Многие из моих соотечественников разделяют… ваше восхищение. Но признайтесь, туземцы – как это говорят? Vicieux?– Злобны. – Перевела Мередит с сомнением в голосе. – Правильно, Джонни?– Что ты имеешь в виду? Правильно ли ты перевела, что они злобны? – прорычал Джон.– Твой французский улучшается, cherie, – похвалил Гастон девушку. – Боюсь, я оскорбил твоего братца.– Джонни, как всегда, невыносим, – фыркнула Мередит.– Мерри, ты ведь встречалась с Кахнаваки. Как ты считаешь, он злобный?– Конечно, нет, – она отвернулась от брата. – Шеннон, заставь его вести себя прилично.Шеннон обменялась с Элейн понимающим взглядом.– Месье Гарнье. Мередит сказала, что вы знаете доктора Маршана. Он действительно выдающийся врач, как о нем говорят?– Он хороший врач, но… выдающимся его не назовешь. Я бы поостерегся применять столь сильный эпитет к этому человеку.– Но вы – выдающийся ученый? – Голос Джона полон яда.– Mais qui. Mais qui (фр.) – возможно.
– Да, он выдающийся, – твердо сказала Мередит. – Гастон, расскажи им о своих экспериментах.– Сомневаюсь, чтобы это было интересно, cherie, – он мягко улыбнулся. – Мне бы хотелось побольше узнать о вашей очаровательной гостье Шеннон, ваш акцент… как бы это сказать…– Опять? – прорычал Джон. – Ее акцент: magnifique? Incroyable? Degoutant? Magnifique, incrauable, degoutant (фр.) – прекрасный, невероятный, отвратительный.
– Джон Катлер, мне знакомы эти слова. Это – «великолепный», «потрясающий», но будем надеяться, не «отвратительный».– Браво! – Гастон весело рассмеялся. – Она действительно великолепна, не так ли, Джонни?– Зовите меня Джоном, – произнес тот сквозь сжатые зубы. – И будьте любезны обращаться к моей невесте «мисс Клиэри». Что касается моей сестры, она для вас слишком хороша; и если та хихикающая женщина, которая была моей матерью, пока не сошла с ума… держите свои елейные комплименты при себе и…– Джонни! – Мередит была в панике. – Шеннон, заставь его замолчать.Безуспешно Шеннон толкала Джона кулаком в бок. Потом покачала головой и сказала:– Гастон, Джон просит вас больше не флиртовать. Дайте передышку, чтобы все могли спокойно поесть. Окей?– Я… дам вам передышку, – явно потешаясь над ними, сказал француз. Потом повернулся к Мередит. – Не огорчайся, cherie. Я не обиделся.– Почему? – четко спросил Джон. – Я-то как раз старался оскорбить его.– Ш-ш-ш. Ты ведешь себя безобразно. Ты толкнешь Мередит прямо ему в объятия, если будешь оскорблять его.– О! – Слова Шеннон заставили Джона замолчать. Обед проходил спокойно, хотя атмосфера была накалена. Изредка молчание прерывалось смехом миссис Ван Хорн. После обеда, когда мужчины, извинившись, направились в залу, Гастон схватил Шеннон за руку и оттащил в сторону.– Ваш Джон ревнив и не без причины. Вы загадочная женщина.– Это комплимент?– Разумеется. У меня к вам много вопросов.– Мередит, наверное, ищет вас, Гастон. Флиртуйте лучше с ней. На меня ваши чары не действуют.– Если бы вы узнали меня поближе, – он вздохнул, – они бы на вас подействовали. Я учусь, день и ночь и все еще жажду знаний.– И правды? – не сдержалась Шеннон и уколола этого самовлюбленного бабника. – Мередит говорит, вы хотите превратить железо в золото?– Она ничего в этом не смыслит, – пожаловался Гарнье. – Не золото я ищу, а тайну.– Какую тайну?– Тайну Вселенной. Небес, ветра и смены времен года. Жизни и смерти, и возрождения после смерти.– О! – Шеннон вдруг осознала, что он искренен. Он действительно стремился к знаниям, как об этом торжественно заявил за обедом. На какое-то мгновение она даже поверила, что он вовсе не бабник, а просто альтруист, любитель научных занятий. – Вы ученый?– Я философ, cherie, – нежно поправил он ее.– Но если Джон услышит, что вы называете меня «cherie», вы намного больше узнаете о жизни и смерти, чем вам хотелось бы. Давайте присоединимся к Мередит и миссис Ван Хорн…– Хорошо. На мои вопросы вы ответите в другой раз.– Что заставляет вас думать, что у меня есть ответы?– Мередит рассказала мне, что вы ударились головой, cherie. Она говорит, что собираются посылать за Маршаном, потому что вы вспоминаете другие места, очень далекие, которые не существуют. Думаю, вы много путешествовали и могли бы рассказать много интересного. – Его загадочный тон вдруг словно налился сахаром, стоило Мередит приблизиться к ним. – Cherie! Мы с Шеннон только что говорили о тебе.