– Я знаю. Я сейчас с ним увижусь. – Эрик заколебался. – Я только хотел тебе сказать, что доехал благополучно.
Он надеялся, что Сабина почувствует его тревогу, но она только сказала в ответ:
– Я еще не знаю точно, в котором часу я завтра приеду.
Завтра его не интересовало, ему хотелось знать, о чем она думает сегодня.
– Я скучал без тебя в поезде, – продолжал он. – Я проклинал эту поездку, хотя она оказалась похожа на экскурсию в прошлое. Я встретил Лили Питерс, и она пригласила меня обедать к Тони Хэвиленду. Надо думать, что между ними уже все решено. А потом, – голос его стал глуше, – на перроне я видел Арни О'Хэйра.
Сабина воспринимала его слова, как обычную болтовню, не чувствуя его настойчивой мольбы. Почему она не скажет, что она тоже скучает, что она любит его?
– Ты звонил Хьюго? – спросила она.
Второй раз за сегодняшний день она напоминала ему о Хьюго. Неужели в Вашингтоне для нее никого не существует, кроме Фабермахера! Как она могла так неосторожно выдать свои сокровенные мысли?
– Хьюго? – Эрик на секунду умолк. – Нет еще. Но не беспокойся, я обязательно позвоню. До свиданья.
Эрик вышел из отеля и быстро зашагал по улице, раскаиваясь, что вздумал звонить Сабине. Слабый голос здравого смысла подсказывал ему, что он не имеет никакого права сердиться на нее за нечуткость – как она могла догадаться, что его гложет, если он ей об этом не сказал? И хуже всего, что он не мог ей в этом признаться, он стыдился своей подозрительности, которая могла уронить его в ее глазах, и вместе с тем боялся узнать такую правду, которая, быть может, окажется страшнее всех его подозрений. И еще одна мысль угнетала Эрика. Пятнадцать лет назад он не задумываясь высказал бы Сабине все, что было у него на душе, и не обиделся бы, даже если бы она его высмеяла. А теперь, когда, казалось бы, он должен быть уверен в ней гораздо больше, чем прежде, он не решался быть откровенным. Что случилось? – размышлял он. Неужели за последние годы их пути совсем разошлись? Для чего же все это время он работал, как вол, для чего он примчался сюда в поисках работы? Только для того, чтобы выручить Хьюго?
Эрик сердитыми шагами вошел в бар, совершенно не замечая атмосферы довольства и веселого оживления, царившей в зале. Он остановился у входа и огляделся. Подошедший метрдотель подвел его к столику.
Эрик вспомнил, что прошлой осенью, когда он выступал на заседании комитета законодательных предположений при комиссии по атомной энергии, Хольцер в числе прочих сидел в президиуме, но Эрик не знал его в лицо. Тем не менее Хольцер, поднявшись с мягкого кресла ему навстречу, приветствовал его такой любезной улыбкой, будто они добрые знакомые.
– Доктор Горин! Спасибо, что пришли, хоть я и не имел времени уведомить вас заранее. Присаживайтесь. Что вы пьете? Виски?
Эрик заказал мартини, но потом передумал и попросил вермут с содой. Сенатор улыбнулся. Эрика, который всегда представлял себе государственных мужей глубокими старцами, поразила молодость сенатора.
– Почему же не мартини? – засмеялся Хольцер. – Надеюсь, я вас не смущаю?
– Нет, не в том дело, – сказал Эрик. – Знаете ли, я еще никогда в жизни не видел так близко сенатора, и мне будет ужасно обидно, если вы начнете расплываться у меня в глазах.
Хольцер снова непринужденно рассмеялся; чувствовалось, что всякая натянутость ему чужда и он предпочитает беседовать запросто. Он подождал, пока Эрику подали вермут, затем приступил к разговору.
– Доктор Горин, мне думается, что вам меньше чем кому-либо следует объяснять серьезность проблемы, стоящей перед нашей комиссией. Вы, безусловно, и сами считаете ее чрезвычайно важной, иначе бы вы не приехали сюда прошлой осенью, чтобы выступить на нашем заседании. Мы с тех пор все время заседаем, и чем глубже мы изучаем эту проблему, тем сложнее она нам кажется. Мы с радостью принимаем любую помощь, а ваш совет был бы для нас особенно интересен. Осенью вы произвели на нас прекрасное впечатление. Нам показалось, что вы и ваши коллеги настроены несколько враждебно, но, надеюсь, вы понимаете, что мы только ищем пути к тому, чтобы использовать для всеобщего блага эту новую силу, которую вы, ученые, открыли и передали на наше попечение. Однако, повторяю, это не так-то легко. – Он засмеялся. – Сами посудите, ведь научная разработка этой проблемы заняла у вас четыре года. Нельзя же требовать, чтобы мы справились с ней за один вечер.
– Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы находитесь в затруднительном положении, – ответил Эрик, в свою очередь, непринужденно улыбнувшись Хольцеру. – Но ведь осенью я и многие другие предупреждали вас об этом. Конечно, все это очень трудно, тем более что вы, по-видимому, решили избрать самый неправильный путь.
Хольцер не смутился.
– Вот это мы и хотели услышать! Почему вы считаете этот путь неправильным?
– Да ведь вам уже говорили, – ответил Эрик самым любезным тоном. – Вы слышали все это осенью. И тем не менее вопрос о заключении международного соглашения по атомной энергии вы предоставили решать Объединенным Нациям, а ведь вас предупреждали, что сейчас ничего хуже нельзя придумать. Вы отлично знаете, что не придете ни к какому соглашению без предварительного совещания представителей четырех держав. И напрасно вы стараетесь сделать вид, будто речь идет об атомной энергии вообще, ведь мы же требуем решения вопроса о производстве атомной бомбы. Вместо того чтобы начать с разработки международного соглашения о расширении работ по использованию атомной энергии в мирных целях, вы довели до сведения всех стран, что у вас есть свои особые планы, а они могут либо следовать вашему примеру, либо поступать, как им угодно. Если вы руководствовались целью расколоть мир, то можно считать, что вы своего достигли. Если же вы действительно заинтересованы в соглашении, то сколько вас ни предупреждали, вы сделали все, чтобы добиться обратных результатов.
Сенатор жестом выразил свое неодобрение.
– По-моему, события, происшедшие с тех пор, уже доказали, насколько утопичны эти ваши идеи, – мягко сказал он.
– Вовсе нет, – возразил Эрик. – Наоборот, события только подтверждают нашу правоту. Совершенно ясно, что если мы займемся производством атомной бомбы и будем пользоваться ею в качестве прямой или скрытой угрозы, то другие государства либо испугаются, либо рассердятся, а может, и то и другое. Послушайте, сенатор, мы стали работать над атомной энергией потому, что боялись, как бы нас не опередили немцы. Мы были так напуганы, что не пожалели на эту работу трех миллиардов долларов. Мы обезумели от страха при одной мысли о такой возможности. Теперь мы поставили мир перед фактом существования атомной бомбы. Представляете, как страшно теперь должно быть им! И если мы истратили три миллиарда, насколько больше готовы истратить они? А если даже у них на это нет денег, то они примут другие, и притом самые отчаянные, меры.
– Я готов с вами согласиться, но не думаю, чтобы наш народ пожелал рассекретить производство атомной бомбы.
– Об этом я и не говорю. Я имел в виду только обсуждение способов применения атомной энергии в мирных целях. Энергия и бомбы – вещи разные. Вы можете говорить о производстве энергии, даже не упоминая о ее взрывной силе и о получении плутония. Я думаю, что теперь вы и сами, наконец, поняли это.
– Комиссия понимает, а народ – нет.
Эрик улыбнулся.
– Почему же не растолковать ему?
– Так мы и предполагаем, конечно. Но пока у нас еще нет специальной комиссии, которая могла бы этим заняться. Сейчас у нас существует лишь небольшая группа, которая собирает данные для подготовки законопроекта. Разумеется, нам необходима комиссия для распространения сведений, но эту комиссию нужно организовать так, чтобы она могла заниматься и другими делами – ассигнованием средств на научные исследования в общегосударственном масштабе, а также контролем над производством бомб.
– А тем временем вы будете требовать, чтобы весь мир верил вашим добрым намерениям на слово?
– Почему же нет? Мы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.
– А что если другие государства думают иначе?
– Значит, мы идем на риск, – любезным тоном ответил сенатор. – Но вот вы подчеркиваете важность развития атомной энергии. Именно это чрезвычайно нас интересует.
– Вы хотите, чтобы энергия была всеобщим достоянием или стала собственностью частных компаний?
– В зависимости от того, как будет лучше для страны. Послушайте, Горин, быть может, мы действительно ошибаемся. А вопрос назрел и требует неотложного решения. Как быть?
– Может быть, вы мне сами скажете?
