Князь снял кольчугу, в которой ходил на историческую встречу, изнывая от средиземноморского солнца, сиявшего в безоблачном небе.
– Этот Дракула – мясник, а не воин. Я не верил слухам о нем, но сейчас поверю наихудшему рассказу о его жестокости. Он делает вид, будто презирает меня за лондонские события, хотя понятия не имеет об острове, отрезанном от союзных армий бурным морем. Он укоряет меня из-за жалкого мальтийского алхимика, нормандца по рождению, и за то, что я держал при дворе его отца-механика. В его стране нет изменников, он всех насадил на деревянные колья и удивляется, почему другие не последовали этому примеру! Будто бы я не казнил предателей!
– Мир хорошо знает, как ты обращаешься с изменниками, мой лорд, – промурлыкал Блондель. – Даже коварные англичане празднуют твое счастливое избавление от убийцы, сжигая чучело Гая Фокса ежегодно пятого ноября.
– Кажется, они больше не будут следовать этому обычаю, – ответил князь. – А жаль.
– Мы восстановим его, – сказал менестрель. – Мы установим другие дни для празднования поражения твоих врагов. Обычные люди будут сжигать чучела Кордери и хлыща Дигби, называющего себя лордом – хранителем английской расы. Они попадут в ад, в день их смерти мы будем устраивать карнавалы. Так, мой лорд, народ возрадуется нашей справедливости и будет благодарить Создателя за наше существование. Когда ты с триумфом возвратишься в Лондон и смертная молодежь будет сметена войной, тогда новые вампиры покажут, кто они, эти узурпаторы, бесконечно более испорченные, чем те, которых они вытеснили. Смертные будут встречать твое возвращение пением на улицах. И если не будут петь достаточно громко… Но нет, клянусь, они знают, время покажет, что сделают это не напрасно.
– О да, – горько сказал Ричард, – но сначала мы должны погрузиться на эти проклятые галеры, довериться капитанам, пройти рядом с пиратами, затем проложить путь по проклятому острову – сражаясь не с магометанами, но с вампирами, которые боятся ран или боли не больше нас. Это будет, мой друг, схватка пожестче, чем предыдущие.
Блондель де Несле был слишком осторожен, чтобы спросить о причине страха хозяина. Впрочем, он знал и сам. Ричард боялся, и очень. Давно прошли времена молодости, когда он заслужил славу своей смелостью и отвагой. Он был бесстрашен в битве и отлично разбирался в военном искусстве. Его обращение в бессмертие придало ему такой вкус к сражениям, что он прославился жестокостью и стал любимцем Чарльза, но с течением времени на святой земле Ричард почувствовал, насколько хрупко его бессмертие. Две тяжелые раны заставили понять: его могут убить, и жить вечно он сможет, только остерегаясь гибели.
После возвращения из Иерусалима Ричард совершенно изменился и больше не хотел сражаться по-настоящему. Это стало очевидным по дороге домой, когда князь стал жертвой обычного для вампиров страха перед морем. Немногие вампиры выдерживали долгое плавание, но у Ричарда была просто паническая боязнь, превращавшая будущую кампанию в настоящее бедствие.
Ричард все еще был сильным в битве, и в турнирах, которые любил, не было равных ему. С копьем наперевес, зная, что никто не намеревается убить его, он бросался в схватку как воплощение легендарного Ланселота. Но в глубине души был, как многие вампиры, трусом. Преимущества, которыми бытие вампира наделяло тело, еще больше побуждали хранить ценный дар жизни.
По мнению Блонделя, Влад Цепеш вполне мог презирать нормандского князя, так как люди говорили правду, утверждая, что Дракула в полной мере сохранил свою храбрость. Блондель никогда не видел свирепого валашца, но знал, как доверяют образу воеводы, созданному Бихеймом. Рассказы о битвах Дракулы были такими же приукрашенными, как о Ричарде, поэтому Блонделя не впечатляли леденящие кровь истории о казнях, устраиваемых Дракулой после побед. А для того, чтобы посадить на кол тысячи побежденных, среди которых было много женщин и детей, не требовалась храбрость, такая кровожадность, напротив, говорила о страхе.
Однако Блондель не презирал своего господина. Он слишком хорошо понимал, каким Ричард видит мир. Будучи вампиром, он знал, какой он трус, хотя не признал бы этого никогда. В своих песнях и рассказах Блондель постоянно намекал, что он почти такой же герой, как и его хозяин.
