Он погрузил пальцы в кровавый раствор, стряхнул их над раной и втер жидкость в порез, тяжело дыша, но не колеблясь. Затем своим кинжалом сделал надрез на груди и втер жидкость туда.
Прикосновения были болезненны, но ему хотелось втереть побольше жидкости в тело.
– Ну, Кордери, – сказал он. – Примешь дозу вместе со мной?
Ноэл еще не был готов, мысли разбегались, сердце учащенно билось. Собравшись с силами, протянул чашку Квинтусу. Монах окунул в смесь кончики пальцев и – мягче, чем Лангуасс, – провел ими по руке вдоль пореза вверх и вниз.
К своему стыду, Ноэл почувствовал тошноту, хотя вспомнил, что во время ритуала в Илетигу не он, а Квинтус, прятал глаза.
Он положил пальцы на край чашки, собираясь собрать остаток, но внезапная мысль остановила его.
– Лейла, – прошептал он.
– Ну и что? – быстро спросил Лангуасс, хмуро и жестко.
– Она должна быть здесь!
Лангуасс промолчал, но окровавленной рукой прижал пальцы Ноэла к чашке, заставляя взять тягучую жидкость. Затем схватил чашку и провел по ней своими пальцами, стремясь собрать последние капли.
Посмотрев на Ноэла, он зло сказал:
– Я принес тебе жизнь, Кордери. Используй ее или будь проклят!
Ноэл колебался еще мгновение, пораженный жестокостью пирата, бросающего любовницу. Потом, уступив, обхватил пальцами порезанную руку, царапая рану, кусая губы от боли.
Когда боль прекратилась и он открыл затуманившиеся от слез глаза, то увидел Лангуасса, облизывающего по одному окровавленные пальцы.
– Я хотел бы запить это сладкой мадерой, – сказал пират. – Мы подняли бы тост за поддержку наших душ и за надежду, что тела останутся невредимыми до конца. Мы теперь братья, и ничто этого не изменит.
Только тогда Ноэл спросил о том, о чем не решался спросить раньше.
– Как, Лангуасс?.. – прошептал он. – Как ты получил семя?
– Какая теперь разница? – спросил пират. – Тебе же было все равно, когда ты сказал, что я могу украсть его? Ты раньше не думал о том, как я собираюсь выполнить задачу? О нет, мой кровный брат… ты тогда не беспокоился и сейчас не должен спрашивать.
Ноэла задел намек. Боль от раны была сильнее, чем он ожидал, к тому же он почувствовал боль в животе.
– У нас мало времени, – сказал Квинтус, вновь принимая руководство, которое давно уступил своему протеже. – Я забинтую ваши руки, а вы мою. Если станем вампирами, раны заживут, если нет – их надо будет прикрыть. Мы должны поскорее уйти отсюда. Ты пойдешь за Лейлой, Лангуасс, после того как я забинтую тебе рану?
– О да, – ответил Лангуасс, ощупывая порез на груди. – Забинтуй хорошо, отец, ночью нам придется идти дольше, чем мы себе представляем. Я захвачу свою крошку и черного тоже, у нас должен быть достаточный источник крови. Я думаю, что Нгадзе придет, хотя его и не предупредили.
– Надеюсь, – сказал Квинтус. – Полагаю, что он тоскует по дому. В любом случае, уверен, он не поднимет тревогу.
К своему стыду, Ноэл опять почувствовал тошноту.
Он только сейчас понял последствия содеянного и то, что об этом следовало думать раньше. Тот факт, что Лангуасс утаил эликсир от своей любовницы, так как мог нуждаться в ней как вампир, поражала Ноэла своей бессердечностью. Он не мог выразить словами свою боль. Кто бы мог подумать, что пират может преследовать свои цели! И смеяться над ним, со своим братством, замешанном на преступлении!
Мысль, что он может сейчас стать хищником и использовать Нтикиму и Нгадзе, как когда-то Гендва, была более болезненной, чем Ноэл мог себе представить. Он изо всех сил старался взять себя в руки, Квинтус бинтовал ему рану, когда пират вышел из комнаты с таким видом, какой, пожалуй не напускал на себя много лет.
– Что я наделал? – спрашивал Ноэл своего лучшего друга. – Что я наделал?
Квинтус ответил не сразу, но сурово взглянул на него, зная: ему не сказали, не доверили, его мнения не спросили. Старик был обижен, его ранило, что Ноэл постыдился или побоялся доверить ему свои мысли.
– Только время все рассудит, – сказал Божий человек. – Возможно, ты избавил нас от опасности. А может быть, наоборот, только приблизил нас к смерти.