– Вот как? – пробормотала девушка. В зеленых глазах светилась ревность. – И что же вы обо мне говорили?– Надеюсь, Шеннон защитит меня от твоего братца, и он смягчится и разрешит мне ухаживать за тобой. Шеннон, вы скажете Джонни, что он может доверять мне?Шеннон колебалась, что лучше: сейчас причинить боль Мередит, или заставить страдать в будущем.– Мы говорили о моей памяти и докторе Маршане. Гастон сказал мне, Мередит, что ты рассказала ему о моем состоянии.По лицу девушки было видно, что у нее отлегло от сердца, потому что они говорили на медицинские темы.– Шеннон, Гастон и сам неплохой врач. Он учился с Маршаном. Может быть, он поможет тебе, и Джонни не придется ехать в такую даль.Гастон самоуверенно улыбнулся.– Ты льстишь мне, cherie, но думаю, будет лучше, если приедет Маршан. Когда твой братец уедет, я буду часто заходить к вам, как врач, чтобы осмотреть Шеннон…– В этом нет необходимости, – потенциальная пациентка нахмурилась. – Мерри, нам лучше пойти к твоей матери и другим женщинам, а Гастону… – Ее глаза холодно смотрели на него. – Вам лучше присоединиться к Джону, Питеру и Бену.– Джон вышел, – доложила девушка. – У него посетитель.– Посетитель? В такой поздний час? Кто он, Мерри?Мередит бросила на Гастона осторожный взгляд.– Саскуэханнок. Питер сказал, что он выглядит так, будто бежал много дней без отдыха.– Mervei lleux! Un sauvage! Mervei lleux! Un saudage! (фр.) – чудесно! Дикарь!
Я должен немедленно пойти к ним.– Нет! – Шеннон схватила за руку и гневно уставилась на него. – Оставьте их в покое! Если он бежал несколько дней, значит, что-то случилось. О, нет… – тайное совещание с французами! – подсказала ей память. Кахнаваки нужен его советчик, чтобы умереть, сражаясь бок о бок! Началось… ГЛАВА 20 – О, Джон, я так испугалась!Джон Катлер нежно обнял свою прекрасную женщину, коснулся губами ее волос. Шеннон дрожала всем телом. Как всегда, он почувствовал себя потерянным. Он знал, что нужен ей. Ему было больно от собственного бессилия. Он не знал, чем помочь ей, как прогнать раз и навсегда ее бред, галлюцинации.Казалось, она в смятении.– А где Кахнаваки? – наконец, спросила Шеннон, поглаживая Принца.Джон внимательно смотрел на нее.– Кахнаваки там, где ему надлежит быть – дома со своим новорожденным сыном. Эти вести принес мне… нам его посланец.– Вести? – В глазах Шеннон засветились понимание и облегчение. – Малыш! Да, понимаю, конечно! О Джон, как замечательно! Какая радость! А я уж испугалась…Джон безнадежно покачал головой. Когда же, в конце концов, в душе этой безгрешной, терзаемой тревогами женщины наступит покой? Он ломал себе голову в поисках выхода. Ему хотелось быть ее защитником… если она позволит, отбросит свои необоснованные страхи.Даст ли доктор Маршан ответ на эти вопросы? Если нет, что тогда делать? Как поступить? Другие врачи? Обманчивые надежды, мучения для Шеннон?– Кто принес вести? Где он? Должно быть, он умирает от голода.– Он не захотел остаться. Кахнаваки предупредил его о странных привычках моей матери, – Джон с трудом улыбнулся, надеясь отвлечь ее от пугающих мыслей и перенести в мир любви, тепла, безопасности. – Пойдем в дом, Шеннон, попрощаемся с мамой, и я уложу тебя спать. Тебе нужно отдохнуть.– Уложишь меня? – спросила она. – Наша последняя ночь перед разлукой. Помнишь, я обещала быть твоей рабой любви? – Шеннон с надеждой обняла его за шею. – Ты не передумал ехать?– Нет. Я уезжаю на рассвете.– Можно, я поеду с тобой? – Она безнадежно вздохнула. – Окей, я знаю, что ты скажешь. Но я слишком взволнована, чтобы спать одной… по крайней мере, сейчас. – В синих глазах мерцал намек. – Расскажи мне о малыше. Он родился в ту ночь, когда я видела сон?Джону не хотелось подтверждать этого, но он никогда не лгал этой женщине и не стоило начинать.– Да, в ту самую ночь. Совпадение. Но для вас с Кахнаваки это, несомненно, предвидение?– Его назвали Джон Катлер?– Церемонию именин отложили до нашего возвращения. Но мне сказали, что Малиновка выбрала имя Coutean Noir. Couteau Noir (фр.) – черный нож.