К ним присоединился астролог Ричарда Саймон Мелкарт с рассказами об ужасном состоянии Неаполя – темнице с лихорадкой, которую могут терпеть только неотесанные итальянцы. Мелкарт посмотрел по звездам, советуя хозяину немедленно возвратиться в Кальяри. Увы, это не входило в планы валашского воеводы. Корабль Ричарда должен отправиться с частью армады из Неаполитанского залива навстречу судам, стоящим у Палермо, чтобы затем плыть вместе к Мальте.
– Скажи, – сказал князь Мелкарту скорее угрожающим, чем вопрошающим тоном, – какой исход сражения ты вычислил?
– Победа! – заявил астролог, садясь напротив князя. – Несомненно, нас ждет большая победа!
Князь поискал взглядом воду, но на столе ее не было. Как сказал Мелкарт, Неаполь был охвачен эпидемией лихорадки, и врачи не советовали пить сырую воду. Ричард потребовал эля, и Блондель услышал, как слуга заспешил по лестнице, испуганный нетерпеливым тоном хозяина.
Блондель презрительно скривил губы, глядя на двух сидящих за столом мужчин. Астролог был слишком самоуверен, хотя другие обычно осторожничали в предсказаниях, боясь ошибиться. Ричард не относился к правителям, убивающим посланца за плохие вести, но и не был слишком щедрым к приносящим хорошие новости и ошибающимся при этом. Этот астролог был новичком при дворе, его предшественник впал в немилость, не сумев предсказать переворот, изгнавший вампиров из Большой Нормандии.
Это упущение не ослабило веры князя в чтение по звездам, напротив, оно еще больше заставило его сокрушаться о потере Джона Ди, обладавшего, как думал Ричард, всеми тайными знаниями, которыми тот не поделился с князем только из-за своих предательских симпатий к восставшим. Ричард, как большинство князей-вампиров в империи Чарльза, ощущал ненавистную тягу к предсказаниям будущего, и с удовольствием констатировал успехи своих провидцев, а не их неудачи. Он был очарован странными опытами Эрла Нортумберлендского, своего бывшего пленника, в башне Мартина. На Блонделя же большее впечатление производили механические чудеса Саймона Стертвента и старшего Кордери.
– А как мои шансы? – проворчал князь.
– Верные, – заверил Мелкарт. – Ты отличишься в битве, как всегда. Хорошая звезда наблюдает за твоим мечом, Марс в созвездии Стрельца обещает удачу твоим лучникам. Стрелы решат исход битвы, говорю я, и слава достанется тебе, так как у валашского князя только мушкеты и пушки.
– Трагедия в том, – пробормотал Блондель, – что среди знаков Зодиака нет мушкетера, который предоставил бы помощь неба артиллерии Дракулы. Нам могут понадобиться эти пушки против вампиров ордена Святого Иоанна, и никакое созвездие не может благословить их цель!
Мелкарт удостоил менестреля грозным взглядом, но проигнорировал его слова.
– Я составил гороскоп этой крысы, Кордери, он точен, поскольку мы знаем час и место его рождения. Этот гороскоп темен. Тень смерти витает над этим человеком, на земле и в аду для него разожжен огонь.
– О да, – сказал Блондель. – Несомненно, папа это заметил, приказав, чтобы Кордери доставили в римскую инквизицию, хотя папа римский – святой человек, а не черный маг.
– В моем искусстве нет ничего черного, – холодно парировал Мелкарт. – Бог сотворил звезды, как сотворил Землю, и во всех его творениях есть смысл, который мы можем распознать.
– Ты уверен, что у тебя умений больше, чем у Ноэла Кордери, Мелкарт? Все же именно он постиг магию превращения в вампира, хотя, без сомнения, звезды показывали, что эликсир не избавит его самого от смерти.
– Его магия не та, что дал нам Бог, – ответил Мелкарт, – она черная по звездам, иначе Кордери бы узнал, что продает свою душу за дрянной эликсир и дьявол рано или поздно потребует с него долг.
– Тогда в намерении папы с помощью инквизиции сломить дух алхимика и спасти душу кроется милосердие, – тихо произнес Блондель. Он не сказал больше ничего, догадки о том, какая из двух магий для превращения в вампира больше противоречит природе, были не для него. И как мог он жаловаться, если был обязан своим бессмертием похотливой благосклонности Ричарда? Блондель не скромничал, но знал, что своим высоким положением обязан не поэтическому дару. Понимал, как легко его можно заменить таким творцом, как Шекспир, если бы драматург льстиво писал о вампирах-аристократах, вдобавок к своим мрачным и кровавым трагедиям о простых смертных.
