Ты можешь себе вообразить ту лавину, тот вдохновенный порыв, который охватил бы мою душу?
– И скорее всего ее бы и уничтожил, – фыркнул Кейн. – Допустим даже, что душа твоя вынесет изначальный хаос бесформенных мыслей и образов. Ну а если Клинур поведет тебя в мир ночных кошмаров? Что будет, если вместо того, чтобы увидеть бессмертные картины неземной красоты, ты очутишься в ловушке среди беспощадных ночных призраков, которые многих смельчаков довели до помешательства? Темной музе безразлично, являют ли ее сны райскую красу или кромешный ужас.
Поэт беззаботно рассмеялся.
– Меня бы это волновало, если бы я писал о солнце, цветах и любви. Но ты прекрасно знаешь, к чему я стремлюсь. Я хочу слагать оды в честь ночи, хочу воспевать порождения тьмы, возносящиеся из безымянных бездн; я хочу создавать поэзию кошмарного, и пусть другие лепечут о вещах обыденных и приятных. Черт побери, Кейн, мы столько ночей толковали с тобой об этом и всегда сходились на том, что истинно прекрасное и великое заключено в темной сфере бытия – смерть, тайна… Проявление чистой красоты точно так же парализует чувства, как слепой страх. Невыразимая любовь так же ранит душу, как невыразимый ужас. В миг наивысшего наслаждения ощущения, приносящие блаженство, невыносимо болезненны; экстаз и агония неразлучны… Я не могу писать «Вихри ночи», потому что не могу проникнуть в этот темный мир. Мне неведомы ощущения, которые я пытаюсь воссоздать. Всюду я искал пищу для вдохновения: читал скучные книги, отказался от своих привычек, ходил в безлюдные места, пробовал сомнительные наркотики…
И ничему не научился! Если бы я мог уговорить Клинур, чтобы она меня вдохновила, ввела в таинственный мир снов, – я бы согласился на любой кошмар…
Да нет, что я говорю, принял бы его с радостью, если бы благодаря этому смог создать совершенную поэму!
Кейн наморщил лоб. Собственно говоря, они были слишком похожи с Опиросом, чтобы он стал отговаривать поэта от подобного опыта, тем не менее…
– Конечно, решать тебе. Но я хочу, чтобы ты хорошо понимал, чем рискуешь, оказавшись за порогом сна. В сущности это будет не сон. Ты окажешься в объятиях Клинур и не сможешь вырваться из круга ночных кошмаров. Безумие будет продолжаться и продолжаться. К примеру: ты упадешь во сне – и проснешься в момент падения…
– О Боже, – прошептал Опирос. – Ты думаешь, что Амдерин…
– Это лишь одно из предположений. Мы не можем даже представить себе все опасности…
По таверне прокатилась волна шума. Толпа у игорного стола заволновалась.
Послышались гневные крики. Кто-то протестовал, выказывал недовольство, кто-то выкрикивал поздравления… Когда толпа немного рассеялась, показалась коренастая фигура Эбероса. Впереди шел светловолосый невольник-вальданец. Его широкие плечи сгибались под тяжестью туго набитого кожаного мешка.
На раскрасневшемся лице Эбероса заиграла улыбка.
– Я выиграл! – заявил он. – Ни у кого нет уже ни золота, ни храбрости, чтобы играть со мной. – Небрежным движением он высыпал на стол горсть золота. – Вот твоя сотня, а вот еще одна, как я и обещал. И впредь не торопись оскорблять человека… Отдавай статуэтку.
Звуки свирели неожиданно смолкли. Эберос наткнулся на ледяной взгляд Кейна, и его радостное настроение мгновенно улетучилось.
Не глядя на золото, Кейн придвинул его к ученику алхимика.
– Ты мне ничего не должен, – пояснил он. – Я решил оставить фигурку себе. Я уже заплатил тебе.
На победоносно-радостное лицо Эбероса легла тень озабоченности.
– Я же не продавал ее тебе! Это была лишь дополнительная гарантия. Я выполнил свое обязательство, Кейн. Вот сто золотых, как и договаривались. Ну а теперь мне нужна статуэтка. – Он протянул руку к фигурке из оникса, лежавшей перед Опиросом.
– Я бы этого не делал, – посоветовал Кейн.
Эберос сжал кулаки, встревоженный и рассерженный. И все-таки он не решился взять статуэтку.
– Я должен вернуть ее обратно, прежде чем Даматист заметит пропажу, – объяснил он.
– Ну что ж, ты просто скажешь своему хозяину то, что сказал бы, если бы проиграл деньги, которые я тебе дал, – предложил Кейн без малейшего сочувствия. – И раз уж ты теперь богат, почему бы тебе не проверить – может, какой-нибудь город на юге нуждается в алхимике?
