OCR Eleanorlib
«Служанка и виконт»: АСТ; Москва; 2004
ISBN 5-17-026095-4, 5-9578-1209-9
Оригинал: Pam Rosenthal, “The Bookseller's Daughter”
Перевод: Е. П. Ананичева
Аннотация
Один из знатнейших аристократов Франции, виконт Жозеф д’Овер-Раймон в действительности — контрабандист, торгующий запрещенными книгами? Об этом не знает никто, кроме тихой, скромной дочери владельца маленького книжного магазина Мари-Лор Берне, с отцом которой Жозеф вел дела. Только она, восхищенная дерзостью и отвагой этого человека, понимает, как он опасен… Но противостоять мужскому обаянию виконта Мари-Лор не в силах, и ее недоверие и сопротивление готовы сгореть в пламени истинной страсти…
Пэм Розенталь
Служанка и виконт
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Прованс, июль 1783 года
За шесть лет до Французской революции
В замке придерживались правила не нанимать на работу хорошеньких служанок. Однако рыжеволосая девушка, подававшая в этот день чай в библиотеку, была очень симпатичной… И неловкой: если чашка и блюдце севрского фарфора будут и дальше так дрожать в ее руках, то она прольет горячий чай на безупречно белые чулки виконта.
Испытывавшее неприязнь друг к другу семейство герцога де Каренси Овер-Раймон бросало беспокойные взгляды в сторону девушки. Севрский фарфор был страшно дорогим; служанку, разбившую его, ожидало наказание, даже если она была такой хорошенькой, как эта. Чашка задрожала еще сильнее. Семейство в мертвой тишине ожидало звона фарфора, разбивающегося о паркетный пол.
Но они его не услышали; всего лишь несколько светло-коричневых капель упали на лодыжки виконта, ибо в самый последний момент он проворно протянул руку и спас чашку от неминуемой гибели.
— Спасибо, Марианна, — тихо сказал он.
Опустив глаза, девушка присела, и ее щеки с рассыпанными по ним веснушками покраснели.
Наконец чаепитие окончилось, и она направилась обратно в кухню. Она была спасена, но катастрофу едва удалось предотвратить. Теперь не придется убирать осколки фарфора и, самое главное, не надо бояться наказания. Графиня Амели всего лишь сердито посмотрела на нее. Взгляд — это не так уж страшно. Чего следовало опасаться, так это нахмуренных бровей графини, делавших ее похожей на Горгону и означавших, что провинившегося отхлещут по щекам.
Ее не станут бить и не уволят. Сегодня не уволят ни одного из слуг, сегодня слишком много работы. «Вот и хорошо, — сказала она себе, — в таком случае надо радоваться любой работе. Потому что это главное, разве не так?» Ее работа, ее жалованье, конечно, более важны, чем-то, что виконт явно забыл их первую встречу.
Да, так и должно было быть. Он для нее совершенно ничего не значит.
Хотя ей было больно сознавать, что она-то узнала его сразу, как только вошла в комнату. Разворот широких плеч, блеск темных глаз. Она узнала его в первую же минуту. Ничего удивительного, что у нее перехватило дыхание и чашка задрожала в ее руках.
Если она и дальше будет воспринимать его так… так, всем своим телом, то остается опасность, что все будет падать из ее рук, например, этот проклятый поднос со всем содержимым. Девушка торопливо вошла в кухню, поставила на стол тонкие фарфоровые чашки и спрятала густые локоны под чепчик, чтобы не запачкать их сажей и жиром.
«Будь честной, — подумала она. — Признай всю правду и покончи с этим». Она поморщилась: самое страшное и унизительное заключалось в том, что после декабря не проходило ни одного дня, когда бы она не думала о нем.
«Спасибо, Марианна». — «И вам спасибо, месье виконт. Даже если вы не помните, что мое имя Мари-Лор, а не Марианна».
Она приколола грязный передник поверх платья. Аристократ никогда не помнит настоящего имени служанки.
В судомойне Мари-Лор ждала работа. Предстояло вымыть горы посуды и горшков, очистить и порезать целый бушель лука. Есть на что отвлечься от беспокойных мыслей. Девушка взяла большой нож и срезала верхушку луковицы. Как и следовало ожидать, ее глаза наполнились слезами. «Ну вот, конечно, — упрекнула она себя, — взяла такую крепкую луковицу!»
