Это же была такая гнида!.. Он дня не мог прожить без какой-нибудь гадости, прицеленной в ближнего. Но я почему-то не верю, что кто-нибудь пожелал марать руки о того «миразабля»… Тут что-то другое, сугубо личное… Но пока на ум не идет версия. Конечно, если бы я проводил судебно-медицинское вскрытие, то, скорее всего, намек на мотивы убийства у меня появился бы.
– А что вы, Александр Георгиевич, можете сказать о таком фигуранте, как Гордиевском Эдуарде Лазаревиче?
Я не удержался от любопытства и удивления: на моей памяти, этот тип появился в фонде недавно и возглавлял «юридическую свору». Забыл, толи по статусу управление, толи отдел ему подарили на «кормежку». Высокий самодовольный кретин, лет тридцати с небольшим, с приглаженной чуть вьющейся шевелюрой смоляного блеска. Увидев его, я почему-то по еле заметным внешним признакам понял, что «красавчик» склонен к гомосексуализму, хотя и пытался манифестировать облик вечного «бабьего угодника». Была и какая-то добавка патологического шарма: что-то от самца садистического толка. Иначе говоря, голова у него кружилась только от тогда, когда бабье падает перед ним снопами, а он их нехотя отпихивает ногой, обутой в лаковый башмачок.
Мои судебно-медицинские размышления прервала реплика следователя:
– Так вот: Директора фонда грохнули в компании именно с Гордиевским!..
– Вот те на!.. – вырвалось у меня совершенно непроизвольно, но с затаенной радостью. – Мир освободился от еще одной дряни!..
Ну, с директором все понятно: на нем от грехов и пробы ставить было негде, но Гордиевский – пешка, «шнурок», как говорят уголовники. Как он-то сподобился попасть под «пресс». Это была полнейшая неожиданность хотя бы потому, что гомосексуальная версия так настойчиво в моем понимании лепилась к этому фрукту. Чем же он прогневал «мясников» и «заказчиков»?.. Поползли ассоциации, и все исключительно патологического свойства: «Гордиевский» – сама фамилия говорит о непомерной гордыне, а это уже точная печать Каина. За такой грех Господь Бог наказывает рано или поздно. Затем имя – «Эдуард». Я переглянулся с Олегом – он же проштудировал всю мою книгу про масонство, а в ней много исторических справок из жизни Англии. Эдуард II – король Англии был умерщвлен заговорщиками мучительным и безжалостным способом. Ему, как бы в награду за отъявленный гомосексуализм, ввели в анальное отверстие раскаленный железный прут и король скончался от дичайшей боли, от шока. Но на теле не оказалось никаких признаков насилия. Неужели и этот Эдуард – всего лишь отпечаток с той, более древней судьбы. Да, если учитывать напыщенный лик, то можно подумать и о королевском звании, сидящем у него в костном мозге. Однако раскаленный железный прут в задницу – это вам Эдуард Лазаревич не очень приятное развлечение даже в тридцать лет с небольшим…
– Слушайте, Павел Олегович, – вцепился я мертвой хваткой в следователя, – устройте так, чтобы мы с Олегом побывали на вскрытии трупов этих двух типов – директора и Гордиевского. Это же в вашей власти. Для вас это будет хорошим доказательным маневром – следственным экспериментом, подтверждающим нашу непричастность к тому, что им прострели башку…
– Только почему же вы решили, что им прострели башку? – неожиданно, медленно, членораздельно задал вопрос Колесников.
Мне показалось, что он ловит нас «на живца». Вот сука! – подумал я, а с первого взгляда вроде бы приличным человеком показался…
– Насколько я разбираюсь в текущем моменте: теперь только так разбираются с провинившимися на Руси. – был мой не очень стройный ответ.
Следователь смотрел на нас пристально, переводя взгляд с одного на другое. Затем я опять заметил в его взгляде промелькнувшую хитринку. О. майор был еще тем провокатором!.. Он, пожалуй, доведет меня до инфаркта, а заодно и Олега вместе со мной зароет!.. Эти его загадочные сценарии порой кажутся совершенно немыслимыми, а на поверку оказывается, что он все правильно рассчитал. Он умелый «кукловод»!
