла кругом; киммериец подобрал меч и кое-как поднялся.
– Что еще за херня?.. – возмутился Кейлаш, подбегая и останавливаясь перед воротами. – Смотри!.. – И он концом меча указал на стену по обе стороны ворот.
Куда подевались крошащиеся каменные обломки, обглоданными ребрами торчавшие из песка? Стены стояли во всей красе, нетронутые и неприступные.
– Надо лезть!.. – проворчал Конан. – Его еще не поздно схватить!
И он, и горец были опытными скалолазами. Они взобрались по воротам – там нашлось больше зацепок для рук и ног, чем на гладких стенах. Подтянувшись, Конан перевалился через верх и сразу увидел Ламици. Евнух был уже на полпути к ступенькам, что вели ко входу в башню. Спускаясь, киммериец долез примерно до середины, потом спрыгнул вниз. Кейлаш последовал за ним, упав и перекатившись по мягкому песку. Еще несколько сот футов – и евнух у них в руках!.. Он только-только достиг лестницы…
– Дельмек-кескин! – вновь гулко отдался в башне голос Скаурола.
Мчась за еле плетущимся евнухом, Конан выдернул из ножен кинжал. Кейлаш, следовавший за ним, вдруг взвыл от боли и изумления. Конан оглянулся – и кинжал чуть не выпал у него из руки.
Из песка вдруг выскочил длинный, премерзко зазубренный кол. Толщиной он был примерно как рука киммерийца возле запястья. Этот кол чуть не угодил в кезанкийца: он оцарапал ему левый бок и оторвал кусок потрепанного плаща. Тут Конан ощутил какое-то шевеление в песке возле своей правой ноги и инстинктивно шарахнулся в сторону. Мгновенная реакция спасла ему жизнь: еще одно железное острие пронзило воздух там, где он только что стоял. Когда оно замерло, его вершина оказалась на фут выше головы киммерийца.
Участок песка между воротами и лестницей оказался кошмарной западней. Конан и Кейлаш отчаянно уворачивались от все новых и новых кольев, выраставших кругом них из песка, точно смертоносные железные стебли. Иногда выскочивший кол вновь прятался в землю. Песок сразу же заполнял отверстие – и не заподозришь, что здесь было мгновение назад!..
Конан и Кейлаш продолжали игру со смертью, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, к башне. У обоих вовсю текла кровь из множества неглубоких ран, плащи висели клочьями. Киммериец, и так вымотанный бешеный бегом по солнцепеку, понимал: если хоть чуть ослабить внимание, его тотчас же насадят на вертел. А, была не была!.. Решив положиться на счастье, он закрыл глаза и, перестав уворачиваться, просто понесся к двери крепости так, что только пятки засверкали.
Когда он снова открыл глаза, то уже стоял на нижней ступеньке каменной лестницы, вне досягаемости зазубренных кольев. Правая нога была вспорота прикосновением одного из лезвий, но в остальном ему повезло.
Кейлаш решил последовать его примеру и так же, как Конан, во весь дух помчался вперед. Он был уже почти в безопасности, когда очередной кол взметнулся у него прямо из-под ноги, пропорол ступню и пошел дальше вверх. Кейлаш свалился, воя от нечеловеческой боли.
Его надо было спасать! Дотянувшись, Конан изо всей мочи вцепился в кол и рванул его на себя. Железный штырь сначала согнулся, а после и переломился. Зазубрины изранили киммерийцу ладони, но он не обращал внимания на боль. Кейлаш содрал ногу с обломков кола. Как ни обезвожено было его тело, на глазах воина от боли выступили слезы. Скрипя зубами, он оторвал от плаща полоску ткани, замотал пробитую ногу, поднялся и заковылял вперед. Густая кровь сразу пропитала повязку.
Конан же перехватил отломанный кол, точно копье, и с силой размахнулся:
– Умри, адский выползок…
И смертоносный снаряд полетел прямо в Ламици, подбиравшегося к башенной двери. Как ни ловок был Конан, докинуть копье до изможденного евнуха было нелегко даже ему. Но он справился. Кол ударил Ламици в правое плечо и с такой силой швырнул его вперед, что тяжелая дверь растворилась. Беглец свалился уже внутрь…
Конан подхватил оброненный кинжал и помчался вверх по ступенькам. Кейлаш, содрогаясь от боли, упорно тащился следом. Добравшись до двери, друзья ворвались в чертог.
Их встретило редкое по мерзости зрелище. Несколько жирных, мохнатых пауков окружило распростертого евнуха и вовсю пожирало его плоть. Конана едва не вырвало от звуков их пиршества. Взмах меча – и мохнатые ноги полетели в разные стороны…
Кейлаш разогнал остальных пауков, спустившихся с потолка, и Конан выдернул из тощего кулака мертвого евнуха небольшой кожаный кошель. Внутри был лишь один предмет – маленький, но довольно тяжелый, замотанный в плотную тряпку. Конан отшвырнул тряпку прочь а торжествующе поднял над головой похищенный амулет.
Кезанкиец мрачно посмотрел на свою пробитую ногу.
– Беги, Конан! – сказал он. – Забирай амулет – и скорее беги! Отдашь его какому-нибудь праведному жрецу, глядишь, сумеет с ним справиться. Беги, говорю!
