– Подождите! Вы не можете так уехать! Умоляю, подождите, барон! Я сейчас… я мигом…
Внизу хлопотали слуги, загружая дорожный экипаж посланника многочисленными чемоданами, крутился сам хозяин, довольно потирая озябшие красные руки – столько денег он давно ни от кого не получал. «Его сиятельство господин барон» заплатил за себя и за этого французика, с которым он так носится вот уже целый месяц, почти годовую его выручку. «Вот повезло мальчишке», – думал Фриц, командуя тремя рослыми мужиками, грузившими чемоданы. «Но теперь все, красавчик, – их сиятельство больше не вспомнят о тебе…»
На голых плечах Дантеса мешком висела серая форменная шинель, поминутно сползая и падая на сухие опавшие листья; он зябко поежился и повел плечами. Слезы стояли у него в глазах, когда он подошел к посланнику и, опершись о дверцу кареты, как бы случайно загородил рукой проход.
– Господин Геккерн… Я просто хотел попрощаться… Вы же не можете так уехать… Я… – Внезапно ссутулившись и опустив глаза, Дантес замолчал. Шинель снова упала, но он даже не пошевелился, чтобы убрать руку с дверцы. Геккерн, не в силах оторвать глаз от изящной, с хорошо развитой мускулатурой, фигуры молодого человека, на мгновение онемел, но тут же овладел собой.
– Жорж? Немедленно оденьтесь… Вы же замерзнете! – Голос его дрогнул, в потемневших от нахлынувших чувств глазах появилось выражение мучительного, почти яростного отчаяния, с которым он тщетно пытался совладать. Еще секунда – и ему придется отвернуться и немедленно отойти подальше, убежать, спрятаться, чтобы золотоволосый французик не видел его в смятении и растерянности, быть может, даже в слезах, отчаявшимся и раздавленным…
Белокурый мальчик совсем по-детски всхлипнул и неожиданно, совсем как накануне, прижался к барону всем телом, крепко обняв его за шею. Ему явно было очень холодно, и его худая голая спина покрывалась мурашками от холода.
– Я умоляю вас… не забывайте меня… Я… быть может, вы вспомните обо мне в Петербурге и мы еще увидимся? Я так вас… благодарю…
Последняя фраза далась ему совсем уже с трудом, и он, не в силах более сдерживаться, разрыдался на плече у Геккерна.
Геккерн, осторожно высвободившись из объятий Жоржа, быстро отвернулся, чтобы Дантес не видел выражения его глаз, поднял все еще лежащую на холодной земле шинель и накинул на плечи юноши. Ты сам этого хочешь, Жорж… в таком случае…
– Собирайтесь mon cher, – твердо сказал он. – Мы едем вместе… если, разумеется, вы не против. Сколько времени вам нужно на сборы?
Дорожная карета весело катила по дорогам Германии, приближаясь к польской границе. Погода явно благоприятствовала двум путешественникам, которые, казалось, никак не могли наговориться друг с другом. Счастливый Жорж болтал без умолку, развлекая барона рассказами о своем детстве в Сульце и о военном училище в Сен-Сире, опуская, впрочем, некоторые особо пикантные моменты. В свое время он и его приятель Огюст увлекались рисованием, – правда, рисунки Огюста были более детально выписаны, его линии отличались даже некоторой вычурностью и усложненностью. Что же касается Жоржа, то его наброски были более лаконичны, а рисунки больше похожи на шаржи – смешные и не злые. Он без конца рисовал Геккерна – в профиль и анфас, отдельно кисти рук, отдельно глаза, и при этом, если карета застревала или подпрыгивала на ухабах, он бросал карандаш, заливаясь смехом, и говорил, что «гениальному художнику нужны более комфортные условия». На этих карандашных набросках Геккерн видел себя молодым и смеющимся и не переставал удивляться – неужели Жорж действительно видит его таким! Он не любил свое отражение в зеркале и часто даже не мог смотреть на себя, поспешно отводя глаза. А Дантес недавно сказал ему:
«У вас такие удивительные глаза, барон… темно-серые и почти овальные. Это так красиво! Вы ведь знаете, да?» Краснеть Геккерн давно разучился, но в тот момент прилив крови к лицу был слишком очевиден, чтобы пройти незамеченным…
Сам Жорж отличался удивительным бесстыдством, как маленький и абсолютно непосредственный ребенок. Чего стоила одна его привычка спать голым… Он говорил, что в Сен-Сире их приучали к спартанскому образу жизни и заставляли спать в нетопленой комнате под одной только тонкой простыней. Геккерн закрыл глаза, представив молодого человека спящим без одежды, и во рту у него мгновенно пересохло. Жорж постоянно брал барона за руку, переплетая его пальцы со своими, чем доводил Геккерна почти до сердечного приступа, мог с разбегу броситься ему на шею, как в тот раз, когда они пошли покупать ему одежду в дорогом магазине. У мальчишки почти не было денег, и, конечно, тех ста луидоров в год, которые посылал ему отец, ему ни на что не хватало. Он с любопытством разглядывал каждую симпатичную девицу, попавшую в поле его зрения, и говорил такие вещи, что барон не знал – хохотать ли ему до упаду или прочитать юному болтуну лекцию о правилах хорошего тона. В остальном же он был почти безупречен, его манеры отличались изяществом, речь была правильной и светилась живым умом и мягким юмором, и его образованность не вызывала сомнений.