– Что я могу сказать? Мы, к сожалению, не знаем. Поэтому-то мы и просим совета. – Сенатор вкратце рассказал Эрику о некоторых пунктах, которые предполагалось включить в новый закон о контроле над атомной энергией.
– Но ведь это, в сущности, то же самое, что было в первом проекте закона, – возразил Эрик. – Я не вижу почти никаких исправлений!
– Видите ли, все будет зависеть от людей, которые войдут в состав комиссии, – сказал Хольцер, многозначительно глядя на Эрика. – Нам нужен крепкий закон, который дал бы возможность хорошим людям, понимающим всю многосторонность проблемы, работать для общего блага.
– Или дурным людям – натворить уйму бед и несчастий?
– Тем больше оснований, чтобы эту работу взяли на себя настоящие люди.
Эрик рассмеялся.
– Вот это называется с больной головы да на здоровую! Вы хотите взвалить на других ответственность за свои ошибки!
Хольцер часто заморгал, стараясь сохранить хладнокровие.
– Что бы вы там ни говорили, но людям, интересующимся атомной энергией и обладающим соответствующей подготовкой, эта работа сулит блестящие перспективы. Вот у вас есть опыт работы в промышленности – это вам очень пригодится.
– Наконец-то мы добрались до меня, – улыбнулся Эрик.
– По-моему, мы все время говорили о вас, – возразил сенатор, взглянув на часы. – К сожалению, я должен идти. Вот о чем я попрошу: не могли бы вы письменно изложить мне ваше мнение о том, что и как нам следует делать, иными словами, написать небольшую докладную записку?
– Докладную записку? – протянул Эрик. – Ведь это потребует массу времени и труда.
– Хорошо, в таком случае не надо писать. Просто подумайте об этом, и мы еще раз поговорим. Давайте встретимся, как было условлено, – в четверг, в одиннадцать часов.
– Думать-то я буду, но ответьте мне на один вопрос, сенатор: почему вы пригласили меня?
Сенатор снова заморгал.
– Я… я не понимаю…
– Почему вы решили выбрать именно меня? Почему Эрик Горин, а не кто-нибудь другой?
– О!.. – Хольцер коротко рассмеялся от облегчения. – Потому, что ваша речь, так же как и все ваше прошлое, произвела на нас самое благоприятное впечатление.
– Это очень лестно, – сказал Эрик. – Но, видимо, речь моя оставила у вас не настолько сильное впечатление, чтобы принять мои советы.
– Все же мы считаем, что в своем выступлении вы обнаружили чрезвычайно здравые взгляды на проблему.
– Но не настолько здравые, чтобы убедить вас, – с любезной улыбкой настаивал Эрик. – Вы упомянули о моем прошлом. Что же именно, по-вашему, говорит в мою пользу?
Хольцер пожал плечами и сделал широкий жест.
– Общее впечатление. Мы, конечно, знаем о вашей работе в Колумбийском университете, и ваша деятельность в промышленности нам также достаточно известна – мы знаем о вашем сверхскоростном фрезере. Видите ли, у вас большой и разносторонний опыт. Другие этим похвастаться не могут. – Он встал. – Итак, до четверга. Жду вас у себя в кабинете. Давайте перенесем наше свидание на час дня и позавтракаем вместе?
Эрик кивнул.
– И начинайте думать, ладно?
– Я только этим и занимаюсь, – медленно улыбнулся Эрик.

9

Как только сенатор ушел, непринужденная уверенность Эрика моментально уступила место жгучему недовольству своим поведением во время этого разговора. Он злился на себя. Ведь он примчался в Вашингтон с одной только целью – получить это место, невзирая ни на какие соображения. Самое главное – работа и деньги, а все остальное – ерунда. Он поверил в эту истину с той ночи, когда умер Фокс. И все-таки, очутившись лицом к лицу с сенатором, он вел себя так, словно жизнь ничему его не научила. Он держался слишком неприступно. Возможно, это было бы неплохой тактикой для предварительных переговоров, если б сдержанность его была намеренной, но ведь это вышло нечаянно и, конечно, могло только ожесточить сенатора. А ведь Хольцер не дурак, и Эрик боялся, что после сегодняшнего разговора сенатор под внешней любезностью затаил вражду к нему. Если так, значит, Эрик испортил все дело. Он проклинал себя за дурацкое упрямство.