– Хорошо, я дам за нее двести монет.
Кейн покачал головой, высокомерно улыбаясь.
– Двести пятьдесят… и не больше!
– А раньше ТЫ заявлял, что она бесценна…
– Черт! Ну назови свою цену! Я не хочу ссориться с Даматистом.
– Мой гнев может оказаться страшнее, – предупредил Кейн.
На толстой шее взбешенного Эбероса вздулись вены. Он потянулся к мечу.
Стоящий за его спиной вальданец испуганно отодвинул мешки с золотом. Вебр и Хайган не спеша приблизились и встали по обе стороны Кейна. На их грубых лицах играли издевательские усмешки. Левардос встал, ничуть не изменившись в лице. Не спеша приблизились остальные люди Кейна. Приземистый Станчек отдал какие-то инструкции своему помощнику, а потом тот направился к двери и стал ее запирать.
Кейн взял статуэтку со стола и начал перекатывать ее на ладони. Он усмехался с глумящимся видом. Смерть читалась в его взгляде. Эберос понял, что она кружит где-то поблизости.
– Да пес с ним, что мне этот Даматист! – рассмеялся он неожиданно. Его слова прозвучали как предсмертный хрип. – Я научился всему, чему мог обучить меня старый скупердяй. И у меня достаточно золота, чтобы жить в свое удовольствие. Бери эту проклятую статуэтку, раз тебе так хочется, – пусть Даматист сам ее ищет. Ну а я, пожалуй, поищу в другой таверне еще парочку богатых придурков, которые со мной сыграют…
Дрожащими руками он сгреб со стола золотые монеты и, подобострастно улыбаясь, пошел к выходу. Испуганный вальданец следовал за ним как тень. Оба исчезли за драным занавесом.
Вебр и Хайган расхохотались, присвистнули и снова стиснули бедную танцовщицу. Опирос взял из рук Кейна статуэтку и взглянул на нее с восхищением.
Левардос позволил себе еле заметно улыбнуться.
Кейн заметил издевательские жесты Станчека и неодобрительно покачал головой.
– Ему снова сегодня повезло, – ответил он на молчаливый вопрос в глазах Левардоса. – Несколько тысяч золотом, охрана – один человек, и этот паршивец вышел отсюда живым. Станчек полагал, что я собрался этим заняться.
– Можем его разыскать, – предложил помощник, поднимаясь.
– И не пытайся, – посоветовал Кейн. – И все-таки я заполучил смертельного врага. Мог ведь прикончить его сразу, но позволил уйти. Скажи, Левардос, был ли я когда-нибудь раньше столь неосторожен?
– Нет, – признался тот и вложил свой стилет в ножны, спрятанные в рукаве.
Глава 3. ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Кейн угрюмо уставился на входную занавесь. Опиросу пришло в голову, что его заинтересованность в черной фигурке могла доставить Кейну непредвиденные хлопоты. В конце концов у Кейна с алхимиком были деловые связи, а ведь Даматист наверняка узнает в чьи руки попала статуэтка.
– Не волнуйся из-за Эбероса, – успокоил его Кейн, когда поэт поделился своими сомнениями. – Если он не глупей чем я думал, сегодня к утру он будет далеко от Энсельеса. Даматист непременно обвинит ею в краже. Он в таких делах весьма злопамятен. Теперь статуэтка твоя. Интересно, что ты намерен с ней делать?
Поэт уже принял решение.
– Я же тебе сказал: я надеюсь вызвать Клинур, чтобы отправиться за нею в загадочное царство снов. Буду тебе очень благодарен, если покажешь, как это делается. Думаю, ты знаешь о колдовстве гораздо больше, чем хочешь показать. Но если ты против, я сам где-нибудь отыщу рецепт.
– Ты потратишь на это немало сил, – заметил Кейн. – Ладно, раз ты так решил – пусть будет по-твоему. Но учти, риск очень велик. Может, подождем, пока твой разум не прояснится?
– Я хочу попробовать как можно скорее, – заявил Опирос, старательно наполняя свою кружку. – Ну хорошо, подождем. Попробуем завтра?
– Завтра ночью, если пожелаешь, – согласился Кейн. – Ночь – время Клинур. Я все приготовлю.
– А где ты собираешься провести эксперимент? Мой дом сгодится?
Кейн покачал головой.
