Вы в армии, пока вы не демобилизовались.
– И когда же меня демобилизуют?
– Когда армия пожелает.
Теперь вновь я столкнулся с военной машиной, которую знал отлично.
– Но если я незаслуженно носил этот чин, то почему только сейчас вы захотели понизить меня в звании? Вас все устраивало, пока я делал то, что хотели вы.
– Просто мы не могли вас кем-то заменять. Мы поставили на вас. Если вы останетесь в системе и сделаете то, что вам скажут, вам позволят демобилизоваться. Вы даже уйдете на пенсию, как генерал.
Джиб загудел. Мне показалось, что меня вот-вот хватит удар.
– А если нет? Я могу все рассказать Гродту. Моя биография станет продаваться лучше, если туда добавить главу, о том, как меня поимели в Вашингтоне.
Твай улыбнулась и покачала головой.
– Мы сможем тоже прибавить много глав из вашей биографии, если вы захотите играть в эту игру.
– То есть?
Что там говорила мне бывшая президент Айронс миллион лет назад? В Вашингтоне не достаточно быть хорошим. Кто-то при этом должен быть очень плохим.
– Руфь, ты отлично знаешь, я никогда не делал ничего такого!
– Для средств массовой информации это не имеет значения. Представим, что вы пошли в народ. У нас есть документы о том, как это оплачивалось? – она вытащила из кармана серебряное блюдце. – Здесь стенограммы, – а потом она прочистила горло. – Лейтенант Уондер, у вас есть дисциплинарные проблемы, не так ли?
Дерьмо!
– Я не стану гордиться, тем, что я сделал. Но я лучший человек и лучший солдат во всем этом дерьме.
По-моему, это звучало достаточно хорошо.
Руфь пробежалась по моей основной биографии. У нее получилось: злоупотребление лекарственными препаратами, в результате чего ужасный случай во время тренировок, который стал причиной гибели солдата, которого я называл своим другом.
Я опроверг обвинения.
– Те препараты, что мы принимали, были разрешены. Это без сомнения зафиксировано в записях военного министерства.
Руфь кивнула.
– Лейтенант Уондер, давайте обратимся к недавним событиям.
Я вздохнул с облегчением. Как восемнадцатилетний хитрожопый курсант, я без замечаний прошел обучение. А то, что случилось потом, было еще лучше.
– Вы первый солдат, который в реальности столкнулся с воинами псевдоголовоногих .
– Конечно. Это случилось на Луне. Мы обнаружили корабль слизней .
Я выпрямился. Я едва остался жив, но сведения, которые получили, в итоге помогли нам одержать победу.
Твай нахмурилась.
– Когда вы вернулись на Лунную базу, была создана комиссия, которая должна была определить причину смерти пленника.
Мое сердце сжалось.
– Он никогда не был пленником. Мы сражались. Он умер.
– Гм-м-м. На этой версии остановилось официальное расследование, – Руфь остановила свой стенограф. По ее словам выходило, что я прикончил заключенного.
– Лейтенант, разве инструкции строго-настрого не запрещают братания среди боевых отрядов?
– Абсолютно.
Дерьмо. Я уже понял, куда она клонит.
– Однако командующий в полевых условиях может на свое усмотрение…
Она вновь перебила меня:
– Эта часть инструкции не исполнялась во время компании на Ганимеде, не так ли?
– Генерал Кобб решил, что вы не сможете запереть пять тысяч мужчин с пятью тысячами женщин на космическим корабле на шесть сотен дней и…
– Значит, эти инструкции не соблюдались во время проведении компании на Ганимеде?
Я кивнул.
– Точно. Но это никак не оказало влияние на солдат.
– И даже то, что одна из «дам» оказалась беременной?
Я почувствовал, что краснею. В моих венах бурлил адреналин.
– Была только одна беременность. Солдат женился на другом солдате Объединенных сил.
Я и сам гулял на корабельной свадьбе Пигалицы.
– Только вы знаете об этом. Так как более девяноста процентов солдат было убито или сгорело на Ганимеде, никто не сможет точно сказать, сколько среди них было беременных, не так ли?
– В общем-то нет.
– И сколько женщин погибло из-за того, что находились в положении?
Я тогда сам лично обругал Пигалицу, подписывая разрешение на беременность. А ведь таблетки для того, чтобы ничего не случилось, продавались без рецепта десятилетиями.
– Это несправедливо… – выдохнул я.
– Хорошо, сменим тему. Злоупотребление наркотиками погубило нашего друга.