12
Когда они спешили по темным коридорам выбраться из города, никто не пытался им помешать. Они нашли дорогу вниз по извивающейся расселине к склонам за Адамаварой. Пришлось быть очень внимательными, ориентируясь по звездам и лунному полумесяцу, но к рассвету все пятеро благополучно спустились вниз.
Четыре осла, приведенных год назад в Адамавару, терпеливо ждали их, привязанные к дереву, Нтикимы не было. На спинах ослов они увидели мешки с пищей и одеялами, в одном были четыре мушкета с порохом и пулями, чему Ноэл обрадовался, но не так сильно, как Лангуасс. Ноэл осмотрел все, удивляясь отсутствию Нтикимы, но нужно было поскорее уходить. Если Кантибх или Аеда обнаружили исчезновение, погоня неминуема.
Каждый из четверых мужчин повел осла, Лейла шла позади. Они начали спуск по крутому склону, на северо-запад, прочь от страны элеми. Ноэл оглянулся на цыганку, посмотрел на суровые серые вершины.
«Прощайте, сады Эдема, – саркастически подумал он, – и вперед, к стране, где каиновы дети сеют смуту».
Он жалел, что уходит из Адамавары, но не мог унять тревогу, думая о трудностях предстоящего пути. Идя под пологом листвы, конца которой не будет много дней, он рассуждал, чувствует ли человек, превращающийся в вампира, изменения внутри себя и что это за чувство. В себе он пока не ощущал никаких изменений, но не знал, значит ли это, что их самодельный эликсир не подействовал.
Группу вел Квинтус, ориентируясь по солнцу. Они смутно представляли себе дорогу, хотя и старались запомнить ее, идя в Адамавару. Они решили идти прямо, пока не выйдут из мрачного леса в земли племени сахра. Если сахра помогут им и окажут прежнее гостеприимство, они найдут пищу, снаряжение и пересекут степи прежде, чем жара превратит бескрайние просторы в огненную западню. Затем, правда, их ожидает встреча с фулбаи. У них было только несколько ружей и ослов, но и это могло привлечь воров.
Они избавились от серебряной смерти, но безжизненный лес с его странными деревьями, гнетущей тишиной обескураживал. Ослы шли медленно. После обеда тоже пришлось идти, ежечасно ненадолго останавливаясь, тень и большая высота делали жару не такой изнурительной.
Только когда солнце стало склоняться к западу, устроили привал. Ноэл устало стягивал сапоги с ног, отвыкших в городе от ходьбы, и обеспокоено оглядывался, не видно ли погони.
Но ничего подозрительного не заметил и вновь занялся ногами. Осматривая ссадины и волдыри, морщился от боли, мечтaя о способности вампиров успокаивать боль.
Лангуасс присел рядом, заметив, что эликсир подвел их.
– Мы должны посмотреть, что получится, – сказал Ноэл. – Хорошо, если все же станем вампирами. В противном случае в Галлии мне прибавится работы. Возможно, придется исследовать массу смесей, чтобы раскрыть тайну.
Лангуасс ушел.
Лейла подошла к Ноэлу, заняв место Лангуасса, который пошел помочь в разжигании костра.
Ноэл не знал, рискованно ли жечь костер, но следов пяти человек и четырех животных в любом случае нельзя не заметить. Если мкумкве вышли в погоню, они уже нашли след.
Он не сомневался в их появлении. Но когда? И где Нтикима?
– Вы забыли меня тогда? – спросила Лейла.
– Забыли? – удивленно спросил он. – Тебя предали!
Она смотрела на него, явно ничего не понимая.
– Разве Лангуасс не рассказал тебе? – шепотом, полным боли, спросил Ноэл. – Прошлой ночью я приготовил эликсир с его помощью, но он не привел тебя испробовать его и…
Вдруг он прочел в глазах цыганки то, что должен был понять с самого начала – не сегодня, а несколькими днями раньше. Теперь он знал, почему Лангуасс поддразнивал его и как глупо он выглядел. Спрашивал себя с горечью, почему ни с чем не догадался, когда увидел принесенный Лангуассом кувшинчик.
– Ты? – прошептал он. – Ты добыла семя?!
– А ты не знал? – спросила она, не очень удивляясь. – Но ведь это ты объяснил Лангуассу, как в Галлии любовники делают вампирш. Я-то думала, ты знаешь, что он послал меня в качестве шлюхи к Кантибху.
Ноэл чуть не засмеялся – он понял, что Лангуасс не привел Лейлу, так как она уже получила свою дозу. И менее сложным способом, чем они. А пират заставил его поверить, что ее сделает жертвой.
– У мужика чертовское чувство юмора, – пробормотал Ноэл, не зная, то ли плакать от восторга, то ли проклинать свою глупость.