– Думаю, мы найдем что-нибудь получше. Атмосфера тайны – вещь чрезвычайно важная. Нужно уединенное место, где никто нам не помешает, где нет дурных эманаций. На сны сильно влияет окружение, в котором находится спящий. Добрый дух Энсельеса не благоприятствует видениям, которые ты ищешь. Нужно вызвать Клинур в Старом Городе. В каком-нибудь из святилищ, что до сих пор излучает оккультные флюиды, которые помогут тебе войти в контакт с музой мрака.
– Святилище Ваула? – предложил Опирос.
– Это воинственный бог с холодной и несколько прозаичной натурой, возразил Кейн. – Я же имел в виду святилище Шенан. Богиня Луны должна способствовать нашим начинаниям.
– Я не знал, что ее культ простирался так далеко на север. А где ее святилище?
– Я покажу тебе, – уклончиво пообещал Кейн и начал толковать о процветании культа Шенан во времена Старого Города.
Они беседовали до поздней ночи. Левардос ненадолго покинул их, чтобы выполнить какое-то поручение. Когда он вернулся, то стал о чем-то шептаться с Кейном. Опирос почувствовал усталость и начал зевать. Бессчетные кружки пива в конце концов притупили его истерзанные наркотиком чувства, изгнали из головы голоса и образы. Опирос неожиданно решил, что достаточно пьян.
– Ну ладно, я, пожалуй, пойду домой и немного отдохну, – заявил он, подавив зевоту. – А может, мне лучше сегодня не спать? Может, я должен терпеть как можно дольше, чтобы крепче заснуть завтра ночью?
– Нет, отдохни немного, – сказал Кейн. – Если все у нас получится, тебе не придется засыпать. Клинур сама проведет тебя через врата сна.
– Ну, значит, до вечера, – бросил поэт, неловко собирая свои листки.
Ониксовую фигурку он еще раньше завернул и спрятал за пояс.
– Подожди, я пойду с тобой, – сказал Кейн. Он кивнул своим людям, чтобы те собирались. – Если ты случайно наткнешься на Эбероса, тебе придется дорого заплатить за риск, которому ты его подверг…
Когда они вышли из «Таверны Станчека», близился рассвет. Небо было еще темным, однако звезды уже начинали бледнеть. Было холодно и очень тихо. После задымленной, душной атмосферы таверны свежий воздух пьянил, как крепленое вино.
Прохожие встречались редко. В этот час даже те, кто пренебрегал сном, улаживали свои дела за закрытыми дверьми.
И уж никак не ожидал Кейн, что в это время суток к нему пристанет нищенка.
Сначала они услышали в темноте ее рыдающие причитания, а затем – шаркающую походку. В слабом свете фонаря возник ее силуэт. Факел, который нес Хайган, высветил фигуру женщины.
– Эй, господин хороший, подай монетку бедной матери! Прошу тебя, грошик для матери и ее дитятка…
Нищенка оказалась не старой, хоть грязные лохмотья и изможденное лицо добавляли ей лет. Младенец, закутанный в тряпки и похожий на бесформенный узел, сосал грудь. Личико его было накрыто материнской шалью.
Хайган шагнул вперед, чтобы прогнать попрошайку, но, пораженный неистовым блеском ее глаз, решил пропустить женщину к Кейну.
– Кейн! Да неужто это в самом деле ты? – подходя ближе, вкрадчиво воскликнула нищенка. – Ох, Кейн, ты ведь не пожалеешь денег, поможешь матери и бедному больному малютке? Он пока еще не умирает с голоду, но, если я не найду денег на хлеб и мясо, ему придется отправиться в лучший мир…
Ее бледное лицо показалось Кейну знакомым, однако он не смог припомнить, где и когда встречал эту женщину.
– Отчего ты просишь ночью, когда на улице нет людей? – буркнул он, ткнув в нее пальцем.
– Днем я теряюсь в толпе. Кроме того, порядочным людям неприятно видеть меня на улицах, – пожаловалась она. – У стражников нет сострадания к бедной матери и ее сыночку.
Ее окутывал тяжелый смрад не нищеты, а смерти. Пальцы Кейна нашарили мелкую монету, но неожиданный каприз заставил его сунуть в костлявую руку женщины золотой. Это позволит ей запастись едой и одеждой на несколько месяцев…
– Да хранит тебя Троэллет, – благословила его попрошайка, судорожно сжимая монету, словно хотела раздавить ее. Придвинувшись к Кейну еще ближе, она понизила голос:
– За поворотом в переулке ждут восемь мужчин. У двоих арбалеты. Они говорили о тебе.
Она проскользнула мимо Кейна, тихонько напевая что-то ребенку и перекладывая его так, чтобы он мог сосать другую грудь. Младенец вскрикнул, но не заплакал. Кейн услышал беспокойный шелест, напоминающий хлопанье крыльев, мать тихо запела сыну. Постепенно ее песня растаяла в ночи.
