Люди просто и не представляют себе, сколько мороки доставляют они другим, когда решают покончить с собой.
- Да, представляю себе, - сказал Хамлинг.
- Ведь мы вынуждены рассматривать самоубийства в точности так же, как и настоящие убийства, с канцелярской точки зрения, естественно. Можете себе представить - те же самые формы для заполнения, те же инстанции, те же люди. Это же огромная работа.
- Это понятно, - сказал Хамлинг.
- Так что еще раз огромное спасибо, - сказал Уиллис и направился к двери. - Пошли, Дик.
- Ага, - сказал Дженеро и кивнул. - Большое спасибо, - сказал он в сторону Хамлинг.
- Рад был вам помочь, - сказал Хамлинг. - Если бы ожидал встретить у вас таких порядочных людей, то я ни за что не смылся бы оттуда. Честное слово.
- Да, кстати, еще этот самый последний вопрос, - сказал Уиллис, как бы припомнив что-то такое, что постоянно вылетало у него из памяти. - Мисс Соболев...
Взгляд Хамлинг настороженно метнулся в сторону девушки.
- Мисс Соболев, вы свою блузку сняли до или после того, как Скотт выпрыгнул из окна?
- Я не помню, - сказала девушка.
- Я так понимаю, что это было до прыжка, - сказал Уиллис. - Потому, что после того, как он выпрыгнул, вы сразу же ушли.
- Да, наверное это было до того, - сказала Соня.
- Мисс Соболев.., а зачем вы сняли свою блузку?
- Ну, честно говоря, я.., я не знаю, зачем. Просто... Просто мне почему-то захотелось ее снять, я так думаю. - Я думаю, что она сняла ее потому...
- Погодите, пусть она сама ответит, о'кей? Чтобы мы смогли все расставить по своим местам и уйти со спокойной совестью, о'кей? Так почему вы ее сняли, мисс Соболев?
- Ну, наверное, потому.., наверное, потому, что там в квартире было жарко.
- И поэтому вы сняли свою блузку?
- Да.
- До этого вы ни разу не встречали Скотта, но вы сняли свою блузку... - Так там же было так жарко.
- Он был в состоянии сильного наркотического опьянения и бегал по комнате, выкрикивая всякую чушь, и тут вы решили снять блузку?
- Да.
- М-м-м, - промычал с сомнением Уиллис. - А знаете, что я обо всем этом думаю, мистер Хамлинг?
- Что же? - спросил Хамлинг и глянул на девушку. Дженеро смотрел на них обоих, а потом перевел взгляд на Уиллиса. Он не мог понять, что происходит, но был взволнован до предела.
- Я думаю, что вы покрываете девушку, - сказал Уиллис.
- Да-а? - протянул в полном изумлении Хамлинг.
- Вот именно. Я думаю так: они там трахались на полную катушку, а потом между ними что-то произошло, и тут девушка толкнула Скотта, и тот вылетел в окно. Вот как, мне кажется, развивались события. - Девушка сидела с широко открытым ртом. Уиллис обернулся к ней и покачал головой. Придется нам забрать вас с собой, мисс Соболев.
- Как.., как это понять? - спросила она.
- В участок, - сказал Уиллис. - Мистер Хамлинг, вы нам пока не нужны, но районный прокурор, по всей вероятности, захочет задать вам кое-какие вопросы после того, как мы начнем следствие в отношении мисс Соболев. Поэтому вы, уж пожалуйста, не покидайте города, не поставив нас в известность относительно...
- Эй, погодите-ка минутку, - сказала девушка.
- Вы что, хотите взять с собой пальто? Так я не возражаю, - сказал Уиллис.
- Послушайте, я никого не выталкивала в это проклятое окно! выкрикнула девушка, неожиданно подскочив с места и упершись руками в бедра.
- Скотт был совершенно голый, вы были без блузки, так о чем тут речь?..
- Это вообще была его идея! - выкрикнула Соня, указывая на Хамлинг.
- Спокойно, Соня, - предупредил ее Хамлинг.
- Это была его идея - всем раздеться, а сам он тем временем хотел добраться до этого проклятого...
- До чего? - резко спросил Уиллис.
