VadikV
70
Борис Ильич Олейник: «Кн
язь тьмы»
Борис Ильич Олейник
Князь тьмы
««Роман-газета» №4»: 1993
Аннотация
«Стоит ли убеждать, что при так
их общественных землетрясениях, как наш перестрой, порода полегче устре
мляется вверх?… В любой кутерьме, подобной нашей, зло Ц должен заметить
Ц ориентируется «талантливее» добра. Ибо пока добро мучительно раздум
ывает, хорошо ли альбо нехорошо я поступаю, как на это «посмотрят люди», ка
к это мое деяние соответствует совести или там законам предков и прочей
толстовщине, Ц зло действует напористо и нагло. Уже хотя бы потому, что у
определенных особей даже в спокойные периоды пустая порода была лишь сл
егка припорошена черноземом. А у иных и этот «легкий шарм» отсутствовал,
замененный для вида показной благопристойностью. Если к этой когорте пр
исовокупить и просто мутантов, у которых на ухабах эволюции выпал из тел
еги и потерялся ген совести, то Ц «кому на Руси жить хорошо» при обществе
нной заварухе?…»
Борис Олейник
Князь тьмы
Это письмо еще неосознанной, глухой тоски и каких-то мрачных предчувств
ий впору бы начинать в полуразрушенной часовне у заброшенного кладбища,
в мертвенном мерцании луны, под леденящие стоны и хохот совы…
…Но был горячий, веселый день конца мая 1987-го.
После раскаленной до предела стеклянной банки номера «России» даже про
питанный гарью московский ветерок казался благом.
Я стоял у северного блока гостиницы, лицом к кремлевским стенам в ожидан
ии коллеги «с колесами». Всесоюзный съезд общества «Знание» близился к з
авершению, но я счел уместным освободить его от своего присутствия до ок
ончания работы, поскольку моя скромная персона вызывала раздражение не
только президиума, состоящего почти сплошь из академиков, но и властных
верховных сфер.
Накануне, выступая в прениях, я всего лишь призвал «говорить правду, и тол
ько правду», какой бы горькой она ни была. Не умалчивать ее, ссылаясь на вы
сшие государственные интересы.
Разве это секрет, что и после чернобыльской беды мы все еще не дали ответа
на множество острых проблем атомной энергетики? Что на Украине, в одном и
з наиболее населенных регионов, занимающем лишь около 3 процентов террит
ории страны, размещено почти четверть общесоюзных мощностей АЭС? Что вск
оре нам придется решать проблему захоронения миллионов тонн радиоакти
вных отходов? К лицу ли нам, отцам, закрываться от пытливых глаз наших дете
й зонтом секретности? Уж коли ныне, с высоты космической орбиты, можно про
читать полосу «Правды» с призывами к гласности, то уж «заметить» АЭС тру
да не составляет. К слову, не у нас же, а у них, в частности в США, впервые посл
е аварии, на АЭС возник кризис доверия к станциям.
По нынешним меркам «дозволенной гласности» подобная смелость вызовет
разве что снисходительно извиняющую улыбку. Но по тем временам (а это был
87-й), когда цензура строжайше «просеивала» все, что касалось Чернобыля, Ц
эти и другие приведенные мной факты вызвали настоящую истерику. Теперь
уже могу открыть, что цифры касательно Украины, впервые обнародованные н
а съезде, кроме других источников, я позаимствовал и из статьи Б. Е. Патона,
Ц именно из того ее фрагмента, который был изъят цензурой.
Естественно, это задело не только Центр, но и киевские верхи, которых, по о
быкновению, сразу же проинформировали проворные доброхоты. Так что оста
ваться до окончания съезда, согласитесь, не было резона.
Итак, я стоял у входа в гостиницу «Россия». Поскольку спешил к поезду, вним
ание мое было приковано к стрелкам часов. Но все же боковым зрением я заме
тил какой-то игрушечный, ярко раскрашенный самолетик, который то появля
лся почти над головой, то пропадал из виду. Раза два он как бы приноравлива
лся сесть на мосту, что слева от гостиницы, и снова взмывал вверх.
Время от времени возле меня останавливались случайные прохожие, буднич
но спрашивали: не знаю ли, что это за самолет? Я так же буднично отвечал, что
не ведаю, но, возможно, это какой-то рекламный полет. Так подумалось, ибо че
го-то другого не мог предположить.
