Вы тут такое увидите!.. Хотите обедать?., Тогда – в ванну, немедленно в ванну! Что с Кольвином? Видели Киплинга? Он мне прислал свою книгу, – человек весьма талантливый и кровожадный. Сейчас сколько – пять? О друг мой, вы прибыли в самый раз!
– Луи, что случилось? Да говорите же! Мистер Осборн чем-то расстроен, я это успел заметить. Вы похожи на студента, сдавшего государственные экзамены. Но как вы исхудали, как исхудали!..
Спустя час хозяева и гость сидели за столом и продолжали прерванный обед. Бакстер неторопливо рассказывал об успехе книг Стивенсона в Англии, Америке, Франции и России. После обеда перешли в гостиную, завели граммофон, слушали пластинки – подарок Бакстера. В восемь вечера Стивенсон прилег, приказав разбудить его в десять. Бакстер в сопровождении Фенни отправился осматривать сад и огород своего друга.
Ровно в одиннадцать над островом взвилась зеленая ракета. Стивенсон вышел на террасу. Спустя минуту вся Вайлима была окружена туземными воинами, посланными Матаафой для охраны Тузиталы. Со всех сторон гремели выстрелы, в чаще банановой рощи было светло от множества факелов.
Глава третья
Пушки и кровь
Восстание началось.
Оно было продумано (без особой тщательности) в хижинах работников плантаций, в тайных землянках, вырытых на побережье океана, в бакалейной лавке Хозе Катурра – испанца из Мадрида, поселившегося на острове сорок лет назад и полюбившего умных, благородных жителей Уполо. Кое-чему научил мичман Дэккиль с английского крейсера, долго искавший случая отомстить капитану – человеку жестокому, тупому и внешне похожему на дога. Стивенсон помог деньгами, на которые было куплено в Сиднее оружие, тайно доставленное на остров.
Стивенсон чувствовал свой скорый конец и хотел уйти из жизни не в постели, а в бою. Врагом его была действительность, которую он не принимал и даже поссорился с нею, оставив родину и поселившись на Самоа. Все думают, что он здесь ради своего здоровья. Так думал года два-три назад и он сам, но, пожив среди туземцев и белых, ясно и четко увидел смысл своего романтического пути. От книг к жизни. Так суждено, так, а не иначе получается: к этому толкают бытие и сознание. Борьба нелепа? Бессмысленна? Безнадежна? Это не довод к тому, чтобы отказаться от действия.
Стивенсон вышел на площадку перед своим домом. Ему хотелось разбудить Бакстера, чтобы и его друг видел всё то, что уже началось и к утру должно закончиться, но, подумав, он решил не беспокоить его: придется объяснять, рассказывать, а как тут объяснишь и расскажешь?.. Вот, например, эти факелы, эта толпа, эти воины, что идут следом за Тузиталой, охраняя его. Одна группа, видимо, уже действует в колонии, где живут европейцы; оттуда доносятся крики, выстрелы, стоны. В небо взлетела еще одна зеленая ракета и секунду спустя вторая – красная. К восточному берегу пристало много лодок – это воины с соседнего острова явились на помощь.
И вдруг произошло нечто неожиданное – прежде всего для воинов: с немецкого крейсера пустили сразу три ракеты – две белые и красную, а когда они потухли, ударила пушка. Она разбудила всех, кто спал в Вайлиме. Бакстер наскоро оделся и выбежал в сад. Воины окружили его, и ему показалось, что он среди актеров, играющих в волшебной феерии: полуголые люди, среди них женщины и даже подростки; они окружили Бакстера и подняли свои пики. С немецкого крейсера ударил второй залп из пушки. Он был трескуч, и Бакстер готов был дать клятву в том, что он уже видел и слышал нечто подобное в лондонском цирке в прошлом году.
Заговорили пушки и на английском крейсере.
Что же происходило на острове?
Большая группа воинов Матаафы двинулась к дому американского и английского консулов. Представитель Германии, чуя опасность, заблаговременно перебрался на борт крейсера. В полночь восставшими был занят телеграф и арестованы капитаны и машинисты трех торговых судов в порту. Матаафа с группой приближенных находился на борту парусника «Надежда», – сюда должны были доставить консулов и весь гарнизон острова в составе одного взвода стрелков.