– Что? Ведь собирались назвать «Джоном»?Джон не смог сдержаться, рассмеялся. Он предполагал, что Шеннон возмутится.– В некотором смысле ребенка назвали в мою честь. Ты помнишь нож, каким Кахнаваки порезал тебе руку? Это – мой подарок. Нож с черной рукояткой.– «Coutean Noir», – повторила Шеннон. – Черный нож? Но почему так, вместо Джон?– Малиновка учла желание мужа назвать ребенка в мою честь. Но ей хотелось выразить свою любовь к французскому языку. Прекрасное имя, по-моему. Ты согласна?– Да. Но поверишь ли, я видела во сне этот нож. Кахнаваки разрезал им пуповину.– Потрясающе. Пора в постель.– Мне нужно попрощаться с гостями. Не хочу разбить Гастону сердце пренебрежительным обращением.– Он мне противен, – с жаром сказал Джон. – Поговори, пожалуйста, с Мередит о нем.– Он очарователен, – пошутила Шеннон.Джон почувствовал облегчение.– Надеюсь, ты не воспринимаешь всерьез его комплименты.– Не серьезнее, чем твои шуточки. Ты назвал мой акцент «отвратительным».Джон прижал ее к себе.– Твое знание французского становится опасным, – его губы коснулись шеи, уха. Он знал, что перед этим она не устоит.– М-мм… возьми меня с собой. Завтра утром мы займемся любовью в лесу. Это так прекрасно.– Лес будет с нами всегда. Наберись терпения, cherie.– Нет, он не будет с нами всегда.Джон напрягся, уловив признаки приближающегося приступа отчаяния. Когда же это кончится?– Шеннон, скажи, что случилось?– Там не всегда будет лес, – повторила она печально. – Все эти деревья срубят… Однажды придет человек и уничтожит лес.Джон не мог видеть ее отчаяние. Он схватил ее за плечи и встряхнул.– Человек срубит деревья, но на их месте вырастут новые. Так устроен мир. Это не значит – смерть. И не только человек уничтожает деревья, но и бобер…– Когда ему необходимо, как ты говорил. Только человек способен очистить от леса землю, построить поместье и оставить свой след на земле. И грядущие поколения будут помнить о нем, наследовать, владеть. Как больно!– Вздор!– Разве? А что ты скажешь о Пенсильвании?– О чем?– Да ладно, – Шеннон на минуту задумалась. – Лет через двадцать человек по имени Уильям Пени назовет в свою честь тысячи акров земли. Пенсильвания – штат на северо-востоке США. (Прим. ред.)