Наконец самолетик, сделав еще один круг, сел прямо… на Красной Площади. Ме
тров за 150 от меня. И за 50 Ц от Мавзолея. Из кабины выпорхнул юркий, худощавый
юноша, кажется; в белом костюме или комбинезоне.
В этот миг и причалил коллега с «колесами». Он тоже заметил самолет и шутл
иво спросил, что это, мол, за истребитель? Забрасываясь в кабину, я в тон ему
повторил свою версию.
И только в поезде, на следующее утро, за несколько километров от Киева, слу
х уколола фраза из вагонного репродуктора. Я даже не разобрал слов, но, вид
имо, недремлющее подсознание автоматически отреагировало на нечто, и вп
равду выходящее за весь предыдущий жизненный опыт.
Не успел я осознать услышанное, как вдруг вскочил сидевший напротив меня
грузный, уже почтенных лет сосед по купе и растерянно выдохнул:
Ц Вы что-нибудь понимаете?!
Ц Да вот, не совсем уловил…
Ц Только что передали: какой-то немецкий самолет, не замеченный ПВО, сел
… где бы вы думали? Возле Кремля, у самого Мавзолея!
Официальное сообщение ТАС
С гласило: 28 мая 1987 года днем в районе города Кохтла-Ярве воздушное простра
нство Советского Союза нарушил легкомоторный спортивный самолет, пило
тируемый гражданином ФРГ М. Рустом. Полет самолета над территорией СССР
не был пресечен, и он совершил посадку в Москве. По данному факту компетен
тными органами ведется расследование.
Меня буквально подбросило:
Ц Господи, да я же видел, как он садился!!!
Возле нашего купе уже сгрудились пассажиры изо всего вагона. Как сквозь
вату, к моему сознанию пробивались сначала встревоженные, а потом и все б
олее гневные голоса:
Ц Но это же черт знает что…
Ц Ну дожились…
Ц Такого позора я не переживу… Мы даже в сорок первом…
Ц Вот так-то, папаша. Вы в сорок первом отстояли Москву, а мы ее вчера сдал
и… Ц попытался съюморить бодрый парняга, но его зашикали.
Словно сквозь туман, ступил на перрон. Странное чувство Ц не то безволия,
не то безысходности Ц овладело мной. Я впервые почувствовал себя малень
ким, слабым и незащищенным.
Уже на привокзальной площади, уловив какой-то гул, непроизвольно съежил
ся и опасливо посмотрел вверх: не заходят ли?… Как в сорок первом, когда на
д нашей беженской валкой заходили в пике Ц с тем особенным, прерывисто в
олчьим воем Ц немецкие штурмовики. Но и тогда не было этого чувства тоск
ливой безысходности: нас защищали пусть и фанерные, но такие родные истр
ебители. Они отчаянно вступали в бой со стервятниками, горели, но все же за
щищали. Защищали нашу надежду на избавление.
И даже в сентябре 41-го, когда в какой-то полувоенной автоколонне нас вмест
е с матерью взяли в плен фашисты, Ц даже тогда надежда на избавление не у
гасала.
Однако в тот день 87-го и надежда, которая умирает последней, угрожающе пош
атнулась. Может, именно в то утро впервые поколебалась и моя беспредельн
о наивная вера в Вас, Михаил Сергеевич?
Но мне, принадлежащему к поколению, за каких-то три десятилетия переживш
ему крушения трех идолов и трех переписанных в угоду им «историй Отечест
ва», чисто по-человечески не хотелось потерять веру в четвертого. Ибо, по
законам предков, по всем писаниям и предписаниям человеку уготовано выд
ержать три искуса, а дальше уже грозит потеря точки отсчета и ориентиров.
Увы: человек только предполагает, а располагает… И то, в чем не хотелось, д
а Ц признаюсь Ц и ныне еще не хочется убеждаться, Ц с того, рустовского
«налета» неотвратимо вело к осознанию непоправимого.
И в этом открытом письме я обязан в меру своих сил и возможностей вскрыть
смысл и последствия Ваших деяний, ибо, волею судеб, и я был причастен к ним.
Не в моих правилах посылать стрелы в спину уходящему, но мы с Вами, Михаил
Сергеевич, уже не просто частные лица, а составные, и, если хотите, катализ
аторы того процесса, который привел не только нас Ц все общество к нынеш
нему состоянию. И невзирая на ранги, несем личную ответственность перед
современниками и грядущими поколениями.
Следовательно, мое Ц не только мое. В той или иной мере это сомнения, разо
чарования, мучения, самоосуждения многих и многих соотечественников, со
граждан и современников.