– Не удивляйтесь, господа, просто я считаю нужным уточнить, что тот и другой фигурант погибли не от огнестрельных ранений… Их прибила одна и та же железная дверь, сорванная с петель мастерски заложенным взрывным устройством…
Наметилась пауза… Повороты событий – еще похлеще, чем в гоголевском «Ревизоре»!..
Тут я решил, просто любопытства ради, поиметь некоторые уточнения:
– Павел Олегович, вы так лихо сорите трупами, что диву даешься. Скажите сразу, а случайно Семена Евгеньевича Пеньковского не задела длань старухи-смерти, не огрело и его по башке какой-нибудь железной дверью, или хотя бы крышкой от люка. Этот тип тоже крутился рядом с директором и Гордиевским, стараясь пристроиться своей жирной жопой к их седалищу? Может быть, то – все одна компания?
Я стал припоминать некоторые факты биографии Пеньковского: по первости он делал вид, что бунтует против «зарвавшейся администрации», был очень активен, когда дело касалось защиты интересов собственных родственничков, работающих в фонде. Но быстро менял веру на безверье и конформизм, когда дело доходило до чужих интересов. На людях он был «декабристом», за кулисами – превращался в адепта власти и без стеснения вылизывал начальству задницу.
Но меня, как врача, интриговало и другое его качество, сближавшее мужской статус с неотвратимо женским началом. Всеми правдами и не правдами «Семион» – такую кличку дали ему в фонде – утверждался в святости отношений с директорским «тайным обществом». Мысленно я не мог отмыть лик нашего профсоюзного босса от жирных пятен гомосексуализма.
Известно, что у гомиков клановая спайка поставлена даже выше, чем у классических масонов. И все те козлы, как, например, Эдуард II – несчастный король Англии, маскировали свои увлечения законным браком. Наши бисексуалы для отвода глаз еще и выстраивали на работе пошленькие адюльтеры. Правда, бабы у них все больше непотребного звания были. К изломанной психике мужской половины присовокуплялась порочная женская половина. Гомики резвились, пускали пыль в глаза обществу: они по провинциальной склонности к дешевому фарсу чуть ли не высаживали себе на колени предмет мнимой любви. Тогда кабинеты превращались в будуары, альковы… Иначе и быть не могло, но меня больше всего раздражали их рожи, явно просящие кирпича. Я заметил, например, что у Семиона при его бабьей, расплывающейся роже еще и гнездилась страсть красить волосы. Полагаю, что в том помогала ему драгоценная супруга. Как все хитренькие жены, она во время покраса шевелюры мужа намеренно ему подгаживала – искажала колер, добавляла пегости. Семион превращался в «меченого кобеля». Цель проста: профилактика возможных измен, как по мужскому, так и по женскому виду пристрастий.
– Нет, Александр Георгиевич, – раздался спокойный голос Колесникова, – Семена Евгеньевича Пеньковского не пришили, а только поколотили, да так, что он сейчас с трудом мозги собирал в единый черепок.
Во взгляде следователя не было ничего милосердного, он полосовал ситуацию большим хирургическим ножом, словно патологоанатом.
– Институт экспериментальной медицины перестраивает его мышление на новый лад. Может быть, там ему вживят электроды и закрепят их на механический привод. Тогда энергия несчастного раба Божьего пойдет не на форс и самомнение, а на уважение всех людей. Он ведь, насколько я понял, отчаянный демагог, завистливый по отношению к тем, кто обогнал его в своем развитии… Но сейчас-то Пеньковский все еще плывет в «ладье жизни», словно зачарованный странник – дурак дураком и уши холодные!..
И тут в поле моего зрение попала лицо Верещагина: по нему текли слезы. Олег заговорил, голос моего друга был надтреснутым и прочувствованным. Кто бы мог подумать, что Верещагин столь подкован в мыслях и словах праведных. Однако это именно он, великий грешник, основательно умывшись слезами, произнес медленно, значительно, с расстановкой. «Закон Господа совершенен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых. Повеления Господа праведны, веселят сердце; заповедь Господа светла, просвещает очи. Страх Господень чист, пребывает вовек. Суды Господни – истина, все праведны» (Псалом 18: 8-10).
