Ужаленные толпы ищут не социальной справедливости, перераспределения благ, или там нацнезависимости, а освобождения от жала. Это и есть революция. И она все равно явится, как бы "справедливо" и "разумно" не устраивали общественную жизнь, она все равно явится целительным самоистреблением. По русскому ТВ Вульф, этот манерно сюсюкающий историк театра, рассказывая о Казакове, в том числе и о его театральной работе в Израиле, сказал, что "ну конечно театр в Израиле слабенький". И не так разозлил удар по национальной гордости, как павлиний снобизм с присюсюкиваньем. Вот посмотрел я, опять же по русскому ТВ, премьеру "Дяди Вани" Соломина, в Малом кажется, весь бомонд московский собрался и так это было скучно, так "обычно", а местами и нелепо, ну просто позор, диву даешься: за сто лет так и не поняли, что пьесы его - это русское битье головой об стенку! Даже израильский, "Габима", провинциальный и слабенький - так! - театр поставил "Дода Ваню" лучше, лучше! Я прекрасно помню этот спектакль. Он был прост, непритязателен, ситуация была не чеховская и не российская, этакая провинциальная любовная история, но живая, черт побери! Это было не очень интересно, но не противно смотреть! А тут павлины какие-то по сцене расхаживают и несут не весть что. Несколько перлов из русской предвыборной компании: - В основе политики лежит женщина. ("Дума 96") - За новую Россию, не обремененную толстыми задами!" ("Национально-республиканская партия") - ...разбросанные кишки, которые впихивают в наших детей (критика телевидения той же партии). Подмигивающий сов°нок в фильме о Китае. Трепещущий занавес цветных рыбок в аквариуме. На площади шел карнавал мира: разукрашенные надувные шарики, плакаты, музыка, песни. Я стал пробираться к лестнице, по которой вожди должны были покинуть трибуну. Авив Гефен, похожий на смерть, впрочем больше разукрашенный, это его имидж, пел (они его уже прибрали к рукам и впрягли в свою партийную колесницу ) своим хрипловатым, с загробной тоской, голосом старый шлягер, антивоенное, "встретимся на мемориальной доске". Вся площадь, раскачиваясь, подпевала, и вожди, взявшись за руки, тож. Что-то было в этом сюрреалистическое. Потом они запели песню о мире. "Наплявать, наплявать, надоело воявать." Я уже был близко к трибуне. Рабин был чем-то недоволен и резко выговаривал Пересу, но тот вдохновенно пел, глядя на толпу и глаза его блестели умилением. К правительственным машинам просочиться было невозможно, кругом заграждения и полиция, но вожди могли подойти к барьерчику у лестницы, ручки пожать счастливцам, у барьерчика уже шла давка за место. Я пробился во второй-третий ряд и стоял, приятно стиснутый красивыми восторженными девушками. Появился Перес. Он покружил у машины, а потом подошел к барьерчику с двумя озирающимися "гориллами". Девушки завизжали, выбросили руки ему навстречу, и он, радостно улыбаясь, пожимал их, одну даже погладил по голове, и я отдал должное его вкусу. Я мог бы выбросить руку вместе с ними, никто бы и не опомнился, и выстрелить ему в лицо. Думаю, что в давке и панике можно было даже скрыться... Но только ощупал на животе туристскую сумочку с пистолетом. Зачем приперся? Убедиться, что я - не Принцип? Перес отошел, оглянулся, ища кого-то, потом сел в машину и уехал. Я стал протискиваться вон из толпы. Сейчас все начнут разбегаться - в автобус не влезешь. И вдруг раздались выстрелы. Со стороны правительственной стоянки. Народ заметался, крики. Я поспешил прочь - не дай Бог оказаться в паникующей толпе. Поймал такси и поехал домой. По радио передали, что стреляли в Рабина, возможно он ранен. "Ма?!!" - подскочил шофер. - "Ма-ма-ма?!!" (Что?!! Что-что-что?!!) И чуть не сделал аварию. "Ма зе?!! - повторял он всю дорогу. - Ма зе?!!" (Что это?!!) Потом передали, что Рабин ранен. "?!!" - сказал шофер. И повторил изумленно: "?