А впереди еще подрастающая поросль, которая теперь, по вполне естественн
ым возрастным причинам, не знает, чем ей придется расплачиваться за все В
АШЕ, МОЕ, за все НАШЕ…
И если я буду касаться Вас лично, то не только как личности, а прежде всего
как феномена. Следовательно, все оценки, какими бы они горькими ни были, ра
спространяются и на меня в одинаковой степени. Как ни тяжко осознавать, н
о я иду на это сознательно, как на обряд очищения…
Так вот, вернемся к первотолчку.
Прокралось сомнение, поколебалась моя вера да и восстановилась под напо
ром демократических новаций, радовавших общество, истосковавшееся в но
рмативной узде единомыслия.
Вы хорошо говорили, исподволь приближая нас к общечеловеческим ценност
ям. Естественно, мы (я имею в виду писателей, творческую и научную интеллиг
енцию) были на Вашей стороне в борьбе с ортодоксами. Не все, разумеется, но
авторитетное большинство. Мы пытались помочь Вам и Вашим сподвижникам в
преодолении самого упорного узла сопротивления новациям Ц психологии
, выработанной десятилетиями пропаганды приоритетов революционной нео
бходимости. Очень уж нам хотелось быть «цивилизованными»! А если без иро
нии Ц налицо были все признаки если и не угасания, то, по крайней мере, явн
о ощутимого торможения в движении «нашего паровоза». Надо было что-то ме
нять, причем Ц немедленно.
Трудно Вам давалась эта переоркестровка ценностей, но вы упорно перепис
ывали партитуру замшелых стереотипов.
Да, трудно Вам было неимоверно. Со временем, правда, Вы втянулись в этот из
нурительный марафон, отработали речевой ряд, но на первых порах…
Ваша нечеловеческая выносливость удивляла и восхищала.
Выступления, встречи, совещания, конференции, интервью в залах и на площа
дях. Правда, в некоторых фрагментах Вы начали повторяться, но сие мы относ
или за счет ретроградов, которым надо было упорно напоминать, вдалбливая
новое мышление.
Очевидно, кто-то из непростаков Вам подсказал тему борьбы с алкоголизмо
м. Я подчеркиваю Ц не из простаков, Ц ибо этим призывом Вы привлекли на с
вою сторону сразу две мощные общественные силы: женщин, как наиболее стр
адающих от сего зла, и не менее влиятельный слой Ц интеллигенцию. Не скаж
у, что всю, может, даже не большую, но зато Ц самую активную, национально за
ангажированную часть ее, которая смотрела в будущее. Будущее же виделось
весьма сумрачным, если учесть количество потребляемого алкоголя, побив
шее все дореволюционные и послевоенные «рекорды». Словом, интеллигенци
я, сознающая свою гражданскую ответственность за сохранение здоровой н
аследственности нации, тоже стала под Ваши знамена.
Но, по нашему обыкновению, идея вскоре была скомпрометирована крайностя
ми, вплоть до вырубки виноградной лозы. Грешили прежде всего на Лигачева.
Меня тоже покоробила его фраза, брошенная сгоряча, кажется, в Армении: мы,
мол, не посмотрим на национальные традиции. Но я не верил, не верю и никогд
а не поверю, чтобы Егор Кузьмич когда-либо давал прямые указания на уничт
ожение виноградников.
Так или иначе, а образ «врага» (тут еще и Гдлян с Ивановым весьма своевреме
нно постарались по другой линии) в лице Егора Кузьмича был создан и масте
рски апплицирован на ту часть интеллигенции, которая, став под Ваши хору
гви, искренне боролась за здоровье населения. Причем, тонко сместив поня
тия, ей приписали Ц что бы вы думали?! Ц великодержавные замашки.
Странно Вы повели себя в этой ситуации. По элементарной логике, знаменос
ец и автор идеи вроде бы должен отстаивать своих сподвижников. Вы же как-т
о незаметно ушли в сторону, оставив их в качестве мишеней для из-мываний «
прорабам перестройки».
Может быть, именно тогда родилось что-то похожее на сомнение в Вашей искр
енности? Но в те времена моя вера была еще настолько избирательной, что я м
ог сомневаться в ком и в чем угодно, кроме Вас.
Это уже потом… А до того… до того я Вам, как и многие другие, верил безразде
льно. Тем более что Вы приняли участие и в моей судьбе, которая одно время
висела на волоске.