Всё шло как было задумано. Задумана была победа, переворот, но всё случилось иначе: у белых имелся свой план; выработать его было очень легко благодаря тому, что в группе приближенных Матаафы нашлись предатели, подкупленные Шнейдером. Матаафа сидел в каюте парусника и ждал прибытия пленных, чтобы немедленно увезти их на соседний остров. Но вместо пленных на парусник поднялись вооруженные матросы с немецкого крейсера – двадцать рядовых и один офицер. Они быстро и без пролития крови связали по рукам и ногам приближенных вождя и, управившись с ними, заковали в кандалы Матаафу. Тем временем пушки крейсера обстреливали резиденцию Матаафы. Часть экипажа с английского крейсера вступила в бой с воинами, которые явились в колонию консулов. Бой длился не долее получаса. Потеряв половину своих людей, группа туземцев принуждена была сдаться. Экипаж американского крейсера расстреливал береговую охрану: отличные мишени, – они даже не пытались бежать…
Стивенсон ничего не знал о том, что происходит на острове. Он увидел Бакстера, окруженного воинами, и подошел к нему, поздравляя и его и своих друзей-островитян. Они восторженно приветствовали его, размахивая своими пиками.
– Что здесь происходит? – спросил Бакстер. – Борьба тори с вигами? Или наоборот? Революция?
Пушечные залпы становились всё чаще. Глухо доносилась трескучая перебранка ружейных выстрелов.
– Да отвечайте же, Луи, что тут у вас такое! – нетерпеливо воскликнул Бакстер, нервно набивая табаком свою трубку. – Похоже на то, что я присутствую на репетиции пьесы, которую вы давно собирались писать…
– Гм… Отчасти вы угадали, но только отчасти, не совсем так, – ответил Стивенсон. Он был в плаще, накинутом на плечи, в белом английском кепи. Глаза его сверкали. Бакстер встревоженно смотрел на своего друга, ничего не понимая. «Да он и сам ничего не знает и не понимает», – подумал Бакстер.
– Ночь на исходе, – сказал Стивенсон, закуривая папиросу. – Я жду вестей от моего друга Матаафы.
– Идите домой, Луи, – необязательно стоять здесь. Вы простудитесь. Ветер свежий, совсем как у нас, в Англии.
– Я жду вестей от Матаафы, – повторил Стивенсон. – Мне нечего делать дома. Я должен стоять здесь. О эти пушки, будь они прокляты!
– Пушки – это очень серьезно, – заметил Бакстер. – Против пушек нужны тоже пушки, Луи. Они есть у вашего Матаафы?
Бакстер уже кое о чем догадался.
Ружейная перестрелка прекратилась. Пушечные залпы следовали один за другим через равные промежутки времени.
– Я жду вестей от Матаафы, – еще раз произнес Стивенсон. – Странно, что нет вестей от Матаафы…
Бакстер взял своего друга под руку и насильно повел к дому. Стивенсон повиновался не сразу; Бакстеру пришлось уговаривать его, как ребенка. Стивенсон, подобно безумному, твердил о вестях от Матаафы…
– Не будет вестей – поеду, – сказал он, когда Бакстер уложил его в постель и сам сел у изголовья.
– Куда? –спросил Бакстер.
– Куда угодно, хоть в преисподнюю, к дьяволу на рога. Господи, почему же нет вестей от Матаафы?!
Фенни и Ллойд вызвали Бакстера в гостиную, где они сидели в полной темноте, и попросили его строго и неукоснительно следить за Стивенсоном. Он обезумел. С ним что-то происходит. Он может умереть. Он ввязался в опасную игру. Он болен чужой болью. Он…
– Ах вот оно что! – произнес Бакстер. – Наконец-то я всё понял! Как это похоже на моего Луи!
– Совсем не похоже, – недовольно отозвалась Фенни. – Писатель в роли анархиста! Его увлекли, навязали ему бог знает что!
Бакстер заговорил о том, что такова судьба романтизма в наши дни, – она была прервана в середине века, и вот Луи восстанавливает ее. Вспомните лорда Байрона. Ллойд недовольно поморщился. Бакстер назвал Гюго – вот вам романтик чистейшей воды, и вот вам личное поведение этого человека. Даже детали совпадают: у Гюго остров Гернсей, у Стивенсона – Уполо в архипелаге Самоа.
– Мой дорогой Льюис прибыл сюда добровольно, – внес поправку Ллойд.
Бакстер отозвался на это весьма загадочно:
– Это вы доброволец, а Луи…
Гулко ударила пушка. Это был последний выстрел с борта немецкого крейсера. В начале четвертого, когда утро стучалось в окна, судьба восстания была решена. Победили, как немного позже говорил Стивенсон, «потревоженные в своем зловонии».