– Странно, – заметил Опирос, – благословила она тебя именем демона.
– Она говорила о засаде, – заметил Левардос, стоявший достаточно близко, чтобы все слышать. – Может, нужно вернуться, захватить побольше людей или пойти другой дорогой. Этот сукин сын Эберос, чтоб его черти взяли, подкарауливает нас на улице, которая ведет к дому Опироса.
– Я тоже так думаю, – согласился Кейн. – Но если это не Эберос. хотел бы я знать, кто на такое решился… Нет, не будем терять времени, возвращаясь за подмогой. Если они увидели наши факелы, то, когда мы повернем назад, они могут заподозрить что-то и сменить место. Раз мы знаем, что нас ждут, ловушка может обернуться против них.
– Они превосходят нас числом, к тому же у них арбалеты, – заметил Вебр.
– Я плачу тебе не за то, чтобы слушать, как ты играешь на дудке, – отрезал Кейн.
Хайган положил руку брату на плечо.
– Не волнуйся, братишка. Я специально выберу тебе в противники кого-нибудь поменьше!
Вебр оскалился и оттолкнул его.
– Позаботься лучше о своем факеле!
– Уймитесь! – рявкнул Кейн. – Нельзя стоять на месте, они могут заподозрить что-нибудь. Слушайте! Я зайду с тыла и займусь арбалетчиками. Вы не спеша следуйте до поворота. Идите с факелом, чтобы они видели приближающийся свет. Остановитесь, прежде чем я вас увижу; Опирос, ты крикни, что уронил статуэтку, и все вернитесь, освещая дорогу и делая вид, что ищете. Это даст мне время, чтобы успеть зайти в переулок с другой стороны. А когда я закричу, быстро бегите ко мне.
Видя, что они все поняли, Кейн исчез во мраке. Бежал он необыкновенно быстро и бесшумно.
– Он видит ночью, словно кот, – заметил Левардос, когда Кейн скрылся.
Энгельсе строился без определенного плана. Извилистые аллеи соседствовали с кривыми улочками. В этом запутанном лабиринте там и сям попадались островки городских усадеб. Уловить какую-то закономерность было невозможно.
Район, где они находились, был отведен под магазины и небольшие квартиры, зачастую объединенные между собой, – небольшие здания с центральным внутренним двором. Закоулок, где прятались враги, выходил именно в такой внутренний дворик – уединенный, грязный, с кучами отбросов, маленьким огородиком и загородкой для домашних животных.
Кейн, не раздумывая, выбрал самую короткую дорогу – вокруг домов. На первый взгляд казалось, что он действует безрассудно, однако все его чувства обострились, и он готов был мгновенно отреагировать на малейший признак опасности. Бежал он быстро и беззвучно, держась глубокой тени вдоль стен. Сюда не проникал даже тусклый свет звезд. Кейн рисковал больше всех, но он не мог доверить это задание никому из своих людей. Он тихо пофыркивал, словно подкрадывающийся хищник. Голубые огоньки гнева горели в его глазах – глазах прирожденного убийцы.
Неожиданно Кейн остановился перед закрытой дверью одного из домов, вспомнив, что тот пустует уже несколько месяцев. Тяжелая щеколда предназначалась скорее для защиты от обезумевших жильцов, чем от грабителей, так как интерьер дома не представлял никакой ценности. Взломать дверь оказалось несложно – достаточно было надавить разок хорошенько, чтобы вырвать с мясом замок. Но тогда не обошлось бы без шума, а в городе царило молчание. Кейн достал из-за отворота сапога тонкий нож. Через минуту дверь была открыта. Он толкнул ее и осторожно вошел в пустой магазин. Его встретили тишина и мягкий ковер пыли.
Крадучись, он пересек торговый зал. Следующая дверь вела во двор. Она оказалась заперта, и тяжелый деревянный брус пришлось снимать с петель, скрежет был оглушительный, но вряд ли этот звук мог насторожить тех, кто поджидал Кейна и Опироса в переулке. Думая об ожидающих его арбалетчиках, Кейн не спеша приоткрыл дверь, ведущую во дворик; приоткрыл настолько, чтобы протиснуться наружу. Невидимая стрела не вонзилась в его тело. Довольный тем, что двор завален мусорными кучами, Кейн выскользнул и, пригибаясь к земле, внимательно огляделся. Нет, во дворе никто не прятался. Быстро, не обращая внимания на темноту и препятствия, он перебежал через двор.
Свернув в переулок, Кейн удвоил внимание. Он уже различал неясные силуэты, скучившиеся в противоположном конце переулка, всего метрах в двадцати от него.