…Мои взаимоотношения с властями на Украине складывались по-разному.
Как и многие другие, попав в крестовину особого внимания в 60-е, я с тех пор т
о выныривал, то скатывался вниз, вплоть до неоднократного снятия с работ
ы. А одно время после голосования против исключения известного во всем м
ире правозащитника Ивана Дзюбы из Союза писателей Ц я «загремел» так, ч
то почти два года был «на творческих сухарях», само собой Ц без права печ
атания и выезда.
…Давно намекали посвященные, что на меня упорно «капают» Щербицкому, или
«ВВ», как его именовали. Причем не только письменно («националист» или, по
крайней мере, «национал-коммунист»), но и устно, доверительно, чуть ли не в
семейном кругу. Если первые доносы еще можно было как-то попридержать (а ч
естных людей и в ЦК было немало), то доверительные, сказанные на ушко, дохо
дили к адресату. Но я надеялся: ВВ, как человек опытный, рассудительный, ра
зберется, что к чему.
Вскоре мне как-то под вечер позвонил старый друг и полунамеками предлож
ил «пройтись». Рассказал следующее. На Политбюро, помимо других дел, расс
матривался регламент и предполагаемые выступающие то ли на предстояще
й сессии Верховного Совета, то ли на партийном пленуме. Все шло как обычно.
Но тут среди предполагаемых ораторов кто-то назвал мою фамилию. И вдруг,
всегда сдержанный и осторожный в выражениях, ВВ буквально взорвался. Он
кричал: я же говорил, что этому человеку (т. е. мне Ц Б. О.) нельзя д
авать слова, Вы что Ц не слышали, что он болтает?! И не только здесь, но и там
! (сиречь в Москве Ц Б. О). Мне же говорил имярек (он назвал фамили
ю одного из моих коллег Ц Б. О.), что Олейник серьезно свихнут на
нацпочве! (При этом многозначительно повертел перстом у виска.)
Ошарашенные участники того заседания буквально съежились. Моего старо
го друга особенно встревожило то, что сей «диагноз» был выдан Щербицким
не в узком кругу членов ПБ, а в присутствии заведующих отделами.
На сей раз даже мне, тертому, стало не по себе: я вполне осознавал, что фраза
насчет свихнутости, брошенная, возможно, сгоряча, для особо рьяных прихл
ебателей, могла послужить прямым указанием со всеми вытекающими… Какая-
то машина «касается» бортом… «Скорая». Соответствующий укол… А дальше В
ы уже сами знаете. И не исключено Ц навсегда.
На второй день я был в Москве: в этой ситуации промедление и вправду смерт
и подобно. Думаю, что окружение Щербицкого не ожидало от меня такой прыти.
Но больше всего их шокировало и ввело в уныние то обстоятельство, что я су
мел в тот же день передать письмо с изложением «истории вопроса». Я ни на к
ого не «капал», а просто сообщил «диагноз», поставленный мне Вашим сподв
ижником. И оставил за собой право подать в суд на ВВ.
Вы отреагировали сразу же, наивно спросив через своего помощника, что, мо
л, предпринять? Я ответил: а ничего, просто ставлю Вас в известность о прои
сшедшем, дабы упредить возможную фальшивку из Киева. И не ошибся: утечка и
нформации была настолько мгновенной, что уже на следующий день, по прибы
тии в Киев, я это почувствовал. Меня буквально обхаживали и чуть ли не заис
кивали передо мной люди из окружения ВВ.
Видимо, это обстоятельство, так сказать в форме компенсации за моральный
ущерб, в какой-то мере содействовало и тому, что среди других я попал в чис
ло соискателей депутатского мандата от КПСС. То есть в «красную сотню», к
ак изволила заметить не по-женски развязная Старовойтова, которая почем
у-то самозвано присвоила себе право выступать сразу от имени нескольких
народов и партий.
Хотя и мне было не совсем ясно, зачем создавалась эта сотня? Неужели Вы боя
лись «пролететь» на выборах по нормальному округу? Да ведь тогда еще «ру
ководящая» была настолько сильна, что избрание обеспечивалось на все ст
о с лишком процентов!