В четыре часа утра разошлись и воины, охранявшие Тузиталу и его усадьбу. Засевшие в помещении телеграфа были перебиты пьяными матросами. Английский консул уже передавал шифрованное донесение в Лондон, одновременно посылая туда курьера с подробным изложением событий на острове.
Имя Стивенсона в этом письме названо не было.
В шесть утра в кабинет Тузиталы постучал Сосима; он принес письмо от Матаафы: несколько строк, написанных накануне восстания:
«Мы можем быть разбиты. Меня арестуют и отправят в тюрьму – на Маршальские острова. С моим братом поступят так же, хотя соседний остров ни в чем не виноват. Мой бог и все другие добрые и мудрые боги да хранят Тузиталу! Я буду нем на допросе. Я прошу Тузиталу писать книги и никогда не брать в руки оружия. Матаафа – друг и брат великого Тузиталы.
До свиданья!
Прощай!»
– Сосима, что ты знаешь о событиях истекшей ночи? – спросил Стивенсон слугу.
Сосима рассказал о том, что ему было известно: восстание подавлено, Матаафа отправлен в тюрьму, человек сорок островитян убито и ранено. Раненых сегодня отправляют в госпиталь на Маршальские острова.
– Я буду всем говорить, что Тузитала куда-то ушел, – сказал Сосима. – Тузитала должен жить в доме Ллойда, там Тузиталу не будут искать.
– А меня будут искать, Сосима?
Слуга кивнул головой. Стивенсон попросил его оседлать Бальфура и Пирата. Сосима пытался возражать, но Стивенсон с деликатной настойчивостью повторил свою просьбу, звучавшую уже как приказание, хотя он и не умел приказывать.
Всадники посетили ту часть острова, которая ночью обстреливалась немецким крейсером. Половина пальмовой рощи была уничтожена, воронки от снарядов и поваленные деревья испортили дорогу и завалили все тропинки. Живые подобрали убитых и свалили их в кучу подле своего идола Ту-Теки.
– Миссионерам теперь очень долго нечего будет делать, – заметил Бакстер, поднося к глазам бинокль и рассматривая живое и цветущее – то, ради чего он здесь.
– Пусть сунутся, – сквозь зубы проговорил Стивенсон. – Как видно, зла без добра не бывает.
– Родные сестры, – сказал Бакстер. – Забыл, чьи это слова.
– Неверные слова, – возразил Стивенсон, останавливая Бальфура на тропинке, ведущей в деревню. – Добро и зло даже не родственники, это…
– Это становится понятием, умозаключением, – заметил Бакстер. – Это тоже чьи-то чужие, не мои слова, Луи, – поспешил он добавить.
– Европа тешится афоризмами, – усмехнулся Стивенсон. – Так ей и надо!
– Луи! Я не узнаю вас, – укоризненно произнес Бакстер. – Когда-то вы были совсем другим.
Деревня вся разбита снарядами. Да и что было разбивать: маленькие хижины – три кола, накрытые десятком листьев банановых деревьев, глиняная печь. И ни души вокруг. Бакстер сфотографировал левую часть бывшей деревни, навел объектив аппарата на правую. Стивенсон угрюмо, но беззлобно посоветовал Бакстеру предложить снимки редакции какого-нибудь английского журнала и сделать под ними подпись: «Европейцы в роли охранителей древней культуры».
– Что с вами, Луи? – удивленно спросил Бакстер, щелкая затвором фотоаппарата.
– А что с вами? – раздраженно вырвалось у Стивенсона. – Почему вас так поражает мое сердце и мой мозг? Они вручены человеку, Бакстер, вы это видите. Разве раньше я был животным? Или, наоборот, – животным были вы? Простите, Бакстер, но вы не имеете права удивляться! Если угодно, вы можете восхищаться!
Помолчал и добавил:
– У меня большое горе… Когда не задается роман, откладываешь его в сторону и пережидаешь или же принимаешься за другой. Но когда не задается жизнь, когда она идет не так, как хотел бы, тогда… Смирно, Бальфур! – прикрикнул он на коня и ударил его стеком. – Никому не говорите, мой друг, – печально и ласково обратился он к Бакстеру, – но я напрасно стал писателем… Мне нужно было родиться…
Не договорил и поскакал к берегу. Бакстер догнал его на своем Пирате, поравнялся и произнес одну укоризненную фразу, в которой, по его мнению, и заключалось то, чего не договорил его друг:
– Плохой политик вышел бы из вас, Луи…
– А вот состязание с этим – посмотрите, – Стивенсон стеком указал на стоявший неподалеку от берега немецкий крейсер, – вы тоже назовете политикой? А когда бешеная собака нападает на вас и вы пытаетесь ее убить – это тоже, по-вашему, политика? А защищать всех угнетенных, несчастных, убогих, бедных – это что? Нет, вы только взгляните, Бакстер!