Через триста лет каждый школьник в Америке будет знать о лесах Пенна, но эти леса нужно будет лишь представлять себе в своем воображении. Их нет, но в веках осталось имя, его имя. – Шеннон прижалась к Джону. – Не станет не только деревьев. Сюда придут тысячи людей. Они будут охотиться на животных, чтобы есть… и для развлечения. Из-за их жадности и неумеренности будут полностью уничтожены некоторые виды животных.Он взял ее лицо своими большими руками и серьезно сказал:– Шеннон, я не допущу этого. Клянусь жизнью сына Кахнаваки.Сначала глаза Шеннон засияли, потом погасли.– Один человек не сможет помешать, Джон. Даже такой удивительный, как ты.– А одна женщина сможет?– Нет.– Тогда почему ты обвиняешь себя? Ты только женщина, к тому же ненормальная.– О, Джон…Он поднял ее на руки и прошептал:– Мы поднимемся по черной лестнице. Тебе пора отдохнуть, любимая. Мне нужно выехать пораньше.– Я буду тосковать по тебе.– Постараюсь побыстрее вернуться.– В июне мы должны быть вместе. Это важно. Знаю, это глупо…Шеннон была в изнеможении. Теперь она заснет, как в трансе, на несколько часов. Неужели эти чары никогда не рассеются? Периоды ясного ума и здравого смысла становились все продолжительнее, и Джону показалось, что она поправляется. «Но сегодня, – подумал он печально, – надежды рухнули». Шеннон уверена, что они пробудут вместе несколько недель, потом она «исчезнет». Ее странный рассказ о двадцатом веке, где женщины становятся адвокатами, а леса лишаются деревьев; утверждение, что ее сестра от нее на расстоянии в триста лет… Все так пугающе мрачно, будто в ее короткой жизни с ней обходились жестоко, а ее сокровенные желания после травмы превратились в бред. Шеннон удалилась от своего «дома» на такое расстояние, – не физическое, а временное – какое придумал ее ум.Если она, наконец, выздоровеет, она сможет подробно рассказать ему о прошлой жизни. Он разуверит ее раз и навсегда, убедит, что у нее было временное помрачение сознания.«Все в прошлом», – скажет он, а в настоящем и навсегда с нею Джон Катлер, Кахнаваки, клан Волка и весь саскуэханнокский народ. И они никому не позволят обращаться с ней жестоко.«Но что делать, если доктор Маршан скажет, что надежды на выздоровление нет?» – спросил себя Джон. Он накрыл Шеннон одеялом, ласково поцеловал в щеку. Вдруг он скажет, что это не бред, а настоящее помешательство?«Тогда мы с Кахнаваки отведем ее к людям с «лживыми лицами» и попросим вылечить ее с помощью их магии», – пообещал Джон себе. Он никогда не откажется от этой женщины.Джон смотрел на спящую Шеннон и вспоминал их первую встречу. Даже издали ее взгляд казался теплым, ласковым, а изумрудные глаза – чарующими. Волосы до пояса цвета зрелой пшеницы. Ноги, обтянутые отвратительными «джинсами», такие длинные, стройные, что две ночи его мысли возвращались к ним, мешая заснуть. Он мечтал оказаться в их плену. А голос…Шеннон, женственная и грациозная даже без таких женских атрибутов, как зонтик или трепетные ресницы. Сначала она боялась его, а ему нравилось ее пугать. Потом они почувствовали друг к другу симпатию, стали подшучивать друг над другом… И их охватил и понес горячий вал любви…Он всегда был здоровым, крепким мужчиной, влюбленным в жизнь, но только дважды ему пришлось по-настоящему почувствовать, что он полон жизнью – когда сражался рядом со своим братом в неравном бою и когда занимался любовью с Шеннон Клиэри, ощущая ее крепкое, гибкое, податливое тело, слышал ее низкий грудной голос, полный желания, разделяя с ней радости любви…Шеннон поразительно здорова. Вот только ее бред…Никогда в жизни он не встречал женщины – ни из Европы, ни индианки – с такой легкой, грациозной походкой. Она могла идти без устали весь день. Казалось, с каждым шагом у нее прибавляется сил, энергии. Ее щеки покрылись румянцем, сапфировые глаза сияли счастьем. Раздавалось ли пение птицы, или крохотная зверушка шуршала в траве, Шеннон останавливалась и прислушивалась, затаив дыхание.