– Кантибх был полон похоти, – сказала цыганка с вызовом. – А я сделала, как мне сказали.
– Я тоже, – ответил Ноэл, – хотя моя похоть после того, что я узнал, ни к чему не привела. Возможно, боги тьмы сыграли свою роль и мы им не понравились своей самонадеянностью.
Они помолчали, глядя на заходящее за лес солнце.
Нгадзе позвал их к ужину. Ноэл опять натянул сапоги и встал, протянув ей руку, которую она охотно взяла.
– Я забыла тебя, – прошептала она, поднимаясь и не глядя на него.
– И я тебя, – сказал он, сжимая ее руку.
Ночью они решили дежурить по очереди: сначала Нгадзе, затем Ноэл, Лангуассу и Квинтусу необходим был отдых. Поэтому Ноэл решил бодрствовать всю ночь.
Он потерял чувство времени и немного дремал, но, увидев танцующие в лесу огни, понял – их преследователи не отдыхали и шли за ними даже ночью.
Он снял мушкет с колен и прикладом толкнул Нгадзе.
– Они здесь, – шепнул он, – и нам придется драться.
– Эгунгуны? – испугано спросил тот.
– Какая разница, что у них за маски? Ты – ибо, а Эгунгун принадлежит уруба.
Черный сердито потряс головой:
– Огбоне дали Эгунгуна всем своим народам. Если придет Эгунгун, мы все должны умереть, белые и черные, потому что это их страна, и никто не может справиться со вставшими мертвецами, если они появятся.
– Возьми ружье, – приказал Ноэл, – и разбуди остальных. Мы с ними уже сражались, и Шанго нам помог. Мы должны опять сделать то же самое.
Он попытался соорудить подобие стены из мешков, чтобы залечь и закрепить на ней стволы мушкетов. Но увидев освещенные факелами жуткие маски, засомневался, принесут ли пользу порох и пули. Вокруг было столько Эгунгунов, что пять человек, вооруженные или нет, вряд ли могли выстоять. По мере приближения, размахивая копьями и факелами, они все больше казались Ноэлу могучим воинством, посланным Шигиди.
– Мы же остановили их раньше, – сказал он себе, единственным выстрелом. Но на этот раз одного выстрела вряд ли будет достаточно.
– Верь Шанго, – пробормотал Ноэл. Нгадзе встал на колено рядом с ним, с другой стороны пристроился Квинтус. Позади них Лангуасс сказал:
– Подождите, пока не приблизятся, цельтесь не в маски, а ниже, в незащищенное тело.
Лагерь был разбит на поляне рядом с большой круглой скалой и редкими деревьями на краю. Обойдя скалу, Эгунгуны собрались примерно в сорока ярдах от них, угрожающе подняв факелы и копья. Ноэл посчитал выстроившиеся в длинный ряд маски. Их было тридцать пять.
– Не спешите, – опять прошептал Лангуасс. – Тщательно цельтесь и не промахнитесь, ради Бога.
На вершине скалы появилась еще одна фигура, освещаемая факелами Эгунгунов. Она отличалась от других раскрашенным телом, более яркой маской, на черном фоне которой выделялись белые штрихи, подобные вспышкам молнии. В глазах маски было столько ярости, что даже белые затаили дыхание.
– Не стреляйте, – прошептал вдруг Ноэл. – Ради Бога, тихо!
Ноэл вспомнил – он видел эту фигуру раньше, на ритуале в Илетигу. Она представляла тогда бога, самого сильного в Адамаваре после Олоруна. Этот бог создал Адамавару. Ноэл теперь знал, что имел в виду Нтикима, прося верить Шанго.
Эгунгуны сделали шаг вперед, и тогда позади них прозвучал, усиленный деревянным приспособлением во рту маски, голос, останавливающий их. Эгунгуны замерли, в это мгновение они были не мужчинами мкумкве, а вставшими мертвецами, призывающими живых к ответу: подданными не элеми, но богов. И на холме стоял не Нтикима, а Шанго, бог бурь, повелитель гроз и молний.
Эгунгуны повернулись, фигура над ними стала бить в барабан, усиленный голос издавал песнопение, чьи слоги вздымались и падали, как ветер, воющий в бурю. Эгунгуны низко склонились, встали на колени и слушали приказание.
Ноэл прислушивался к ударам сердца, странные звуки наполняли воздух, слушая их зловещие сочетания, трудно было поверить, что их испускает человек.
Странная песня, не молитва, не заклинание, все продолжалась на языке, который Ноэл не знал и не хотел бы знать.
Квинтус шептал что-то свое на церковной латыни.