По крайней мере двое бандитов смотрели в его сторону, но не замечали крадущейся фигуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– И скорее всего ее бы и уничтожил, – фыркнул Кейн. – Допустим даже, что душа твоя вынесет изначальный хаос бесформенных мыслей и образов. Ну а если Клинур поведет тебя в мир ночных кошмаров? Что будет, если вместо того, чтобы увидеть бессмертные картины неземной красоты, ты очутишься в ловушке среди беспощадных ночных призраков, которые многих смельчаков довели до помешательства? Темной музе безразлично, являют ли ее сны райскую красу или кромешный ужас.
Поэт беззаботно рассмеялся.
– Меня бы это волновало, если бы я писал о солнце, цветах и любви. Но ты прекрасно знаешь, к чему я стремлюсь. Я хочу слагать оды в честь ночи, хочу воспевать порождения тьмы, возносящиеся из безымянных бездн; я хочу создавать поэзию кошмарного, и пусть другие лепечут о вещах обыденных и приятных. Черт побери, Кейн, мы столько ночей толковали с тобой об этом и всегда сходились на том, что истинно прекрасное и великое заключено в темной сфере бытия – смерть, тайна… Проявление чистой красоты точно так же парализует чувства, как слепой страх. Невыразимая любовь так же ранит душу, как невыразимый ужас. В миг наивысшего наслаждения ощущения, приносящие блаженство, невыносимо болезненны; экстаз и агония неразлучны… Я не могу писать «Вихри ночи», потому что не могу проникнуть в этот темный мир. Мне неведомы ощущения, которые я пытаюсь воссоздать. Всюду я искал пищу для вдохновения: читал скучные книги, отказался от своих привычек, ходил в безлюдные места, пробовал сомнительные наркотики…
И ничему не научился! Если бы я мог уговорить Клинур, чтобы она меня вдохновила, ввела в таинственный мир снов, – я бы согласился на любой кошмар…
Да нет, что я говорю, принял бы его с радостью, если бы благодаря этому смог создать совершенную поэму!
Кейн наморщил лоб. Собственно говоря, они были слишком похожи с Опиросом, чтобы он стал отговаривать поэта от подобного опыта, тем не менее…
– Конечно, решать тебе. Но я хочу, чтобы ты хорошо понимал, чем рискуешь, оказавшись за порогом сна. В сущности это будет не сон. Ты окажешься в объятиях Клинур и не сможешь вырваться из круга ночных кошмаров. Безумие будет продолжаться и продолжаться. К примеру: ты упадешь во сне – и проснешься в момент падения…
– О Боже, – прошептал Опирос. – Ты думаешь, что Амдерин…
– Это лишь одно из предположений. Мы не можем даже представить себе все опасности…
По таверне прокатилась волна шума. Толпа у игорного стола заволновалась.
Послышались гневные крики. Кто-то протестовал, выказывал недовольство, кто-то выкрикивал поздравления… Когда толпа немного рассеялась, показалась коренастая фигура Эбероса. Впереди шел светловолосый невольник-вальданец. Его широкие плечи сгибались под тяжестью туго набитого кожаного мешка.
На раскрасневшемся лице Эбероса заиграла улыбка.
– Я выиграл! – заявил он. – Ни у кого нет уже ни золота, ни храбрости, чтобы играть со мной. – Небрежным движением он высыпал на стол горсть золота. – Вот твоя сотня, а вот еще одна, как я и обещал. И впредь не торопись оскорблять человека… Отдавай статуэтку.
Звуки свирели неожиданно смолкли. Эберос наткнулся на ледяной взгляд Кейна, и его радостное настроение мгновенно улетучилось.
Не глядя на золото, Кейн придвинул его к ученику алхимика.
– Ты мне ничего не должен, – пояснил он. – Я решил оставить фигурку себе. Я уже заплатил тебе.
На победоносно-радостное лицо Эбероса легла тень озабоченности.
– Я же не продавал ее тебе! Это была лишь дополнительная гарантия. Я выполнил свое обязательство, Кейн. Вот сто золотых, как и договаривались. Ну а теперь мне нужна статуэтка. – Он протянул руку к фигурке из оникса, лежавшей перед Опиросом.
– Я бы этого не делал, – посоветовал Кейн.
Эберос сжал кулаки, встревоженный и рассерженный. И все-таки он не решился взять статуэтку.
– Я должен вернуть ее обратно, прежде чем Даматист заметит пропажу, – объяснил он.
– Ну что ж, ты просто скажешь своему хозяину то, что сказал бы, если бы проиграл деньги, которые я тебе дал, – предложил Кейн без малейшего сочувствия. – И раз уж ты теперь богат, почему бы тебе не проверить – может, какой-нибудь город на юге нуждается в алхимике?