Он указал ему на полуголых людей, ковырявших землю мотыгами на плантации, принадлежавшей американской торговой фирме. Среди работавших было много женщин и маленьких детей.
– А спасти бедного Матаафу и вместо романа писать гневные статьи, памфлеты, фельетоны – это, по-вашему, политика? Если это действительно политика, то…
– Ради бога, Луи, не вздумайте пускаться в авантюру! – испуганно произнес Бакстер, издали фотографируя работающих на плантации. – Я, кажется, прибыл кстати. Я пожалуюсь вашей жене, предупрежу Ллойда, я, наконец, увезу вас отсюда!
– Матаафа должен быть спасен, – сказал Стивенсон и поскакал в сторону порта. – Йоо-хо-хо, Бакстер! – озорно и громко воскликнул он, с улыбкой наблюдая за тем, как Бакстер подскакивает в седле и всем телом своим пригибается к голове Пирата. – Матаафа должен быть спасен! Сделайте милость, объявите об этом Фенни, Ллойду и всему свету! Вы плохой наездник, Бакстер! Берите пример с умирающего, погибающего Стивенсона!..
Глава четвертая
Под флагом Катрионы
Стивенсон поклялся себе, что он сделает всё для того, чтобы спасти Матаафу – героя подлинной жизни и трагический персонаж романа, который рано или поздно ему, Стивенсону, следует написать. Но как именно можно спасти Матаафу, что нужно сделать для этого?
Он дал себе слово спокойно выжидать, а где надо – не жалеть денег. Спасибо другу Бакстеру: он привез и книги и деньги, очень много денег. Миссис Стивенсон посоветовала сыну сделать завещание, по которому всё его состояние после смерти становится собственностью Фенни, а при его жизни – собственностью и ее, как жены.
– Для чего это, мама? – насторожился Стивенсон.
– Для того, чтобы она не смогла упрекнуть тебя в том, что ты бесконтрольно расходуешь деньги не только на свою семью, на нас, – ответила миссис Стивенсон, и ее сын попросил назвать ему фамилию законника, научившего столь хитроумной мудрости.
– Фамилия законника – сердце матери, – ответила миссис Стивенсон. – А ты, Лу, еще совсем маленький…
«… Дорогой Кольвин, дни мои на исходе. Тороплюсь работать и не знаю, теряюсь в догадках, что нужнее: мои книги или сама действительность. Начал два романа, и оба они подвигаются медленно, со скрипом; меня тревожит и зовет на службу к себе иная работа – выполнение человеческого долга. Подробности писать не буду, о них расскажет Бакстер. Я нахожусь в тугом узле. Вы спрашиваете меня о Фенни, восторгаетесь ею и называете меня (в шутку?) тиранической особой. А Фенни… это энергия дьявола; она может сделать всё, обставить дом так же хорошо, как и семейную суету. Как друг, она всецело предана мне, как враг – фурия. Довольно об этом Янусе. Бакстер расскажет Вам о моих планах. Писательские Вам известны, в них разум и логика (что не одно и то же): от романа приключений через повествование историческое к психологическому роману. Планы чисто личные… здесь Фенни абсолютная фурия. Ллойд на ее стороне. Мама в одиночестве; она только и просто обожает меня. В ее глазах я безупречен. Я поступаю по ее советам… Дни мои недолги, я тороплюсь, – но не писать, а действовать. Очень важно остаться в памяти людей, которым честно и хорошо послужил…»
В постскриптуме приписал:
«Ненавижу все три крейсера».
Работа временно была отложена. По утрам к нему приходила его падчерица и читала вслух свежие газеты. О событиях на острове писали мало и всегда где-нибудь или в хронике, или в отделе «Из внутренней почты». Немецкие газеты называли Матаафу «прирученной обезьянкой», английские – «неумелым командиром своего войска». Попадались заметки и с упоминанием фамилии «известного писателя, уединившегося на острове и подарившего миру прекрасные книги, в которых он рассказывал нерассказанное и описывал неописуемое».