– С этим давно разобрались.
Твай кивнула.
– Значит, вы знаете, насколько строго в вооруженных силах карается наркомания?
Я кивнул. Что с того?
– В течение вашего срока пребывания командиром пехотного подразделения в ваших отрядах производили и потребляли алкоголь?
Она говорила о том, чем мои парни развлекались на Ганимеде.
– Я…
– И вы знали об этом?
Нам больше нечего было делать на Ганимеде, в течение семи месяцев после окончания войны. Мы – выжившие, прошли через ад. Конечно, существовал и другой способ убить время.
– Не официально.
– Ага, – кивнула Твай.
Неужели Руфь думала, что солдат не извернется, если ему представится возможность хотя бы отчасти стать бутлегером. А на борту «Эскалибура » Брэйс, капитан корабля, тем не менее, сам угощал ромом во время Капитанского завтрака.
Руфь полезла в карман и бросила какие-то бумаги на матрас рядом со мной.
– Узнаете?
Это были документы, согласно которым Джиб объявлялся бракованным и передавался мне.
– Точно. Я купил поврежденный в сражении коммуникационный аппарат-разведчик. Его хозяином…
У другого моего уха заскулил Джиб. Я мог бы поклясться, что он произнес: «Ох-ох».
– Сколько вам стоил этот КОМАР?
– Много. Именно поэтому согласно уставу дивизии положен только один КОМАР.
Манхэттанский небоскреб стоит чуть меньше Джиба. Даже приобретая поврежденный экземпляр через правительственные каналы, я заплатил очень большие деньги на механического таракана размером с арбуз.
Твай кивнула.
– И сколько вы заплатили за него?
Я разгладил бумаги. Говард сказал мне – пару месячных окладов. Конечно, это был лишь маленький процент от первоначальной цены Джиба.
Твай включила свой наладонник и стала что-то считать, а потом показала мне получившийся результат. Там было нулей на семь больше, чем в той сумме, что я выложил за Джиба.
– Это правильная цифра, не так ли?
Я пожал плечами.
– Может и так.
– Выгодная сделка, не находите?
– Не было никакой сделки.
Это был вопрос верности, дружбы, долга и сиротского бремени.
– Конечно, нет. По такой цене его мог бы приобрести любой гражданин. Конечно, если бы у него или ее была соответствующая информация.
Я встал.
– Возможно, я не должен был брать его. К тому же теперь я склонен помочь Аарону Гродту написать книгу. И я расскажу всему миру, что лицемерные, давящие сверху и порождающие хаос…
Она бросила еще одну пачку бумаг на матрас передо мной.
Я поднял ее с простыни и перевернул ее. Контракт с Гродт Интернешанал. Аванс был вписан – чертовски неприлично большое число.
– Если вы собираетесь подписать контракт с Гродтом, то лучше взгляните…
Дерьмовый конъюнктурщик. С другой стороны продюсер, которого «Вэрайети » назвала «султаном грубого секса, граничащего с фарсом», вряд ли позволит мне погрузиться в пучины социологии.
Взгляд Твай смягчился.
– Видите? Вы не сможете играть в Зорро, даже если и захотите.
Я вновь сел на кровать, уперся локтями в колени. Джиб жужжал на моем плече.
– Вы только что показали мне, как вы можете разделаться со мной. Думаете, я беспомощный мальчишка. Вы же до сих пор пытаетесь уговорить меня. Почему?
Она пожала плечами.
– Быть может, вас ждет великая судьба.
Я фыркнул.
– Мне уже это говорили. Но тот человек…
Ари Клейн когда говорил мне это не сводил с меня взгляда своих темных, глубоко посаженных глаз. У Руфь были точно такие же глаза. Мое сердце учащенно забилось.
– Твай, это ведь не ваша девичья фамилия?
– Ари был моим братом, – она погладила Джиба.
– Он потерял родителей, но не попал бы в Экспедиционный корпус Ганимеда, если бы стало известно, что у него есть живая сестра… А вы сами солгали бы, чтобы получить билет на Ганимед? – мое сердце учащенно забилось. – Вы провели уже достаточно времени в Вашингтоне и знаете, как подправляются любые правительственные записи.
Я показал на Джиба у меня на плече.
– И вы стали работать со мной, потому что я – все, что осталось у вас от брата?
Она покачала головой, моргнула и слеза скатилась по ее щеке.