Готовились к банкету. В столовой с множеством зеркал на стенах установили канделябр из богемского хрусталя. Завтра вечером при его свете тридцать гостей будут праздновать приезд виконта.
Он вместе со своей матерью герцогиней приехал только сегодня утром. Никто из целой армии слуг замка не знал, чем вызвано это неожиданное воссоединение семьи.
— Болезнь герцога могла принять плохой оборот, — рассуждал утром за завтраком камердинер герцога Жак. — У докторов, когда они были здесь последний раз, был очень мрачный вид.
— Может, они продают что-нибудь из своего имущества? — предположил кто-то. — Это обычно заставляет семейство вылезти из своих нор, чтобы не остаться без доли. Или, может быть, пора подыскать жену виконту месье Жозефу?
Все согласились, что только очень важная причина могла заставить герцогиню покинуть монастырь, за последние несколько лет ставший ее домом.
— Конечно, герцог всегда был скверным мужем, даже когда еще был в своем уме. — Николя, главный управляющий замка, блеснул знанием семейной истории. — На людях смеялся над герцогиней, называя ее поленом в постели. Список его любовниц длиннее моей руки, а от горничных и деревенских девушек его вообще нельзя было оттащить. Именно поэтому теперь, когда старик слишком одряхлел и лишился права голоса, его невестка старалась не нанимать хорошеньких служанок.
Но даже Николя не было известно, где находился месье Жозеф последние несколько лет. Ходили слухи о дуэлях, тюрьме, ссылке, даже пребывании в Америке.
Америка? Мари-Лор всем сердцем была на стороне недавней революции, произошедшей в английских колониях. «Как чудесно, — думала она, — если месье Жозеф присоединился к маркизу Лафайету в борьбе за независимость Америки. Как достойно! И совершенно невероятно, как только член этой гнусной избалованной семьи мог совершить такой поступок».
Собравшиеся на кухне были бы рады просплетничать все утро, но Николя отправил всех работать. И Мари-Лор узнала о младшем сыне герцога только то, что он был любимцем отца и не появлялся в замке уже более десяти лет.
«Но я знаю то, что неизвестно Николя, — думала девушка, откладывая в сторону последнюю луковицу и подходя к плите, чтобы снять пену с телячьего бульона. — Я знаю, что он делал прошлой зимой. Он тайно доставлял во Францию запрещенные книги. И обманывал книготорговцев. По крайней мере он обманул меня и папа».
Конечно, прошлой зимой она не знала, кто он на самом деле. Но подозревала, что он был не тем, кем хотел казаться. И это в нем ей нравилось.
Поднимавшийся от кипящего бульона пар заслонил от нее кухонную суету. Мари-Лор очутилась в бедной любимой комнате, где повсюду были книги.
Дома…
Ее дом находился в приморском городке Монпелье к западу от Роны. Она слышала завывание ветра за окном и выкрики мальчишек — продавцов газет, кричавших на улице о последнем скандале. Их крики походили на крик чаек.
«Читайте и содрогайтесь! Читайте об этом и рыдайте!»
«Ужасно! Невероятно!»
«Барон Рок убит за завтраком, кровь в крем-брюле, убийца все еще на свободе!»
Она помнила, что в тот день в Монпелье она подумала, что не будет оплакивать этого барона, грубого, чванливого человека, которого лакеи всегда носили в разукрашенном паланкине. Она ненавидела его плотоядные взгляды, которые он бросал на вырез ее платья, когда посещал книжную лавку. Барон протискивался между ней и книжными полками, и приходилось касаться его, чтобы пройти. Но вместе с тем она расстроилась, что потеряла покупателя. Последнее время их было довольно мало, и в тот день этот злобный ветер — мистраль, как его называли, — казалось, разогнал всех покупателей книжной лавки Берне.
Она заставила отца остаться наверху в постели, у него были слабое сердце и больные легкие, и он кашлял. Даже при отсутствии покупателей ей хватало работы: она влезала и слезала с переносной лесенки, переставляя книги на переполненных полках. Она сортировала их, складывала в стопки даже на свободной кровати, стоявшей в кухне.
«Будет буря», — думала она. Ибо, когда стемнело, она зажгла еще одну свечу, но резкий ветер задул ее, и лавка погрузилась в темноту.
Но это была не буря — высокая фигура, распахнув дверь, встала на пороге, закрывая своими широкими плечами сумрачное небо.
— Берне? — требовательно спросил незнакомец, пока девушка пыталась зажечь погасшую свечу. Голос звучал резко и хрипло. — У меня дело к Берне!