- До этого проклятого пояса с деньгами! Хамлинг бросился к двери. Дженеро следил за ним, совершенно оцепенев. Уиллис находился прямо на пути Хамлинга, оказавшись между ним и дверью. Хамлинг был на голову выше Уиллиса и сантиметров на тридцать шире в плечах, поэтому Дженеро был уверен, что этот парень просто сметет Уиллиса со своего пути. В какой-то мере, ему даже хотелось этого, потому что ему ужасно хотелось узнать, что будет дальше. Хамлинг рванул к двери с неудержимостью локомотива, и Дженеро казалось, что он не только сметет его коллегу со своего пути, но и вытолкнет его за дверь, протащит по коридору и лестнице, а потом еще будет тащить по улице хоть до самого Китая. Будь он на месте Уиллиса, он бы обязательно отскочил в сторону, потому что человек не может быть не искалечен мчащимся локомотивом. Однако, вместо того чтобы сойти с дороги, Уиллис бросился навстречу Хамлингу, а потом внезапно припал на правое колено. Прием, который применил Уиллис, был молниеносен и сработал великолепно. Поднырнув под Хамлинга, он ухватил его за левое колено и, рванув ногу противника вперед и вверх, разгибаясь, вдобавок резко толкнул правым плечом назад. Результат получился примерно такой, какой получается в американском футболе, когда двое защитников одновременно толкают нападающего в верхнюю часть туловища в одном направлении, а ноги подсекают в другом. Хамлинг вертанул сальто и грохнулся головой об пол.
Дженеро только недоуменно хлопал глазами.
Уиллис сразу оказался над распростертым на полу Хамлингом, держа револьвер в одной руке и наручники - в другой. Он защелкнул наручники на одном запястье Хамлинга, рванул их на себя, заставляя того подняться на ноги, повернул лицом к стене, завел вторую руку за спину и защелкнул на ней второй браслет.
Только теперь Дженеро сообразил, что все это время он не дышал.
Дэнн Джимп был тайным осведомителем, который говорил всем и каждому, что он вор-взломщик. И это можно было как-то оправдать, Владея профессией, которая требует доступа к сплетням подпольного мира, просто необходимо, чтобы люди этого круга считали тебя своим парнем.
Честно говоря, никаким вором Дэнни никогда не был, хотя в свое время и был задержан и даже осужден именно за кражу со взломом в городе Лос-Анджелес, штат Калифорния. Произошло это в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Дела со здоровьем у него уже и тогда обстояли неважно и он отправился на Запад, чтобы избавиться наконец от вечных бронхитов. В баре на Ла-Бреа он встретился с веселым и компанейским собутыльником, а потом этот парень попросил Дэнни подбросить его до дома, где он возьмет денег, чтобы потом продолжить веселую ночь. Они вдвоем поехали к дому нового знакомого Дэнни, расположенному где-то на Ла-Синега. Оба вошли в дом через заднюю дверь. Парень попросил Дэнни подождать на кухне, а сам пошел в комнату и вскоре вернулся оттуда. Он взял с собой несколько сотен долларов наличными, не говоря уже об ожерелье из бриллиантов с рубинами, стоимостью в четыре тысячи семьсот долларов. Но, как выяснилось, не только Дэнни дожидался выхода веселого собутыльника из спальни. Оказывается, поджидали их также сотрудники полиции города Лос-Анджелес. Честно говоря, Дэнни узнал о стоимости ожерелья именно от работников полиции. Всю эту историю Дэнни потом честно изложил судье. При этом он ссылался на том, что в детстве он переболел полиомиелитом, в результате чего стал практически калекой, высказывая вполне обоснованное предположение, что тюрьма отнюдь не будет способствовать улучшению его здоровья. Судья очень любезно выслушал все его доводы и объяснения и, по всей вероятности, учел их, влепив Дэнни и его веселому собутыльнику по пять лет минимальной отсидки и еще пять - в зависимости от поведения. Больше Дэнни так и не пришлось поговорить со своим собутыльником, хотя они сидели в тюрьме в одном и том же корпусе. Парень этот вскоре был убит чернокожим преступником, гомосексуалистом, который нанес ему удар в горло обеденным ножом, специально заточенным для этой цели до остроты бритвы. Черного гомосексуалиста судили за убийство, приговорили к смерти и привели приговор в исполнение. Дэнни отсидел свой срок, предаваясь размышлениям относительно причуд юриспруденции, и вышел, наконец, из тюрьмы, получив единственную квалификацию, которая могла потом пригодиться в его дальнейшей карьере - он стал бывшим заключенным. А если не верить бывшему заключенному, то кому же тогда верить, скажите на милость? Таково, по крайней мере, бытующее в сферах подпольного мира убеждение, благодаря которому Дэнни Джимпу удавалось получать отрывки довольно достоверной информации, которые он с завидным постоянством передавал полиции за определенную мзду. Таким образом он обеспечивал себе прожиточный минимум и считал этот минимум вполне приемлемым.