– Я вызвалась работать с вами, потому что о вас говорил мой брат, а он был единственным родным мне человеком. Джейсон, давайте работать вместе, мы ведь оба – сироты.
У меня ком подкатил к горлу, и слезы выступили на глазах.
– Хорошо! Что дальше?
– Никто не знает о понижении в звании. Президент настаивал на этом, чтобы держать меч у вас над головой.
– Это – лишнее.
– Я так и сказала ему, но существует и другое мнение. И еще эта статья. Мы используем все средства, чтобы отправить вас под трибунал, если вы не прекратите играть в Зорро. Пусть все идет, как шло, а я постараюсь замять все неприятности, – потом она хлопнула в ладоши. – Отлично. Мы в свою очередь перекрутим всю эту историю. Вас неверно процитировали. Сейчас вы, словно ничего не случилось, отправитесь посмотреть на то, как на мысе Канаверал в лаборатории будут вскрыть яйцо с Ганимеда. И по больше улыбайтесь. Перестаньте нести чепуху про то, что слизни скоро явятся на Землю.
Я шагнул к окну и раздвинул занавески. В первое мгновение мне показалось, что Потомак сверкает на солнце. Я глубоко вздохнул:
– Удивительно. Это ведь всего лишь несколько букв отпечатанных на странице… А ведь мир, насколько мы знаем, бесконечен.
Нам оставалось всего лишь двадцать четыре часа покоя.
Глава двадцать вторая.
Центр восстановления технологии псевдоголовоногих на мысе Канаверал насчитывал шесть тысяч ученых, инженеров, поваров и швейцаров.
В то утро, когда вышла газета с дурацкими заголовками, все служащие Центра, кто не орудовал спектроскопом, шпателем или веником, собрались в аудитории, расположенной в подвале центрального здания. Сидения были оббиты кроваво-красной материей, но сейчас это не бросалось в глаза – слишком много собралось зрителей. Потолочные перекрытия сверкали стеклом и хромом.
Три команды операторов голо заняли первый ряд. На сцене, словно правитель Флориды, восседал Брэйс, в то время как директор исследований в халате стоял на подиуме, благодаря всех за то, что они пришли и объясняя, что из пепла войны при помощи химии можно возродить Землю.
Потом Говард со сцены представил Дом Шпионов, меня и других ветеранов Ганимеда, представителей Организации Объединенных наций и вооруженных сил. Пигалица, теперь уже в гражданском явилась вместе с Уди. Нас посадили сбоку, там, где работал на пульте техник звука. Руфь села позади меня, так чтобы ее особо заметно не было. Она не хотела держать меня на коротком поводке, но я подозревал, что на всякий случай наладонник ее оставался постоянно включен.
Я наклонился к пульту.
– Вы звукооператор.
Человек за пультом покачал головой.
– Я слежу за сигналами мониторов.
– Какими сигналами?
– Точными, – он пожал плечами. – Чтобы церемония прошла живо.
Что-то, а вот этого было, хоть отбавляй. Никто не думал, что «футбольный мяч» станет для нас чем-то вроде лекарства от рака или подарит технологию по созданию безкалорийных чизбургеров. Но этот исследовательский проект получил большую популярность в восточной Флориде.
Сейчас взгляды всех собравшихся обратились на залитый светом стол справа от подиума. Там в колыбельке из титана покоился «футбольный мяч» – безликое яйцо, мерцающее синеватым металлом слизней .
А тем временем Брэйс говорил о долге, технологии и замечательной службе на флоте. Потом он покинул аудиторию, чтобы не отодвинуть на задний план управляющего Флоридой.
Этот правительственный чиновник носил оранжево-синий галстук, украшенный стилизованным изображением крокодила. Когда он вышел на подиум, голооператоры защелкали вспышками. Честное слово это напоминало Новогоднее рождество на заводе шампанских вин. Губернатор долго расхваливал достоинства тружеников Флориды и, я ничуть не преувеличиваю, апельсинового сока.
Директор по исследованиям встал рядом с «футбольным мячом».
На сверкающих рельсах чуть выше висел алмазный резак. Рычаг активировавший его, был перевязан синей ленточкой.
Уди вертелся на коленях у Пигалицы.
– Он сегодня какой-то беспокойный, – прошептал я.
– Не знаю почему, – ответила Пигалица. – Но на лихорадку это не похоже.
Говард наклонился ко мне.
– Я бы на твоем месте лучше сосредоточился на «футбольном мяче».
– Согласен. Хотя мне казалось, что ты оставил его на Ганимеде. То, что происходит сейчас, настоящий цирк.