Говорю это не задним числом, подлаживаясь под нынешнюю конъюнктуру: еще
в период избирательной кампании на вопросы, как отношусь к сей модели, я о
ценивал ее однозначно негативно, что можно легко проверить. Но я еще наст
олько был очарован вашей приверженностью демократии, что, повторяю, мог
усомниться в любом, кроме Вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
70
Борис Ильич Олейник: «Кн
язь тьмы»
Борис Ильич Олейник
Князь тьмы
««Роман-газета» №4»: 1993
Аннотация
«Стоит ли убеждать, что при так
их общественных землетрясениях, как наш перестрой, порода полегче устре
мляется вверх?… В любой кутерьме, подобной нашей, зло Ц должен заметить
Ц ориентируется «талантливее» добра. Ибо пока добро мучительно раздум
ывает, хорошо ли альбо нехорошо я поступаю, как на это «посмотрят люди», ка
к это мое деяние соответствует совести или там законам предков и прочей
толстовщине, Ц зло действует напористо и нагло. Уже хотя бы потому, что у
определенных особей даже в спокойные периоды пустая порода была лишь сл
егка припорошена черноземом. А у иных и этот «легкий шарм» отсутствовал,
замененный для вида показной благопристойностью. Если к этой когорте пр
исовокупить и просто мутантов, у которых на ухабах эволюции выпал из тел
еги и потерялся ген совести, то Ц «кому на Руси жить хорошо» при обществе
нной заварухе?…»
Борис Олейник
Князь тьмы
Это письмо еще неосознанной, глухой тоски и каких-то мрачных предчувств
ий впору бы начинать в полуразрушенной часовне у заброшенного кладбища,
в мертвенном мерцании луны, под леденящие стоны и хохот совы…
…Но был горячий, веселый день конца мая 1987-го.
После раскаленной до предела стеклянной банки номера «России» даже про
питанный гарью московский ветерок казался благом.
Я стоял у северного блока гостиницы, лицом к кремлевским стенам в ожидан
ии коллеги «с колесами». Всесоюзный съезд общества «Знание» близился к з
авершению, но я счел уместным освободить его от своего присутствия до ок
ончания работы, поскольку моя скромная персона вызывала раздражение не
только президиума, состоящего почти сплошь из академиков, но и властных
верховных сфер.
Накануне, выступая в прениях, я всего лишь призвал «говорить правду, и тол
ько правду», какой бы горькой она ни была. Не умалчивать ее, ссылаясь на вы
сшие государственные интересы.
Разве это секрет, что и после чернобыльской беды мы все еще не дали ответа
на множество острых проблем атомной энергетики? Что на Украине, в одном и
з наиболее населенных регионов, занимающем лишь около 3 процентов террит
ории страны, размещено почти четверть общесоюзных мощностей АЭС? Что вск
оре нам придется решать проблему захоронения миллионов тонн радиоакти
вных отходов? К лицу ли нам, отцам, закрываться от пытливых глаз наших дете
й зонтом секретности? Уж коли ныне, с высоты космической орбиты, можно про
читать полосу «Правды» с призывами к гласности, то уж «заметить» АЭС тру
да не составляет. К слову, не у нас же, а у них, в частности в США, впервые посл
е аварии, на АЭС возник кризис доверия к станциям.
По нынешним меркам «дозволенной гласности» подобная смелость вызовет
разве что снисходительно извиняющую улыбку. Но по тем временам (а это был
87-й), когда цензура строжайше «просеивала» все, что касалось Чернобыля, Ц
эти и другие приведенные мной факты вызвали настоящую истерику. Теперь
уже могу открыть, что цифры касательно Украины, впервые обнародованные н
а съезде, кроме других источников, я позаимствовал и из статьи Б. Е. Патона,
Ц именно из того ее фрагмента, который был изъят цензурой.
Естественно, это задело не только Центр, но и киевские верхи, которых, по о
быкновению, сразу же проинформировали проворные доброхоты. Так что оста
ваться до окончания съезда, согласитесь, не было резона.
Итак, я стоял у входа в гостиницу «Россия». Поскольку спешил к поезду, вним
ание мое было приковано к стрелкам часов. Но все же боковым зрением я заме
тил какой-то игрушечный, ярко раскрашенный самолетик, который то появля
лся почти над головой, то пропадал из виду. Раза два он как бы приноравлива
лся сесть на мосту, что слева от гостиницы, и снова взмывал вверх.
Время от времени возле меня останавливались случайные прохожие, буднич
но спрашивали: не знаю ли, что это за самолет? Я так же буднично отвечал, что
не ведаю, но, возможно, это какой-то рекламный полет. Так подумалось, ибо че
го-то другого не мог предположить.
