А представив себе, что прячет этот шов, я мысленно помолился.
Несколько недель Руп Неллист привозил Путика для осмотра. Рана зажила без осложнений, но песик не пробовал наступать на эту ногу.
Через два месяца мы убрали пластинки. Кость срослась образцово, но Путик так и остался трехногой собакой.
- Неужели он вовсе не прикасается этой ногой к земле? - спросил я. Руп покачал головой.
- Да нет, он все время так. И никакой перемены. Может, у него привычка такая выработалась, ногу поджимать? Вон он сколько времени хромал!
- Не исключено. И, признаюсь, огорчительно.
- Это вы напрасно, мистер Хэрриот. Оба вы сделали что возможно, и я вам очень благодарен. А кроха в остальном настоящий молодец.
Когда он попрощался и ушел, прихрамывая, в сопровождении прихрамывающего песика, Колем посмотрел на меня с кривой улыбкой:
- Что уж тут! С некоторыми терпишь неудачу.
Несколько месяцев спустя Колем прочел мне заметку в "Дарроуби энд Холтон таймс".
- Вы послушайте: "В субботу состоится прием в честь Руперта Неллиста, новоизбранного мэра Харгрова, и торжественный выход из ратуши".
- Рад за старину Рупа, - отозвался я. - Он вполне это заслужил: столько сделал для города! И вообще он мне нравится.
- Мне тоже, - кивнул Колем. - И я бы хотел посмотреть на него в торжественный момент. Не могли бы мы ускользнуть в Харгров на полчасика?
Я задумчиво посмотрел на молодого коллегу.
- Неплохо бы. И на субботу почти ничего не назначено. Поговорю с Зигфридом. Думаю, он согласится подежурить за нас.
Утром в субботу мы с Колемом стояли в залитой ярким солнцем толпе перед Харгровской ратушей. На широкой верхней ступени по сторонам массивных дверей были установлены большие вазоны, и пышные цветы в них гармонировали с праздничной атмосферой и ощущением приятного предвкушения. Телевизионщики уже нацелили свои камеры.
Ждать пришлось недолго. Двери распахнулись, и появился Руп с цепью мэра на шее и супругой рядом. Толпа встретила их громкими приветственными возгласами. Улыбающиеся лица и машущие руки повсюду вокруг нас наглядно свидетельствовали о его популярности. Внезапно крики стали совсем оглушительными - позади своего хозяина шествовал Путик. А кто не знал об отношении Рупа к своей собаке?
И тут по площади раскатился совсем уже громовой хохот: Путик небрежно направился к ближайшему вазону, задрал ножку и облегчился на цветы, в мгновение ока завоевав сердца миллионов телезрителей по всей стране.
Смех еще не смолк, когда маленькая процессия спустилась по ступенькам и направилась к толпе, которая расступалась, давая дорогу мэру, его супруге и Путику, семенившему за ними.
Зрелище было очень приятное, но мы с Колемом видели только одно.
- Вы заметили? - Колем ткнул меня локтем в бок.
- Еще бы! - прошептал я. - Еще бы!
- Он наступает на все четыре ноги! И не хромает ничуточки!
- Да... чудесно... просто замечательно! - Меня охватила такая гордая радость, что даже солнце словно засияло еще ярче.
Но надо было торопиться. В машине Колем обернулся ко мне.
- И еще. Когда Путик поливал цветы, вы что-нибудь заметили?
- Да. Задрал он здоровую ногу, всем весом опираясь на сломанную.
- А это значит... - начал Колем, ухмыляясь до ушей.
- Что больше он никогда хромать не будет.
- Верно! - Колем включил мотор и удовлетворенно вздохнул. - Что уж тут! С некоторыми удается все.
50

Боб Стокдейл был единственным, кто уцелел после прискорбной метаморфозы, постигшей старинный трактир "Лорд Нельсон". В резиновых сапогах и кепке блином он восседал у стойки на крайнем табурете, словно не замечая ни визгливой музыки, ни гвалта, который поднимала толкающаяся орда модно одетой молодёжи.
Я пробился к стойке, взял кружку портера и, пристроившись у стены, с грустью поглядывал по сторонам, а мои мысли воскрешали былое. Еще год назад "Лорд Нельсон" был типичным йоркширским деревенским трактиром. Вспомнился вечер, когда я завернул в него со старинным приятелем из Глазго, города моей юности. Тогда помещение сводилось к одной обширной комнате, смахивавшей на большую кухню. В черной печи с духовкой пылали поленья, а на дубовых скамьях с высокими спинками солидно располагались работники с окрестных ферм перед пинтовыми кружками на старых деревянных столах. Массивные спинки надежно укрывали их от холодного ветра, который свистел снаружи, проносясь по улицам деревушки и по пастбищам на холмах, где эти люди трудились весь день.