– Чтобы ты сказал, если бы мы нашли его и не взяли с собой. Здесь есть какая-то параллель с древними мифами.
Я улыбнулся. Говард находил параллель с мифами в чем угодно.
– Однако мне кажется, мы должны остановить это представление, – продолжал он мне нашептывать.
Я через плечо бросил мимолетный взгляд на Твай. Нахмурившись, как сейчас, она выглядела точно первосортная учительница, которая вот-вот собиралась спросить, не те ли мы самые мальчики, у которых было что-то, что они хотели бы рассказать остальному классу.
– Говард, тут собралось тысячи три и управляющий, земли которого производят три четверти цитрусовых в мире. Нас в прямом эфире показывают на голо. Ты не можешь остановить это шоу из-за того, что тебе что-то там пришло на ум!
– Брэйс может! – Говард соскочил со своего места, обошел Твай и поспешил из зала следом за Брэйсом.
Тем временем директор исследовательского центра под рассеянные аплодисменты потянулся к стартовому рычагу.
Он опустил рычаг, и визг пилы эхом пронесся по затихшей аудитории.
Уди вскрикнул и вцепился в руки Пигалицы.
Вибрируя пила сантиметр за сантиметром погружалась в синюю плоть «футбольного мяча».
Часть пилы исчезла в «футбольном мяче».
– А-а-а! – завопил звукотехник рядом со мной, срывая наушники.
– Что такое? – повернулся я к нему.
Техник потер уши и прошептал.
– Не знаю. Похоже, полетела трансмиссия.
Неожиданно в зале появился Говард. Лицо его было мрачным. Он махал руками.
Лампы на потолке замерцали.
А потом обрушились на нас вместе с потолком.
Глава двадцать третья.
Я лежал на чем-то остром. Какая-то штука здорово впилась мне в спину. Вспышки красного света, рассекали облака пыли, вонявшей серой и озоном, разгоняя тьму. Кто-то завывал. Я попробовал пошевелить одной рукой, потом другой и закричал от боли.
Видимо я умер и попал в ад.
Хлопки, треск и запах горелой электропроводки. Красный огонь пульсировал из под надписи:
Аварийный выход.
Это я прочел безо всякого труда.
Я повернул голову. Рядом со мной лежал техник. Его грудь была раздавлена зазубренным бетонным блоком, размером с городскую малолитражку.
Из-под этого блока с противоположного конца торчали чьи-то ноги и нижняя часть лабораторного халата. Скорее всего, ноги принадлежали директору исследовательского центра. Чуть дальше лежала опрокинутая пила. Ее полотно сверкало, словно алая сабля.
Я повернул голову в противоположную сторону. Управляющий Флориды лежал на боку, завывая. Два стальных прута пробили ему грудь. Его галстук из оранжевого стал красным. Кровь, пульсируя, била из раны. На полу она собралась в лужу, такую же большую как упавший блок.
Кто-то полз по обломкам мебели и бетона.
– Джейсон? – это оказалась Пигалица. Кровь стекала по ее щеке. Правый рукав платья исчез. Ее лосины были разорваны, но двигаться она могла. Она махала фонариком, возможно из комплекта у аварийного выхода.
– Пигалица, что случилось?
– Мой ребенок! Я не могу найти своего сына!
Она добралась до меня, увидела управляющего и с трудом втянула дыхание.
Вздрогнув всем телом, она попыталась перелезть через бетонный блок, такой же большой, как старомодный телевизор, и сильно ударилась животом.
Управляющий перестал плакать. Электрический свет вспыхнул, а потом где-то что-то зашипело. Откуда-то капало. Издалека донеслись приглушенные крики.
Пигалица попыталась подняться на колени, а потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Слюни и нити рвоты свисали с ее подбородка, глаза были полны слез. В этот миг она возносила молитву Аллаху.
– Пигалица, мне не видно, что там у меня с левой рукой. Я не смогу помочь тебе отыскать Уди, пока не освобожусь.
Она посветила фонариком на мой левый рукав, и я задохнулся от ужаса. Та же самая бетонная плита, которая разбила музыкальный пульт, придавила мизинец и безымянный палец моей левой руки, сделав их плоскими, как носовой платок. Должно быть, я находился в состоянии шока, потому что боли не чувствовал.
Кто-то застонал. Пигалица обернулась. Твай лежала придавленная столом, край которого обрушился на середину ее бедер. Ее лицо казалось бледным, засыпанным бетонной пылью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– И когда же меня демобилизуют?