– Хорошо, я дам за нее двести монет.
Кейн покачал головой, высокомерно улыбаясь.
– Двести пятьдесят… и не больше!
– А раньше ТЫ заявлял, что она бесценна…
– Черт! Ну назови свою цену! Я не хочу ссориться с Даматистом.
– Мой гнев может оказаться страшнее, – предупредил Кейн.
На толстой шее взбешенного Эбероса вздулись вены. Он потянулся к мечу.
Стоящий за его спиной вальданец испуганно отодвинул мешки с золотом. Вебр и Хайган не спеша приблизились и встали по обе стороны Кейна. На их грубых лицах играли издевательские усмешки. Левардос встал, ничуть не изменившись в лице. Не спеша приблизились остальные люди Кейна. Приземистый Станчек отдал какие-то инструкции своему помощнику, а потом тот направился к двери и стал ее запирать.
Кейн взял статуэтку со стола и начал перекатывать ее на ладони. Он усмехался с глумящимся видом. Смерть читалась в его взгляде. Эберос понял, что она кружит где-то поблизости.
– Да пес с ним, что мне этот Даматист! – рассмеялся он неожиданно. Его слова прозвучали как предсмертный хрип. – Я научился всему, чему мог обучить меня старый скупердяй. И у меня достаточно золота, чтобы жить в свое удовольствие. Бери эту проклятую статуэтку, раз тебе так хочется, – пусть Даматист сам ее ищет. Ну а я, пожалуй, поищу в другой таверне еще парочку богатых придурков, которые со мной сыграют…
Дрожащими руками он сгреб со стола золотые монеты и, подобострастно улыбаясь, пошел к выходу. Испуганный вальданец следовал за ним как тень. Оба исчезли за драным занавесом.
Вебр и Хайган расхохотались, присвистнули и снова стиснули бедную танцовщицу. Опирос взял из рук Кейна статуэтку и взглянул на нее с восхищением.
Левардос позволил себе еле заметно улыбнуться.
Кейн заметил издевательские жесты Станчека и неодобрительно покачал головой.
– Ему снова сегодня повезло, – ответил он на молчаливый вопрос в глазах Левардоса. – Несколько тысяч золотом, охрана – один человек, и этот паршивец вышел отсюда живым. Станчек полагал, что я собрался этим заняться.
– Можем его разыскать, – предложил помощник, поднимаясь.
– И не пытайся, – посоветовал Кейн. – И все-таки я заполучил смертельного врага. Мог ведь прикончить его сразу, но позволил уйти. Скажи, Левардос, был ли я когда-нибудь раньше столь неосторожен?
– Нет, – признался тот и вложил свой стилет в ножны, спрятанные в рукаве.
Глава 3. ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Кейн угрюмо уставился на входную занавесь. Опиросу пришло в голову, что его заинтересованность в черной фигурке могла доставить Кейну непредвиденные хлопоты. В конце концов у Кейна с алхимиком были деловые связи, а ведь Даматист наверняка узнает в чьи руки попала статуэтка.
– Не волнуйся из-за Эбероса, – успокоил его Кейн, когда поэт поделился своими сомнениями. – Если он не глупей чем я думал, сегодня к утру он будет далеко от Энсельеса. Даматист непременно обвинит ею в краже. Он в таких делах весьма злопамятен. Теперь статуэтка твоя. Интересно, что ты намерен с ней делать?
Поэт уже принял решение.
– Я же тебе сказал: я надеюсь вызвать Клинур, чтобы отправиться за нею в загадочное царство снов. Буду тебе очень благодарен, если покажешь, как это делается. Думаю, ты знаешь о колдовстве гораздо больше, чем хочешь показать. Но если ты против, я сам где-нибудь отыщу рецепт.
– Ты потратишь на это немало сил, – заметил Кейн. – Ладно, раз ты так решил – пусть будет по-твоему. Но учти, риск очень велик. Может, подождем, пока твой разум не прояснится?
– Я хочу попробовать как можно скорее, – заявил Опирос, старательно наполняя свою кружку. – Ну хорошо, подождем. Попробуем завтра?
– Завтра ночью, если пожелаешь, – согласился Кейн. – Ночь – время Клинур. Я все приготовлю.
– А где ты собираешься провести эксперимент? Мой дом сгодится?
Кейн покачал головой.
– Думаю, мы найдем что-нибудь получше. Атмосфера тайны – вещь чрезвычайно важная. Нужно уединенное место, где никто нам не помешает, где нет дурных эманаций. На сны сильно влияет окружение, в котором находится спящий. Добрый дух Энсельеса не благоприятствует видениям, которые ты ищешь. Нужно вызвать Клинур в Старом Городе. В каком-нибудь из святилищ, что до сих пор излучает оккультные флюиды, которые помогут тебе войти в контакт с музой мрака.