оо!!" Что я чувствовал? Ничего. Озноб. К ночи передали, что умер. По радио идет словесный понос о смерти "нашего дорогого", и я отметил про себя, что вся эта болтовня как-то успокаивает, именно своей глупостью и пошлостью, засыпают его, мертвого, словами, как землей, обычай такой... И ведут они себя не так решительно, как я полагал. Испугались? Удивительная кравота убийцы (во, описочка!). Детское, нежное лицо. Длинные ресницы. Весь мир сбежался на похороны, даже президенты государств СНГ и английские принцессы. Забздели. Вдруг евреи озвереют и начнут заваруху. По сценарию "цивилизованного мира" они должны терпимо относиться к террору, с пониманием, как Рабин и Перес. Клинтон пустил слезу крупным планом и сказал: "Шалом, хавер." (Спи спокойно, дорогой товарищ.) Маленький, темнокожий, курчавый, высшую волю мифа творящий сикарий, убил высокого, светлоокого вождя нации, незлобивого, хотя заносчивого и глуповатого, считавшего себя Хозяином. А потом дети тысячами шли на площадь, жгли свечи, рисовали голубей и оплакивали Отца, нация била себя в груди и каялась, что не уберегла, и требовала покаяния (а я еще смеялся над русскими, над их покаянным ражем и тоской по утраченной "духовности"), а потом началась "охота на ведьм", вроде летней охоты на бабочек, кто что сказал или не покаялся, расцвело доносительство на тех, кто не плакал, по доносам хватали на улицах и тащили в кутузку, потом начались дожди и все попрятались по домам, готовясь по весне к Гражданке. Ну, здравствуй. Конечно, стоит еще раз приехать. Конец марта - начало апреля может быть идеальным сезоном, если только не случайный хамсин. Что касается философии, то в отличие от Поппера, ты к спору не приглашаешь, хотя эта черта в нем тебе импонирует. Впрочем, по-своему на него провоцируешь (меня, например, в зоопарк пригласил для наглядности аргументации на макак посмотреть). Я совсем не против резкого тона и издевательского стиля в споре, и даже готов считать случайными, быть может неизбежные при таком стиле, переходы границы оскорбительности. Но мне показалось, что разногласия (по крайней мере наши разногласия) тебя слишком задевают за живое, и спор из интеллектуальной тренировки соскакивает на живую потасовку. Я сталкивался с подобными ситуациями при тренировках боксеров, когда кто-то из спаринг(споринг)-партнеров вдруг начинает "злиться" на пропущенный удар и бой становится "серьезным". Может в силу того, что ты "крепок в вере", ты не очень-то любопытен к другим точкам зрения, считая их для себя давно известными и решительно отвергнутыми. Потому что, скажем для примера, героизм - это готовность человека к самопожертвованию ради близкого, ради любимого, ради народа, ради идеи, ради Бога в конце концов, под эту категорию попадают и Джордано Бруно, и Ян Палах, да и Христос, если считать его человеком, не важно от какого отца, так что называть героизм - способом существования макак, это просто злиться за что-то на героев, и я даже знаю за что, и героизм, конечно, явление двуликое и зачастую опасное, но Достоевский вряд ли бы написал "Преступление и наказание", если бы мог всю эту проблематику просто наблюдать в зоопарке. Ну, а у нас, как ты теперь уже знаешь, все эти коллизии весьма актуальны, вот один такой "герой" застрелил Рабина, "макаки", как видишь, творят историю. Может такая история тебя и не устраивает, но твое несогласие с ее ходом мало на нее влияет, а героизм влияет. Кстати, и Рабин, конечно же, герой (здравствуй, страна героев!). Хотя может и не очень сознавал, что идет на самопожертвование. (Других, однако, в "битву за мир" и, соответственно, на жертвы, посылал. И терминология у "них" такая же, героическая: "война за мир", "мир смелых и решительных", "уничтожим врагов мира".) Так что, повторяю, явление это двулико, но оно неизбывно... Л. сказал: "Стало противно жить в этой стране. Никогда не думал, что дойду до этого. Муторно видеть эти сопливые толпы, раскачивающиеся в такт завываниям Авивы Гефена." Пошли с Володей в музей Елены Рубинштейн, у меня два билета осталось от Ван-Дейка. Народу мало. Есть любопытные вещи. Особенно одна картина, немца (Вейфеля?), огромная, вся покрытая рваным оловом, пейзаж после битвы, через все пространство - рельсы, а в конце, куда они убегают, то ли солнце, то ли поезд. А еще висела "черная дыра": выкрашенная изнутри в черное полусфера, полное впечатление провала. Володя горд публикацией в "Зеркале" (автоинтервью) и ссорой с "истеблишментом". - Ты не представляешь, как я рад, что порвал со всеми этими каганскими, с этим у°бищем Генделевым! Грелся в лучах растущей славы: "Ты знаешь, сейчас вдруг много молодежи