Джону никогда не приходило в голову, что ему придется встретить спутницу, так поразительно подходящую для жизни в его лесном раю. И он не допустит, чтобы другой мужчина или обстоятельства вырвали ее из его сердца и объятий. Без нее жизнь потеряет смысл. В ней его сила.Шеннон дышала ровно, спокойно. Надо пойти извиниться перед гостями матери. Но Джон не мог оставить ее одну. Его взгляд остановился на «спортивной сумке» – странной принадлежностью для молодой красивой женщины – и он подумал, что ее следует взять с собой и показать врачу. Может быть, она послужит ключом к разгадке тайны Шеннон.Печально улыбаясь, Джон открыл сумку и стал рассматривать вещи. Мазь, которую Шеннон намазывала на чисто вымытое лицо… Мыло с запахом сосны, напоминавшее ему любимый лес… И записи, нацарапанные в потрепанной записной книжке…Ее почерк был понятен. Слова притягивали его взгляд. Если бы он прочел их раньше! Это была разгадка всех ее страхов. Так просто было разубедить ее! У него много фактов, которые могли рассеять эти нелепые гипотезы!Кахнаваки никогда не позволит своим людям пить спирт, да еще в присутствии врача, такого, как французы!Какая нелепость! Смешно представить такое! Мысль о том, что одна из сестер Кахнаваки может влюбиться в английского офицера вообще была возмутительной…И все же Шеннон верила всему – начиная с тайной встречи и попойки, и кончая дикой ревностью Кахнаваки и битвой, унесшей с земли гордый миролюбивый народ. Она действительно верила, что близился их час. Если бы Шеннон сказала ему об этом! Он смог бы разогнать ее страхи…Лишь одно вызывало у него тревогу, но ему казалось, что это такое же совпадение, как и сон Шеннон в ночь рождения сына вождя. В заметках говорилось о тайной встрече саскуэханноков с французами. В этом была крупица правды. Посланец Кахнаваки, помимо вести о рождении ребенка, сообщил, что французы прислали Кахнаваки вампум, обещавший военную поддержку. Молодой вождь велел сообщить Джону, что намерен вернуть его французам осторожно и вежливо, так как время для заключения союза еще не пришло, а ирокезы не полностью отказались от сотрудничества с англичанами.Десятки раз Джон и Кахнаваки обсуждали такую возможность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Да, он выдающийся, – твердо сказала Мередит. – Гастон, расскажи им о своих экспериментах.– Сомневаюсь, чтобы это было интересно, cherie, – он мягко улыбнулся. – Мне бы хотелось побольше узнать о вашей очаровательной гостье Шеннон, ваш акцент… как бы это сказать…– Опять? – прорычал Джон. – Ее акцент: magnifique? Incroyable? Degoutant? Magnifique, incrauable, degoutant (фр.) – прекрасный, невероятный, отвратительный.
– Джон Катлер, мне знакомы эти слова. Это – «великолепный», «потрясающий», но будем надеяться, не «отвратительный».– Браво! – Гастон весело рассмеялся. – Она действительно великолепна, не так ли, Джонни?– Зовите меня Джоном, – произнес тот сквозь сжатые зубы. – И будьте любезны обращаться к моей невесте «мисс Клиэри». Что касается моей сестры, она для вас слишком хороша; и если та хихикающая женщина, которая была моей матерью, пока не сошла с ума… держите свои елейные комплименты при себе и…– Джонни! – Мередит была в панике. – Шеннон, заставь его замолчать.Безуспешно Шеннон толкала Джона кулаком в бок. Потом покачала головой и сказала:– Гастон, Джон просит вас больше не флиртовать. Дайте передышку, чтобы все могли спокойно поесть. Окей?– Я… дам вам передышку, – явно потешаясь над ними, сказал француз. Потом повернулся к Мередит. – Не огорчайся, cherie. Я не обиделся.– Почему? – четко спросил Джон. – Я-то как раз старался оскорбить его.– Ш-ш-ш. Ты ведешь себя безобразно. Ты толкнешь Мередит прямо ему в объятия, если будешь оскорблять его.– О! – Слова Шеннон заставили Джона замолчать. Обед проходил спокойно, хотя атмосфера была накалена. Изредка молчание прерывалось смехом миссис Ван Хорн. После обеда, когда мужчины, извинившись, направились в залу, Гастон схватил Шеннон за руку и оттащил в сторону.