– Святилище Ваула? – предложил Опирос.
– Это воинственный бог с холодной и несколько прозаичной натурой, возразил Кейн. – Я же имел в виду святилище Шенан. Богиня Луны должна способствовать нашим начинаниям.
– Я не знал, что ее культ простирался так далеко на север. А где ее святилище?
– Я покажу тебе, – уклончиво пообещал Кейн и начал толковать о процветании культа Шенан во времена Старого Города.
Они беседовали до поздней ночи. Левардос ненадолго покинул их, чтобы выполнить какое-то поручение. Когда он вернулся, то стал о чем-то шептаться с Кейном. Опирос почувствовал усталость и начал зевать. Бессчетные кружки пива в конце концов притупили его истерзанные наркотиком чувства, изгнали из головы голоса и образы. Опирос неожиданно решил, что достаточно пьян.
– Ну ладно, я, пожалуй, пойду домой и немного отдохну, – заявил он, подавив зевоту. – А может, мне лучше сегодня не спать? Может, я должен терпеть как можно дольше, чтобы крепче заснуть завтра ночью?
– Нет, отдохни немного, – сказал Кейн. – Если все у нас получится, тебе не придется засыпать. Клинур сама проведет тебя через врата сна.
– Ну, значит, до вечера, – бросил поэт, неловко собирая свои листки.
Ониксовую фигурку он еще раньше завернул и спрятал за пояс.
– Подожди, я пойду с тобой, – сказал Кейн. Он кивнул своим людям, чтобы те собирались. – Если ты случайно наткнешься на Эбероса, тебе придется дорого заплатить за риск, которому ты его подверг…
Когда они вышли из «Таверны Станчека», близился рассвет. Небо было еще темным, однако звезды уже начинали бледнеть. Было холодно и очень тихо. После задымленной, душной атмосферы таверны свежий воздух пьянил, как крепленое вино.
Прохожие встречались редко. В этот час даже те, кто пренебрегал сном, улаживали свои дела за закрытыми дверьми.
И уж никак не ожидал Кейн, что в это время суток к нему пристанет нищенка.
Сначала они услышали в темноте ее рыдающие причитания, а затем – шаркающую походку. В слабом свете фонаря возник ее силуэт. Факел, который нес Хайган, высветил фигуру женщины.
– Эй, господин хороший, подай монетку бедной матери! Прошу тебя, грошик для матери и ее дитятка…
Нищенка оказалась не старой, хоть грязные лохмотья и изможденное лицо добавляли ей лет. Младенец, закутанный в тряпки и похожий на бесформенный узел, сосал грудь. Личико его было накрыто материнской шалью.
Хайган шагнул вперед, чтобы прогнать попрошайку, но, пораженный неистовым блеском ее глаз, решил пропустить женщину к Кейну.
– Кейн! Да неужто это в самом деле ты? – подходя ближе, вкрадчиво воскликнула нищенка. – Ох, Кейн, ты ведь не пожалеешь денег, поможешь матери и бедному больному малютке? Он пока еще не умирает с голоду, но, если я не найду денег на хлеб и мясо, ему придется отправиться в лучший мир…
Ее бледное лицо показалось Кейну знакомым, однако он не смог припомнить, где и когда встречал эту женщину.
– Отчего ты просишь ночью, когда на улице нет людей? – буркнул он, ткнув в нее пальцем.
– Днем я теряюсь в толпе. Кроме того, порядочным людям неприятно видеть меня на улицах, – пожаловалась она. – У стражников нет сострадания к бедной матери и ее сыночку.
Ее окутывал тяжелый смрад не нищеты, а смерти. Пальцы Кейна нашарили мелкую монету, но неожиданный каприз заставил его сунуть в костлявую руку женщины золотой. Это позволит ей запастись едой и одеждой на несколько месяцев…
– Да хранит тебя Троэллет, – благословила его попрошайка, судорожно сжимая монету, словно хотела раздавить ее. Придвинувшись к Кейну еще ближе, она понизила голос:
– За поворотом в переулке ждут восемь мужчин. У двоих арбалеты. Они говорили о тебе.
Она проскользнула мимо Кейна, тихонько напевая что-то ребенку и перекладывая его так, чтобы он мог сосать другую грудь. Младенец вскрикнул, но не заплакал. Кейн услышал беспокойный шелест, напоминающий хлопанье крыльев, мать тихо запела сыну. Постепенно ее песня растаяла в ночи.
