Столбик с глазками… А таких столбиков на фабриках и в конторах больше, чем вдоль этого шоссе…— Столбик с глазками… — повторил Уткин.— Уже несколько лет в печати идет дискуссия о проблемах высшего образования, а воз и ныне там, — продолжал Игорь. — Сейчас такая мода: затеять дискуссию, а меры пусть дядя принимает… Сколько великолепных статей в газетах и журналах! Сколько выступлений по радио! Спасайте лес, гибнет рыба, долой охоту… Под статьями подписываются депутаты, писатели, академики, а какой-нибудь местный туз посмеивается и знай себе рубит великолепный лес! Ему что — он план государственный выполняет… А того, что этим самым государству наносит непоправимый ущерб, он и в толк взять не может… Еще Платон сказал: «Государства только тогда будут счастливыми, когда цари станут философами или же философы — царями».— Смотри, Платона читает, — сказал Уткин.— Он вскрывает не только трупы, — сказал я, — но и недостатки…— Может быть, я неправду говорю? — спросил Игорь.— Говорить мы все умеем, — сказал я.— Что изменилось после того, как ты убитого лося сдал в милицию? Ровным счетом ничего!— Если каждый честный человек хотя бы одного жулика или негодяя выведет на чистую воду, ей-богу, государство очистится от этой мрази, — ответил я.— А я вот никого еще не вывел на чистую воду, — сказал Уткин.— Думаешь, это так просто? — усмехнулся Игорь. — Дело в том, что честный человек видит беспорядки, знает о них, не одобряет, но выступить против не может решиться. Разве что дома, перед женой. Он мирится с недостатками. Так что быть просто честным человеком мало, нужно еще быть борцом. Обыватель не будет портить отношения с начальством. Обыватель может добросовестно трудиться, честно жить. Но бороться со злом, которое не ущемляет его личные интересы, он не будет. Он не позволит обидеть себя, но и пальцем не пошевельнет, если обижают другого… Мало у нас борцов, черт побери!— Я бы похлопал тебе, — сказал я, — да руки заняты…— А ты борец? — спросил Уткин.— Я? — переспросил Игорь. — Я, наверное, сотню вскрыл честных, безвинно погибших людей. А вот отъявленному негодяю не вспорол живота даже мертвому…
Мы облюбовали для отдыха хорошее место на берегу озера. Чуть слышно над нами шевелились листья ясеня. В траве, густо разросшейся вокруг, без устали работали кузнечики, и их трескучая музыка была приятна для слуха. Муравьи деловито обследовали наши закуски. Один из них взобрался на бутылку и замер, двигая усиками-антеннами. Должно быть, она показалась ему небоскребом.— Зачем нам какое-то Бабино? — сказал Игорь. — Давайте здесь жить!— В этом озере наверняка есть рыба, — поддержал Уткин.— А лодка? — спросил я. — Какая рыбалка без лодки?Игорь, прищурив голубые глаза, посмотрел на меня:— А что там такое в Бабине?— Озеро Доброе, — сказал я.— А еще?— Увидишь, — сказал я.Пообедав, мы с полчаса полежали на траве, потом пошли купаться. На песчаном откосе разделись догола — поблизости не было ни души — и бросились в прохладную воду. Первым вылез на берег Игорь. Собрал удочку и, нацепив на крючок кузнечика, стал удить. Смешно было видеть его, огромного, широкоплечего, по пояс в воде с тоненькой удочкой в руках и сосредоточенным лицом. Когда мы подошли к нему, то увидели на берегу двух приличных подлещиков.— Где мой спиннинг? — заволновался Аркадий и бросился к машине.Мне стоило большого труда уговорить их двинуться дальше. Игорь ни за что не хотел покидать это озеро.— Поезжайте, — сказал он, не отрываясь от поплавка, — на обратном пути захватите…Уткин не поймал ничего и поэтому встал на мою сторону. Я ему сказал, что на Добром есть лодки и полно щук.— Ты там был? — спросил он.— Это озеро на всю округу славится, — сказал я. — Его и назвали Добрым потому, что никогда рыбаков не обижает…Игорь наконец вылез на берег. К его пятке присосалась пиявка, а он и не заметил.На траве шлепали хвостами и раскрывали рты пять подлещиков, каждый с хорошую ладонь.— Вечером будет уха, — сказал Игорь, с удовольствием обозрев свой первый улов.— Вот на Добром… — сказал я.— Поехали, — заторопился Уткин. — Надо на вечерний жор успеть!Ему не терпелось поймать большую щуку.