– Ваш Джон ревнив и не без причины. Вы загадочная женщина.– Это комплимент?– Разумеется. У меня к вам много вопросов.– Мередит, наверное, ищет вас, Гастон. Флиртуйте лучше с ней. На меня ваши чары не действуют.– Если бы вы узнали меня поближе, – он вздохнул, – они бы на вас подействовали. Я учусь, день и ночь и все еще жажду знаний.– И правды? – не сдержалась Шеннон и уколола этого самовлюбленного бабника. – Мередит говорит, вы хотите превратить железо в золото?– Она ничего в этом не смыслит, – пожаловался Гарнье. – Не золото я ищу, а тайну.– Какую тайну?– Тайну Вселенной. Небес, ветра и смены времен года. Жизни и смерти, и возрождения после смерти.– О! – Шеннон вдруг осознала, что он искренен. Он действительно стремился к знаниям, как об этом торжественно заявил за обедом. На какое-то мгновение она даже поверила, что он вовсе не бабник, а просто альтруист, любитель научных занятий. – Вы ученый?– Я философ, cherie, – нежно поправил он ее.– Но если Джон услышит, что вы называете меня «cherie», вы намного больше узнаете о жизни и смерти, чем вам хотелось бы. Давайте присоединимся к Мередит и миссис Ван Хорн…– Хорошо. На мои вопросы вы ответите в другой раз.– Что заставляет вас думать, что у меня есть ответы?– Мередит рассказала мне, что вы ударились головой, cherie. Она говорит, что собираются посылать за Маршаном, потому что вы вспоминаете другие места, очень далекие, которые не существуют. Думаю, вы много путешествовали и могли бы рассказать много интересного. – Его загадочный тон вдруг словно налился сахаром, стоило Мередит приблизиться к ним. – Cherie! Мы с Шеннон только что говорили о тебе.– Вот как? – пробормотала девушка. В зеленых глазах светилась ревность. – И что же вы обо мне говорили?– Надеюсь, Шеннон защитит меня от твоего братца, и он смягчится и разрешит мне ухаживать за тобой. Шеннон, вы скажете Джонни, что он может доверять мне?Шеннон колебалась, что лучше: сейчас причинить боль Мередит, или заставить страдать в будущем.– Мы говорили о моей памяти и докторе Маршане. Гастон сказал мне, Мередит, что ты рассказала ему о моем состоянии.По лицу девушки было видно, что у нее отлегло от сердца, потому что они говорили на медицинские темы.– Шеннон, Гастон и сам неплохой врач. Он учился с Маршаном. Может быть, он поможет тебе, и Джонни не придется ехать в такую даль.Гастон самоуверенно улыбнулся.– Ты льстишь мне, cherie, но думаю, будет лучше, если приедет Маршан. Когда твой братец уедет, я буду часто заходить к вам, как врач, чтобы осмотреть Шеннон…– В этом нет необходимости, – потенциальная пациентка нахмурилась. – Мерри, нам лучше пойти к твоей матери и другим женщинам, а Гастону… – Ее глаза холодно смотрели на него. – Вам лучше присоединиться к Джону, Питеру и Бену.– Джон вышел, – доложила девушка. – У него посетитель.– Посетитель? В такой поздний час? Кто он, Мерри?Мередит бросила на Гастона осторожный взгляд.– Саскуэханнок. Питер сказал, что он выглядит так, будто бежал много дней без отдыха.– Mervei lleux! Un sauvage! Mervei lleux! Un saudage! (фр.) – чудесно! Дикарь!
Я должен немедленно пойти к ним.– Нет! – Шеннон схватила за руку и гневно уставилась на него. – Оставьте их в покое! Если он бежал несколько дней, значит, что-то случилось. О, нет… – тайное совещание с французами! – подсказала ей память. Кахнаваки нужен его советчик, чтобы умереть, сражаясь бок о бок! Началось… ГЛАВА 20 – О, Джон, я так испугалась!Джон Катлер нежно обнял свою прекрасную женщину, коснулся губами ее волос. Шеннон дрожала всем телом. Как всегда, он почувствовал себя потерянным. Он знал, что нужен ей. Ему было больно от собственного бессилия. Он не знал, чем помочь ей, как прогнать раз и навсегда ее бред, галлюцинации.Казалось, она в смятении.– А где Кахнаваки? – наконец, спросила Шеннон, поглаживая Принца.Джон внимательно смотрел на нее.– Кахнаваки там, где ему надлежит быть – дома со своим новорожденным сыном. Эти вести принес мне… нам его посланец.