3.2
Да, все именно так и было. Видимо, что-то оставалось тайным для меня в биографии Верещагина. Но я и не собирался уж очень глубоко копаться в биографии моего друга.
Все о подробностях «двойного» покушения я узнал от Колесникова уже в машине, по пути следования на судебно-медицинское вскрытие. Оказывается трагическая сцена произошла на лестнице перед квартирой директора фонда. Колесников раскрыл черную кожаную папку, вытащил оттуда несколько ватманских листов бумаги – масштабные планы с деталями происшествия. К ним добавились и фотоснимки, привязанные особыми отметками к масштабному, развернутому плану. Все отвечало стандартной технике работы следственной группы на месте происшествия: планы и снимки были четкими, понятными, видео-элементы пронумерованы, приведена единая система измерений, вниз листка вынесены все условные обозначения. Чувствовалось, что трудились грамотные специалисты – это удобно для последующей работы следователям и приятно для доброго сердца. Я скользнул взглядом по подписям следователя и привлекаемых специалистов-криминалистов: стало ясно, что всем руководил лично Колесников. Значит капитан Иванова была оттеснена неведомыми силами от непосредственной работы на месте происшествия. Но, может быть, ей поручали разработку отдельных деталей, фрагментов следствия…
Сейчас я никак не мог вспомнить фамилию директора. Вертелось нечто похожее на формулу: «шулер – шуляк – шлак», потом эта звуковая ось передвинулась вправо, влево, слегка покачалась, встала поперек движения жизни. Что-то явно не то творится с моими мозгами!.. И тут же на подстежке выпирало и фиксировалось окончание звукового сочетания. Оно перемешивалось с фонирующим скрипом давно несмазанных колес деревенской телеги, бренчащей к тому же от ударов о кочки подвешенным к задней оси помятым ржавым железным ведром: «шкура – гордец – подлец». Звуковая гамма накрывалась мелкодрожащими звуками, относящимися, пожалуй, уже к тому стаду затравленных овец, что бежали, спотыкаясь и давя друг друга, за дребезжащей колымагой – то был хор сопровождения, состоящий из верных адептов-холуев. Заскрипело, заскреблось, зачавкало что-то мерзопакостное, но свойское, родственное директору, зовущее его к нововведениям и инновациям: «череда – чернозем – говно». Тут уж, верно, шел разговор о фамилиях заместителей директора. И вот я уловил семантику основного мотива, относящуюся к функциям всей компании сразу, скопом: «мелкий – мстительный – мудак»!.. Эти, как говорится, первые парни на деревне, с подкрашенными и подвитыми чубами, выбивающимися из-под кепчонок, лихо сдвинутых на затылок, поигрывают на гармониках пикантные мотивчики, куражатся где-то за околицей своих маленьких провинций… Но они забыли, что здесь-то Петербург, благородно принявший их в свои каменные объятия. Так следует и вести себя иначе, не по-деревенски, кончать с выкрутасами, идущими от неразвитого ума!..
Все как бы встало на свои места… Но меня лично такими простенькими маневрами неуравновешенной начальственной психики не проймешь!.. Последнее определение, без сомнения, относилось ко всей компании, ко всему «тайному обществу», сколоченному горе-директором. И я бросил пустую затею: ну, как тут установить и соотнести фамилии и имена – с отчествами.