Мы ехали по накатанной проселочной дороге через глухой бор. Сосны и ели, сумрак и прохлада. «Запорожец» подпрыгивал, встречая на своем пути узловатые серые корни, которые, будто жилы, набухли на желтом теле дороги.А вот и Бабино — небольшая деревушка, дворов двадцать, не больше. На пригорке стоит часовенка, сделанная еще при царе Горохе. На толстых бревнах выцвели от времени порядковые цифры. Эта часовня еще сто лет простоит. Березы, лиственницы и тополя как попало растут в деревне. На одном из домов аист свил гнездо и гордо стоит в нем на одной ноге. Аист смотрит на озеро, которое раскинулось внизу. Озеро — большое, конца его не видно. На озере красивые пышные острова. И ни одной лодки.— Да здравствует Бабино! — сказал Уткин.Мы остановились напротив дома с аистом. На задворках, в огороде, я увидел старуху в длинной до пят ситцевой юбке и белом платке. Лицо у старухи вдоль и поперек исполосовано морщинами. Я долго ей объяснял, кто мне нужен. Она, разогнув спину и наклонив голову набок, внимательно слушала. А потом, ничего не ответив, снова нагнулась к огуречным грядкам.И тут я увидел, как из соседнего дома вышел Бобка. Он был в майке и шортах, темный чуб выгорел. Подошел к машине и стал нас разглядывать, потом улыбнулся и сказал:— Интересно, как вы из нее вылезете?— Как поживаешь, Боб? — спросил я.— Отлично, старина… Рад приветствовать вас в этом райском месте!— Позови Олю, — попросил я.— Она очень вам нужна?— Очень.— И вы из-за этого приехали из города?— Она на озере? — спросил я.— Вы, конечно, сидите на полу? — Бобка заглянул в кабину. — Удивительно, как такой огромный дядя умещается в этой консервной банке?Я мигнул Овчинникову, чтобы помалкивал. Он недовольно крякнул и пошевелился. Машина покачнулась на рессорах и тоже закряхтела.Аркадий как зачарованный смотрел на часовню и ничего не слышал.— Семнадцатый век, — сказал он.— Долго мы будем сидеть в этой душегубке? — спросил Игорь. — И слушать наглые речи?— Действительно, чего мы сидим? — сказал я.Уткин первым выскочил из «Запорожца» и направился к часовне. Мы с Игорем, задевая за рычаги и дверцы, вывалились из машины.— Как ни странно, но в «Запорожцах», как правило, ездят вот такие верзилы, как вы…— Послушай, милый, ты у меня дождешься, — сказал Игорь.— Вы знаете, ваш друг однажды меня ударил… В глаз.— Я его понимаю, — сказал Игорь.Бобка на всякий случай отступил.— Я его простил, — сказал он. — Вы знаете, хороший удар сближает… Андрей, мы с вами с тех пор стали друзьями, не так ли?— Позови же Олю! — попросил я.— Вы не дадите проехать вон до той березы и обратно?Игорь посмотрел на Боба, потом на меня и с негодованием спросил:— И ты ему позволишь?— Садись, — сказал я.Дорога была пустынной, пусть прокатится, кроме глупой курицы, никого не задавит. Одному ему я не доверил руль, сел рядом. Боб умел водить машину. Он доехал до березы и посмотрел на меня, я великодушно кивнул. Мы миновали деревню и, развернувшись на скошенном лугу, возвратились на прежнее место.— Конечно, это не «Волга», — сказал Бобка. — И даже не «Москвич»…— Ты очень наблюдательный, — сказал Игорь. — Это типичный «Запорожец».— Позови Олю, черт бы тебя побрал! — заорал я.— Олю? — сказал Бобка. — Так ее нет. Она уехала… На «Москвиче», между прочим…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ И снова мы мчимся по шоссе. Мои приятели мрачно помалкивают. Лопнул ночлег на душистом сеновале и вечерняя зорька.Вот что рассказал Бобка.Неделю назад в Бабино завернул пыльный «Москвич-408» с москвичами. Три инженера-химика от кого-то прослышали, что на озере Добром хорошо берет лещ, и, сделав большой крюк, заехали. А вообще они путешествуют на машине по своему собственному маршруту. Один из них — владелец «Москвича» — изобретатель. Он подарил Бобке кусок вещества, легкого как пенопласт и крепкого как кость. Это он вместе с кем-то изобрел. Из этого материала, возможно, будут делать кузова автомобилей и даже корпуса речных судов.