– Да, милосердие… – заметил не совсем искренне Мелкарт.
– Сейчас не время ссориться, – строго прервал его Ричард. – У нас будет время увидеть, есть ли у Мелкарта умение, которое выказывал его предшественник. Оставь его, Блондель.
– Ссориться, сэр? – спросил Блондель, стараясь выглядеть беззаботно. – Я не стану ссориться с добрым Саймоном или с милостью звезд. Я только хотел бы, чтобы Эдмунд Кордери избавил нас от забот. Если бы он посоветовался со своим другом-колдуном о будущем сына, да и о своем тоже, добрый Гарри Перси предсказал бы их трагическую смерть и отговорил от измены. Если бы у нас был тогда Мелкарт, мой лорд, мы бы задушили Ноэла Кордери в колыбели, схватили проклятого Лангуасса и спасли прекрасных леди Кармиллу и Кристель, которые украшали бы своим присутствием двор еще тысячу лет.
– Успокойся, Блондель, я приказываю, – нетерпеливо сказал князь. – Я приму любую помощь, поэтому придержи свой горячий язык, чтобы не обжечь губы. Бог по-своему решил ход битвы; мы просто стремимся настолько увидеть его намерения, насколько он нам позволит, чтобы мы могли молиться. Я буду молиться за успех наших стрел и вы все тоже, нравится вам или нет!
Блондель поклонился:
– Как желает мой князь.
Ричард всегда молился за удачу своих стрел, потому что связывал свое наследование со знаменитым попаданием в глаз Гарольда, завоевавшим правление в Британии для Вильяма Незаконнорожденного, для Нормандии и Галлии. Нормандцы любили своих лучников, как турниры и льстивых менестрелей. Даже Чарльз считал лук счастливым оружием. Чтобы ни находили астрологи в созвездии Стрельца, рассчитывая гороскопы, все толковалось в пользу правителей, и Мелкарт просто следовал тропой традиции.
Блондель больше бы доверил доброй английской пушке из стертвентской стали, если бы Ричарда не заставили ее бросить при отплытии из Лондона. Он был вынужден прибыть сюда, нуждаясь в василисках и пулевринах. Простые лучники армии Ричарда были ему трогательно преданы, отправились с ним в изгнание, но Блондель понимал – не они сливки британских воинов. Их военный престиж был так тесно связан с покровительством короля, что жизнь в Новой Англии была бы для них всех крутым падением. Если бы кто-нибудь искал предзнаменования, о судьбе Большой Нормандии говорило бы то, что во время короткой гражданской войны английские артиллеристы встали на сторону Кенелма Дигби.
– И не забудем, – добавил Ричард без особого энтузиазма, – помолиться за наших союзников-валашцев, чтобы пули их мушкетов летели в цель.
– Аминь, – сказали Саймон Мелкарт и менестрель, прежде чем князь попросил оставить его наедине со своими мыслями и своим Богом.
Эти мысли были такими горькими, что Ричард не мог оставаться с ними долго. Хотя его прогневил Влад Дракула, было много других, на которых он мог излить ярость. Ричард считал, что соратники предали его идеалы. Потеря Большой Нормандии ранила князя больше, чем представляли себе его насмешливые враги и друзья. Он глубоко верил в божественное право князей-вампиров, в Бога, обустроившего мир в пользу его рода, в миссию просвещать и украшать мир.
«Где же, – думал Ричард, – расплата за наши страдания? Что теперь случится со славным миром, в который мы стремились превратить Галлию? Он уходит во мрак, и бессмертием, нашей привилегией, наделяются самые низкие и подлые. Где надежда, на земле или на небесах? К чему стрелы-против таких врагов, как эти?»
Князь поднял небольшую отпечатанную брошюру, лежавшую на столе. Без переплета и на плохой бумаге, она выглядела жалко, не казалась колдовской книгой зла, но уже пролила зло на мир. В ней описывалось составление эликсира из семени вампиров и человеческой крови, его введение в тело для превращения обычных людей в вампиров. Этот способ был проще и не такой торжественный, как тот, который применял род Аттилы для поощрения своих любимых и самых верных слуг.
Для Ричарда брошюра была нечистой и отдавала большим пороком, чем грегорианская ересь, называвшая вампиров дьявольским отродьем. Его благородство, думал Ричард, обеспечено тем, что собственный вампиризм и вампиризм обращенных основан на любви и страсти, а не на холодном расчете таких людей, как Ноэл Кордери.