Теперь плотно зафиксировались на фотографиях отменного качества, два трупа. Их скрюченные бездыханные формы тела, растерзанной одежды были «привязаны» к деталям общей обстановки. Я рассматривал материалы начала следствия, понимая, что становлюсь свидетелем всего лишь логического конца зарвавшихся идиотов…
Фотограф-криминалист расположил при съемке фотокамеру под прямым углом к продольной оси трупа, сделав снимки сверху и сбоку. Трупы были запечатлены камерой с широкоугольным объективом и дополнены снимками, выполненными панорамным способом. Картина действия взрыва впечатляла. В папке оказалась куча снимков различных деталей осмотра, в том числе и развешанные по перилам лестницы кишки пострадавших, плоть, влепленная силой взрыва в штукатурку стен и ступеней. Но я не стал копать так глубоко общую информацию. В моей голове свербила и скребла одна занятная мысль: «Почему же два человека, поднимающиеся по лестнице в одну и туже квартиру, оказываются на разных лестничных площадках, где каждого порознь настигает железная дверь?»…
Может быть, их по-разному раскидала взрывная волна? Но непосредственной причиной смерти оказался для обоих удар тяжелой железной дверью, сорванной с петель. Однако меня не покидало предчувствие какой-то управляемой, режиссируемой драмы: казалось, что второй субъект, то есть Гордиевский, как бы намеренно хоронился за поворотом лестничного марша, специально отстав для этого от директора ровно на один пролет. Он, скорее всего, предвидел взрыв. Первому и только единственному как раз и должна была вдруг взбесившаяся дверь снести, сплющить в лепешку голову в момент вставления ключа в замочную скважину. Эта самая дверь отбросила его через весь лестничный марш и прижала, впечатала в противоположную от дверей квартиры стенку.
Все это время Гордиевский скрючившись, низко опустив голову, охранял себя, ждал окончания событий. Но дверь срикошетила от удара о стену, не управлялась в тот момент разумом. Она, ведомая только законами физики, планеметрии, перевернулась в воздухе и острым краем, словно беспощадный томагавк, вонзилась в затылочную область черепа начальника юридической службы Территориального фонда обязательного медицинского грабежа…
Сдавалось мне, что наш трагикомический, театрально-медицинский, никому не нужный и не приносящий пользы фонд, наконец-то переродился во что-то весомое и зримое, принесшее пользу обществу хотя бы тем, что уничтожил двух мерзавцев сразу, как мух, вольготно жирующих на чужом пироге.
Я не только просчитывал механизм действия этой «великой двери», умеющей одновременно наказывать и «жертву», и «организатора покушения». Но я чувствовал, воспринимал даже на интуитивном уровне модель и реальных событий, и творческих заготовок организаторов действия. Меня только смущало неведенье того, кто же является главным режиссером событий?..
Мне показалось, что не стоит делиться своими первыми соображениями с Колесниковым и выпытывать у него «милицейское мнение». Вспомнились слова доцента Быстрова Сергея Никодимыча (тогда он был еще только доцентом, позже стал и профессором), читавшего в мою бытность студентом курс судебной медицины: «Не спешите сорить выводами на этапе криминалистической экспертизы, полагайтесь на результаты вскрытия трупа – вы врачи, а не ищейки». Фамилия «Быстров» еще ни о чем не говорила: в жизни и профессии будущий профессор как раз был весьма медлительным и обстоятельным человеком. К своей докторской диссертации он шел медленным шагом в течение двадцати лет. Профессор изучал особенности патоморфоза смерти от утопления новорожденных детей. Для столь благородной миссии в лабораторных условиях Быстров топил, затем вскрыл и изучил патологоанатомические данные сотен несчастных котят. Котят ему таскали верные лаборанты со всего города.
Я хорошо помнил этих маленьких котят-пушистиков, разномастных, беззащитных, просящих ласки и пищи, но приговоренных сильными людьми к смерти. Ученые удовлетворяли собственное любопытство, поиск научного «остепенения», так необходимого для карьеры, ценой жизни Божьих тварей. У меня неоднократно возникало желание утопить самого доцента-садиста и всю его лаборантскую свору – мучителей беззащитных котят. Еще в студенческие годы я полагал, что за эксперименты, за «острый опыт» должны расплачиваться те существа, ради которых приносится жертва черной расправы. Ты хочешь помочь людям, себе – так и терзай самих людей. Причем же здесь животные?..
Котятами должны заниматься ветеринары, изыскивая средства для их лечения. Только тогда исследователи могут пользоваться материалом аналогичного типа, являющимся объектом и мотивом исследования.