«Как будто можно начинать», – думал Стивенсон, вслушиваясь в декламационную манеру чтения падчерицы. Матаафа известил Тузиталу, что он и его приближенные находятся в тюрьме на острове Джалут. И – ни слова больше. Записку эту передал Стивенсону капитан торгового судна, только что прибывшего с Маршальских островов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Луи, что случилось? Да говорите же! Мистер Осборн чем-то расстроен, я это успел заметить. Вы похожи на студента, сдавшего государственные экзамены. Но как вы исхудали, как исхудали!..
Спустя час хозяева и гость сидели за столом и продолжали прерванный обед. Бакстер неторопливо рассказывал об успехе книг Стивенсона в Англии, Америке, Франции и России. После обеда перешли в гостиную, завели граммофон, слушали пластинки – подарок Бакстера. В восемь вечера Стивенсон прилег, приказав разбудить его в десять. Бакстер в сопровождении Фенни отправился осматривать сад и огород своего друга.
Ровно в одиннадцать над островом взвилась зеленая ракета. Стивенсон вышел на террасу. Спустя минуту вся Вайлима была окружена туземными воинами, посланными Матаафой для охраны Тузиталы. Со всех сторон гремели выстрелы, в чаще банановой рощи было светло от множества факелов.
Глава третья
Пушки и кровь
Восстание началось.
Оно было продумано (без особой тщательности) в хижинах работников плантаций, в тайных землянках, вырытых на побережье океана, в бакалейной лавке Хозе Катурра – испанца из Мадрида, поселившегося на острове сорок лет назад и полюбившего умных, благородных жителей Уполо. Кое-чему научил мичман Дэккиль с английского крейсера, долго искавший случая отомстить капитану – человеку жестокому, тупому и внешне похожему на дога. Стивенсон помог деньгами, на которые было куплено в Сиднее оружие, тайно доставленное на остров.
Стивенсон чувствовал свой скорый конец и хотел уйти из жизни не в постели, а в бою. Врагом его была действительность, которую он не принимал и даже поссорился с нею, оставив родину и поселившись на Самоа. Все думают, что он здесь ради своего здоровья. Так думал года два-три назад и он сам, но, пожив среди туземцев и белых, ясно и четко увидел смысл своего романтического пути. От книг к жизни. Так суждено, так, а не иначе получается: к этому толкают бытие и сознание. Борьба нелепа? Бессмысленна? Безнадежна? Это не довод к тому, чтобы отказаться от действия.
Стивенсон вышел на площадку перед своим домом. Ему хотелось разбудить Бакстера, чтобы и его друг видел всё то, что уже началось и к утру должно закончиться, но, подумав, он решил не беспокоить его: придется объяснять, рассказывать, а как тут объяснишь и расскажешь?.. Вот, например, эти факелы, эта толпа, эти воины, что идут следом за Тузиталой, охраняя его. Одна группа, видимо, уже действует в колонии, где живут европейцы; оттуда доносятся крики, выстрелы, стоны. В небо взлетела еще одна зеленая ракета и секунду спустя вторая – красная. К восточному берегу пристало много лодок – это воины с соседнего острова явились на помощь.
И вдруг произошло нечто неожиданное – прежде всего для воинов: с немецкого крейсера пустили сразу три ракеты – две белые и красную, а когда они потухли, ударила пушка. Она разбудила всех, кто спал в Вайлиме. Бакстер наскоро оделся и выбежал в сад. Воины окружили его, и ему показалось, что он среди актеров, играющих в волшебной феерии: полуголые люди, среди них женщины и даже подростки; они окружили Бакстера и подняли свои пики. С немецкого крейсера ударил второй залп из пушки. Он был трескуч, и Бакстер готов был дать клятву в том, что он уже видел и слышал нечто подобное в лондонском цирке в прошлом году.
Заговорили пушки и на английском крейсере.
Что же происходило на острове?
Большая группа воинов Матаафы двинулась к дому американского и английского консулов. Представитель Германии, чуя опасность, заблаговременно перебрался на борт крейсера. В полночь восставшими был занят телеграф и арестованы капитаны и машинисты трех торговых судов в порту. Матаафа с группой приближенных находился на борту парусника «Надежда», – сюда должны были доставить консулов и весь гарнизон острова в составе одного взвода стрелков.