Это все, конечно, замечательно, но с какой стати Оля поехала с этими инженерами в Печорский монастырь?Шоссе плавится в косых лучах заходящего солнца. Остроконечные тени елей и сосен опрокидываются под машину. Стволы деревьев, высокие и ровные, объяты пламенем. Даже на иголках красноватый отблеск.Над кромкой леса остановилось пухлое облако, как будто ему захотелось с высоты обозреть всю эту российскую благодать: широко и просторно раскинувшиеся на холмах сосновые леса, тихие и неподвижные озера в низинах, желтые, зеленые и красноватые, волнующиеся квадраты полей, медоносные поляны с клевером и ромашками, разбежавшееся под уклон накатанное шоссе и многое-многое другое, что только может увидеть ясное облако, приостановив на мгновение свое плавное движение.В Печоры мы приехали в сумерках. У гостиницы и в переулках стояли разноцветные автобусы. Сверкал огнями единственный ресторан. Внизу, в глубоком овраге, неподвижным пластом дремал сизоватый туман. Окруженные старыми деревьями, из тумана торчали купола и маковки монастырских церквушек и часовен. Мощная крепостная стена с башнями огибала тихий заснувший монастырь.Новенький «Москвич» цвета слоновой кости стоял недалеко от ресторана. Я почти впритык поставил разгоряченного «Запорожца». Рядом с красавцем «Москвичом» он выглядел жалко.В ресторане почти все столики были заняты. Их я увидел сразу. Три молодых инженера и Оля. На столе много закусок, графин с водкой и бутылка шампанского.Лица инженеров показались мне невыразительными, чем-то похожими одно на другое. И одеты они были одинаково: белые рубашки и пуловеры с вырезами на груди. Столичный стандарт.Мы заняли только что освободившийся стол неподалеку от них. Игорь листал меню, а Уткин вертел головой, разглядывая присутствующих. Он увидел Олю и, заулыбавшись, вскочил было со стула, но я посадил его на место. Игорь удивленно посмотрел на нас.— Теперь я понимаю, почему мы мчались сюда как угорелые, — сказал Аркадий.Игорь тоже завертел головой во все стороны, и в конце концов взгляд его остановился на том столике, у самого окна, за которым сидела Оля.— М-да, — протянул он.— Ты что-то сказал? — спросил я.— У меня нет слов, — сказал Игорь.Я не успел ответить, потому что Оля увидела нас. В глазах удивление и радость. Она встала и, бросив своих кавалеров, подошла к нам.— Вы здесь?! Невероятно!— Мы были… — начал было Уткин, но я толкнул его в бок.— Мы каждый год приезжаем сюда, — сказал я.— Андрей собирается постричься в монахи, — прибавил Уткин. Игорь молчал. Он весь углубился в меню. Игорь в своем репертуаре. Теперь рта не раскроет.Инженеры с беспокойством смотрели на наш столик. Я предложил Оле стул. Она села. Инженеры переглянулись и, сдвинув свои ученые головы, стали о чем-то совещаться.— Мы были в монастыре, — затараторила Оля. — В пещерах, где жили монахи. А теперь они живут в кельях… Один седой совсем старичок строгал себе гроб…— Там скучают… — кивнул я на соседний стол.— Мальчики? Это Сева и два Володи… Вы надолго приехали?— Как моим друзьям понравится, — лицемерно сказал я. — Это их идея.Уткин наградил меня свирепым взглядом. Игорь лишь покачал головой.— Вот что, — сказала Оля, — вас здесь долго не обслужат, пойдемте за наш стол.— А почему бы и нет? — сказал Аркадий и первым поднялся. В его светлых глазах насмешка.— Это мои друзья, — представила нас Оля.Никто из нас не проявил инициативу пожать друг другу руки. Ограничившись сухими кивками, назвали свои имена. Оба Володи были немного похожи друг на друга, и я мысленно прозвал их Володя Первый и Володя Второй. Волосы у них были светлые, а у Всеволода — густые черные, с глянцевым блеском. Он старший в этой тройке. Ему и принадлежала машина. Это я почувствовал с первой минуты.