– Вести? – В глазах Шеннон засветились понимание и облегчение. – Малыш! Да, понимаю, конечно! О Джон, как замечательно! Какая радость! А я уж испугалась…Джон безнадежно покачал головой. Когда же, в конце концов, в душе этой безгрешной, терзаемой тревогами женщины наступит покой? Он ломал себе голову в поисках выхода. Ему хотелось быть ее защитником… если она позволит, отбросит свои необоснованные страхи.Даст ли доктор Маршан ответ на эти вопросы? Если нет, что тогда делать? Как поступить? Другие врачи? Обманчивые надежды, мучения для Шеннон?– Кто принес вести? Где он? Должно быть, он умирает от голода.– Он не захотел остаться. Кахнаваки предупредил его о странных привычках моей матери, – Джон с трудом улыбнулся, надеясь отвлечь ее от пугающих мыслей и перенести в мир любви, тепла, безопасности. – Пойдем в дом, Шеннон, попрощаемся с мамой, и я уложу тебя спать. Тебе нужно отдохнуть.– Уложишь меня? – спросила она. – Наша последняя ночь перед разлукой. Помнишь, я обещала быть твоей рабой любви? – Шеннон с надеждой обняла его за шею. – Ты не передумал ехать?– Нет. Я уезжаю на рассвете.– Можно, я поеду с тобой? – Она безнадежно вздохнула. – Окей, я знаю, что ты скажешь. Но я слишком взволнована, чтобы спать одной… по крайней мере, сейчас. – В синих глазах мерцал намек. – Расскажи мне о малыше. Он родился в ту ночь, когда я видела сон?Джону не хотелось подтверждать этого, но он никогда не лгал этой женщине и не стоило начинать.– Да, в ту самую ночь. Совпадение. Но для вас с Кахнаваки это, несомненно, предвидение?– Его назвали Джон Катлер?– Церемонию именин отложили до нашего возвращения. Но мне сказали, что Малиновка выбрала имя Coutean Noir. Couteau Noir (фр.) – черный нож.
– Что? Ведь собирались назвать «Джоном»?Джон не смог сдержаться, рассмеялся. Он предполагал, что Шеннон возмутится.– В некотором смысле ребенка назвали в мою честь. Ты помнишь нож, каким Кахнаваки порезал тебе руку? Это – мой подарок. Нож с черной рукояткой.– «Coutean Noir», – повторила Шеннон. – Черный нож? Но почему так, вместо Джон?– Малиновка учла желание мужа назвать ребенка в мою честь. Но ей хотелось выразить свою любовь к французскому языку. Прекрасное имя, по-моему. Ты согласна?– Да. Но поверишь ли, я видела во сне этот нож. Кахнаваки разрезал им пуповину.– Потрясающе. Пора в постель.– Мне нужно попрощаться с гостями. Не хочу разбить Гастону сердце пренебрежительным обращением.– Он мне противен, – с жаром сказал Джон. – Поговори, пожалуйста, с Мередит о нем.– Он очарователен, – пошутила Шеннон.Джон почувствовал облегчение.– Надеюсь, ты не воспринимаешь всерьез его комплименты.– Не серьезнее, чем твои шуточки. Ты назвал мой акцент «отвратительным».Джон прижал ее к себе.– Твое знание французского становится опасным, – его губы коснулись шеи, уха. Он знал, что перед этим она не устоит.– М-мм… возьми меня с собой. Завтра утром мы займемся любовью в лесу. Это так прекрасно.– Лес будет с нами всегда. Наберись терпения, cherie.– Нет, он не будет с нами всегда.Джон напрягся, уловив признаки приближающегося приступа отчаяния. Когда же это кончится?– Шеннон, скажи, что случилось?– Там не всегда будет лес, – повторила она печально. – Все эти деревья срубят… Однажды придет человек и уничтожит лес.Джон не мог видеть ее отчаяние. Он схватил ее за плечи и встряхнул.– Человек срубит деревья, но на их месте вырастут новые. Так устроен мир. Это не значит – смерть. И не только человек уничтожает деревья, но и бобер…– Когда ему необходимо, как ты говорил. Только человек способен очистить от леса землю, построить поместье и оставить свой след на земле. И грядущие поколения будут помнить о нем, наследовать, владеть. Как больно!– Вздор!– Разве? А что ты скажешь о Пенсильвании?– О чем?– Да ладно, – Шеннон на минуту задумалась. – Лет через двадцать человек по имени Уильям Пени назовет в свою честь тысячи акров земли. Пенсильвания – штат на северо-востоке США. (Прим. ред.)