– Когда армия пожелает.
Теперь вновь я столкнулся с военной машиной, которую знал отлично.
– Но если я незаслуженно носил этот чин, то почему только сейчас вы захотели понизить меня в звании? Вас все устраивало, пока я делал то, что хотели вы.
– Просто мы не могли вас кем-то заменять. Мы поставили на вас. Если вы останетесь в системе и сделаете то, что вам скажут, вам позволят демобилизоваться. Вы даже уйдете на пенсию, как генерал.
Джиб загудел. Мне показалось, что меня вот-вот хватит удар.
– А если нет? Я могу все рассказать Гродту. Моя биография станет продаваться лучше, если туда добавить главу, о том, как меня поимели в Вашингтоне.
Твай улыбнулась и покачала головой.
– Мы сможем тоже прибавить много глав из вашей биографии, если вы захотите играть в эту игру.
– То есть?
Что там говорила мне бывшая президент Айронс миллион лет назад? В Вашингтоне не достаточно быть хорошим. Кто-то при этом должен быть очень плохим.
– Руфь, ты отлично знаешь, я никогда не делал ничего такого!
– Для средств массовой информации это не имеет значения. Представим, что вы пошли в народ. У нас есть документы о том, как это оплачивалось? – она вытащила из кармана серебряное блюдце. – Здесь стенограммы, – а потом она прочистила горло. – Лейтенант Уондер, у вас есть дисциплинарные проблемы, не так ли?
Дерьмо!
– Я не стану гордиться, тем, что я сделал. Но я лучший человек и лучший солдат во всем этом дерьме.
По-моему, это звучало достаточно хорошо.
Руфь пробежалась по моей основной биографии. У нее получилось: злоупотребление лекарственными препаратами, в результате чего ужасный случай во время тренировок, который стал причиной гибели солдата, которого я называл своим другом.
Я опроверг обвинения.
– Те препараты, что мы принимали, были разрешены. Это без сомнения зафиксировано в записях военного министерства.
Руфь кивнула.
– Лейтенант Уондер, давайте обратимся к недавним событиям.
Я вздохнул с облегчением. Как восемнадцатилетний хитрожопый курсант, я без замечаний прошел обучение. А то, что случилось потом, было еще лучше.
– Вы первый солдат, который в реальности столкнулся с воинами псевдоголовоногих .
– Конечно. Это случилось на Луне. Мы обнаружили корабль слизней .
Я выпрямился. Я едва остался жив, но сведения, которые получили, в итоге помогли нам одержать победу.
Твай нахмурилась.
– Когда вы вернулись на Лунную базу, была создана комиссия, которая должна была определить причину смерти пленника.
Мое сердце сжалось.
– Он никогда не был пленником. Мы сражались. Он умер.
– Гм-м-м. На этой версии остановилось официальное расследование, – Руфь остановила свой стенограф. По ее словам выходило, что я прикончил заключенного.
– Лейтенант, разве инструкции строго-настрого не запрещают братания среди боевых отрядов?
– Абсолютно.
Дерьмо. Я уже понял, куда она клонит.
– Однако командующий в полевых условиях может на свое усмотрение…
Она вновь перебила меня:
– Эта часть инструкции не исполнялась во время компании на Ганимеде, не так ли?
– Генерал Кобб решил, что вы не сможете запереть пять тысяч мужчин с пятью тысячами женщин на космическим корабле на шесть сотен дней и…
– Значит, эти инструкции не соблюдались во время проведении компании на Ганимеде?
Я кивнул.
– Точно. Но это никак не оказало влияние на солдат.
– И даже то, что одна из «дам» оказалась беременной?
Я почувствовал, что краснею. В моих венах бурлил адреналин.
– Была только одна беременность. Солдат женился на другом солдате Объединенных сил.
Я и сам гулял на корабельной свадьбе Пигалицы.
– Только вы знаете об этом. Так как более девяноста процентов солдат было убито или сгорело на Ганимеде, никто не сможет точно сказать, сколько среди них было беременных, не так ли?
– В общем-то нет.
– И сколько женщин погибло из-за того, что находились в положении?
Я тогда сам лично обругал Пигалицу, подписывая разрешение на беременность. А ведь таблетки для того, чтобы ничего не случилось, продавались без рецепта десятилетиями.
– Это несправедливо… – выдохнул я.
– Хорошо, сменим тему. Злоупотребление наркотиками погубило нашего друга.