Мы раздобыли стулья и приставили к их столу. Не скажу, что наше появление доставило радость инженерам. Но, будучи людьми интеллигентными, они, подавив справедливую досаду, стали проявлять знаки внимания и улыбаться. Первый и Второй Володи улыбались одновременно, Всеволод позже. Он хотел быть самостоятельным. Наверное, они были хорошими ребятами, но по вполне понятной причине я был настроен против них. Немного позже, когда обстановка прояснилась, все мое внимание сосредоточилось на Всеволоде, потому что он был здесь главным действующим лицом и изо всех сил старался понравиться Оле. Обоим Володям Оля тоже была не безразлична, но они, видно, во всем привыкли уступать пальму первенства Всеволоду.Мы мирно сидели за столом и беседовали.В с е в о л о д. Сейчас что, вот шесть лет назад отрезок пути от Пскова до Ленинграда был непроходимым… У меня тогда была «Победа». Я не хочу сказать, что «Победа» плохая машина, напротив… Вы знаете, новый «Москвич» я покупал с опаской. Очень уж хрупкий кузов… А вы на какой машине приехали?Он посмотрел на меня, нутром водителя угадав во мне шофера.Я. Ну и как новый «Москвич»?В с е в о л о д. Пока не жалуюсь.О л я. Вы, наверное, голодные?В о л о д я В т о р о й. Вот в Таллине обслуживают, я вам скажу…У т к и н. А вы в Торонто были?В с е в о л о д. Где?У т к и н. А я был.В о л о д я П е р в ы й. В Польше тоже прекрасно обслуживают.У т к и н. А вы в Торонто были?В с е в о л о д (сухо). Нет.У т к и н. А я был. Прекрасный город.В о л о д я В т о р о й. Вы уже говорили…У т к и н. Я там был два раза.Оля как-то странно смотрит на меня. Глаза у нее задумчивые и немножко отчаянные.Не прошло и месяца, как мы расстались, но мне показалось, что она стала взрослее и еще красивее… Я вижу, какие пламенные взгляды бросает на нее Всеволод.— Не пейте, — сказала ему Оля.Всеволод налил рюмку и заверил, что это последняя.— Я пошутила, — сказала Оля. — Мне безразлично, сколько вы пьете… Только не ругайтесь, не деритесь и не пойте песен.— Я когда выпью, лезу целоваться, — сказал Уткин. — Учтите.— А вы? — спросила Оля Овчинникова.Игорь поспешно поставил рюмку, которую уже было поднес ко рту, и поднял глаза на Олю.— Я громко храплю по ночам, — сказал он.— Вы бы послушали, как храпит Сева…Всеволод бросил на Володю Первого, который произнес эти слова, уничтожающий взгляд, и тот замолчал. Володя Второй — он в этот момент разрезал ножом семгу и ничего не видел — подхватил:— Мы в него ночью тяжелыми предметами бросаем…— Расскажи лучше, как ты креветками объелся… — перебил его Всеволод.Оля смотрела на меня все тем же странным взглядом. Всеволод вдруг помрачнел.Оля достала из сумки ручку и что-то нацарапала на бумажной салфетке. Положив свое послание на хлеб и прикрыв сверху сыром, она попросила Всеволода передать мне этот конспиративный бутерброд. Тот молча передал. Оля с улыбкой взглянула на него и сказала.— Вы, Сева, не расстраивайтесь по пустякам… Не один вы на свете храпите. Игорь ведь не переживает?— Это очень удобно — громко храпеть, — сказал Игорь. — В доме отдыха дают отдельную комнату… Не так ли, Сева?— Я в дома отдыха не езжу, — мрачно ответил Сева.В записке, которую я незаметно прочитал, было написано: «Андрей, милый, давай от них убежим!»Когда за столом начали спорить о кинофильме «Война и мир», мы поднялись и ушли. Всеволод встрепенулся, посмотрел нам вслед и сказал:— Сейчас кофе принесут…— Нет, ты мне скажи, — говорил Уткин, — почему тебе Пьер Безухов не нравится?..