Даже Лангуасс перекрестился, Нгадзе дрожал в страхе предрассудка, как раньше, когда увидел богов за работой в мире людей.
Лейла положила руку Ноэлу на плечо, будто ее пальцы устанавливали мост между их душами, чтобы передать мужество нуждающемуся в нем. На холме говорил Шанго, распространяя чары защиты на спасаемых им, спасаемых, несмотря на старейшин Адамавары. Эгунгуны слушали, и слушали внимательно.
Когда все кончилось, Эгунгуны сняли маски и положили их на землю. Факельный свет падал теперь на раскрашенные лица, которые казались не свирепыми, а уродливыми.
Это была группа людей, а не вставших мертвецов, ушедшая в лес под печальное причитание. Они пели, встретив в лесу бога, приказавшего им быть меньше, чем они были, и они никогда не станут прежними.
Когда все ушли, Шанго спустился с «небес» и медленно подошел к костру белых. Сняв яркую и дикую маску, он стал Нтикимой.
– Однажды, – сказал юноша, – меня посвятили Арони, обрекли изучать лесные растения и стать великим волшебником. Теперь я принадлежу Шанго, побрею голову и буду носить ожерелье цвета крови. А когда состарюсь, смогу вернуться в Адамавару и сделаться элеми в Ого-Эйодуне.
Затем он сидел у костра, вздрагивая, пока его кормили.
Следующий день почти ничем не отличался от предыдущего, кроме того, что их стало шестеро. Лямки мешка Ноэла натирали плечи, волдыри на ногах заставляли хромать. Горло было постоянно сухим – приходилось скупо расходовать воду, не зная, когда найдут речку или озеро. Опять шли в полуденный зной, чтобы скорее добраться до дальнего края леса.
По сравнению с тем, как они шли к Адамаваре, на этот раз двигались быстро, несмотря на болезнь Лангуасса и усталость Квинтуса. Когда остановились на ночь, Лейла опять подошла к Ноэлу, сидящему поодаль от палаток. На этот раз она была настроена иначе. Не избегала его взгляда, хотела, чтобы он смотрел на нее, и, хотя она ничего не сказала, он понял, в чем дело.
Днем это не было заметно, но в сумерках, при мерцающем свете костра, ее кожа начинала блестеть. Она всегда была гладкой, но сейчас приобретала такое совершенство и блеск, которые отличали кожу Береники и говорили о том, кем она была.
– Я странно себя чувствую, – сказала Лейла. – Моя ссадина больше не болит, хотя кровь циркулирует по телу как никогда раньше. Ты не?..
– Нет, – ответил Ноэл бесстрастно. – У меня нет такого чувства. – Он посмотрел на свои руки – на ладони, обратную сторону – нашел на них царапины, мозоли. Пальцы ощутили пот, ссадины на лице. Он оставался прежним, со всеми признаками обычного смертного.
Ноэлу хотелось знать, сколько раз она была с Кантибхом и спрятала ли его семя во рту, чтобы принести Лангуассу, один раз или несколько, но он не мог заставить себя говорить об этом. Если бы даже мог надеяться дальше, это не явилось бы ни помощью, ни препятствием. Надежда была бесплодной. Изменение или произойдет, или нет.
– Теперь ты будешь любить меня, – сказала Лейла грудным голосом, – ведь я вампирша, как всегда обещал мне Лангуасс. И ты дашь мне свою кровь, чтобы поддержать меня, да?
Ноэл смотрел на нее, не зная, что сказать или подумать.
– А Лангуасс? – спросил он наконец.
– Ни следа, – сказала она. – Но не думаю, что нравлюсь ему настолько, чтобы он дал мне свою кровь. Я больше не его, и он мне не нужен.
Ее голос был таким благостным, что Ноэл хотел рассмеяться, но не посмел.
– А Квинтус? – Ноэл осмотрелся в поисках монаха и увидел его возящимся с ослами. Он подошел и, чувствуя слабость, взял друга за руку, поворачивая его так, чтобы красноватый свет заходящего солнца, проходя сквозь кружева листьев, попал на его черты. Квинтус, с загорелой, натянутой кожей, всегда казался вырезанным из полированного дерева. Начало изменений было трудно определить, но Ноэл вдруг понял, они наступили.
– Квинтус? – сказал он мягко.
– Я думаю, что да. Я еще не уверен, но должен молиться за мою душу, чтобы она была достойна такого тела. Души многих так недостойны.
– Лангуасс? – спросил Ноэл, но Квинтус пожал плечами:
– Я не знаю, но не думал, когда мы начинали путь, что он сможет пройти так далеко и держаться на ногах. Его мечта исполнится, я надеюсь.