Еще меньше сомнений вызывали рекомендательные письма, которые юный Дантес вез с собой в Россию. У него в Санкт-Петербурге были дальние родственники – Мусины-Пушкины, а у них в хороших знакомых ходила Долли Фикельмон, внучка Кутузова, молодая, но уже весьма влиятельная особа. Геккерн прекрасно знал, что прибывшему в северную столицу Жоржу придется сдавать экзамены для того, чтобы его приняли в гвардию, но в любом случае он поступал на службу простым солдатом. Барон искоса взглянул на смеющееся лицо своего друга и отметил, что офицерский мундир будет гораздо больше к лицу Дантесу, чем солдатская шинель… «Ладно, – подумал он, – посмотрим, что можно сделать, чтобы ты сразу стал офицером царской гвардии, mon cher…»
На следующий день они сели на пароход «Николай I» в Любеке, который должен был уже через три дня доставить их в Кронштадт.
Море штормило, дул сильный, порывистый ветер, и большинство пассажиров мучились от тяжелых приступов морской болезни, часами не выходя на палубу из своих кают. Барон, который когда-то служил офицером на флоте, совершенно не замечал качки, уверенно держась на ногах; Жорж, не переставая восхищаться Геккерном, выглядел не столь хорошо и почти ничего не ел.
В ярко освещенной гостиной «Николая I» тонко играла скрипка, мелодию подхватывал старинный рояль, и музыка петляла и кружила, как лисьи следы на свежем снегу. Всхлипы скрипки, как эхо, повторяли тихие вздохи рояля; минорные, с оттенком осенней грусти аккорды наполняли просторную, богато украшенную залу в красноватых тонах. Пассажиры первого класса, не страдающие от морской болезни, прохаживались по зале или сидели за бокалом шампанского в глубоких, обитых алым бархатом креслах. Трое молодых людей собирались играть в вист, а четвертым стал подошедший к началу игры Дантес. Вино лилось рекой, шутки громко хохочущей четверки становились все развязнее, и вскоре дамы стали неблагосклонно поглядывать в сторону молодых людей, которые ни разу не повернулись, чтобы оценить их вечерние туалеты.
– Они забывают о приличиях!
– Martian, он такой красавчик… вот этот блондин с голубыми глазами…
– Элен, нельзя так пялить глаза на мужчин. К тому же этот мальчишка, кажется, пьян!
– Я и не думала, maman, вам показалось…
Смешливая круглолицая девушка в сопровождении бледной и увядающей матушки, явно старающейся держаться прямо между двумя приемами пилюль от тошноты, последний раз кинула красноречивый взгляд в сторону белокурого француза и была уведена из залы. В дверях они почти столкнулись с хорошо одетым худощавым иностранцем лет сорока, который смерил обеих пронзительными серыми глазами и, как показалось maman, слегка скривил губы.
Барон Геккерн потерял Жоржа из виду два часа назад и, решив, что он спит, на всякий случай заглянул в его каюту. Молодого человека там не оказалось, и барон очень скоро обнаружил его в большой зале красной гостиной за карточным столом, вистующим с тремя молодыми русскими денди, самоуверенными и нахальными, явно не страдающими от морской болезни.
– Вы опять проиграли, господин Дантес! – от души хохотал один из них, почти ровесник Жоржу, темноволосый, с нежным девичьим румянцем и ямочками на щеках, наливая проигравшему Дантесу очередной бокал шампанского. Дантес казался совершенно сбитым с толку, пытаясь что-то доказывать сидевшему напротив молодому человеку чуть постарше, с широко расставленными прозрачными глазами, которого юноша с ямочками называл Pierre.