Мы молча идем по сумрачной улице. Сквозь листву виднеется бревенчатая крепостная стена. Оля держит меня за руку. Она идет быстро, почти бежит. Я тоже прибавляю шаг. А вокруг нас ворочается, колышется теплая ночь. Огромные деревья облиты лунным светом. Кажется, подуй ветер — и над селом поплывет серебристый звон. Это листья будут звенеть. Большие молчаливые автобусы стоят в переулках, как корабли в гавани. В кабине одного из них сидят парень и девушка. Доносится негромкая музыка.Могучие деревья расступились, и мы увидели белый шпиль часовни. Луна заглянула в черный проем звонницы и высеребрила медный край колокола.— Пойдем вниз, к речке, — сказала Оля. — Там пещеры… Один монах прожил в пещере тридцать лет и стал святым.— Я думал — пещерным медведем.Мы стали спускаться по узкой тропинке. Влажные кусты стегали по ногам. Оля уверенно вела меня в темень. Где-то далеко внизу шумел ручей.Оля поскользнулась, я взял ее за руку. Она крепко сжала мои пальцы.— В монастыре я видела молодого монаха, — сказала она. — Высокий, со светлой бородой и в рясе. Он поставил на землю ведра и стал смотреть на меня… У него были странные глаза… Я даже испугалась!— Сам себя наказал, а теперь с ума сходит…— Мне очень нравится этот чудный монастырь… От всего веет далекой стариной… Но стать монашкой? В наше время?— Ты не станешь монашкой… — сказал я.Оля остановилась и посмотрела на меня. В просвете деревьев показалась луна. В Олиных глазах — лунный блеск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Мы облюбовали для отдыха хорошее место на берегу озера. Чуть слышно над нами шевелились листья ясеня. В траве, густо разросшейся вокруг, без устали работали кузнечики, и их трескучая музыка была приятна для слуха. Муравьи деловито обследовали наши закуски. Один из них взобрался на бутылку и замер, двигая усиками-антеннами. Должно быть, она показалась ему небоскребом.— Зачем нам какое-то Бабино? — сказал Игорь. — Давайте здесь жить!— В этом озере наверняка есть рыба, — поддержал Уткин.— А лодка? — спросил я. — Какая рыбалка без лодки?Игорь, прищурив голубые глаза, посмотрел на меня:— А что там такое в Бабине?— Озеро Доброе, — сказал я.— А еще?— Увидишь, — сказал я.Пообедав, мы с полчаса полежали на траве, потом пошли купаться. На песчаном откосе разделись догола — поблизости не было ни души — и бросились в прохладную воду. Первым вылез на берег Игорь. Собрал удочку и, нацепив на крючок кузнечика, стал удить. Смешно было видеть его, огромного, широкоплечего, по пояс в воде с тоненькой удочкой в руках и сосредоточенным лицом. Когда мы подошли к нему, то увидели на берегу двух приличных подлещиков.— Где мой спиннинг? — заволновался Аркадий и бросился к машине.Мне стоило большого труда уговорить их двинуться дальше. Игорь ни за что не хотел покидать это озеро.— Поезжайте, — сказал он, не отрываясь от поплавка, — на обратном пути захватите…Уткин не поймал ничего и поэтому встал на мою сторону. Я ему сказал, что на Добром есть лодки и полно щук.— Ты там был? — спросил он.— Это озеро на всю округу славится, — сказал я. — Его и назвали Добрым потому, что никогда рыбаков не обижает…Игорь наконец вылез на берег. К его пятке присосалась пиявка, а он и не заметил.На траве шлепали хвостами и раскрывали рты пять подлещиков, каждый с хорошую ладонь.— Вечером будет уха, — сказал Игорь, с удовольствием обозрев свой первый улов.— Вот на Добром… — сказал я.— Поехали, — заторопился Уткин. — Надо на вечерний жор успеть!Ему не терпелось поймать большую щуку.
Мы ехали по накатанной проселочной дороге через глухой бор. Сосны и ели, сумрак и прохлада. «Запорожец» подпрыгивал, встречая на своем пути узловатые серые корни, которые, будто жилы, набухли на желтом теле дороги.А вот и Бабино — небольшая деревушка, дворов двадцать, не больше. На пригорке стоит часовенка, сделанная еще при царе Горохе. На толстых бревнах выцвели от времени порядковые цифры. Эта часовня еще сто лет простоит. Березы, лиственницы и тополя как попало растут в деревне. На одном из домов аист свил гнездо и гордо стоит в нем на одной ноге. Аист смотрит на озеро, которое раскинулось внизу. Озеро — большое, конца его не видно. На озере красивые пышные острова. И ни одной лодки.— Да здравствует Бабино! — сказал Уткин.