– Но почему? – спросил Ноэл испуганным шепотом. – Трое приняли эликсир. Как одни могут получить способность, а другие нет? Ради Бога, Квинтус, почему со мной не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Прикосновения были болезненны, но ему хотелось втереть побольше жидкости в тело.
– Ну, Кордери, – сказал он. – Примешь дозу вместе со мной?
Ноэл еще не был готов, мысли разбегались, сердце учащенно билось. Собравшись с силами, протянул чашку Квинтусу. Монах окунул в смесь кончики пальцев и – мягче, чем Лангуасс, – провел ими по руке вдоль пореза вверх и вниз.
К своему стыду, Ноэл почувствовал тошноту, хотя вспомнил, что во время ритуала в Илетигу не он, а Квинтус, прятал глаза.
Он положил пальцы на край чашки, собираясь собрать остаток, но внезапная мысль остановила его.
– Лейла, – прошептал он.
– Ну и что? – быстро спросил Лангуасс, хмуро и жестко.
– Она должна быть здесь!
Лангуасс промолчал, но окровавленной рукой прижал пальцы Ноэла к чашке, заставляя взять тягучую жидкость. Затем схватил чашку и провел по ней своими пальцами, стремясь собрать последние капли.
Посмотрев на Ноэла, он зло сказал:
– Я принес тебе жизнь, Кордери. Используй ее или будь проклят!
Ноэл колебался еще мгновение, пораженный жестокостью пирата, бросающего любовницу. Потом, уступив, обхватил пальцами порезанную руку, царапая рану, кусая губы от боли.
Когда боль прекратилась и он открыл затуманившиеся от слез глаза, то увидел Лангуасса, облизывающего по одному окровавленные пальцы.
– Я хотел бы запить это сладкой мадерой, – сказал пират. – Мы подняли бы тост за поддержку наших душ и за надежду, что тела останутся невредимыми до конца. Мы теперь братья, и ничто этого не изменит.
Только тогда Ноэл спросил о том, о чем не решался спросить раньше.
– Как, Лангуасс?.. – прошептал он. – Как ты получил семя?
– Какая теперь разница? – спросил пират. – Тебе же было все равно, когда ты сказал, что я могу украсть его? Ты раньше не думал о том, как я собираюсь выполнить задачу? О нет, мой кровный брат… ты тогда не беспокоился и сейчас не должен спрашивать.
Ноэла задел намек. Боль от раны была сильнее, чем он ожидал, к тому же он почувствовал боль в животе.
– У нас мало времени, – сказал Квинтус, вновь принимая руководство, которое давно уступил своему протеже. – Я забинтую ваши руки, а вы мою. Если станем вампирами, раны заживут, если нет – их надо будет прикрыть. Мы должны поскорее уйти отсюда. Ты пойдешь за Лейлой, Лангуасс, после того как я забинтую тебе рану?
– О да, – ответил Лангуасс, ощупывая порез на груди. – Забинтуй хорошо, отец, ночью нам придется идти дольше, чем мы себе представляем. Я захвачу свою крошку и черного тоже, у нас должен быть достаточный источник крови. Я думаю, что Нгадзе придет, хотя его и не предупредили.
– Надеюсь, – сказал Квинтус. – Полагаю, что он тоскует по дому. В любом случае, уверен, он не поднимет тревогу.
К своему стыду, Ноэл опять почувствовал тошноту.
Он только сейчас понял последствия содеянного и то, что об этом следовало думать раньше. Тот факт, что Лангуасс утаил эликсир от своей любовницы, так как мог нуждаться в ней как вампир, поражала Ноэла своей бессердечностью. Он не мог выразить словами свою боль. Кто бы мог подумать, что пират может преследовать свои цели! И смеяться над ним, со своим братством, замешанном на преступлении!
Мысль, что он может сейчас стать хищником и использовать Нтикиму и Нгадзе, как когда-то Гендва, была более болезненной, чем Ноэл мог себе представить. Он изо всех сил старался взять себя в руки, Квинтус бинтовал ему рану, когда пират вышел из комнаты с таким видом, какой, пожалуй не напускал на себя много лет.
– Что я наделал? – спрашивал Ноэл своего лучшего друга. – Что я наделал?
Квинтус ответил не сразу, но сурово взглянул на него, зная: ему не сказали, не доверили, его мнения не спросили. Старик был обижен, его ранило, что Ноэл постыдился или побоялся доверить ему свои мысли.
– Только время все рассудит, – сказал Божий человек. – Возможно, ты избавил нас от опасности. А может быть, наоборот, только приблизил нас к смерти.
12
Когда они спешили по темным коридорам выбраться из города, никто не пытался им помешать. Они нашли дорогу вниз по извивающейся расселине к склонам за Адамаварой. Пришлось быть очень внимательными, ориентируясь по звездам и лунному полумесяцу, но к рассвету все пятеро благополучно спустились вниз.