Как человек, повернутый на психологию, я искал ответы на вопрос: откуда у Быстрова появилась такая страсть к «утоплениям»? Естественно, что без психологического удовлетворения не может быть и научного поиска. Если хочешь добиться успеха в науке, то завяжи избранную для исследования тему на собственную плоть, на личный психологический азарт. Вот я, например, кандидатскую диссертацию защищал по проблемам алкоголизма. Так это же святая тема для России, да и для меня лично. Кто у нас в стране не алкоголик после тридцати восьми лет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
– А что вы, Александр Георгиевич, можете сказать о таком фигуранте, как Гордиевском Эдуарде Лазаревиче?
Я не удержался от любопытства и удивления: на моей памяти, этот тип появился в фонде недавно и возглавлял «юридическую свору». Забыл, толи по статусу управление, толи отдел ему подарили на «кормежку». Высокий самодовольный кретин, лет тридцати с небольшим, с приглаженной чуть вьющейся шевелюрой смоляного блеска. Увидев его, я почему-то по еле заметным внешним признакам понял, что «красавчик» склонен к гомосексуализму, хотя и пытался манифестировать облик вечного «бабьего угодника». Была и какая-то добавка патологического шарма: что-то от самца садистического толка. Иначе говоря, голова у него кружилась только от тогда, когда бабье падает перед ним снопами, а он их нехотя отпихивает ногой, обутой в лаковый башмачок.
Мои судебно-медицинские размышления прервала реплика следователя:
– Так вот: Директора фонда грохнули в компании именно с Гордиевским!..
– Вот те на!.. – вырвалось у меня совершенно непроизвольно, но с затаенной радостью. – Мир освободился от еще одной дряни!..
Ну, с директором все понятно: на нем от грехов и пробы ставить было негде, но Гордиевский – пешка, «шнурок», как говорят уголовники. Как он-то сподобился попасть под «пресс». Это была полнейшая неожиданность хотя бы потому, что гомосексуальная версия так настойчиво в моем понимании лепилась к этому фрукту. Чем же он прогневал «мясников» и «заказчиков»?.. Поползли ассоциации, и все исключительно патологического свойства: «Гордиевский» – сама фамилия говорит о непомерной гордыне, а это уже точная печать Каина. За такой грех Господь Бог наказывает рано или поздно. Затем имя – «Эдуард». Я переглянулся с Олегом – он же проштудировал всю мою книгу про масонство, а в ней много исторических справок из жизни Англии. Эдуард II – король Англии был умерщвлен заговорщиками мучительным и безжалостным способом. Ему, как бы в награду за отъявленный гомосексуализм, ввели в анальное отверстие раскаленный железный прут и король скончался от дичайшей боли, от шока. Но на теле не оказалось никаких признаков насилия. Неужели и этот Эдуард – всего лишь отпечаток с той, более древней судьбы. Да, если учитывать напыщенный лик, то можно подумать и о королевском звании, сидящем у него в костном мозге. Однако раскаленный железный прут в задницу – это вам Эдуард Лазаревич не очень приятное развлечение даже в тридцать лет с небольшим…
– Слушайте, Павел Олегович, – вцепился я мертвой хваткой в следователя, – устройте так, чтобы мы с Олегом побывали на вскрытии трупов этих двух типов – директора и Гордиевского. Это же в вашей власти. Для вас это будет хорошим доказательным маневром – следственным экспериментом, подтверждающим нашу непричастность к тому, что им прострели башку…
– Только почему же вы решили, что им прострели башку? – неожиданно, медленно, членораздельно задал вопрос Колесников.
Мне показалось, что он ловит нас «на живца». Вот сука! – подумал я, а с первого взгляда вроде бы приличным человеком показался…
– Насколько я разбираюсь в текущем моменте: теперь только так разбираются с провинившимися на Руси. – был мой не очень стройный ответ.
Следователь смотрел на нас пристально, переводя взгляд с одного на другое. Затем я опять заметил в его взгляде промелькнувшую хитринку. О. майор был еще тем провокатором!.. Он, пожалуй, доведет меня до инфаркта, а заодно и Олега вместе со мной зароет!.. Эти его загадочные сценарии порой кажутся совершенно немыслимыми, а на поверку оказывается, что он все правильно рассчитал. Он умелый «кукловод»!