Всё шло как было задумано. Задумана была победа, переворот, но всё случилось иначе: у белых имелся свой план; выработать его было очень легко благодаря тому, что в группе приближенных Матаафы нашлись предатели, подкупленные Шнейдером. Матаафа сидел в каюте парусника и ждал прибытия пленных, чтобы немедленно увезти их на соседний остров. Но вместо пленных на парусник поднялись вооруженные матросы с немецкого крейсера – двадцать рядовых и один офицер. Они быстро и без пролития крови связали по рукам и ногам приближенных вождя и, управившись с ними, заковали в кандалы Матаафу. Тем временем пушки крейсера обстреливали резиденцию Матаафы. Часть экипажа с английского крейсера вступила в бой с воинами, которые явились в колонию консулов. Бой длился не долее получаса. Потеряв половину своих людей, группа туземцев принуждена была сдаться. Экипаж американского крейсера расстреливал береговую охрану: отличные мишени, – они даже не пытались бежать…
Стивенсон ничего не знал о том, что происходит на острове. Он увидел Бакстера, окруженного воинами, и подошел к нему, поздравляя и его и своих друзей-островитян. Они восторженно приветствовали его, размахивая своими пиками.
– Что здесь происходит? – спросил Бакстер. – Борьба тори с вигами? Или наоборот? Революция?
Пушечные залпы становились всё чаще. Глухо доносилась трескучая перебранка ружейных выстрелов.
– Да отвечайте же, Луи, что тут у вас такое! – нетерпеливо воскликнул Бакстер, нервно набивая табаком свою трубку. – Похоже на то, что я присутствую на репетиции пьесы, которую вы давно собирались писать…
– Гм… Отчасти вы угадали, но только отчасти, не совсем так, – ответил Стивенсон. Он был в плаще, накинутом на плечи, в белом английском кепи. Глаза его сверкали. Бакстер встревоженно смотрел на своего друга, ничего не понимая. «Да он и сам ничего не знает и не понимает», – подумал Бакстер.
– Ночь на исходе, – сказал Стивенсон, закуривая папиросу. – Я жду вестей от моего друга Матаафы.
– Идите домой, Луи, – необязательно стоять здесь. Вы простудитесь. Ветер свежий, совсем как у нас, в Англии.
– Я жду вестей от Матаафы, – повторил Стивенсон. – Мне нечего делать дома. Я должен стоять здесь. О эти пушки, будь они прокляты!
– Пушки – это очень серьезно, – заметил Бакстер. – Против пушек нужны тоже пушки, Луи. Они есть у вашего Матаафы?
Бакстер уже кое о чем догадался.
Ружейная перестрелка прекратилась. Пушечные залпы следовали один за другим через равные промежутки времени.
– Я жду вестей от Матаафы, – еще раз произнес Стивенсон. – Странно, что нет вестей от Матаафы…
Бакстер взял своего друга под руку и насильно повел к дому. Стивенсон повиновался не сразу; Бакстеру пришлось уговаривать его, как ребенка. Стивенсон, подобно безумному, твердил о вестях от Матаафы…
– Не будет вестей – поеду, – сказал он, когда Бакстер уложил его в постель и сам сел у изголовья.
– Куда? –спросил Бакстер.
– Куда угодно, хоть в преисподнюю, к дьяволу на рога. Господи, почему же нет вестей от Матаафы?!
Фенни и Ллойд вызвали Бакстера в гостиную, где они сидели в полной темноте, и попросили его строго и неукоснительно следить за Стивенсоном. Он обезумел. С ним что-то происходит. Он может умереть. Он ввязался в опасную игру. Он болен чужой болью. Он…
– Ах вот оно что! – произнес Бакстер. – Наконец-то я всё понял! Как это похоже на моего Луи!
– Совсем не похоже, – недовольно отозвалась Фенни. – Писатель в роли анархиста! Его увлекли, навязали ему бог знает что!
Бакстер заговорил о том, что такова судьба романтизма в наши дни, – она была прервана в середине века, и вот Луи восстанавливает ее. Вспомните лорда Байрона. Ллойд недовольно поморщился. Бакстер назвал Гюго – вот вам романтик чистейшей воды, и вот вам личное поведение этого человека. Даже детали совпадают: у Гюго остров Гернсей, у Стивенсона – Уполо в архипелаге Самоа.
– Мой дорогой Льюис прибыл сюда добровольно, – внес поправку Ллойд.
Бакстер отозвался на это весьма загадочно:
– Это вы доброволец, а Луи…
Гулко ударила пушка. Это был последний выстрел с борта немецкого крейсера. В начале четвертого, когда утро стучалось в окна, судьба восстания была решена. Победили, как немного позже говорил Стивенсон, «потревоженные в своем зловонии».
В четыре часа утра разошлись и воины, охранявшие Тузиталу и его усадьбу. Засевшие в помещении телеграфа были перебиты пьяными матросами. Английский консул уже передавал шифрованное донесение в Лондон, одновременно посылая туда курьера с подробным изложением событий на острове.