Четыре осла, приведенных год назад в Адамавару, терпеливо ждали их, привязанные к дереву, Нтикимы не было. На спинах ослов они увидели мешки с пищей и одеялами, в одном были четыре мушкета с порохом и пулями, чему Ноэл обрадовался, но не так сильно, как Лангуасс. Ноэл осмотрел все, удивляясь отсутствию Нтикимы, но нужно было поскорее уходить. Если Кантибх или Аеда обнаружили исчезновение, погоня неминуема.
Каждый из четверых мужчин повел осла, Лейла шла позади. Они начали спуск по крутому склону, на северо-запад, прочь от страны элеми. Ноэл оглянулся на цыганку, посмотрел на суровые серые вершины.
«Прощайте, сады Эдема, – саркастически подумал он, – и вперед, к стране, где каиновы дети сеют смуту».
Он жалел, что уходит из Адамавары, но не мог унять тревогу, думая о трудностях предстоящего пути. Идя под пологом листвы, конца которой не будет много дней, он рассуждал, чувствует ли человек, превращающийся в вампира, изменения внутри себя и что это за чувство. В себе он пока не ощущал никаких изменений, но не знал, значит ли это, что их самодельный эликсир не подействовал.
Группу вел Квинтус, ориентируясь по солнцу. Они смутно представляли себе дорогу, хотя и старались запомнить ее, идя в Адамавару. Они решили идти прямо, пока не выйдут из мрачного леса в земли племени сахра. Если сахра помогут им и окажут прежнее гостеприимство, они найдут пищу, снаряжение и пересекут степи прежде, чем жара превратит бескрайние просторы в огненную западню. Затем, правда, их ожидает встреча с фулбаи. У них было только несколько ружей и ослов, но и это могло привлечь воров.
Они избавились от серебряной смерти, но безжизненный лес с его странными деревьями, гнетущей тишиной обескураживал. Ослы шли медленно. После обеда тоже пришлось идти, ежечасно ненадолго останавливаясь, тень и большая высота делали жару не такой изнурительной.
Только когда солнце стало склоняться к западу, устроили привал. Ноэл устало стягивал сапоги с ног, отвыкших в городе от ходьбы, и обеспокоено оглядывался, не видно ли погони.
Но ничего подозрительного не заметил и вновь занялся ногами. Осматривая ссадины и волдыри, морщился от боли, мечтaя о способности вампиров успокаивать боль.
Лангуасс присел рядом, заметив, что эликсир подвел их.
– Мы должны посмотреть, что получится, – сказал Ноэл. – Хорошо, если все же станем вампирами. В противном случае в Галлии мне прибавится работы. Возможно, придется исследовать массу смесей, чтобы раскрыть тайну.
Лангуасс ушел.
Лейла подошла к Ноэлу, заняв место Лангуасса, который пошел помочь в разжигании костра.
Ноэл не знал, рискованно ли жечь костер, но следов пяти человек и четырех животных в любом случае нельзя не заметить. Если мкумкве вышли в погоню, они уже нашли след.
Он не сомневался в их появлении. Но когда? И где Нтикима?
– Вы забыли меня тогда? – спросила Лейла.
– Забыли? – удивленно спросил он. – Тебя предали!
Она смотрела на него, явно ничего не понимая.
– Разве Лангуасс не рассказал тебе? – шепотом, полным боли, спросил Ноэл. – Прошлой ночью я приготовил эликсир с его помощью, но он не привел тебя испробовать его и…
Вдруг он прочел в глазах цыганки то, что должен был понять с самого начала – не сегодня, а несколькими днями раньше. Теперь он знал, почему Лангуасс поддразнивал его и как глупо он выглядел. Спрашивал себя с горечью, почему ни с чем не догадался, когда увидел принесенный Лангуассом кувшинчик.
– Ты? – прошептал он. – Ты добыла семя?!
– А ты не знал? – спросила она, не очень удивляясь. – Но ведь это ты объяснил Лангуассу, как в Галлии любовники делают вампирш. Я-то думала, ты знаешь, что он послал меня в качестве шлюхи к Кантибху.
Ноэл чуть не засмеялся – он понял, что Лангуасс не привел Лейлу, так как она уже получила свою дозу. И менее сложным способом, чем они. А пират заставил его поверить, что ее сделает жертвой.
– У мужика чертовское чувство юмора, – пробормотал Ноэл, не зная, то ли плакать от восторга, то ли проклинать свою глупость.
– Кантибх был полон похоти, – сказала цыганка с вызовом. – А я сделала, как мне сказали.