– Не удивляйтесь, господа, просто я считаю нужным уточнить, что тот и другой фигурант погибли не от огнестрельных ранений… Их прибила одна и та же железная дверь, сорванная с петель мастерски заложенным взрывным устройством…
Наметилась пауза… Повороты событий – еще похлеще, чем в гоголевском «Ревизоре»!..
Тут я решил, просто любопытства ради, поиметь некоторые уточнения:
– Павел Олегович, вы так лихо сорите трупами, что диву даешься. Скажите сразу, а случайно Семена Евгеньевича Пеньковского не задела длань старухи-смерти, не огрело и его по башке какой-нибудь железной дверью, или хотя бы крышкой от люка. Этот тип тоже крутился рядом с директором и Гордиевским, стараясь пристроиться своей жирной жопой к их седалищу? Может быть, то – все одна компания?
Я стал припоминать некоторые факты биографии Пеньковского: по первости он делал вид, что бунтует против «зарвавшейся администрации», был очень активен, когда дело касалось защиты интересов собственных родственничков, работающих в фонде. Но быстро менял веру на безверье и конформизм, когда дело доходило до чужих интересов. На людях он был «декабристом», за кулисами – превращался в адепта власти и без стеснения вылизывал начальству задницу.
Но меня, как врача, интриговало и другое его качество, сближавшее мужской статус с неотвратимо женским началом. Всеми правдами и не правдами «Семион» – такую кличку дали ему в фонде – утверждался в святости отношений с директорским «тайным обществом». Мысленно я не мог отмыть лик нашего профсоюзного босса от жирных пятен гомосексуализма.
Известно, что у гомиков клановая спайка поставлена даже выше, чем у классических масонов. И все те козлы, как, например, Эдуард II – несчастный король Англии, маскировали свои увлечения законным браком. Наши бисексуалы для отвода глаз еще и выстраивали на работе пошленькие адюльтеры. Правда, бабы у них все больше непотребного звания были. К изломанной психике мужской половины присовокуплялась порочная женская половина. Гомики резвились, пускали пыль в глаза обществу: они по провинциальной склонности к дешевому фарсу чуть ли не высаживали себе на колени предмет мнимой любви. Тогда кабинеты превращались в будуары, альковы… Иначе и быть не могло, но меня больше всего раздражали их рожи, явно просящие кирпича. Я заметил, например, что у Семиона при его бабьей, расплывающейся роже еще и гнездилась страсть красить волосы. Полагаю, что в том помогала ему драгоценная супруга. Как все хитренькие жены, она во время покраса шевелюры мужа намеренно ему подгаживала – искажала колер, добавляла пегости. Семион превращался в «меченого кобеля». Цель проста: профилактика возможных измен, как по мужскому, так и по женскому виду пристрастий.
– Нет, Александр Георгиевич, – раздался спокойный голос Колесникова, – Семена Евгеньевича Пеньковского не пришили, а только поколотили, да так, что он сейчас с трудом мозги собирал в единый черепок.
Во взгляде следователя не было ничего милосердного, он полосовал ситуацию большим хирургическим ножом, словно патологоанатом.
– Институт экспериментальной медицины перестраивает его мышление на новый лад. Может быть, там ему вживят электроды и закрепят их на механический привод. Тогда энергия несчастного раба Божьего пойдет не на форс и самомнение, а на уважение всех людей. Он ведь, насколько я понял, отчаянный демагог, завистливый по отношению к тем, кто обогнал его в своем развитии… Но сейчас-то Пеньковский все еще плывет в «ладье жизни», словно зачарованный странник – дурак дураком и уши холодные!..
И тут в поле моего зрение попала лицо Верещагина: по нему текли слезы. Олег заговорил, голос моего друга был надтреснутым и прочувствованным. Кто бы мог подумать, что Верещагин столь подкован в мыслях и словах праведных. Однако это именно он, великий грешник, основательно умывшись слезами, произнес медленно, значительно, с расстановкой. «Закон Господа совершенен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых. Повеления Господа праведны, веселят сердце; заповедь Господа светла, просвещает очи. Страх Господень чист, пребывает вовек. Суды Господни – истина, все праведны» (Псалом 18: 8-10).
3.2
Да, все именно так и было. Видимо, что-то оставалось тайным для меня в биографии Верещагина. Но я и не собирался уж очень глубоко копаться в биографии моего друга.