– С этим давно разобрались.
Твай кивнула.
– Значит, вы знаете, насколько строго в вооруженных силах карается наркомания?
Я кивнул. Что с того?
– В течение вашего срока пребывания командиром пехотного подразделения в ваших отрядах производили и потребляли алкоголь?
Она говорила о том, чем мои парни развлекались на Ганимеде.
– Я…
– И вы знали об этом?
Нам больше нечего было делать на Ганимеде, в течение семи месяцев после окончания войны. Мы – выжившие, прошли через ад. Конечно, существовал и другой способ убить время.
– Не официально.
– Ага, – кивнула Твай.
Неужели Руфь думала, что солдат не извернется, если ему представится возможность хотя бы отчасти стать бутлегером. А на борту «Эскалибура » Брэйс, капитан корабля, тем не менее, сам угощал ромом во время Капитанского завтрака.
Руфь полезла в карман и бросила какие-то бумаги на матрас рядом со мной.
– Узнаете?
Это были документы, согласно которым Джиб объявлялся бракованным и передавался мне.
– Точно. Я купил поврежденный в сражении коммуникационный аппарат-разведчик. Его хозяином…
У другого моего уха заскулил Джиб. Я мог бы поклясться, что он произнес: «Ох-ох».
– Сколько вам стоил этот КОМАР?
– Много. Именно поэтому согласно уставу дивизии положен только один КОМАР.
Манхэттанский небоскреб стоит чуть меньше Джиба. Даже приобретая поврежденный экземпляр через правительственные каналы, я заплатил очень большие деньги на механического таракана размером с арбуз.
Твай кивнула.
– И сколько вы заплатили за него?
Я разгладил бумаги. Говард сказал мне – пару месячных окладов. Конечно, это был лишь маленький процент от первоначальной цены Джиба.
Твай включила свой наладонник и стала что-то считать, а потом показала мне получившийся результат. Там было нулей на семь больше, чем в той сумме, что я выложил за Джиба.
– Это правильная цифра, не так ли?
Я пожал плечами.
– Может и так.
– Выгодная сделка, не находите?
– Не было никакой сделки.
Это был вопрос верности, дружбы, долга и сиротского бремени.
– Конечно, нет. По такой цене его мог бы приобрести любой гражданин. Конечно, если бы у него или ее была соответствующая информация.
Я встал.
– Возможно, я не должен был брать его. К тому же теперь я склонен помочь Аарону Гродту написать книгу. И я расскажу всему миру, что лицемерные, давящие сверху и порождающие хаос…
Она бросила еще одну пачку бумаг на матрас передо мной.
Я поднял ее с простыни и перевернул ее. Контракт с Гродт Интернешанал. Аванс был вписан – чертовски неприлично большое число.
– Если вы собираетесь подписать контракт с Гродтом, то лучше взгляните…
Дерьмовый конъюнктурщик. С другой стороны продюсер, которого «Вэрайети » назвала «султаном грубого секса, граничащего с фарсом», вряд ли позволит мне погрузиться в пучины социологии.
Взгляд Твай смягчился.
– Видите? Вы не сможете играть в Зорро, даже если и захотите.
Я вновь сел на кровать, уперся локтями в колени. Джиб жужжал на моем плече.
– Вы только что показали мне, как вы можете разделаться со мной. Думаете, я беспомощный мальчишка. Вы же до сих пор пытаетесь уговорить меня. Почему?
Она пожала плечами.
– Быть может, вас ждет великая судьба.
Я фыркнул.
– Мне уже это говорили. Но тот человек…
Ари Клейн когда говорил мне это не сводил с меня взгляда своих темных, глубоко посаженных глаз. У Руфь были точно такие же глаза. Мое сердце учащенно забилось.
– Твай, это ведь не ваша девичья фамилия?
– Ари был моим братом, – она погладила Джиба.
– Он потерял родителей, но не попал бы в Экспедиционный корпус Ганимеда, если бы стало известно, что у него есть живая сестра… А вы сами солгали бы, чтобы получить билет на Ганимед? – мое сердце учащенно забилось. – Вы провели уже достаточно времени в Вашингтоне и знаете, как подправляются любые правительственные записи.
Я показал на Джиба у меня на плече.
– И вы стали работать со мной, потому что я – все, что осталось у вас от брата?
Она покачала головой, моргнула и слеза скатилась по ее щеке.
– Я вызвалась работать с вами, потому что о вас говорил мой брат, а он был единственным родным мне человеком. Джейсон, давайте работать вместе, мы ведь оба – сироты.