– Я тоже, – ответил Ноэл, – хотя моя похоть после того, что я узнал, ни к чему не привела. Возможно, боги тьмы сыграли свою роль и мы им не понравились своей самонадеянностью.
Они помолчали, глядя на заходящее за лес солнце.
Нгадзе позвал их к ужину. Ноэл опять натянул сапоги и встал, протянув ей руку, которую она охотно взяла.
– Я забыла тебя, – прошептала она, поднимаясь и не глядя на него.
– И я тебя, – сказал он, сжимая ее руку.
Ночью они решили дежурить по очереди: сначала Нгадзе, затем Ноэл, Лангуассу и Квинтусу необходим был отдых. Поэтому Ноэл решил бодрствовать всю ночь.
Он потерял чувство времени и немного дремал, но, увидев танцующие в лесу огни, понял – их преследователи не отдыхали и шли за ними даже ночью.
Он снял мушкет с колен и прикладом толкнул Нгадзе.
– Они здесь, – шепнул он, – и нам придется драться.
– Эгунгуны? – испугано спросил тот.
– Какая разница, что у них за маски? Ты – ибо, а Эгунгун принадлежит уруба.
Черный сердито потряс головой:
– Огбоне дали Эгунгуна всем своим народам. Если придет Эгунгун, мы все должны умереть, белые и черные, потому что это их страна, и никто не может справиться со вставшими мертвецами, если они появятся.
– Возьми ружье, – приказал Ноэл, – и разбуди остальных. Мы с ними уже сражались, и Шанго нам помог. Мы должны опять сделать то же самое.
Он попытался соорудить подобие стены из мешков, чтобы залечь и закрепить на ней стволы мушкетов. Но увидев освещенные факелами жуткие маски, засомневался, принесут ли пользу порох и пули. Вокруг было столько Эгунгунов, что пять человек, вооруженные или нет, вряд ли могли выстоять. По мере приближения, размахивая копьями и факелами, они все больше казались Ноэлу могучим воинством, посланным Шигиди.
– Мы же остановили их раньше, – сказал он себе, единственным выстрелом. Но на этот раз одного выстрела вряд ли будет достаточно.
– Верь Шанго, – пробормотал Ноэл. Нгадзе встал на колено рядом с ним, с другой стороны пристроился Квинтус. Позади них Лангуасс сказал:
– Подождите, пока не приблизятся, цельтесь не в маски, а ниже, в незащищенное тело.
Лагерь был разбит на поляне рядом с большой круглой скалой и редкими деревьями на краю. Обойдя скалу, Эгунгуны собрались примерно в сорока ярдах от них, угрожающе подняв факелы и копья. Ноэл посчитал выстроившиеся в длинный ряд маски. Их было тридцать пять.
– Не спешите, – опять прошептал Лангуасс. – Тщательно цельтесь и не промахнитесь, ради Бога.
На вершине скалы появилась еще одна фигура, освещаемая факелами Эгунгунов. Она отличалась от других раскрашенным телом, более яркой маской, на черном фоне которой выделялись белые штрихи, подобные вспышкам молнии. В глазах маски было столько ярости, что даже белые затаили дыхание.
– Не стреляйте, – прошептал вдруг Ноэл. – Ради Бога, тихо!
Ноэл вспомнил – он видел эту фигуру раньше, на ритуале в Илетигу. Она представляла тогда бога, самого сильного в Адамаваре после Олоруна. Этот бог создал Адамавару. Ноэл теперь знал, что имел в виду Нтикима, прося верить Шанго.
Эгунгуны сделали шаг вперед, и тогда позади них прозвучал, усиленный деревянным приспособлением во рту маски, голос, останавливающий их. Эгунгуны замерли, в это мгновение они были не мужчинами мкумкве, а вставшими мертвецами, призывающими живых к ответу: подданными не элеми, но богов. И на холме стоял не Нтикима, а Шанго, бог бурь, повелитель гроз и молний.
Эгунгуны повернулись, фигура над ними стала бить в барабан, усиленный голос издавал песнопение, чьи слоги вздымались и падали, как ветер, воющий в бурю. Эгунгуны низко склонились, встали на колени и слушали приказание.
Ноэл прислушивался к ударам сердца, странные звуки наполняли воздух, слушая их зловещие сочетания, трудно было поверить, что их испускает человек.
Странная песня, не молитва, не заклинание, все продолжалась на языке, который Ноэл не знал и не хотел бы знать.
Квинтус шептал что-то свое на церковной латыни.
Даже Лангуасс перекрестился, Нгадзе дрожал в страхе предрассудка, как раньше, когда увидел богов за работой в мире людей.