Досаду и горечь можно было устранить только одним способом. Он пошел в спальню – самую роскошную часть виллы, которую ему предоставили в Неаполе. Там позвал самого молодого из слуг, русого, с голубыми средиземноморскими глазами, который однажды станет красивым рыцарем-вампиром.
Ричард, изгнанный правитель Большой Нормандии по прозвищу Львиное Сердце, взял серебряный кинжал, лежавший рядом с кроватью, поднял его на уровень глаз, отразившихся в блестящем лезвии. Глаза его обращали на себя внимание медным цветом, в отличие от типичных для вампиров карих глаз.
«Огненные глаза, – сказал он про себя. – Смелые глаза. Глаза героя, человека, рожденного править».
Князь мягко облизал губы, предвкушая сладкий вкус теплой крови.
3
Ноэл Кордери сидел на треногом табурете, наблюдая за котлом, кипевшим на огне.
Он находился в комнате без окон, со скамьями вдоль стен, уставленными кувшинами, перегонными кубами, лампами, подсвечниками, зажимами и напильниками.
Это была типичная каморка алхимика, если не учитывать вещей, не характерных для таких мест: клеток с шумными собаками и большими коричневыми крысами, грызущими проволочную сетку; швабр и аммиака для уборки; микроскопа на столе. Но было и другое, что случайный наблюдатель мог принять за свидетельство занятий еще более мрачными делами: трупы для вскрытия, удаленные хирургами конечности, бутыли, склянки, кувшины, кубки, тыквенные бутыли, бурдюки, заполненные кровью. Кордери стал самым серьезным исследователем крови во всем мире и мог сказать, что знает о ее тайнах больше, чем любой живой человек… но не достаточно.
Далеко не достаточно.
Он пытался заглянуть в глубину человеческой природы, найти и понять оживляющую душу, но когда подвел итог своим открытиям, смог только отнести себя к неудачникам. Он нашел эликсир жизни, но не знал, как эликсир действует и почему иногда не действует.
Хотя комната была холодной кельей, летняя жара и огонь в камине прогнали прохладу, окутали теплом усталого Ноэла, погрузили в близкое к трансу состояние, когда воспоминания слились в один поток обрывков, клочков забытых снов.
Наблюдая за котлом, вспомнил кухню монастыря в Кардигане, где зарабатывал себе на пропитание. Вспомнил вкус пудинга, подобных которому больше не пробовал, кастрюли, в которых тот доводился до совершенства.
Он вспомнил другую кастрюлю, которую видел маленьким ребенком в лондонском Тауэре. Вокруг колдовского сосуда кудахтали и пели три колдуньи, посылая смертного отпрыска на гибель. Теперь он мог вспомнить о юности очень немногое. Это было беззаботное время, покрытое слоем боли, оставившей в душе более сильные впечатления. Но некоторые контуры былого все же теснились у порога сознания, он нахмурился, вспоминая их.
«Два, два, – говорили колдуньи, – труд и беда».
Куплет было нетрудно дополнить: «Огонь горит, кипит вода». Эти слова он мог сказать о своем котле содержавшем более жуткую смесь, чем та, у которой сидели жалкие ведьмы. Но его котел не кипел, а только нагревался, чтобы сохранить содержимое. Он не помнил рецепта, заставлявшего людей говорить с отвращением о вредности ведьм, но прочел все лучшие книги с рецептами и магическими наставлениями. Он знал «Компендиум Малерикарум» Гуаццо, так называемую «Клавикула Соломонис», «Аре Мачка» Рамона Лалла, книгу о черной магии, ошибочно приписываемую Корнелию Агриппе, работы Марчелло Фичино и бесчисленное множество других книг об оккультном искусстве. Достаточно хорошо знал ингредиенты, используемые ведьмами и колдунами в своих зельях. Перепробовал все, но напрасно.
«У меня более сильные смеси, чем те, о которых я читал, – думал он, – я готовлю растворы, чтобы дать долгую жизнь смертным людям, и яды, чтобы отобрать ее».
Этот драматург, служа вампирам-правителям, писал драмы о недавней истории, – их Ноэл не видел, чтобы польстить вампирам, но сохранял свое искусство, чтобы писать трагедии о более отдаленных временах, подробно повествующие об опасностях бренности, откровенно обращался к толпам обычных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47