У меня ком подкатил к горлу, и слезы выступили на глазах.
– Хорошо! Что дальше?
– Никто не знает о понижении в звании. Президент настаивал на этом, чтобы держать меч у вас над головой.
– Это – лишнее.
– Я так и сказала ему, но существует и другое мнение. И еще эта статья. Мы используем все средства, чтобы отправить вас под трибунал, если вы не прекратите играть в Зорро. Пусть все идет, как шло, а я постараюсь замять все неприятности, – потом она хлопнула в ладоши. – Отлично. Мы в свою очередь перекрутим всю эту историю. Вас неверно процитировали. Сейчас вы, словно ничего не случилось, отправитесь посмотреть на то, как на мысе Канаверал в лаборатории будут вскрыть яйцо с Ганимеда. И по больше улыбайтесь. Перестаньте нести чепуху про то, что слизни скоро явятся на Землю.
Я шагнул к окну и раздвинул занавески. В первое мгновение мне показалось, что Потомак сверкает на солнце. Я глубоко вздохнул:
– Удивительно. Это ведь всего лишь несколько букв отпечатанных на странице… А ведь мир, насколько мы знаем, бесконечен.
Нам оставалось всего лишь двадцать четыре часа покоя.
Глава двадцать вторая.
Центр восстановления технологии псевдоголовоногих на мысе Канаверал насчитывал шесть тысяч ученых, инженеров, поваров и швейцаров.
В то утро, когда вышла газета с дурацкими заголовками, все служащие Центра, кто не орудовал спектроскопом, шпателем или веником, собрались в аудитории, расположенной в подвале центрального здания. Сидения были оббиты кроваво-красной материей, но сейчас это не бросалось в глаза – слишком много собралось зрителей. Потолочные перекрытия сверкали стеклом и хромом.
Три команды операторов голо заняли первый ряд. На сцене, словно правитель Флориды, восседал Брэйс, в то время как директор исследований в халате стоял на подиуме, благодаря всех за то, что они пришли и объясняя, что из пепла войны при помощи химии можно возродить Землю.
Потом Говард со сцены представил Дом Шпионов, меня и других ветеранов Ганимеда, представителей Организации Объединенных наций и вооруженных сил. Пигалица, теперь уже в гражданском явилась вместе с Уди. Нас посадили сбоку, там, где работал на пульте техник звука. Руфь села позади меня, так чтобы ее особо заметно не было. Она не хотела держать меня на коротком поводке, но я подозревал, что на всякий случай наладонник ее оставался постоянно включен.
Я наклонился к пульту.
– Вы звукооператор.
Человек за пультом покачал головой.
– Я слежу за сигналами мониторов.
– Какими сигналами?
– Точными, – он пожал плечами. – Чтобы церемония прошла живо.
Что-то, а вот этого было, хоть отбавляй. Никто не думал, что «футбольный мяч» станет для нас чем-то вроде лекарства от рака или подарит технологию по созданию безкалорийных чизбургеров. Но этот исследовательский проект получил большую популярность в восточной Флориде.
Сейчас взгляды всех собравшихся обратились на залитый светом стол справа от подиума. Там в колыбельке из титана покоился «футбольный мяч» – безликое яйцо, мерцающее синеватым металлом слизней .
А тем временем Брэйс говорил о долге, технологии и замечательной службе на флоте. Потом он покинул аудиторию, чтобы не отодвинуть на задний план управляющего Флоридой.
Этот правительственный чиновник носил оранжево-синий галстук, украшенный стилизованным изображением крокодила. Когда он вышел на подиум, голооператоры защелкали вспышками. Честное слово это напоминало Новогоднее рождество на заводе шампанских вин. Губернатор долго расхваливал достоинства тружеников Флориды и, я ничуть не преувеличиваю, апельсинового сока.
Директор по исследованиям встал рядом с «футбольным мячом».
На сверкающих рельсах чуть выше висел алмазный резак. Рычаг активировавший его, был перевязан синей ленточкой.
Уди вертелся на коленях у Пигалицы.
– Он сегодня какой-то беспокойный, – прошептал я.
– Не знаю почему, – ответила Пигалица. – Но на лихорадку это не похоже.
Говард наклонился ко мне.
– Я бы на твоем месте лучше сосредоточился на «футбольном мяче».
– Согласен. Хотя мне казалось, что ты оставил его на Ганимеде. То, что происходит сейчас, настоящий цирк.