Мы остановились напротив дома с аистом. На задворках, в огороде, я увидел старуху в длинной до пят ситцевой юбке и белом платке. Лицо у старухи вдоль и поперек исполосовано морщинами. Я долго ей объяснял, кто мне нужен. Она, разогнув спину и наклонив голову набок, внимательно слушала. А потом, ничего не ответив, снова нагнулась к огуречным грядкам.И тут я увидел, как из соседнего дома вышел Бобка. Он был в майке и шортах, темный чуб выгорел. Подошел к машине и стал нас разглядывать, потом улыбнулся и сказал:— Интересно, как вы из нее вылезете?— Как поживаешь, Боб? — спросил я.— Отлично, старина… Рад приветствовать вас в этом райском месте!— Позови Олю, — попросил я.— Она очень вам нужна?— Очень.— И вы из-за этого приехали из города?— Она на озере? — спросил я.— Вы, конечно, сидите на полу? — Бобка заглянул в кабину. — Удивительно, как такой огромный дядя умещается в этой консервной банке?Я мигнул Овчинникову, чтобы помалкивал. Он недовольно крякнул и пошевелился. Машина покачнулась на рессорах и тоже закряхтела.Аркадий как зачарованный смотрел на часовню и ничего не слышал.— Семнадцатый век, — сказал он.— Долго мы будем сидеть в этой душегубке? — спросил Игорь. — И слушать наглые речи?— Действительно, чего мы сидим? — сказал я.Уткин первым выскочил из «Запорожца» и направился к часовне. Мы с Игорем, задевая за рычаги и дверцы, вывалились из машины.— Как ни странно, но в «Запорожцах», как правило, ездят вот такие верзилы, как вы…— Послушай, милый, ты у меня дождешься, — сказал Игорь.— Вы знаете, ваш друг однажды меня ударил… В глаз.— Я его понимаю, — сказал Игорь.Бобка на всякий случай отступил.— Я его простил, — сказал он. — Вы знаете, хороший удар сближает… Андрей, мы с вами с тех пор стали друзьями, не так ли?— Позови же Олю! — попросил я.— Вы не дадите проехать вон до той березы и обратно?Игорь посмотрел на Боба, потом на меня и с негодованием спросил:— И ты ему позволишь?— Садись, — сказал я.Дорога была пустынной, пусть прокатится, кроме глупой курицы, никого не задавит. Одному ему я не доверил руль, сел рядом. Боб умел водить машину. Он доехал до березы и посмотрел на меня, я великодушно кивнул. Мы миновали деревню и, развернувшись на скошенном лугу, возвратились на прежнее место.— Конечно, это не «Волга», — сказал Бобка. — И даже не «Москвич»…— Ты очень наблюдательный, — сказал Игорь. — Это типичный «Запорожец».— Позови Олю, черт бы тебя побрал! — заорал я.— Олю? — сказал Бобка. — Так ее нет. Она уехала… На «Москвиче», между прочим…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ И снова мы мчимся по шоссе. Мои приятели мрачно помалкивают. Лопнул ночлег на душистом сеновале и вечерняя зорька.Вот что рассказал Бобка.Неделю назад в Бабино завернул пыльный «Москвич-408» с москвичами. Три инженера-химика от кого-то прослышали, что на озере Добром хорошо берет лещ, и, сделав большой крюк, заехали. А вообще они путешествуют на машине по своему собственному маршруту. Один из них — владелец «Москвича» — изобретатель. Он подарил Бобке кусок вещества, легкого как пенопласт и крепкого как кость. Это он вместе с кем-то изобрел. Из этого материала, возможно, будут делать кузова автомобилей и даже корпуса речных судов.Это все, конечно, замечательно, но с какой стати Оля поехала с этими инженерами в Печорский монастырь?Шоссе плавится в косых лучах заходящего солнца. Остроконечные тени елей и сосен опрокидываются под машину. Стволы деревьев, высокие и ровные, объяты пламенем. Даже на иголках красноватый отблеск.Над кромкой леса остановилось пухлое облако, как будто ему захотелось с высоты обозреть всю эту российскую благодать: широко и просторно раскинувшиеся на холмах сосновые леса, тихие и неподвижные озера в низинах, желтые, зеленые и красноватые, волнующиеся квадраты полей, медоносные поляны с клевером и ромашками, разбежавшееся под уклон накатанное шоссе и многое-многое другое, что только может увидеть ясное облако, приостановив на мгновение свое плавное движение.