В машине по дороге к Тони Эрик без конца взвешивал то, что он говорил сенатору и что должен был бы сказать, потом вдруг сразу решил выбросить из головы эти мысли. Хорошо зная себя, он понял, что в таком состоянии совершенно бесполезно терзать себя противоречивыми доводами. Он слишком мало обо всем этом знает, чтобы прийти к какому-то окончательному решению, и сейчас никто ему так не нужен, как Тони. И очень хорошо, что до встречи с Тони он повидался с сенатором. Теперь Эрик уже с нетерпением думал о предстоящем вечере. Выходя из машины у подъезда высокого дома, Эрик твердо знал, что он хочет и что ему делать. Поднявшись наверх, он позвонил и еще за дверью услышал голос и смех Лили. Она сама открыла ему. На ней было серое шерстяное платье; светлые белокурые волосы были собраны на макушке в пучок и перехвачены черной ленточкой.
– Наконец-то, – сказала она, улыбаясь. – Мы давно уже вас ждем! Вы оказались таким скрытным, что в поезде мне и в голову не могло прийти, зачем вы едете в Вашингтон, пока мне тут не объяснили ваши истинные цели. Мне сказал об этом Тони. А вы отделывались от меня болтовней, подумать только! Ловко вы меня одурачили.
– Если это так, – усмехнулся Эрик, – значит, я впервые в жизни поступил, как хорошенькая женщина.
Лили широко раскрыла глаза.
– Боже мой, – пробормотала она. – Нет, вы должны войти как можно скорее!
Ее щебечущий голосок звенел еще беззаботнее и веселее, чем днем, в поезде. До сегодняшнего дня Эрику никогда не случалось разговаривать с Лили, но он инстинктивно понял, что такое подчеркнуто легкомысленное лукавство вовсе для нее не характерно. По-видимому, это была своего рода защитная маска, и, догадавшись об этом, Эрик почувствовал себя неловко. Не найдя подходящего ответа, он молча улыбнулся.
Он вошел в светло-серую переднюю, положил шляпу на зеленый мраморный столик и стал снимать пальто. Наконец вышел и Тони. В передней горел слабый свет, и в первую минуту Эрику показалось, что Тони совсем не изменился. Потом он разглядел у него второй подбородок – Тони заметно пополнел.
– Как я рад вас видеть, – сказал он, пожимая Эрику руку, словно приход старого приятеля принес ему огромное облегчение. – И то, что вы пришли именно сегодня, – хорошая примета.
Тони взглянул на Лили и взял ее под руку. В этом жесте была какая-то жалкая робость, как будто он не был уверен, что ей это приятно.
– Судьба моя, наконец, решилась, – смущенно сказал он.
Лили легонько высвободила руку; Эрик невольно вспомнил нежный взгляд, которым она смотрела на незнакомца, несколько часов назад встречавшего ее на вокзале. Она отстранилась от Тони, улыбка ее стала холодной, а в глазах появилось непроницаемое выражение.
– Тони, я уже все рассказала доктору Горину в поезде. Что вы выпьете, доктор Горин?
– Все, что хотите, но только после того, как вы расскажете об истинных целях моего приезда в Вашингтон. Я буду так рад, если кто-нибудь мне их объяснит.
– О, спросите у Тони, он знает, – небрежно бросила она.
– Вы ошибаетесь. Лили, – заметил Тони. – Это знают только Эрик и Хольцер. Я лишь краем уха что-то слышал вчера. Я надеялся, что вы сами мне расскажете, в чем дело.
Эрик усмехнулся и покачал головой.
– Если вы еще вчера что-то слышали, значит, вы узнали о моих делах значительно раньше меня, поэтому я вам ровно ничего не могу сказать о том, что, по-видимому, меня касается. О себе я узнаю последний.
Вслед за Лили Эрик прошел в гостиную. В углу ее стоял четырехугольный обеденный стол, накрытый на пять приборов и освещенный четырьмя свечами. Эрик повернул голову, и сердце его дрогнуло – он увидел Мэри Картер. Мэри сидела в кресле напротив какого-то уже немолодого человека, и оба смотрели на него. За эти годы Мэри как-то потускнела, но держалась очень самоуверенно. Эрик улыбнулся ей; человек, сидевший напротив, поднялся ему навстречу, и Эрик перевел на него взгляд. Это был высокий худощавый мужчина с сильной проседью, в поношенном английском костюме. Эрик сразу же узнал в нем незнакомца, встречавшего Лили на перроне, но решил не показать вида, что был свидетелем их встречи.
– Хэлло, Мэри, – просто сказал Эрик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67