– Чтобы ты сказал, если бы мы нашли его и не взяли с собой. Здесь есть какая-то параллель с древними мифами.
Я улыбнулся. Говард находил параллель с мифами в чем угодно.
– Однако мне кажется, мы должны остановить это представление, – продолжал он мне нашептывать.
Я через плечо бросил мимолетный взгляд на Твай. Нахмурившись, как сейчас, она выглядела точно первосортная учительница, которая вот-вот собиралась спросить, не те ли мы самые мальчики, у которых было что-то, что они хотели бы рассказать остальному классу.
– Говард, тут собралось тысячи три и управляющий, земли которого производят три четверти цитрусовых в мире. Нас в прямом эфире показывают на голо. Ты не можешь остановить это шоу из-за того, что тебе что-то там пришло на ум!
– Брэйс может! – Говард соскочил со своего места, обошел Твай и поспешил из зала следом за Брэйсом.
Тем временем директор исследовательского центра под рассеянные аплодисменты потянулся к стартовому рычагу.
Он опустил рычаг, и визг пилы эхом пронесся по затихшей аудитории.
Уди вскрикнул и вцепился в руки Пигалицы.
Вибрируя пила сантиметр за сантиметром погружалась в синюю плоть «футбольного мяча».
Часть пилы исчезла в «футбольном мяче».
– А-а-а! – завопил звукотехник рядом со мной, срывая наушники.
– Что такое? – повернулся я к нему.
Техник потер уши и прошептал.
– Не знаю. Похоже, полетела трансмиссия.
Неожиданно в зале появился Говард. Лицо его было мрачным. Он махал руками.
Лампы на потолке замерцали.
А потом обрушились на нас вместе с потолком.
Глава двадцать третья.
Я лежал на чем-то остром. Какая-то штука здорово впилась мне в спину. Вспышки красного света, рассекали облака пыли, вонявшей серой и озоном, разгоняя тьму. Кто-то завывал. Я попробовал пошевелить одной рукой, потом другой и закричал от боли.
Видимо я умер и попал в ад.
Хлопки, треск и запах горелой электропроводки. Красный огонь пульсировал из под надписи:
Аварийный выход.
Это я прочел безо всякого труда.
Я повернул голову. Рядом со мной лежал техник. Его грудь была раздавлена зазубренным бетонным блоком, размером с городскую малолитражку.
Из-под этого блока с противоположного конца торчали чьи-то ноги и нижняя часть лабораторного халата. Скорее всего, ноги принадлежали директору исследовательского центра. Чуть дальше лежала опрокинутая пила. Ее полотно сверкало, словно алая сабля.
Я повернул голову в противоположную сторону. Управляющий Флориды лежал на боку, завывая. Два стальных прута пробили ему грудь. Его галстук из оранжевого стал красным. Кровь, пульсируя, била из раны. На полу она собралась в лужу, такую же большую как упавший блок.
Кто-то полз по обломкам мебели и бетона.
– Джейсон? – это оказалась Пигалица. Кровь стекала по ее щеке. Правый рукав платья исчез. Ее лосины были разорваны, но двигаться она могла. Она махала фонариком, возможно из комплекта у аварийного выхода.
– Пигалица, что случилось?
– Мой ребенок! Я не могу найти своего сына!
Она добралась до меня, увидела управляющего и с трудом втянула дыхание.
Вздрогнув всем телом, она попыталась перелезть через бетонный блок, такой же большой, как старомодный телевизор, и сильно ударилась животом.
Управляющий перестал плакать. Электрический свет вспыхнул, а потом где-то что-то зашипело. Откуда-то капало. Издалека донеслись приглушенные крики.
Пигалица попыталась подняться на колени, а потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Слюни и нити рвоты свисали с ее подбородка, глаза были полны слез. В этот миг она возносила молитву Аллаху.
– Пигалица, мне не видно, что там у меня с левой рукой. Я не смогу помочь тебе отыскать Уди, пока не освобожусь.
Она посветила фонариком на мой левый рукав, и я задохнулся от ужаса. Та же самая бетонная плита, которая разбила музыкальный пульт, придавила мизинец и безымянный палец моей левой руки, сделав их плоскими, как носовой платок. Должно быть, я находился в состоянии шока, потому что боли не чувствовал.
Кто-то застонал. Пигалица обернулась. Твай лежала придавленная столом, край которого обрушился на середину ее бедер. Ее лицо казалось бледным, засыпанным бетонной пылью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28