Разговаривали они вполголоса, и тиканье настенных часов, щелканье костяшек домино усиливали ощущение мирного покоя.
- Черт, какая тут приятная тишина, - сказал мой друг, завороженно наблюдая, как хозяин без пиджака и в подтяжках неторопливо спустился в погреб и вновь появился с высоким эмалированным кувшином, из которого принялся наполнять кружки, умело регулируя струю, чтобы получить пышную шапку пены.
- Да, пожалуй, не похоже на Уэст-Найл-стрит, - согласился я. Он засмеялся.
- Безусловно. Просто поверить не могу! Но какой доход приносит это заведение? Горстка посетителей, и те пьют не торопясь.
- По-моему, доход и в самом деле невелик - несколько фунтов в неделю, но у хозяина есть небольшая ферма - вон за той стеной обитают коровы, телята и свиньи, - а трактир просто приятный приработок.
Мой друг припал к кружке, вытянул ноги и блаженно сощурил глаза.
- Вообще-то мне тут нравится. Отдыхаешь душой и телом. Чудное местечко!
Да, чудное. И многие трактиры в окрестностях Дарроуби еще хранили ту же привлекательность. Но надолго ли, спросил я себя, оглядывая модернизированный "Лорд Нельсон".
Новый владелец не стал мешкать с преобразованиями. Он был не фермер, а опытный трактирщик и сразу оценил возможности старинной харчевни в хорошенькой деревушке Уэлсби, уютно расположившейся среди холмов. Кухонную печь сменила нарядная стойка с задником из зеркал и сверкающих бутылок. Старые дубовые скамьи и столы исчезли, стены украсились бляхами с конской сбруи, охотничьими гравюрами и егерьскими рожками. Внутреннюю стену снесли, И посетители обедали в элегантном зале, там, где годы и годы я принимал телят и лечил свиней.
И сразу же в Уэлсби зачастили на машинах молодые люди из больших городов, а прежние завсегдатаи его покинули. Я так и не узнал, где обрели скромный приют эти труженики - наверное, в трактире одной из соседних деревень. Остался один Боб Стокдейл. О причине я мог только гадать, но он был тихим, замкнутым человеком, держался особняком и, видимо, не захотел расставаться с залом, в котором на протяжении многих лет проводил по нескольку вечеров в неделю. Как бы то ни было, всякий раз, когда я заглядывал в "Лорда Нельсона", Боб сидел на крайнем табурете, под которым, свернувшись калачиком, лежала Мег, его старая собака. Уэлсби протянулась вдоль длинной дороги, уводившей в холмы, по которой я ездил тысячи раз, и после вечернего вызова иногда останавливался у трактира выпить пивка. На этот раз я без особого труда вправил корове матку и, прихлебывая из кружки, все еще испытывал теплую радость после удачной операции.
Тут я заметил, что толпа возле стойки чуть поредела, и протолкался к Бобу.
- Привет, Боб, - сказал я. - Можно подлить вам в кружку? А то в ней почти ничего не осталось.
- Спасибо, мистер Хэрриот. И правда, донышко видно. - Он залпом допил кружку и толкнул ее к бармену.
Говорил он медленно и раздельно. Близилось время закрытия, и, значит, он просидел тут уже очень долго, поглощая не спеша пинту за пинтой, и достиг той отрешенности, какую я не раз наблюдал прежде.
Я посмотрел вниз на нос Мег, высунутый между ножками, нагнулся и погладил седую морду верной старенькой помощницы Боба. Днем она пригоняла ему коров, рьяно бегая вокруг них и покусывая за ноги тех, что отбивались в сторону, а вечером человек и собака отдыхали вместе.
Я заглянул в добрые глаза. С прошлого раза они заметно помутнели.
- Дряхлеет она, Боб.
- На Пасху ей десять сравняется, только силы у нее еще хоть отбавляй.
- Да, я видел, как она работает. Пороха у нее еще надолго хватит.
Мы продолжали беседовать. Люди вроде Боба вызывали у меня товарищеское чувство - эти сельские труженики стали неотъемлемой частью моей жизни. Они ловили и держали для меня могучих быков, потели бок о бок со мной при трудных отелах и окотах. Я любил посидеть с ними за кружкой пива, да и Боб был явно расположен поболтать. Мы предавались воспоминаниям, и на губах у него играла мягкая улыбка, хотя язык не очень слушался, а глаза то и дело закрывались.
Я допил кружку и посмотрел на часы.
- Ну мне пора, Боб. Будьте здоровы, и до нашей новой встречи. Вместо ответа он встал.