Имя Стивенсона в этом письме названо не было.
В шесть утра в кабинет Тузиталы постучал Сосима; он принес письмо от Матаафы: несколько строк, написанных накануне восстания:
«Мы можем быть разбиты. Меня арестуют и отправят в тюрьму – на Маршальские острова. С моим братом поступят так же, хотя соседний остров ни в чем не виноват. Мой бог и все другие добрые и мудрые боги да хранят Тузиталу! Я буду нем на допросе. Я прошу Тузиталу писать книги и никогда не брать в руки оружия. Матаафа – друг и брат великого Тузиталы.
До свиданья!
Прощай!»
– Сосима, что ты знаешь о событиях истекшей ночи? – спросил Стивенсон слугу.
Сосима рассказал о том, что ему было известно: восстание подавлено, Матаафа отправлен в тюрьму, человек сорок островитян убито и ранено. Раненых сегодня отправляют в госпиталь на Маршальские острова.
– Я буду всем говорить, что Тузитала куда-то ушел, – сказал Сосима. – Тузитала должен жить в доме Ллойда, там Тузиталу не будут искать.
– А меня будут искать, Сосима?
Слуга кивнул головой. Стивенсон попросил его оседлать Бальфура и Пирата. Сосима пытался возражать, но Стивенсон с деликатной настойчивостью повторил свою просьбу, звучавшую уже как приказание, хотя он и не умел приказывать.
Всадники посетили ту часть острова, которая ночью обстреливалась немецким крейсером. Половина пальмовой рощи была уничтожена, воронки от снарядов и поваленные деревья испортили дорогу и завалили все тропинки. Живые подобрали убитых и свалили их в кучу подле своего идола Ту-Теки.
– Миссионерам теперь очень долго нечего будет делать, – заметил Бакстер, поднося к глазам бинокль и рассматривая живое и цветущее – то, ради чего он здесь.
– Пусть сунутся, – сквозь зубы проговорил Стивенсон. – Как видно, зла без добра не бывает.
– Родные сестры, – сказал Бакстер. – Забыл, чьи это слова.
– Неверные слова, – возразил Стивенсон, останавливая Бальфура на тропинке, ведущей в деревню. – Добро и зло даже не родственники, это…
– Это становится понятием, умозаключением, – заметил Бакстер. – Это тоже чьи-то чужие, не мои слова, Луи, – поспешил он добавить.
– Европа тешится афоризмами, – усмехнулся Стивенсон. – Так ей и надо!
– Луи! Я не узнаю вас, – укоризненно произнес Бакстер. – Когда-то вы были совсем другим.
Деревня вся разбита снарядами. Да и что было разбивать: маленькие хижины – три кола, накрытые десятком листьев банановых деревьев, глиняная печь. И ни души вокруг. Бакстер сфотографировал левую часть бывшей деревни, навел объектив аппарата на правую. Стивенсон угрюмо, но беззлобно посоветовал Бакстеру предложить снимки редакции какого-нибудь английского журнала и сделать под ними подпись: «Европейцы в роли охранителей древней культуры».
– Что с вами, Луи? – удивленно спросил Бакстер, щелкая затвором фотоаппарата.
– А что с вами? – раздраженно вырвалось у Стивенсона. – Почему вас так поражает мое сердце и мой мозг? Они вручены человеку, Бакстер, вы это видите. Разве раньше я был животным? Или, наоборот, – животным были вы? Простите, Бакстер, но вы не имеете права удивляться! Если угодно, вы можете восхищаться!
Помолчал и добавил:
– У меня большое горе… Когда не задается роман, откладываешь его в сторону и пережидаешь или же принимаешься за другой. Но когда не задается жизнь, когда она идет не так, как хотел бы, тогда… Смирно, Бальфур! – прикрикнул он на коня и ударил его стеком. – Никому не говорите, мой друг, – печально и ласково обратился он к Бакстеру, – но я напрасно стал писателем… Мне нужно было родиться…
Не договорил и поскакал к берегу. Бакстер догнал его на своем Пирате, поравнялся и произнес одну укоризненную фразу, в которой, по его мнению, и заключалось то, чего не договорил его друг:
– Плохой политик вышел бы из вас, Луи…
– А вот состязание с этим – посмотрите, – Стивенсон стеком указал на стоявший неподалеку от берега немецкий крейсер, – вы тоже назовете политикой? А когда бешеная собака нападает на вас и вы пытаетесь ее убить – это тоже, по-вашему, политика? А защищать всех угнетенных, несчастных, убогих, бедных – это что? Нет, вы только взгляните, Бакстер!