Этим же днем Карл Капек позвонил Дэнни. Они встретились в Гроувер-Парк без семи пять. День подходил к концу. Они сидели на садовой скамье и глядели на нянек, которые развозили своих питомцев в детских колясках по домам, на ребятишек, заканчивающих свои вечные игры, на маленькую девочку, которая шла по дорожке, волоча за собой скакалку и оглядываясь по сторонам именно так, как это могут делать маленькие девочки, во взгляде которых уже явно просматривается вся женственность мира.
- Значит, Белинда, говоришь? - спросил Дэнни.
- Да. Белинда.
Дэнни шмыгнул носом. Капек отметил про себя, что Дэнни последнее время выглядит постоянно простуженным. А может, он просто стареет.
- И ты не знаешь фамилии этой Белинды, я правильно понял? - спросил Дэнни.
- Именно поэтому я и позвонил тебе, - сказал Капек.
- Она пиковой масти, говоришь, чернокожая?
- Ага.
- Просто не представляю себе, - сказал Дэнни. - Опять зима надвигается, ты тоже чувствуешь?
- Что ж, это неплохо, - сказал Капек.
- Паршиво, - отозвался Дэнни. - А зачем она тебе понадобилась?
- Она ограбила военного моряка.
- Разыгрываешь, - усмехнулся недоверчиво Дэнни.
- Она была не одна.
- С нею был мужчина?
- Ага. Она прикадрилась к морячку в баре на Семнадцатой и дала ему знак идти вслед за ней. А когда он пошел, она навела его на своего напарника и они вместе вырубили его.
- А этот ее напарничек - тоже пиковой масти?
- Нет, он белый.
- Белинда, - задумчиво проговорил Дэнни, красивое имя. Я когда-то был знаком с девушкой по имени Белинда. Единственной девушкой, которая совсем не обращала внимания на мою ногу, единственная из всех, каких я встречал. Это было еще в Чикаго. Я когда-то жил в Чикаго и там у меня было много знакомых... Белинда Колчаковская Полька. Красивая как картина, белокурые волосы, голубые глаза, высокая грудь. - И Дэнни жестами рук пояснил детали ее внешности, но потом снова засунул руки в карманы. - Однажды я прямо так и спросил у нее, с чего это вдруг она ходит с таким парнем, как я. Я имел тогда в виду свою хромую ногу, понимаешь? А она и говорит мне: "А с каким это таким парнем, что ты имеешь в виду?" Я тогда посмотрел ей прямо в глаза и говорю: "Ты же знаешь, о чем я говорю, Белинда". А она мне говорит: "Нет, никак не пойму, о чем ты, Дэнни". Тогда я ей прямо и сказал: "Белинда, но я ведь хромой". И тогда она улыбнулась и говорит: "Разве?". Мне никогда не забыть этой ее улыбки. Клянусь богом, доживя хоть до ста десяти лет, я и тогда не забуду, как улыбнулась мне Белинда тогда в Чикаго. Ей-богу, в тот день я мог участвовать в забеге на милю, так я себя тогда чувствовал. Я чувствовал, что мог бы завоевать даже эту чертову олимпийскую медаль, - он удивленно покачал головой и снова шмыгнул носом. Рядом с ними разом взлетела целая стайка голубей, заполняя воздух шумом крыльев. Они промелькнули на фоне неба, развернулись и снова опустились на землю неподалеку от них у скамьи, на которой сидел старик в потертом пальто и бросал на дорожку хлебные крошки.
- Во всяком случае, это совсем не та Белинда, которая нужна тебе, сказал Дэнни. Он еще какое-то время молча обдумывал что-то, может быть, перебирал в уме прошедшие события. Он посидел так немного, упрятав голову в воротник и глубоко засунув руки в карманы. - А можешь ты хотя бы описать ее внешность? - прервал он наконец молчание.
- Единственное, что я о ней знаю, так это, что она чернокожая и с хорошей фигурой. В тот вечер она была в красном платье.
- Да ведь таких в городе наберется по меньшей мере тысячи две, сказал Дэнни. - А ее напарник?
- Абсолютно ничего не знаю.
- Просто великолепно!
- Ну, и что ты думаешь?
- Я думаю, что твою загадку со множеством неизвестных можно будет поразгадывать на досуге, когда наступят длинные зимние вечера.
- Но ты берешься помочь нам или нет?