– …ладно, если у вас нет денег, тогда сделаем следующее… – И, наклонившись слишком близко к уху белокурого Жоржа, что-то прошептал, слегка кривя в гнусной усмешке красивый, по-юношески яркий рот.
Дантес порывисто встал и, схватив обидчика за шиворот, вплотную притиснул его к стене.
– Вы наглец, сударь! Я вызываю вас! Вы ответите мне за оскорбление! – Его лицо пылало от гнева, огонь в голубых глазах, казалось, должен был испепелить негодяя Пьера.
– Что здесь происходит, могу я знать? – раздался совсем рядом ледяной голос Геккерна, который наконец оторвался от созерцания забавной сценки и быстро подошел к столу. Дантес, уже готовый было дать пощечину Пьеру, мгновенно сник, как нашкодивший школяр. Пьер, заметно прихрамывая, отошел в сторону, скрестив руки на груди, и не без злорадства уставился на «семейную сцену».
– Б-барон… Простите… я… мы играли, и я…
– Ваш папа? – с иронией спросил Пьер, не сводя с молодого человека насмешливого взгляда. Дантес покрутил головой, затем почему-то кивнул. Остальные двое громко расхохотались.
Геккерн молча кинул на стол проигранную сумму и, повернувшись, быстро вышел из примолкшей гостиной.
– Я не просил вас платить за меня, Луи!
Геккерн повернул голову к юноше, который от выпитого вина еле держался на ногах, и тихо поинтересовался:
– Что он от тебя хотел, Жорж?
– Н-не надо об этом! Я сам должен решать подобные вещи, барон! – мальчишку явно развезло, подумал Геккерн. Ну что ж… послушаем… любопытно. – Я сам в ответе за свои пос-с-тупки, в-вам понятно? – заплетающимся языком произнес Жорж. – Он хотел… хотел, чтобы я… Нет, не надо, прошу вас, я не могу…
Стоя по обе стороны узкого, полутемного коридора, ведущего к каютам пассажиров первого класса, Геккерн и Дантес уставились друг на друга в изумлении. Больше всего Дантесу хотелось сейчас повиснуть на шее у барона и, попросив прощения, заснуть… у него на плече. Блестящие, ставшие вмиг влажно-серыми, продолговатые глаза Геккерна, впрочем, выдавали гораздо более потаенные намерения.
– Жорж?.. – тихо окликнул он внезапно замолчавшего юношу. – Хотите, я покажу вам, чего именно хотел от вас этот высокомерный наглец?..
…Луи, улыбаясь, вновь отошел к противоположной стене и, невозмутимо сложив руки на груди и чуть склонив голову, посматривал на юношу из-под полуопущенных век.
Жорж остался стоять у стены один задыхаясь и едва держась на ногах.
– Луи… – хрипло прошептал Жорж, все еще тяжело дыша. – К-как вы догадались? И что вы делаете со мной? А почему вы улыбаетесь – я сказал что-то смешное, да? – Он сейчас был похож на обиженного подростка, готового расплакаться от обиды и негодования.
– Да вы пьяны, друг мой, – насмешливо произнес Геккерн, с трудом переводя дыхание. – Пойдемте, я провожу вас в вашу каюту.
– Я вам не игрушка, барон! – выкрикнул Дантес, шатаясь, и резко оттолкнул подставленную бароном руку. – Вы думаете, я не смогу дойти один? Спокойной ночи!..
Вмиг протрезвевший и страшно раздосадованный Жорж бегом помчался вниз по лестнице. Луи услышал, как громко хлопнула дверь его каюты.
Не ходи за ним… пусть проспится… о-о-о, какой он красивый, когда злится, Боже…
…Наутро они молча завтракали на верхней палубе, избегая глядеть друг на друга. Всю ночь не сомкнувший глаз Геккерн выглядел осунувшимся и почти больным. Жорж, искоса поглядывая на барона, не знал, о чем говорить, хотя еще вчера вечером ему казалось, что он может рассказать Геккерну о себе абсолютно все.
– Я хотел бы просмотреть ваши рекомендательные письма, Жорж, – сухо сказал Луи, допивая кофе. Солнце, вышедшее из-за туч, заглянуло ему в лицо, и он непроизвольно прикрыл глаза рукой. «Улыбнись!..» – мысленно молил его Дантес, не отрывая взгляда от его лица.