Он указал ему на полуголых людей, ковырявших землю мотыгами на плантации, принадлежавшей американской торговой фирме. Среди работавших было много женщин и маленьких детей.
– А спасти бедного Матаафу и вместо романа писать гневные статьи, памфлеты, фельетоны – это, по-вашему, политика? Если это действительно политика, то…
– Ради бога, Луи, не вздумайте пускаться в авантюру! – испуганно произнес Бакстер, издали фотографируя работающих на плантации. – Я, кажется, прибыл кстати. Я пожалуюсь вашей жене, предупрежу Ллойда, я, наконец, увезу вас отсюда!
– Матаафа должен быть спасен, – сказал Стивенсон и поскакал в сторону порта. – Йоо-хо-хо, Бакстер! – озорно и громко воскликнул он, с улыбкой наблюдая за тем, как Бакстер подскакивает в седле и всем телом своим пригибается к голове Пирата. – Матаафа должен быть спасен! Сделайте милость, объявите об этом Фенни, Ллойду и всему свету! Вы плохой наездник, Бакстер! Берите пример с умирающего, погибающего Стивенсона!..
Глава четвертая
Под флагом Катрионы
Стивенсон поклялся себе, что он сделает всё для того, чтобы спасти Матаафу – героя подлинной жизни и трагический персонаж романа, который рано или поздно ему, Стивенсону, следует написать. Но как именно можно спасти Матаафу, что нужно сделать для этого?
Он дал себе слово спокойно выжидать, а где надо – не жалеть денег. Спасибо другу Бакстеру: он привез и книги и деньги, очень много денег. Миссис Стивенсон посоветовала сыну сделать завещание, по которому всё его состояние после смерти становится собственностью Фенни, а при его жизни – собственностью и ее, как жены.
– Для чего это, мама? – насторожился Стивенсон.
– Для того, чтобы она не смогла упрекнуть тебя в том, что ты бесконтрольно расходуешь деньги не только на свою семью, на нас, – ответила миссис Стивенсон, и ее сын попросил назвать ему фамилию законника, научившего столь хитроумной мудрости.
– Фамилия законника – сердце матери, – ответила миссис Стивенсон. – А ты, Лу, еще совсем маленький…
«… Дорогой Кольвин, дни мои на исходе. Тороплюсь работать и не знаю, теряюсь в догадках, что нужнее: мои книги или сама действительность. Начал два романа, и оба они подвигаются медленно, со скрипом; меня тревожит и зовет на службу к себе иная работа – выполнение человеческого долга. Подробности писать не буду, о них расскажет Бакстер. Я нахожусь в тугом узле. Вы спрашиваете меня о Фенни, восторгаетесь ею и называете меня (в шутку?) тиранической особой. А Фенни… это энергия дьявола; она может сделать всё, обставить дом так же хорошо, как и семейную суету. Как друг, она всецело предана мне, как враг – фурия. Довольно об этом Янусе. Бакстер расскажет Вам о моих планах. Писательские Вам известны, в них разум и логика (что не одно и то же): от романа приключений через повествование историческое к психологическому роману. Планы чисто личные… здесь Фенни абсолютная фурия. Ллойд на ее стороне. Мама в одиночестве; она только и просто обожает меня. В ее глазах я безупречен. Я поступаю по ее советам… Дни мои недолги, я тороплюсь, – но не писать, а действовать. Очень важно остаться в памяти людей, которым честно и хорошо послужил…»
В постскриптуме приписал:
«Ненавижу все три крейсера».
Работа временно была отложена. По утрам к нему приходила его падчерица и читала вслух свежие газеты. О событиях на острове писали мало и всегда где-нибудь или в хронике, или в отделе «Из внутренней почты». Немецкие газеты называли Матаафу «прирученной обезьянкой», английские – «неумелым командиром своего войска». Попадались заметки и с упоминанием фамилии «известного писателя, уединившегося на острове и подарившего миру прекрасные книги, в которых он рассказывал нерассказанное и описывал неописуемое».
«Как будто можно начинать», – думал Стивенсон, вслушиваясь в декламационную манеру чтения падчерицы. Матаафа известил Тузиталу, что он и его приближенные находятся в тюрьме на острове Джалут. И – ни слова больше. Записку эту передал Стивенсону капитан торгового судна, только что прибывшего с Маршальских островов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36