Наконец самолетик, сделав еще один круг, сел прямо… на Красной Площади. Ме
тров за 150 от меня. И за 50 Ц от Мавзолея. Из кабины выпорхнул юркий, худощавый
юноша, кажется; в белом костюме или комбинезоне.
В этот миг и причалил коллега с «колесами». Он тоже заметил самолет и шутл
иво спросил, что это, мол, за истребитель? Забрасываясь в кабину, я в тон ему
повторил свою версию.
И только в поезде, на следующее утро, за несколько километров от Киева, слу
х уколола фраза из вагонного репродуктора. Я даже не разобрал слов, но, вид
имо, недремлющее подсознание автоматически отреагировало на нечто, и вп
равду выходящее за весь предыдущий жизненный опыт.
Не успел я осознать услышанное, как вдруг вскочил сидевший напротив меня
грузный, уже почтенных лет сосед по купе и растерянно выдохнул:
Ц Вы что-нибудь понимаете?!
Ц Да вот, не совсем уловил…
Ц Только что передали: какой-то немецкий самолет, не замеченный ПВО, сел
… где бы вы думали? Возле Кремля, у самого Мавзолея!
Официальное сообщение ТАС
С гласило: 28 мая 1987 года днем в районе города Кохтла-Ярве воздушное простра
нство Советского Союза нарушил легкомоторный спортивный самолет, пило
тируемый гражданином ФРГ М. Рустом. Полет самолета над территорией СССР
не был пресечен, и он совершил посадку в Москве. По данному факту компетен
тными органами ведется расследование.
Меня буквально подбросило:
Ц Господи, да я же видел, как он садился!!!
Возле нашего купе уже сгрудились пассажиры изо всего вагона. Как сквозь
вату, к моему сознанию пробивались сначала встревоженные, а потом и все б
олее гневные голоса:
Ц Но это же черт знает что…
Ц Ну дожились…
Ц Такого позора я не переживу… Мы даже в сорок первом…
Ц Вот так-то, папаша. Вы в сорок первом отстояли Москву, а мы ее вчера сдал
и… Ц попытался съюморить бодрый парняга, но его зашикали.
Словно сквозь туман, ступил на перрон. Странное чувство Ц не то безволия,
не то безысходности Ц овладело мной. Я впервые почувствовал себя малень
ким, слабым и незащищенным.
Уже на привокзальной площади, уловив какой-то гул, непроизвольно съежил
ся и опасливо посмотрел вверх: не заходят ли?… Как в сорок первом, когда на
д нашей беженской валкой заходили в пике Ц с тем особенным, прерывисто в
олчьим воем Ц немецкие штурмовики. Но и тогда не было этого чувства тоск
ливой безысходности: нас защищали пусть и фанерные, но такие родные истр
ебители. Они отчаянно вступали в бой со стервятниками, горели, но все же за
щищали. Защищали нашу надежду на избавление.
И даже в сентябре 41-го, когда в какой-то полувоенной автоколонне нас вмест
е с матерью взяли в плен фашисты, Ц даже тогда надежда на избавление не у
гасала.
Однако в тот день 87-го и надежда, которая умирает последней, угрожающе пош
атнулась. Может, именно в то утро впервые поколебалась и моя беспредельн
о наивная вера в Вас, Михаил Сергеевич?
Но мне, принадлежащему к поколению, за каких-то три десятилетия переживш
ему крушения трех идолов и трех переписанных в угоду им «историй Отечест
ва», чисто по-человечески не хотелось потерять веру в четвертого. Ибо, по
законам предков, по всем писаниям и предписаниям человеку уготовано выд
ержать три искуса, а дальше уже грозит потеря точки отсчета и ориентиров.
Увы: человек только предполагает, а располагает… И то, в чем не хотелось, д
а Ц признаюсь Ц и ныне еще не хочется убеждаться, Ц с того, рустовского
«налета» неотвратимо вело к осознанию непоправимого.
И в этом открытом письме я обязан в меру своих сил и возможностей вскрыть
смысл и последствия Ваших деяний, ибо, волею судеб, и я был причастен к ним.
Не в моих правилах посылать стрелы в спину уходящему, но мы с Вами, Михаил
Сергеевич, уже не просто частные лица, а составные, и, если хотите, катализ
аторы того процесса, который привел не только нас Ц все общество к нынеш
нему состоянию. И невзирая на ранги, несем личную ответственность перед
современниками и грядущими поколениями.
Следовательно, мое Ц не только мое. В той или иной мере это сомнения, разо
чарования, мучения, самоосуждения многих и многих соотечественников, со
граждан и современников.