- Попытаюсь поразнюхать в округе, послушать, о чем толкуют. А так трудно сказать. Ты будешь у себя?
- Я буду где-нибудь поблизости.
- Ладно, в случае чего я постараюсь тебя найти.
Бывают такие моменты в жизни города, когда ночь как бы отказывается от своих прав.
Вечер как бы затягивается, освещение меняется почти незаметно и возникает момент какой-то общей неопределенности.
Сегодня был именно такой день.
Воздух был плотным, бодрым и насыщенным, каким он никогда не бывает весной. При этом вечерний воздух как бы светился сам собой, а небо было столь пронзительно голубым, что казалось - оно никогда не уступит свои права надвигающейся темноте. И когда в половине шестого зажглись уличные фонари, то сделали они это совершенно напрасно - им просто нечего было освещать, потому что на улице все еще стоял ясный день. Солнце неподвижно застыло на западе над крышами Мажесты и Калмс-Пойнта, как бы противореча вращению Земли своим нежеланием исчезнуть за коньками крыш и каминными трубами. Жители города запрудили улицы его. Казалось, они не желают расходиться по своим жилищам, стремясь воочию убедиться в произошедшем астрономическом беспорядке, возможно даже в исполнении пророчества Нострадамуса о наступлении вечного дня, о победе дня над ночью и о том, что народ на улицах будет праздновать эту победу весельем и плясками на улицах.
Однако небо на западе все же начинало сдаваться.
Потемнело наконец и в квартире Герберта Гросса. Карелла и Браун находились в ней уже добрых три часа, производя самый тщательный обыск. Они обшарили все комнаты от пола до потолка, исследовали пол от стены до стены, заглядывали даже в туалетный бачок, но так и не смогли найти хоть каких-нибудь намеков на то, куда так торопился Гросс, поспешно вскочив в направляющийся к центру автобус.
А таких указаний было полно вокруг них, однако они как-то не попадали в поле зрения детективов.
Квартира сама по себе была полна противоречий. Она была маленькой и тесной - обычная конура в пришедшем в упадок доме, окруженном со всех сторон складами. Но она была битком набита мебелью, которую подбирали явно где-то в начале тридцатых годов, когда солидность была одним из главных достоинств, а фанеровка красным деревом считалась чуть ли не законом. Одного только огромного дивана, разместившегося в гостиной, вполне хватило бы для создания тесноты. Но диван был еще дополнен двумя такими же гигантскими креслами и буфетом, явно забредшими сюда из какой-то просторной семейной столовой. Все это дополняли торшер с обширнейшим абажуром, старинный радиоприемник, который сам по себе был величиной в нормальный буфет, а по обеим сторонам дивана еще стояли маленькие столики, на каждом из которых стояло по большой лампе.
В одной из спален стояла огромная двуспальная кровать со спинками из красного дерева и ничем не покрытым матрасом. Туалетный столик и два шкафа соответствовали по размерам кровати, но явно не соответствовали площади комнаты.
Вторая спальня была обставлена более современно - две узкие кровати были застелены мексиканскими покрывалами. Напротив мексиканского же ковра на стене висела книжная полка. Помимо кухни и ванной в квартире была еще одна комната, которая с пола и до потолка была забита мебелью, фарфоровой и стеклянной посудой в картонных коробках с надписями и без таковых (кстати на одной из таких коробок сохранилась типографски выполненная надпись: "Всемирная ярмарка 1939"), пачками связанных шпагатом книг, кухонным инвентарем и даже отдельными предметами одежды, развешанными по спинкам стульев или просто валяющимися где попало. Словом, здесь было все, о чем только может мечтать ребенок, который не теряет надежды разыскать в старом доме какую-нибудь забытую кладовку, вещи из которой можно использовать для игр.
- Никак не пойму, что это за квартира, - сказал Карелла.
- Я тоже, - сказал Браун. Он включил торшер в гостиной, и они сидели сейчас один напротив другого, усталые и пропыленные. Карелла устроился на огромном диване, а Браун на таком же огромном кресле. Комната была залита светом от торшера. Карелла в какой-то момент даже почувствовал себя мальчишкой, который заигрался и забыл про уроки на завтра.
- В этой комнате все мне кажется каким-то искусственным, - сказал Карелла. - Здесь все как-то не так, за исключением одной только комнаты.
- Очень может быть, что и наоборот, - заметил Браун.
- Я хочу сказать, какого черта, кто-то стал бы в наши дни обставлять квартиру такой мебелью?
- У моей матери была именно такая мебель, - сказал Браун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19