Все о подробностях «двойного» покушения я узнал от Колесникова уже в машине, по пути следования на судебно-медицинское вскрытие. Оказывается трагическая сцена произошла на лестнице перед квартирой директора фонда. Колесников раскрыл черную кожаную папку, вытащил оттуда несколько ватманских листов бумаги – масштабные планы с деталями происшествия. К ним добавились и фотоснимки, привязанные особыми отметками к масштабному, развернутому плану. Все отвечало стандартной технике работы следственной группы на месте происшествия: планы и снимки были четкими, понятными, видео-элементы пронумерованы, приведена единая система измерений, вниз листка вынесены все условные обозначения. Чувствовалось, что трудились грамотные специалисты – это удобно для последующей работы следователям и приятно для доброго сердца. Я скользнул взглядом по подписям следователя и привлекаемых специалистов-криминалистов: стало ясно, что всем руководил лично Колесников. Значит капитан Иванова была оттеснена неведомыми силами от непосредственной работы на месте происшествия. Но, может быть, ей поручали разработку отдельных деталей, фрагментов следствия…
Сейчас я никак не мог вспомнить фамилию директора. Вертелось нечто похожее на формулу: «шулер – шуляк – шлак», потом эта звуковая ось передвинулась вправо, влево, слегка покачалась, встала поперек движения жизни. Что-то явно не то творится с моими мозгами!.. И тут же на подстежке выпирало и фиксировалось окончание звукового сочетания. Оно перемешивалось с фонирующим скрипом давно несмазанных колес деревенской телеги, бренчащей к тому же от ударов о кочки подвешенным к задней оси помятым ржавым железным ведром: «шкура – гордец – подлец». Звуковая гамма накрывалась мелкодрожащими звуками, относящимися, пожалуй, уже к тому стаду затравленных овец, что бежали, спотыкаясь и давя друг друга, за дребезжащей колымагой – то был хор сопровождения, состоящий из верных адептов-холуев. Заскрипело, заскреблось, зачавкало что-то мерзопакостное, но свойское, родственное директору, зовущее его к нововведениям и инновациям: «череда – чернозем – говно». Тут уж, верно, шел разговор о фамилиях заместителей директора. И вот я уловил семантику основного мотива, относящуюся к функциям всей компании сразу, скопом: «мелкий – мстительный – мудак»!.. Эти, как говорится, первые парни на деревне, с подкрашенными и подвитыми чубами, выбивающимися из-под кепчонок, лихо сдвинутых на затылок, поигрывают на гармониках пикантные мотивчики, куражатся где-то за околицей своих маленьких провинций… Но они забыли, что здесь-то Петербург, благородно принявший их в свои каменные объятия. Так следует и вести себя иначе, не по-деревенски, кончать с выкрутасами, идущими от неразвитого ума!..
Все как бы встало на свои места… Но меня лично такими простенькими маневрами неуравновешенной начальственной психики не проймешь!.. Последнее определение, без сомнения, относилось ко всей компании, ко всему «тайному обществу», сколоченному горе-директором. И я бросил пустую затею: ну, как тут установить и соотнести фамилии и имена – с отчествами.
Теперь плотно зафиксировались на фотографиях отменного качества, два трупа. Их скрюченные бездыханные формы тела, растерзанной одежды были «привязаны» к деталям общей обстановки. Я рассматривал материалы начала следствия, понимая, что становлюсь свидетелем всего лишь логического конца зарвавшихся идиотов…
Фотограф-криминалист расположил при съемке фотокамеру под прямым углом к продольной оси трупа, сделав снимки сверху и сбоку. Трупы были запечатлены камерой с широкоугольным объективом и дополнены снимками, выполненными панорамным способом. Картина действия взрыва впечатляла. В папке оказалась куча снимков различных деталей осмотра, в том числе и развешанные по перилам лестницы кишки пострадавших, плоть, влепленная силой взрыва в штукатурку стен и ступеней. Но я не стал копать так глубоко общую информацию. В моей голове свербила и скребла одна занятная мысль: «Почему же два человека, поднимающиеся по лестнице в одну и туже квартиру, оказываются на разных лестничных площадках, где каждого порознь настигает железная дверь?»…
Может быть, их по-разному раскидала взрывная волна? Но непосредственной причиной смерти оказался для обоих удар тяжелой железной дверью, сорванной с петель. Однако меня не покидало предчувствие какой-то управляемой, режиссируемой драмы: казалось, что второй субъект, то есть Гордиевский, как бы намеренно хоронился за поворотом лестничного марша, специально отстав для этого от директора ровно на один пролет. Он, скорее всего, предвидел взрыв. Первому и только единственному как раз и должна была вдруг взбесившаяся дверь снести, сплющить в лепешку голову в момент вставления ключа в замочную скважину. Эта самая дверь отбросила его через весь лестничный марш и прижала, впечатала в противоположную от дверей квартиры стенку.