Странно, что она не испугалась. В колеблющемся свете свечи он выглядел грязным и страшным, в рваном плаще, с засаленной банданой, придерживавшей повязку на одном глазу. Над провалившимися небритыми щеками и высокими скулами лихорадочно блестел второй глаз. Но возможно, она была слишком довольна этой картиной, чтобы испугаться: он вынул из-под плаща тяжелый тюк, и она увидела, что в нем были книги.
Новые книги! Должно быть, так чувствуют себя виноделы, когда пробуют первое божоле нового урожая.
Судя по виду пришельца, он принес книги, контрабандой доставленные из Швейцарии. Французские цензоры запретили почти все произведения, в которых содержался хотя бы намек на непочтительное отношение к существующему порядку — от философии до непристойных анекдотов о придворной жизни Версаля. Любой книготорговец, желавший идти в ногу со временем и его новыми идеями, вынужден был зависеть от незаконных поставок иностранных издателей.
Как жаль, что здесь нет папа: распаковывая книги, он бы насладился запахом свежей краски и кожаных переплетов.
— Но ему нужно поспать, — сказала она контрабандисту, — и я распишусь за них сама, месье.
— А я должен довериться умению девицы считать. — Он презрительно усмехнулся, и все пять футов и почти полдюйма ее существа напряглись для достойного ответа.
— Должны. — Мари-Лор коротко кивнула, задернула занавески и заперла дверь. Торговля контрабандными книгами была незаконна, даже если этим занимались все. Ей следовало быть осторожной. «Если б только он не был таким высоким, — думала она. — Если бы этот единственный глаз не был таким черным и сверкающим. Он действительно насмехается, или это такая у него улыбка?
— И девице, — добавил он (может быть, это все-таки была улыбка), — с испачканными чернилами пальцами.
Она не знала, смеяться ли ей, или сердиться, или краснеть, когда этот полуголодный оборванец брезгливо наморщил нос (неплохой нос, надо признаться), глядя на несмываемые пятна чернил от частых записей, которые она делала в расчетных книгах и дневнике. Не найдя подходящего ответа, девушка пожала плечами:
— Но, месье, конечно, вам известно, что «самое увлекательное открытие — это обнаружить в женщине соблазнительные несовершенства».
От изумления он открыл рот, а она удивилась, что заставило ее это сказать. Изящная фраза была из ее любимого романа «Воспитание вольнодумца», псевдоним автора — месье X. Но этот человек, самое большее, читал лишь названия книг, которые перевозил.
Она всегда считала неприличным, когда люди хвастались своей начитанностью, но сейчас сделала то же самое. Он вывел ее из равновесия неожиданностью своего появления и своим присутствием. Казалось, в маленькой, тесно заставленной комнате для двоих людей не хватало кислорода.
Она перевела дыхание.
— Пожалуйста, садитесь сюда, месье.
Мари-Лор подтащила отцовское кресло к столу. Может быть, он будет меньше подавлять ее, если ей не придется смотреть на него снизу вверх.
Девушка села на табурет, освободила место для новых книг и обмакнула перо в чернильницу, а он вытащил из мешка несколько томов. Кресло закачалось — папа обычно подпирал сломанную ножку томом английских пьес. Но Мари-Лор сгорала от нетерпения, ей было не до таких мелочей.
Она начала быстро проверять названия вынутых им книг, новых и заказанных повторно, среди которых был и роман месье X. Она обрадовалась, увидев мраморные листы под обложкой одного нового издания, и, не удержавшись, погладила кремовые страницы другого. «Какие у него ловкие, изящные руки», — рассеянно подумала она.
В его мешке должно было быть больше экземпляров «Историй мадам Дюбарри».
— Всего два? — нахмурилась она. — Но мы хотели получить шесть. О книге узнали, и мы приняли уже четыре заказа.
Он пожал плечами.
— Это все, мадемуазель, — заявил он, откинулся назад, закашлялся, потянулся и почесал шею. Мари-Лор только теперь вспомнила о вшах, поселившихся в рваной обивке кресла.
— Как, это все? Этого не может быть. А «Исповедь» месье Руссо?
Клиенты требовали ее уже не один месяц.
Контрабандист сгорбился в кресле, кутаясь в плащ, из-под которого торчали его острые колени в грубых штанах. Носок левого башмака был привязан к подошве куском тряпки.