И он протянул варвару сумку с остатками продовольствия.
Чужая воля избавила Конана от нелегкого выбора…
– Капатмак-капи! – в третий раз подал голос Скаурол. Двуногие насекомые все-таки пробрались в его башню! Ну они пожалеют об этом. Железные двери пришли в движение и накрепко захлопнулись. Конан выдернул кол из тела Ламици и хотел всунуть его между смыкавшимися створками, но не успел.
Они были заперты.
Скаурол покинул чертог наверху, из которого наблюдал за вторжением, и начал неторопливо спускаться по нескончаемой винтовой лестнице…
ГЛАВА 20
…И НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО
Конан и Кейлаш молча смотрели на запертую дверь. Кейлаш налег плечом, но она и не подумала открываться. Когда глаза попривыкли к потемкам (во входной покой почти не проникало света), могучий горец сказал:
– Тут еще три двери. Попробуем?
Конан с большим подозрением оглядел двери. Очень уж нехорошо щерились над ними каменные горгульи… не ловушки ли поджидают внутри?
– Лучше четвертую, – сказал он и тоже примерился к той, через которую они вошли. Увы, толстые створки не поддались бы и дюжине воинов, вооруженных тараном. Кейлаш и Конан налегли вместе, усилие было поистине сверхчеловеческим… Железо и камень словно издевались над их усилиями. Они наконец сдались и, тяжело дыша, прислонились к стене.
– Почему она вдруг закрылась? – вслух задумался Кейлаш. – Во имя Митры! Ловушки в этой поганой башне срабатывают с дьявольской точностью! А может, здешние двери приказов ведьмы слушаются?
Конан ответил несколькими неразборчивыми ругательствами. Озираясь в поисках выхода, он обнаружил, что в комнате вроде как прибавилось света. Он заново обшарил глазами стены и потолок, но свет шел не оттуда. Светился амулет погибшего жреца. Голубое сияние становилось все ярче. Конан поднял амулет повыше, освещая им комнату.
– Ага!.. Смотри-ка, следы в пыли!.. – крикнул он Кейлашу, указывая на следы туфель перед одной из дверей.
Горец вопросительно посмотрел на амулет, но Конан только передернул плечами. Кейлаш обследовал закрытую дверь.
– Спорю на что угодно, что заперто или заложено с той стороны… – проворчал он. На всякий случай взялся за ручку… и не мог сдержать изумленного восклицания, когда дверь легко отворилась.
Конан предостерегающе взял его за плечо.
– Погоди, – сказал он коротко. – Я пойду первым и буду светить. – И указал мечом на промоченную кровью повязку на ноге товарища: – Ступай осторожней… Мало ли какие ловушки нам здесь еще приготовлены!
Кейлаш кивнул и поудобнее перехватил свой клинок. Конан толкнул носком ноги дверь и распахнул ее полностью. Амулет осветил большую полукруглую комнату. Она была пуста, если не считать примерно полудюжины статуй. Посредине виднелась железная винтовая лестница, поднимавшаяся к высокому, футов двадцать-тридцать, потолку. Конан осторожно шагнул внутрь и жестом позвал за собою Кейлаша. Кезанкиец обвязал больную ногу еще одной полоской материи и, хромая, двинулся следом.
Семь статуй стояли как раз напротив двери, лицом к ней, на равном расстоянии друг от друга. Они были вполне похожи на отвратительных горгулий, помещенных снаружи, только превосходили их размерами и никаких шариков в лапах не сжимали. Конану почему-то очень не хотелось подходить к ним вплотную. Он крался, как кот, прямо к лестнице посредине покоя.
Кейлаш принес кол, все еще влажно блестевший от крови Ламици. Уперев его в косяк, он надежно заклинил дверь острием. Еще не хватало, чтобы она, как та первая, захлопнулась у них за спиной!
Когда Конан поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, из входного покоя донесся громкий треск. Конан одним прыжком слетел с лестницы и оказался подле Кейлаша. Следом за треском долетел глухой удар камня о камень, и в дверь вплыло облако серой пыли. Конан выставил вперед амулет, надеясь с его помощью разглядеть, что происходит снаружи.
Вот рассеялась пыль, и друзья, выругавшись, попятились прочь… В дверях стояла горгулья. Серый камень сменила змеиная зелень живой чешуи, глаза кроваво светились. Люди еще не пришли в себя от изумления, когда горгулья метнула в них свой шар.
Меч Конана взметнулся навстречу и столкнулся в воздухе с молочно-белой сферой, выбив сноп синеватых искр. Не попав в цель, шар свалился на пол в нескольких футах от киммерийца. Он чуть слышно шипел, от него поднимались завитки тошнотворного дыма. Сразу стало нечем дышать. Конан двинулся вперед, замахиваясь на горгулью мечом.
Чешуйчатая тварь проявила отменное проворство. Она схватила кол, которым Кейлаш заклинил дверь, и угрожающе ткнула им в Конана. Варвар, однако, тоже был проворен. Он увернулся, а лотом с жутким боевым криком полоснул горгулью по незащищенному боку. Клинок глубоко впился в тело и отсек кусок плоти, мокро шмякнувшийся на каменный пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30