появилось в Иерусалиме, и, что меня радует, даже льстит где-то, что меня они знают и держат за авторитет, за Генеделевым так не ходят." Приглашал на вечер "Двоеточия" завтра в Иерусалиме. Не пойду, лень. На день рождения Р. собрались бывшие борцы, посмеивались над нынешней "охотой на ведьм", встречали друг друга возгласами: "ну что, помолодел на 30 лет?", "а ты видел репортаж из убороной университета Бар-Илан, там такое понаписали, хоть университет закрывай", "а вы слышали, за что арестовали двух харедим /богобоязненных/ на кладбище? Один плюнул около могилы, а другой растегивал штаны с намерением". К. подарил бутылку шампанского с надписью: "Советская шампанья любительская опломбированная." Намек на то, что у агента Службы Безопасности, который работал провокатором среди крайне правых, была кличка "шампанья". Уж не пал ли Рабин жертвой собственной провокации? М. убеждал меня, что бабы любят, когда им пальцем в задницу лезут, так был убедителен, что я решил попробовать, но ни в одном случае восторгов не вызвал, впрочем случаев-то было всего два. Хотел утром встать, а она теплыми ногами обвила, ну и. Потом голова болела и дикая злость. "Ты мой спермовоз". "Нужно любить жизнь больше, чем смысл ее. Когда любовь к жизни исчезает, никакой смысл нас в этом не утешит." А я не люблю жизнь. И женщин не люблю. Кузмин меня учит не пошлить со своей забубенной пытливостью, с этой проклятой страстью дознаться. "К беспечной цели ведет игра". А я, несчастный, все суть какую-то откапываю, кружусь безумными кругами вокруг якоря своего, камня на душе - ни всплыть, ни взлететь, ни парус поднять, будто заворожил кто-то суровым оком. (Ужасно люблю этот грозный мотив в русской иконе: Спас - ярое око...) Казался поэтом арт-нуво, а прочитал "Мы на лодочке катались" - прям постмодернист. С непринужденностью играет обломками стилей, жанров, поэтик. Многолик. "Безумные параболы, Звеня, взвивают Побег стеблей." Неплохой эпиграф к стихам Володи. Впрочем, у Володи они не такие уж безумные. Хотя взвивают, звеня. И постмодернист он плохой. Слишком целеустремлен. Медитирует. Приглашает на призрачные пиры в чертогах чистых вод. Взгляд, л°д, вихрь, ветр, след, мерк. Сполохи наитий, касания... И еще подумал, что "бестелестность" его стихов - от некой его странной немоты, и язык его будто выученный, так немые иногда говорят обучено, вымученно, не вина его, но беда - уехал из России в возрасте 17 лет, поэтому и стихи, как тени, "скользят", мяса жизни не цепляя, черно-белые, рисунки "отточенным светом"... Когда мы познакомились, он был страшно неуклюж, косноязычен. Просто безъязык. Он мычал. Но в этом мычании чувствовалось властное, неодолимое шевеление неназываемого. Фактически ущербность свою он сумел превратить в оружие творческого метода, как собственно и подобает поэту... После его головомоек мои ленивые мозги хоть немного расшевеливались. "Какая же ты, Наум, колода!" Через него до меня дошел авангард. Авангард - романтизм нашего века, постмодерн - его декаданс. Гробики скрипичных футляров. И скрипочки они заворачивают в шелковые тряпочки, как евреи своих умерших. (Заходил к Т.) Дали: Я знаю, что Бог есть, но не верю. Жаль, это решило бы все проблемы. Когда получается стихотворение, радуешься, как победе в арьергардном бою своей вечно отступающей, обреченной армии. В субботу было чудесно в лесу: холодно, ветрено, солнечно. Пошли, как всегда после еды, погулять. Политика осточертела. Заговорили о поэтическом взрыве в России начала века, о Белом, чей авторитет М. считает дутым, я не соглашался, потом отошли в сторонку отлить, обычно чуть поодаль друг от друга, я так не люблю солдатские интимы, но на этот раз М. не пошел в сторону, а обошел меня совсем рядом, и стал разглядывать, ну смотри, думаю, коль уж так интересно, вот, чем богаты тем и рады. Дикий грипп. А дни стоят чудесные. В Москве, говорят, 600 тыщ болеют. Вообще-то я чистый параноик. Вдруг внезапные, по глупейшему поводу, припадки страха. И это с детства. Жизнь страшна и полна опасностей. И чудо в ней - внезапная милость и случайный покой. Вспомнил, как на картошке, на третьем курсе, молодой мужик в ватнике, сидя на бревнах и покуривая, рассказывал приятелю: "Ух, я ее вчера выебал! До кр-рови!" Здесь любят говорить: "Кар-рати ота!" /Разор-рвал е°!