В этот момент на палубе произошло какое-то движение, раздался звонкий детский смех, и двое мужчин увидели, как к их столу несется серебристый карликовый пудель, стремительно убегая от своей маленькой хозяйки в светло-голубом шерстяном платье с золотыми пуговицами. Ребенок, хохоча, ловил свое сокровище под охи и ахи молоденькой maman и гувернантки, которые явно не знали, что делать с расшалившимся дитятей. Ловко подпрыгнув, пудель стянул со стола Жоржа ломоть ветчины и, весьма довольный добычей, потащил его к краю палубы.
Геккерн от души расхохотался, закинув голову. Молодая дама и ее служанка немедленно начали извиняться, но юный Жорж никак не мог отсмеяться – как будто пружина, не отпускавшая его со вчерашнего вечера, наконец-то лопнула и распрямилась. Покрасневшая дама, поймавшая наконец маленькую беглянку в голубом платье, начала что-то громко выговаривать ей по-русски, девчушка обиженно надула губки и отвернулась. Пудель отделался легким выговором и двумя шлепками повыше хвоста. Не перестававший улыбаться барон повернулся к Жоржу, встал из-за стола и, взяв его под руку, увлек к себе в каюту. Проходя по коридору, они столкнулись с вчерашними обидчиками Жоржа, и Пьер, не сводя с Дантеса зеленоватых нахальных глаз, скривившись в ухмылке, подчеркнуто вежливо поздоровался. Второй, с темными кудряшками и ямочками на щеках, сдержанно кивнул и отвернулся. Жоржу, впрочем, было не до них, и он, едва ответил на приветствие, почти не повернув головы.
«Что он будет делать? – вертелось в голове у Дантеса, когда он на ватных ногах спускался в каюту вслед за бароном. – Что он за человек, этот Луи? И что он делает со мной… и почему, почему я так привязался к нему? Если бы он только знал…»
– …и просмотреть все до единого, – сухо и деловито закончил Геккерн, раскладывая на столе бумаги Жоржа, чья голова была занята совершенно другими вещами. – А, вот и оно… замечательно… письмо для генерала Адлерберга. Ну что ж… Вам предстоит сдавать экзамен в начале следующего года, в январе, и придется много заниматься. Будем надеяться, что с такой протекцией, какую вам любезно оказывает Адлерберг, комиссия не будет слишком пристрастной. Как вы знаете, нужно еще написать прошение на имя государя, чтобы вас могли принять на царскую службу. Я думаю, что смогу заняться этим сам и отправить его непосредственно из голландского посольства, что в значительной степени облегчит ваши…
Дантес рассеянно слушал его, склонив светлую голову, и думал, что теперь они, вероятно, не смогут видеться так часто, как ему бы хотелось… Он знал, что барон будет жить в апартаментах в посольстве Голландии, а ему родственники заранее наняли комнаты на Галерной. «Интересно, это далеко от посольства?» – думал Жорж, не забывая кивать в ответ и сосредоточенно грызть кончик карандаша. И кто будет его командиром? И как он будет ладить с русскими офицерами? По своей природе он был веселым и общительным молодым человеком, которого всегда любили и в школе, и в военном училище.
Да… любили…
– …к вашим родным, – закончил свою мысль Геккерн.
Жорж вздрогнул, как будто его застукали за неблаговидным занятием, и поспешно кивнул. Геккерн, внимательно взглянув на своего юного протеже, озабоченно спросил:
– Сколько у вас с собой денег, Жорж? Только не надо, прошу вас, говорить мне, что вы ни в чем не нуждаетесь – я все равно не поверю. Давайте сразу договоримся – я беру на себя оплату ваших расходов, о чем непременно сообщу вашему отцу, как только мы приедем в Петербург.
– Нет!
– Да.
И вслед за этим не допускающим возражений «да» руки Дантеса немедленно обвились вокруг шеи чуть не потерявшего сознание Геккерна.
– Не нужно меня благодарить… п-подобным образом, Жорж. – Ему внезапно стало тяжело дышать, и он поспешно опустил глаза, отвернувшись в сторону. – Я ведь не железный… И могу неправильно вас понять…
– Луи… я прошу вас… не отталкивайте меня, умоляю…
Дантес, продолжая обнимать его, растерянно, как ребенок, разрывая ему сердце, смотрел на него мокрыми от слез синими глазами.
– Вы не должны так вести себя со мной, друг мой, – задыхаясь, прошептал Геккерн. – Я старше вас, и для меня это не игрушки… пустите… я не собираюсь тешить ваше юношеское тщеславие, Жорж! То, что вам кажется невинной мальчишеской забавой, слишком серьезно для меня… Мне никогда не нравились женщины… впрочем, я думаю, вы и сами это поняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28