Все это время Гордиевский скрючившись, низко опустив голову, охранял себя, ждал окончания событий. Но дверь срикошетила от удара о стену, не управлялась в тот момент разумом. Она, ведомая только законами физики, планеметрии, перевернулась в воздухе и острым краем, словно беспощадный томагавк, вонзилась в затылочную область черепа начальника юридической службы Территориального фонда обязательного медицинского грабежа…
Сдавалось мне, что наш трагикомический, театрально-медицинский, никому не нужный и не приносящий пользы фонд, наконец-то переродился во что-то весомое и зримое, принесшее пользу обществу хотя бы тем, что уничтожил двух мерзавцев сразу, как мух, вольготно жирующих на чужом пироге.
Я не только просчитывал механизм действия этой «великой двери», умеющей одновременно наказывать и «жертву», и «организатора покушения». Но я чувствовал, воспринимал даже на интуитивном уровне модель и реальных событий, и творческих заготовок организаторов действия. Меня только смущало неведенье того, кто же является главным режиссером событий?..
Мне показалось, что не стоит делиться своими первыми соображениями с Колесниковым и выпытывать у него «милицейское мнение». Вспомнились слова доцента Быстрова Сергея Никодимыча (тогда он был еще только доцентом, позже стал и профессором), читавшего в мою бытность студентом курс судебной медицины: «Не спешите сорить выводами на этапе криминалистической экспертизы, полагайтесь на результаты вскрытия трупа – вы врачи, а не ищейки». Фамилия «Быстров» еще ни о чем не говорила: в жизни и профессии будущий профессор как раз был весьма медлительным и обстоятельным человеком. К своей докторской диссертации он шел медленным шагом в течение двадцати лет. Профессор изучал особенности патоморфоза смерти от утопления новорожденных детей. Для столь благородной миссии в лабораторных условиях Быстров топил, затем вскрыл и изучил патологоанатомические данные сотен несчастных котят. Котят ему таскали верные лаборанты со всего города.
Я хорошо помнил этих маленьких котят-пушистиков, разномастных, беззащитных, просящих ласки и пищи, но приговоренных сильными людьми к смерти. Ученые удовлетворяли собственное любопытство, поиск научного «остепенения», так необходимого для карьеры, ценой жизни Божьих тварей. У меня неоднократно возникало желание утопить самого доцента-садиста и всю его лаборантскую свору – мучителей беззащитных котят. Еще в студенческие годы я полагал, что за эксперименты, за «острый опыт» должны расплачиваться те существа, ради которых приносится жертва черной расправы. Ты хочешь помочь людям, себе – так и терзай самих людей. Причем же здесь животные?..
Котятами должны заниматься ветеринары, изыскивая средства для их лечения. Только тогда исследователи могут пользоваться материалом аналогичного типа, являющимся объектом и мотивом исследования.
Как человек, повернутый на психологию, я искал ответы на вопрос: откуда у Быстрова появилась такая страсть к «утоплениям»? Естественно, что без психологического удовлетворения не может быть и научного поиска. Если хочешь добиться успеха в науке, то завяжи избранную для исследования тему на собственную плоть, на личный психологический азарт. Вот я, например, кандидатскую диссертацию защищал по проблемам алкоголизма. Так это же святая тема для России, да и для меня лично. Кто у нас в стране не алкоголик после тридцати восьми лет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64