/ Температура еще держится. Утром, глядя на ее детское, безмятежное во сне лицо, вспомнил Вильнюс в жемчужном зимнем сумраке похожем на серебристо-фиолетовые пейзажи Пьеро делла Франческа, талый снег, тихую, деревенскую улицу Манюшко, которая одним концом выходила к многоглавому русскому собору на берегу, прятавшемуся среди высоких деревьев, а другим концом падала к Неману, ее лицо в вязаном платке, как в медальоне... "В каждом городе зрели беспорядки и гражданская война. Как только римляне дали евреям передышку, те тут же обращались друг против друга. Повсюду свирепствовал жестокий раздор между сторонниками войны и защитниками мира..." (Флавий, книга 4-ая) К. вернулись из Испании. Закатили скромный сабантуйчик. Кайдановский умер. Ровесник. Его "Жену керосинщика" мы пошли смотреть в Париже в 89-ом, в кинотеатре "Космос", рядом с собором Сен-Сюльпис, шла неделя советских фильмов. То ли Париж так уконтропупил, но фильм запомнился каждым кадром, каждым своим мертвым пейзажем. Реквием по Тарковскому. Но и спор с ним. Смиренный, но упрямый. Среди руин колоссального собора, как в "Ностальгии", только русского, мужик на гармошке играет, как в "Амаркорде", и поет голос: "Вернулся я на родину..." Уже смиренную в поруганности своей. (А вот у Камю, я люблю его, жить, значит не смиряться.) Просто нет сил на сопротивление. Жизнь абсурдна не потому что бесцельна, а потому что бессильна. Может из-за этого такая любовь к ней, к такой вот... Победа - истина подлецов. Хлестко. Приговор. Желчь побежденных. Мол к победе стремятся только что б смыть грехи - победителей не судят. Нет. Победа - оргазм жизни, награда неуступающим. Отказ от победы, отказ от войны - отказ от сопротивления, отказ от жизни, похоть смерти. (- Я пришел забрать вас, Василь Петрович. Вы больше не будете здесь. - Благодарю, Дмитрий. Только лучше будет если я останусь. Не обижайтесь. Мне здесь очень нравится: уход, еда, все прочее. К тому же я прохожу курс лечения, а это очень важно для моего здоровья. А летом нас повезут на дачу в Семикаракоры. Там много зелени, река, рыба, свежий воздух. Я так хочу в Семикаракоры. - Мы поедем в Семикаракоры с вами, обязательно поедем, только уйдемте сегодня. - Нет-нет, благодарю вас, Дмитрий. Я уж со всеми. Вот, с ними. Товарищи! Познакомьтесь, это мой друг Дмитрий. Мы поедем в Семикаракоры? Мы поедем в Семикаракоры. Мы поедем в Семикаракоры!) Технология поражения. На днях был у Володи. Он провалился на выборах в правление нового, левого, Союза писателей, выбрали от "русских" М. Рассказал, что М. заложил Лею и ту уволили из Бюро. Якобы кто-то в Бюро свечку поставил Рабину, ну а Лея пошутила, что, мол, надо бы сразу две. Намеки на Переса, мол, он следующий в роковой очереди нынче модны, в ответ на наклейку "прощай товарищ", появилась наклейка "прощай второй товарищ", в очередях в ответ на вопрос: "кто следующий?", шутники любят отвечать: "Перес" и т.д. Ну и М. исполнил свой гражданский и патриотический долг. Володя был неожиданно зол на израильскую интеллигенцию, поливал ее последними словами. Говорили о Бренере, он должен был зайти. Я листал российские журналы с его пассажами и фотографиями голышом, прочитал "Манифест" который не произвел на меня такого сильного впечатления, как на Володю. Сошлись на том, что он дерзок ("химеры, ко мне!"), я бы сказал рискован, и, как человек риска, то есть смельчак, заработал себе определенную репутацию. А рискован его эпатаж потому, что на грани пошлости. Были уже "Идите к черту!", плевки в небо, рыгающие пегасы, даже дрочили всенародно в парижах, причем скромных размеров, как отмечено было ехидными мемуаристами. Бренер так и не пришел. По русскому ТВ чествовали Хазанова. Невинный спел антисемитскую песенку (народ в зале переглядывался), а потом юбиляр изгилялся на тему: как евреи любят русских женщин. Прям шабаш. Вот бы Шульгин порадовался. Жуткая сцена заклания свиньи в "Деревянных башмаках" Тавиани: ей живот заживо вспарывают и она визжит в смертной тоске. Бродский умер. Представители общественности "откликнулась". Черномырдин пришел проводить в последний. Теперь будут улицы переименовывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52