— Печатники не успевают, — проворчал он. — Сожалею. Мари-Лор не поверила. Она ощутила тошнотворную, как исходящий из желудка горький привкус, уверенность.
— Мы, конечно, последние, к кому вы заходили? — тихо спросила она.
— Конечно, нет! — отрезал он. — В Ним ездит другой человек.
— Не притворяйтесь глупым, — ответила она на этот раз более громко и с преувеличенно снисходительным терпением. — Я хочу сказать, что вы пришли в лавку моего отца после того, как обошли всех книготорговцев Монпелье. И ставлю десять ливров, — продолжала она, — что месье Риго получил все, что заказывал. Возможно, даже немного больше.
По виноватому выражению его лица она поняла, что уличила его.
Риго. Мари-Лор словно слышала его вкрадчивый, льстивый голос: «Поверьте мне, мой мальчик, Берне не интересует Руссо. Он, знаете ли, оригинал, немного разборчив». Вероятно, Риго к тому же сунул ему несколько лишних су.
Контрабандист неуверенно поднялся с кресла. Он поморщился; и она обрадовалась. Мари-Лор надеялась, что как смогла смутила и пристыдила его.
— Вы всегда можете пожаловаться, — пробормотал он, — управляющим в Швейцарии.
— Мы так и сделаем, — мрачно ответила девушка. Типографское общество Невшателя следило за поставками нелегальной литературы так же тщательно, как и легальной.
И все должно было на этом закончиться. Она должна расписаться в получении и отпустить его.
Вместо этого Мари-Лор услышала собственный голос:
— Мы будем им жаловаться, но сейчас я предъявляю жалобу вам.
Хуже и хуже. Как будто его присутствие каким-то образом высветило ее тревоги и раздражение, которые она обычно подавляла.
— Вы видите, не можете не видеть того, что видно любому идиоту! Что мы бедны, что у моего отца больное сердце, что мы живем в постоянном страхе потерять клиентов, что их переманит этот хищник Риго! — Она, казалось, не могла остановиться, — И что мне ужасно хочется почитать Руссо, и теперь кто знает, когда я сумею это сделать!
Она посмотрела ему прямо в лицо, по крайней мере, на ту часть, которую не скрывали повязка на глазу, бандана и воротник плаща, поднятый выше подбородка. Он тоже смотрел на нее здоровым глазом. И выражение его менялось с невообразимой быстротой — вина, гнев, насмешка. На какое-то мгновение оно стало явно похотливым, затем изменился в лице, как будто участник карнавала снял веселую маску, под которой оказывалось лицо страдальца.
Она застыла в недоумении, а его глаз закатился, и он свалился в глубоком обмороке, опрокинувшись через кресло и с грохотом рассыпав по полу книги…
— Горох, Мари-Лор!
Девушка заморгала. Как долго простояла она, углубившись в свои мысли?
— Тебе надо побыстрее вылущить его. — Робер, ее товарищ по судомойне, тронул ее за плечо.
Конечно! Семейство герцога должно есть и сегодня, а не только на завтрашнем банкете. Робер поворачивал в очаге ряды шампуров с утками.
Как только ее пальцы принялись лущить горох, она без труда вернулась к воспоминаниям о том зимнем дне в Монпелье…
«Не умер ли он?» — подумала она. Нельзя сказать, что она испугалась за него. Но вдруг явится полиция, расследующая убийство барона? Она вздрогнула, представив, как полицейский находит в их лавке мертвого контрабандиста.
Веко на здоровом глазу дрогнуло: нет, не умер, слава Богу. Мари-Лор наклонилась. Кровь сочилась сквозь его грязный плащ и пачкала ее передник. Она откинула материю. Штанина на ноге намокла. «Он истекал кровью, — подумала она, чувствуя себя виноватой, — а я в это время кричала на него».
У входной двери послышались какие-то звуки, неужели она забыла запереть ее? Нет, это всего лишь Жиль. Она обрадовалась, услышав, как брат поворачивает ключ в замке.
До окончания медицинской школы Жилю оставался еще год, но он всегда был доктором по натуре — уверенным, наблюдательным, готовым распоряжаться и умеющим заставить любого мгновенно исполнять его поручения.
— Ради Бога, Мари-Лор, зажги лампу. — Властный братец отогнал ее от лежавшего и занял ее место. — У нас есть чистые тряпки? Вода греется? Принеси свою корзинку для рукоделия. И оставшийся бренди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33