В Печоры мы приехали в сумерках. У гостиницы и в переулках стояли разноцветные автобусы. Сверкал огнями единственный ресторан. Внизу, в глубоком овраге, неподвижным пластом дремал сизоватый туман. Окруженные старыми деревьями, из тумана торчали купола и маковки монастырских церквушек и часовен. Мощная крепостная стена с башнями огибала тихий заснувший монастырь.Новенький «Москвич» цвета слоновой кости стоял недалеко от ресторана. Я почти впритык поставил разгоряченного «Запорожца». Рядом с красавцем «Москвичом» он выглядел жалко.В ресторане почти все столики были заняты. Их я увидел сразу. Три молодых инженера и Оля. На столе много закусок, графин с водкой и бутылка шампанского.Лица инженеров показались мне невыразительными, чем-то похожими одно на другое. И одеты они были одинаково: белые рубашки и пуловеры с вырезами на груди. Столичный стандарт.Мы заняли только что освободившийся стол неподалеку от них. Игорь листал меню, а Уткин вертел головой, разглядывая присутствующих. Он увидел Олю и, заулыбавшись, вскочил было со стула, но я посадил его на место. Игорь удивленно посмотрел на нас.— Теперь я понимаю, почему мы мчались сюда как угорелые, — сказал Аркадий.Игорь тоже завертел головой во все стороны, и в конце концов взгляд его остановился на том столике, у самого окна, за которым сидела Оля.— М-да, — протянул он.— Ты что-то сказал? — спросил я.— У меня нет слов, — сказал Игорь.Я не успел ответить, потому что Оля увидела нас. В глазах удивление и радость. Она встала и, бросив своих кавалеров, подошла к нам.— Вы здесь?! Невероятно!— Мы были… — начал было Уткин, но я толкнул его в бок.— Мы каждый год приезжаем сюда, — сказал я.— Андрей собирается постричься в монахи, — прибавил Уткин. Игорь молчал. Он весь углубился в меню. Игорь в своем репертуаре. Теперь рта не раскроет.Инженеры с беспокойством смотрели на наш столик. Я предложил Оле стул. Она села. Инженеры переглянулись и, сдвинув свои ученые головы, стали о чем-то совещаться.— Мы были в монастыре, — затараторила Оля. — В пещерах, где жили монахи. А теперь они живут в кельях… Один седой совсем старичок строгал себе гроб…— Там скучают… — кивнул я на соседний стол.— Мальчики? Это Сева и два Володи… Вы надолго приехали?— Как моим друзьям понравится, — лицемерно сказал я. — Это их идея.Уткин наградил меня свирепым взглядом. Игорь лишь покачал головой.— Вот что, — сказала Оля, — вас здесь долго не обслужат, пойдемте за наш стол.— А почему бы и нет? — сказал Аркадий и первым поднялся. В его светлых глазах насмешка.— Это мои друзья, — представила нас Оля.Никто из нас не проявил инициативу пожать друг другу руки. Ограничившись сухими кивками, назвали свои имена. Оба Володи были немного похожи друг на друга, и я мысленно прозвал их Володя Первый и Володя Второй. Волосы у них были светлые, а у Всеволода — густые черные, с глянцевым блеском. Он старший в этой тройке. Ему и принадлежала машина. Это я почувствовал с первой минуты.Мы раздобыли стулья и приставили к их столу. Не скажу, что наше появление доставило радость инженерам. Но, будучи людьми интеллигентными, они, подавив справедливую досаду, стали проявлять знаки внимания и улыбаться. Первый и Второй Володи улыбались одновременно, Всеволод позже. Он хотел быть самостоятельным. Наверное, они были хорошими ребятами, но по вполне понятной причине я был настроен против них. Немного позже, когда обстановка прояснилась, все мое внимание сосредоточилось на Всеволоде, потому что он был здесь главным действующим лицом и изо всех сил старался понравиться Оле. Обоим Володям Оля тоже была не безразлична, но они, видно, во всем привыкли уступать пальму первенства Всеволоду.Мы мирно сидели за столом и беседовали.В с е в о л о д. Сейчас что, вот шесть лет назад отрезок пути от Пскова до Ленинграда был непроходимым… У меня тогда была «Победа». Я не хочу сказать, что «Победа» плохая машина, напротив… Вы знаете, новый «Москвич» я покупал с опаской. Очень уж хрупкий кузов… А вы на какой машине приехали?