- Я тоже домой, - пробурчал он и, осторожно ступая, пошел к двери в сопровождении Мег.
Снаружи сгущались летние сумерки. Боб направился туда, где к стене был прислонен его велосипед, и я замер возле своей машины. Мне уже доводилось наблюдать этот ритуал, и он просто завораживал.
Боб откатил велосипед от стены и некоторое время устанавливал его поудобнее, а затем вскинул ногу в резиновом сапоге, пытаясь взгромоздиться на седло. Первая попытка оказалась неудачной, и он постоял несколько секунд, видимо переводя дух. Потом с величайшим тщанием вновь установил велосипед в нужную позицию и вскинул ногу. Снова промах, и я уже подумал, что сейчас Боб окажется на земле под велосипедом. Однако он удержался на ногах и постоял, задумчиво опустив голову. Затем решительно расправил плечи, посмотрел вдоль перекладины на руль и судорожным прыжком вскочил-таки на седло.
Несколько напряженнейших секунд он продвигался вперед по дюйму, крутя педали и вертя рулем, чтобы удержать равновесие. Но вот велосипед медленно выехал на шоссе. Через несколько ярдов Боб остановился и замер, однако велосипед каким-то чудом сохранял вертикальное положение. Не в первый раз я подумал, что ему следовало бы участвовать в медленных велосипедных гонках на ежегодном городском празднике. Первое место он занял бы без малейшего труда.
Прислонясь к машине, я следил за его маневрами. Старушка Мег, давно привыкшая к этой процедуре, терпеливо плелась рядом с ним и ложилась, едва он замирал, выдерживая несравненную паузу. До дома Бобу предстояло проехать около мили, и я прикинул, сколько времени это у него займет. Былые его собутыльники в старом "Лорде Нельсоне" категорически утверждали, что он никогда не падает, и я, во всяком случае, ни разу не видел, чтобы он потерял единожды обретенное равновесие. Наконец человек и собака скрылись в сгущающейся мгле, я забрался в машину и поехал домой.
Через Уэлсби я, как уже упоминал, должен был проезжать чуть ли не каждый день, и следующие два-три месяца я заходил в "Лорда Нельсона" довольно часто. И неизменно кепка Боба маячила среди модных курток и платьев. Но наступил вечер, когда, вглядываясь в толпу, я заметил нечто необычное и поспешил протолкаться к дальнему концу стойки.
- Привет, Боб. Что-то вы сегодня без Мег.
Он покосился на ножки своего табурета, отхлебнул глоток и горестно посмотрел на меня.
- Да вот... - пробормотал он. - Пришлось ее дома оставить.
- Что так?
Он помолчал, а потом ответил хриплым, еле слышным голосом:
- Рак у нее.
- Что-что?
- Рак. У Мег рак.
- С чего вы взяли?
- Так у нее опухоль. Все растет и растет.
- Почему вы мне раньше не сказали?
- Да вы бы ее усыпили. А я не хочу. Пусть еще поживет.
- Но... но вы торопитесь с выводами, Боб. Не всякая опухоль бывает злокачественной.
- Эта уж наверняка. Большущая такая чертова штука. С крикетный мяч.
- А где?
- Под брюхом. Болтается, чуть землю не задевает. Жуть такая! - Он протер глаза, словно стараясь стереть воспоминание. Лицо у него было полно страдания. Я вцепился ему в плечо.
- Послушайте, Боб! По вашим словам это похоже на простую опухоль молочной железы.
- Чего-чего?
- Ну сосок у нее разросся. Это часто бывает. Обычно такие опухоли доброкачественны и безвредны.
- Ну, не эта... - У него задрожал голос. - Большая, черт, вот такая! - Он показал руками.
- Величина тут ни при чем. Пошли, Боб. Поедем к вам, и я посмотрю.
- Нетушки... Я же знаю, что вы с ней сделаете. - На его лице появилось затравленное выражение.
- Обещаю, что ничего такого не сделаю. - Я взглянул на часы. - Все равно сейчас закроют. Едем!
Он бросил на меня еще один отчаянный взгляд, сполз с табурета и с обычной осторожностью прошествовал к двери.
Вновь я наблюдал ритуал с велосипедом, но только при третьей попытке человек и велосипед очутились на земле. Зловещий знак! Во время бесконечной поездки до коттеджа Боб упал несколько раз, и, глядя, как он лежит ничком на своем велосипеде, я понял, что стержень его жизни сломался.