– Странно, – заметил Опирос, – благословила она тебя именем демона.
– Она говорила о засаде, – заметил Левардос, стоявший достаточно близко, чтобы все слышать. – Может, нужно вернуться, захватить побольше людей или пойти другой дорогой. Этот сукин сын Эберос, чтоб его черти взяли, подкарауливает нас на улице, которая ведет к дому Опироса.
– Я тоже так думаю, – согласился Кейн. – Но если это не Эберос. хотел бы я знать, кто на такое решился… Нет, не будем терять времени, возвращаясь за подмогой. Если они увидели наши факелы, то, когда мы повернем назад, они могут заподозрить что-то и сменить место. Раз мы знаем, что нас ждут, ловушка может обернуться против них.
– Они превосходят нас числом, к тому же у них арбалеты, – заметил Вебр.
– Я плачу тебе не за то, чтобы слушать, как ты играешь на дудке, – отрезал Кейн.
Хайган положил руку брату на плечо.
– Не волнуйся, братишка. Я специально выберу тебе в противники кого-нибудь поменьше!
Вебр оскалился и оттолкнул его.
– Позаботься лучше о своем факеле!
– Уймитесь! – рявкнул Кейн. – Нельзя стоять на месте, они могут заподозрить что-нибудь. Слушайте! Я зайду с тыла и займусь арбалетчиками. Вы не спеша следуйте до поворота. Идите с факелом, чтобы они видели приближающийся свет. Остановитесь, прежде чем я вас увижу; Опирос, ты крикни, что уронил статуэтку, и все вернитесь, освещая дорогу и делая вид, что ищете. Это даст мне время, чтобы успеть зайти в переулок с другой стороны. А когда я закричу, быстро бегите ко мне.
Видя, что они все поняли, Кейн исчез во мраке. Бежал он необыкновенно быстро и бесшумно.
– Он видит ночью, словно кот, – заметил Левардос, когда Кейн скрылся.
Энгельсе строился без определенного плана. Извилистые аллеи соседствовали с кривыми улочками. В этом запутанном лабиринте там и сям попадались островки городских усадеб. Уловить какую-то закономерность было невозможно.
Район, где они находились, был отведен под магазины и небольшие квартиры, зачастую объединенные между собой, – небольшие здания с центральным внутренним двором. Закоулок, где прятались враги, выходил именно в такой внутренний дворик – уединенный, грязный, с кучами отбросов, маленьким огородиком и загородкой для домашних животных.
Кейн, не раздумывая, выбрал самую короткую дорогу – вокруг домов. На первый взгляд казалось, что он действует безрассудно, однако все его чувства обострились, и он готов был мгновенно отреагировать на малейший признак опасности. Бежал он быстро и беззвучно, держась глубокой тени вдоль стен. Сюда не проникал даже тусклый свет звезд. Кейн рисковал больше всех, но он не мог доверить это задание никому из своих людей. Он тихо пофыркивал, словно подкрадывающийся хищник. Голубые огоньки гнева горели в его глазах – глазах прирожденного убийцы.
Неожиданно Кейн остановился перед закрытой дверью одного из домов, вспомнив, что тот пустует уже несколько месяцев. Тяжелая щеколда предназначалась скорее для защиты от обезумевших жильцов, чем от грабителей, так как интерьер дома не представлял никакой ценности. Взломать дверь оказалось несложно – достаточно было надавить разок хорошенько, чтобы вырвать с мясом замок. Но тогда не обошлось бы без шума, а в городе царило молчание. Кейн достал из-за отворота сапога тонкий нож. Через минуту дверь была открыта. Он толкнул ее и осторожно вошел в пустой магазин. Его встретили тишина и мягкий ковер пыли.
Крадучись, он пересек торговый зал. Следующая дверь вела во двор. Она оказалась заперта, и тяжелый деревянный брус пришлось снимать с петель, скрежет был оглушительный, но вряд ли этот звук мог насторожить тех, кто поджидал Кейна и Опироса в переулке. Думая об ожидающих его арбалетчиках, Кейн не спеша приоткрыл дверь, ведущую во дворик; приоткрыл настолько, чтобы протиснуться наружу. Невидимая стрела не вонзилась в его тело. Довольный тем, что двор завален мусорными кучами, Кейн выскользнул и, пригибаясь к земле, внимательно огляделся. Нет, во дворе никто не прятался. Быстро, не обращая внимания на темноту и препятствия, он перебежал через двор.
Свернув в переулок, Кейн удвоил внимание. Он уже различал неясные силуэты, скучившиеся в противоположном конце переулка, всего метрах в двадцати от него.
По крайней мере двое бандитов смотрели в его сторону, но не замечали крадущейся фигуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28