Он посмотрел на меня, нутром водителя угадав во мне шофера.Я. Ну и как новый «Москвич»?В с е в о л о д. Пока не жалуюсь.О л я. Вы, наверное, голодные?В о л о д я В т о р о й. Вот в Таллине обслуживают, я вам скажу…У т к и н. А вы в Торонто были?В с е в о л о д. Где?У т к и н. А я был.В о л о д я П е р в ы й. В Польше тоже прекрасно обслуживают.У т к и н. А вы в Торонто были?В с е в о л о д (сухо). Нет.У т к и н. А я был. Прекрасный город.В о л о д я В т о р о й. Вы уже говорили…У т к и н. Я там был два раза.Оля как-то странно смотрит на меня. Глаза у нее задумчивые и немножко отчаянные.Не прошло и месяца, как мы расстались, но мне показалось, что она стала взрослее и еще красивее… Я вижу, какие пламенные взгляды бросает на нее Всеволод.— Не пейте, — сказала ему Оля.Всеволод налил рюмку и заверил, что это последняя.— Я пошутила, — сказала Оля. — Мне безразлично, сколько вы пьете… Только не ругайтесь, не деритесь и не пойте песен.— Я когда выпью, лезу целоваться, — сказал Уткин. — Учтите.— А вы? — спросила Оля Овчинникова.Игорь поспешно поставил рюмку, которую уже было поднес ко рту, и поднял глаза на Олю.— Я громко храплю по ночам, — сказал он.— Вы бы послушали, как храпит Сева…Всеволод бросил на Володю Первого, который произнес эти слова, уничтожающий взгляд, и тот замолчал. Володя Второй — он в этот момент разрезал ножом семгу и ничего не видел — подхватил:— Мы в него ночью тяжелыми предметами бросаем…— Расскажи лучше, как ты креветками объелся… — перебил его Всеволод.Оля смотрела на меня все тем же странным взглядом. Всеволод вдруг помрачнел.Оля достала из сумки ручку и что-то нацарапала на бумажной салфетке. Положив свое послание на хлеб и прикрыв сверху сыром, она попросила Всеволода передать мне этот конспиративный бутерброд. Тот молча передал. Оля с улыбкой взглянула на него и сказала.— Вы, Сева, не расстраивайтесь по пустякам… Не один вы на свете храпите. Игорь ведь не переживает?— Это очень удобно — громко храпеть, — сказал Игорь. — В доме отдыха дают отдельную комнату… Не так ли, Сева?— Я в дома отдыха не езжу, — мрачно ответил Сева.В записке, которую я незаметно прочитал, было написано: «Андрей, милый, давай от них убежим!»Когда за столом начали спорить о кинофильме «Война и мир», мы поднялись и ушли. Всеволод встрепенулся, посмотрел нам вслед и сказал:— Сейчас кофе принесут…— Нет, ты мне скажи, — говорил Уткин, — почему тебе Пьер Безухов не нравится?..
Мы молча идем по сумрачной улице. Сквозь листву виднеется бревенчатая крепостная стена. Оля держит меня за руку. Она идет быстро, почти бежит. Я тоже прибавляю шаг. А вокруг нас ворочается, колышется теплая ночь. Огромные деревья облиты лунным светом. Кажется, подуй ветер — и над селом поплывет серебристый звон. Это листья будут звенеть. Большие молчаливые автобусы стоят в переулках, как корабли в гавани. В кабине одного из них сидят парень и девушка. Доносится негромкая музыка.Могучие деревья расступились, и мы увидели белый шпиль часовни. Луна заглянула в черный проем звонницы и высеребрила медный край колокола.— Пойдем вниз, к речке, — сказала Оля. — Там пещеры… Один монах прожил в пещере тридцать лет и стал святым.— Я думал — пещерным медведем.Мы стали спускаться по узкой тропинке. Влажные кусты стегали по ногам. Оля уверенно вела меня в темень. Где-то далеко внизу шумел ручей.Оля поскользнулась, я взял ее за руку. Она крепко сжала мои пальцы.— В монастыре я видела молодого монаха, — сказала она. — Высокий, со светлой бородой и в рясе. Он поставил на землю ведра и стал смотреть на меня… У него были странные глаза… Я даже испугалась!— Сам себя наказал, а теперь с ума сходит…— Мне очень нравится этот чудный монастырь… От всего веет далекой стариной… Но стать монашкой? В наше время?— Ты не станешь монашкой… — сказал я.Оля остановилась и посмотрела на меня. В просвете деревьев показалась луна. В Олиных глазах — лунный блеск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40