А впереди еще подрастающая поросль, которая теперь, по вполне естественн
ым возрастным причинам, не знает, чем ей придется расплачиваться за все В
АШЕ, МОЕ, за все НАШЕ…
И если я буду касаться Вас лично, то не только как личности, а прежде всего
как феномена. Следовательно, все оценки, какими бы они горькими ни были, ра
спространяются и на меня в одинаковой степени. Как ни тяжко осознавать, н
о я иду на это сознательно, как на обряд очищения…
Так вот, вернемся к первотолчку.
Прокралось сомнение, поколебалась моя вера да и восстановилась под напо
ром демократических новаций, радовавших общество, истосковавшееся в но
рмативной узде единомыслия.
Вы хорошо говорили, исподволь приближая нас к общечеловеческим ценност
ям. Естественно, мы (я имею в виду писателей, творческую и научную интеллиг
енцию) были на Вашей стороне в борьбе с ортодоксами. Не все, разумеется, но
авторитетное большинство. Мы пытались помочь Вам и Вашим сподвижникам в
преодолении самого упорного узла сопротивления новациям Ц психологии
, выработанной десятилетиями пропаганды приоритетов революционной нео
бходимости. Очень уж нам хотелось быть «цивилизованными»! А если без иро
нии Ц налицо были все признаки если и не угасания, то, по крайней мере, явн
о ощутимого торможения в движении «нашего паровоза». Надо было что-то ме
нять, причем Ц немедленно.
Трудно Вам давалась эта переоркестровка ценностей, но вы упорно перепис
ывали партитуру замшелых стереотипов.
Да, трудно Вам было неимоверно. Со временем, правда, Вы втянулись в этот из
нурительный марафон, отработали речевой ряд, но на первых порах…
Ваша нечеловеческая выносливость удивляла и восхищала.
Выступления, встречи, совещания, конференции, интервью в залах и на площа
дях. Правда, в некоторых фрагментах Вы начали повторяться, но сие мы относ
или за счет ретроградов, которым надо было упорно напоминать, вдалбливая
новое мышление.
Очевидно, кто-то из непростаков Вам подсказал тему борьбы с алкоголизмо
м. Я подчеркиваю Ц не из простаков, Ц ибо этим призывом Вы привлекли на с
вою сторону сразу две мощные общественные силы: женщин, как наиболее стр
адающих от сего зла, и не менее влиятельный слой Ц интеллигенцию. Не скаж
у, что всю, может, даже не большую, но зато Ц самую активную, национально за
ангажированную часть ее, которая смотрела в будущее. Будущее же виделось
весьма сумрачным, если учесть количество потребляемого алкоголя, побив
шее все дореволюционные и послевоенные «рекорды». Словом, интеллигенци
я, сознающая свою гражданскую ответственность за сохранение здоровой н
аследственности нации, тоже стала под Ваши знамена.
Но, по нашему обыкновению, идея вскоре была скомпрометирована крайностя
ми, вплоть до вырубки виноградной лозы. Грешили прежде всего на Лигачева.
Меня тоже покоробила его фраза, брошенная сгоряча, кажется, в Армении: мы,
мол, не посмотрим на национальные традиции. Но я не верил, не верю и никогд
а не поверю, чтобы Егор Кузьмич когда-либо давал прямые указания на уничт
ожение виноградников.
Так или иначе, а образ «врага» (тут еще и Гдлян с Ивановым весьма своевреме
нно постарались по другой линии) в лице Егора Кузьмича был создан и масте
рски апплицирован на ту часть интеллигенции, которая, став под Ваши хору
гви, искренне боролась за здоровье населения. Причем, тонко сместив поня
тия, ей приписали Ц что бы вы думали?! Ц великодержавные замашки.
Странно Вы повели себя в этой ситуации. По элементарной логике, знаменос
ец и автор идеи вроде бы должен отстаивать своих сподвижников. Вы же как-т
о незаметно ушли в сторону, оставив их в качестве мишеней для из-мываний «
прорабам перестройки».
Может быть, именно тогда родилось что-то похожее на сомнение в Вашей искр
енности? Но в те времена моя вера была еще настолько избирательной, что я м
ог сомневаться в ком и в чем угодно, кроме Вас.
Это уже потом… А до того… до того я Вам, как и многие другие, верил безразде
льно. Тем более что Вы приняли участие и в моей судьбе, которая одно время
висела на волоске.