Внутри коттеджа Адам, брат Боба, поднял голову от коврика, который плел. Оба они остались холостяками и, несмотря на разницу в характерах, жили вместе в полной гармонии. Я сразу бросился к корзинке Мег и осторожно перевернул старушку на бок. Да, опухоль была, бесспорно, большой, но твердой, точно камень, подкожной и даже не касалась тканей молочной железы.
- Посмотрите, Боб, - сказал я. - Под нее можно пальцы подвести. Я ее мигом уберу и с полной гарантией, что никаких осложнений не будет.
Он рухнул в кресло, и Мег подковыляла к нему поздороваться. Он медленно погладил ее уши. Было что-то жалобное в этом сочетании виляющего хвоста, разинутой пыхтящей пасти и чудовищной опухоли, свисающей почти до пола. Боб молчал, и тут заговорил Адам:
- Сами видите, мистер Хэрриот, что на него нашло. Я уж не знаю, сколько времени ему твержу, чтобы он к вам пошел, а ему что в лоб, что по лбу. Всякое терпение лопнет.
- Так как же, Боб? - спросил я. - Приведите ее в приемную как можно скорее, хорошо? Чем быстрее с этим покончить, тем лучше. Нельзя же оставлять ее в таком состоянии.
Он еще несколько раз провел ладонью по голове Мег, потом кивнул.
- Ладно.
- А когда?
- Я заеду - скажу.
- Вот-вот! - снова вмешался Адам. - Он вам не ответил, потому что ни за что ее к вам не приведет. Вбил себе в голову, что Мег вылечить нельзя.
- Ерунда, Боб, - сказал я. - Говорю же вам, она наверняка будет совсем здорова. Хотите, я ее прямо сейчас увезу? Согласны?
Все еще глядя в пол, Боб энергично замотал головой.
- Тогда разрешите прооперировать здесь. Он изумленно уставился на меня.
- Как это? Прямо сейчас?
- А что? Это совсем не так сложно, как вы думаете. Речь же идет не о внутренних органах, а инструменты у меня с собой.
- Отлично придумали! - заявил Адам. - Иначе толку не будет.
- Только одно, - сказал я, - она давно ела?
- Утром съела пару сухарей, - ответил Адам. - Боб ее всегда на ночь кормит.
- Отлично. Ее можно анестезировать.
Боб, казалось, был совсем оглушен и продолжал молча сидеть, пока мы с Адамом занимались приготовлениями. Меня давно интриговали отношения между этими пожилыми братьями. Они были полной противоположностью друг другу. Адам не брал в рот спиртного, но, казалось, ничуть не осуждал пристрастие Боба к пиву, и, когда Боб проводил вечер в "Лорде Нельсоне", Адам обычно посещал какие-нибудь курсы в деревенской школе - плетение ковриков было его последним увлечением. Адам был не работником на ферме, а служил в большой молочной фирме, закупавшей молоко у фермеров в холмах. Он был невысоким, щуплым, хлопотливым и аккуратным - совсем не то, что его дюжий флегматичный брат.
Я прокипятил инструменты, мы положили Мег на стол, и после быстрой инъекции снотворного в вену старая собака погрузилась в глубокий сон. Я перевернул ее на спину, надежно привязал бинтами к ножкам стола, и мы, все трое, тщательно вымыли руки над кухонной раковиной. Боб, так и не снявший кепку, явно не испытывал особого энтузиазма, а когда я вручил каждому по артериальному зажиму и занес скальпель, он крепко зажмурился.
Удаляя такие опухоли, я обычно вырезал эллипсовидный лоскут кожи, а затем работал пальцами. На вид грубовато, но заметно снижает кровотечение. Я сделал первый надрез и начал отдирать кожу, и в тот момент, когда я взял у братьев зажимы, чтобы перехватить пару кровоточащих сосудов, Бобу вздумалось открыть глаза. Глухо застонав, он, шатаясь, отошел к старому, набитому волосом дивану, тяжело опустился на него и зажал голову в ладонях. Однако его щуплый брат был создан из более крепкого материала и, хотя чуточку позеленел, решительно ухватил оба зажима и держал их бестрепетной рукой, пока я перевязывал сосуды.
Раз начав, я увлекся и с наслаждением пробирался пальцами вокруг сферической опухоли, отделяя прилегающие фасции от кожи. Порой такие опухоли просто выскакивают наружу, точно пробка из бутылки, но, хотя эта оказалась не такой, все шло отлично. Вскоре я забрал в руку ее почти всю, кроме самого низа, где, как я знал по опыту, должен был находиться крупный кровеносный сосуд.
- Держите зажимы наготове, Адам, - скомандовал я, бережно раздвигая ткань, но еще не договорил, как ему в лицо ударила алая струйка крови.
И опять-таки Боб выбрал именно этот момент, чтобы открыть глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37