Лейла положила руку Ноэлу на плечо, будто ее пальцы устанавливали мост между их душами, чтобы передать мужество нуждающемуся в нем. На холме говорил Шанго, распространяя чары защиты на спасаемых им, спасаемых, несмотря на старейшин Адамавары. Эгунгуны слушали, и слушали внимательно.
Когда все кончилось, Эгунгуны сняли маски и положили их на землю. Факельный свет падал теперь на раскрашенные лица, которые казались не свирепыми, а уродливыми.
Это была группа людей, а не вставших мертвецов, ушедшая в лес под печальное причитание. Они пели, встретив в лесу бога, приказавшего им быть меньше, чем они были, и они никогда не станут прежними.
Когда все ушли, Шанго спустился с «небес» и медленно подошел к костру белых. Сняв яркую и дикую маску, он стал Нтикимой.
– Однажды, – сказал юноша, – меня посвятили Арони, обрекли изучать лесные растения и стать великим волшебником. Теперь я принадлежу Шанго, побрею голову и буду носить ожерелье цвета крови. А когда состарюсь, смогу вернуться в Адамавару и сделаться элеми в Ого-Эйодуне.
Затем он сидел у костра, вздрагивая, пока его кормили.
Следующий день почти ничем не отличался от предыдущего, кроме того, что их стало шестеро. Лямки мешка Ноэла натирали плечи, волдыри на ногах заставляли хромать. Горло было постоянно сухим – приходилось скупо расходовать воду, не зная, когда найдут речку или озеро. Опять шли в полуденный зной, чтобы скорее добраться до дальнего края леса.
По сравнению с тем, как они шли к Адамаваре, на этот раз двигались быстро, несмотря на болезнь Лангуасса и усталость Квинтуса. Когда остановились на ночь, Лейла опять подошла к Ноэлу, сидящему поодаль от палаток. На этот раз она была настроена иначе. Не избегала его взгляда, хотела, чтобы он смотрел на нее, и, хотя она ничего не сказала, он понял, в чем дело.
Днем это не было заметно, но в сумерках, при мерцающем свете костра, ее кожа начинала блестеть. Она всегда была гладкой, но сейчас приобретала такое совершенство и блеск, которые отличали кожу Береники и говорили о том, кем она была.
– Я странно себя чувствую, – сказала Лейла. – Моя ссадина больше не болит, хотя кровь циркулирует по телу как никогда раньше. Ты не?..
– Нет, – ответил Ноэл бесстрастно. – У меня нет такого чувства. – Он посмотрел на свои руки – на ладони, обратную сторону – нашел на них царапины, мозоли. Пальцы ощутили пот, ссадины на лице. Он оставался прежним, со всеми признаками обычного смертного.
Ноэлу хотелось знать, сколько раз она была с Кантибхом и спрятала ли его семя во рту, чтобы принести Лангуассу, один раз или несколько, но он не мог заставить себя говорить об этом. Если бы даже мог надеяться дальше, это не явилось бы ни помощью, ни препятствием. Надежда была бесплодной. Изменение или произойдет, или нет.
– Теперь ты будешь любить меня, – сказала Лейла грудным голосом, – ведь я вампирша, как всегда обещал мне Лангуасс. И ты дашь мне свою кровь, чтобы поддержать меня, да?
Ноэл смотрел на нее, не зная, что сказать или подумать.
– А Лангуасс? – спросил он наконец.
– Ни следа, – сказала она. – Но не думаю, что нравлюсь ему настолько, чтобы он дал мне свою кровь. Я больше не его, и он мне не нужен.
Ее голос был таким благостным, что Ноэл хотел рассмеяться, но не посмел.
– А Квинтус? – Ноэл осмотрелся в поисках монаха и увидел его возящимся с ослами. Он подошел и, чувствуя слабость, взял друга за руку, поворачивая его так, чтобы красноватый свет заходящего солнца, проходя сквозь кружева листьев, попал на его черты. Квинтус, с загорелой, натянутой кожей, всегда казался вырезанным из полированного дерева. Начало изменений было трудно определить, но Ноэл вдруг понял, они наступили.
– Квинтус? – сказал он мягко.
– Я думаю, что да. Я еще не уверен, но должен молиться за мою душу, чтобы она была достойна такого тела. Души многих так недостойны.
– Лангуасс? – спросил Ноэл, но Квинтус пожал плечами:
– Я не знаю, но не думал, когда мы начинали путь, что он сможет пройти так далеко и держаться на ногах. Его мечта исполнится, я надеюсь.
– Но почему? – спросил Ноэл испуганным шепотом. – Трое приняли эликсир. Как одни могут получить способность, а другие нет? Ради Бога, Квинтус, почему со мной не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47