…Мои взаимоотношения с властями на Украине складывались по-разному.
Как и многие другие, попав в крестовину особого внимания в 60-е, я с тех пор т
о выныривал, то скатывался вниз, вплоть до неоднократного снятия с работ
ы. А одно время после голосования против исключения известного во всем м
ире правозащитника Ивана Дзюбы из Союза писателей Ц я «загремел» так, ч
то почти два года был «на творческих сухарях», само собой Ц без права печ
атания и выезда.
…Давно намекали посвященные, что на меня упорно «капают» Щербицкому, или
«ВВ», как его именовали. Причем не только письменно («националист» или, по
крайней мере, «национал-коммунист»), но и устно, доверительно, чуть ли не в
семейном кругу. Если первые доносы еще можно было как-то попридержать (а ч
естных людей и в ЦК было немало), то доверительные, сказанные на ушко, дохо
дили к адресату. Но я надеялся: ВВ, как человек опытный, рассудительный, ра
зберется, что к чему.
Вскоре мне как-то под вечер позвонил старый друг и полунамеками предлож
ил «пройтись». Рассказал следующее. На Политбюро, помимо других дел, расс
матривался регламент и предполагаемые выступающие то ли на предстояще
й сессии Верховного Совета, то ли на партийном пленуме. Все шло как обычно.
Но тут среди предполагаемых ораторов кто-то назвал мою фамилию. И вдруг,
всегда сдержанный и осторожный в выражениях, ВВ буквально взорвался. Он
кричал: я же говорил, что этому человеку (т. е. мне Ц Б. О.) нельзя д
авать слова, Вы что Ц не слышали, что он болтает?! И не только здесь, но и там
! (сиречь в Москве Ц Б. О). Мне же говорил имярек (он назвал фамили
ю одного из моих коллег Ц Б. О.), что Олейник серьезно свихнут на
нацпочве! (При этом многозначительно повертел перстом у виска.)
Ошарашенные участники того заседания буквально съежились. Моего старо
го друга особенно встревожило то, что сей «диагноз» был выдан Щербицким
не в узком кругу членов ПБ, а в присутствии заведующих отделами.
На сей раз даже мне, тертому, стало не по себе: я вполне осознавал, что фраза
насчет свихнутости, брошенная, возможно, сгоряча, для особо рьяных прихл
ебателей, могла послужить прямым указанием со всеми вытекающими… Какая-
то машина «касается» бортом… «Скорая». Соответствующий укол… А дальше В
ы уже сами знаете. И не исключено Ц навсегда.
На второй день я был в Москве: в этой ситуации промедление и вправду смерт
и подобно. Думаю, что окружение Щербицкого не ожидало от меня такой прыти.
Но больше всего их шокировало и ввело в уныние то обстоятельство, что я су
мел в тот же день передать письмо с изложением «истории вопроса». Я ни на к
ого не «капал», а просто сообщил «диагноз», поставленный мне Вашим сподв
ижником. И оставил за собой право подать в суд на ВВ.
Вы отреагировали сразу же, наивно спросив через своего помощника, что, мо
л, предпринять? Я ответил: а ничего, просто ставлю Вас в известность о прои
сшедшем, дабы упредить возможную фальшивку из Киева. И не ошибся: утечка и
нформации была настолько мгновенной, что уже на следующий день, по прибы
тии в Киев, я это почувствовал. Меня буквально обхаживали и чуть ли не заис
кивали передо мной люди из окружения ВВ.
Видимо, это обстоятельство, так сказать в форме компенсации за моральный
ущерб, в какой-то мере содействовало и тому, что среди других я попал в чис
ло соискателей депутатского мандата от КПСС. То есть в «красную сотню», к
ак изволила заметить не по-женски развязная Старовойтова, которая почем
у-то самозвано присвоила себе право выступать сразу от имени нескольких
народов и партий.
Хотя и мне было не совсем ясно, зачем создавалась эта сотня? Неужели Вы боя
лись «пролететь» на выборах по нормальному округу? Да ведь тогда еще «ру
ководящая» была настолько сильна, что избрание обеспечивалось на все ст
о с лишком процентов!
Говорю это не задним числом, подлаживаясь под нынешнюю конъюнктуру: еще
в период избирательной кампании на вопросы, как отношусь к сей модели, я о
ценивал ее однозначно негативно, что можно легко проверить. Но я еще наст
олько был очарован вашей приверженностью демократии, что, повторяю, мог
усомниться в любом, кроме Вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18