Через триста лет каждый школьник в Америке будет знать о лесах Пенна, но эти леса нужно будет лишь представлять себе в своем воображении. Их нет, но в веках осталось имя, его имя. – Шеннон прижалась к Джону. – Не станет не только деревьев. Сюда придут тысячи людей. Они будут охотиться на животных, чтобы есть… и для развлечения. Из-за их жадности и неумеренности будут полностью уничтожены некоторые виды животных.Он взял ее лицо своими большими руками и серьезно сказал:– Шеннон, я не допущу этого. Клянусь жизнью сына Кахнаваки.Сначала глаза Шеннон засияли, потом погасли.– Один человек не сможет помешать, Джон. Даже такой удивительный, как ты.– А одна женщина сможет?– Нет.– Тогда почему ты обвиняешь себя? Ты только женщина, к тому же ненормальная.– О, Джон…Он поднял ее на руки и прошептал:– Мы поднимемся по черной лестнице. Тебе пора отдохнуть, любимая. Мне нужно выехать пораньше.– Я буду тосковать по тебе.– Постараюсь побыстрее вернуться.– В июне мы должны быть вместе. Это важно. Знаю, это глупо…Шеннон была в изнеможении. Теперь она заснет, как в трансе, на несколько часов. Неужели эти чары никогда не рассеются? Периоды ясного ума и здравого смысла становились все продолжительнее, и Джону показалось, что она поправляется. «Но сегодня, – подумал он печально, – надежды рухнули». Шеннон уверена, что они пробудут вместе несколько недель, потом она «исчезнет». Ее странный рассказ о двадцатом веке, где женщины становятся адвокатами, а леса лишаются деревьев; утверждение, что ее сестра от нее на расстоянии в триста лет… Все так пугающе мрачно, будто в ее короткой жизни с ней обходились жестоко, а ее сокровенные желания после травмы превратились в бред. Шеннон удалилась от своего «дома» на такое расстояние, – не физическое, а временное – какое придумал ее ум.Если она, наконец, выздоровеет, она сможет подробно рассказать ему о прошлой жизни. Он разуверит ее раз и навсегда, убедит, что у нее было временное помрачение сознания.«Все в прошлом», – скажет он, а в настоящем и навсегда с нею Джон Катлер, Кахнаваки, клан Волка и весь саскуэханнокский народ. И они никому не позволят обращаться с ней жестоко.«Но что делать, если доктор Маршан скажет, что надежды на выздоровление нет?» – спросил себя Джон. Он накрыл Шеннон одеялом, ласково поцеловал в щеку. Вдруг он скажет, что это не бред, а настоящее помешательство?«Тогда мы с Кахнаваки отведем ее к людям с «лживыми лицами» и попросим вылечить ее с помощью их магии», – пообещал Джон себе. Он никогда не откажется от этой женщины.Джон смотрел на спящую Шеннон и вспоминал их первую встречу. Даже издали ее взгляд казался теплым, ласковым, а изумрудные глаза – чарующими. Волосы до пояса цвета зрелой пшеницы. Ноги, обтянутые отвратительными «джинсами», такие длинные, стройные, что две ночи его мысли возвращались к ним, мешая заснуть. Он мечтал оказаться в их плену. А голос…Шеннон, женственная и грациозная даже без таких женских атрибутов, как зонтик или трепетные ресницы. Сначала она боялась его, а ему нравилось ее пугать. Потом они почувствовали друг к другу симпатию, стали подшучивать друг над другом… И их охватил и понес горячий вал любви…Он всегда был здоровым, крепким мужчиной, влюбленным в жизнь, но только дважды ему пришлось по-настоящему почувствовать, что он полон жизнью – когда сражался рядом со своим братом в неравном бою и когда занимался любовью с Шеннон Клиэри, ощущая ее крепкое, гибкое, податливое тело, слышал ее низкий грудной голос, полный желания, разделяя с ней радости любви…Шеннон поразительно здорова. Вот только ее бред…Никогда в жизни он не встречал женщины – ни из Европы, ни индианки – с такой легкой, грациозной походкой. Она могла идти без устали весь день. Казалось, с каждым шагом у нее прибавляется сил, энергии. Ее щеки покрылись румянцем, сапфировые глаза сияли счастьем. Раздавалось ли пение птицы, или крохотная зверушка шуршала в траве, Шеннон останавливалась и прислушивалась, затаив дыхание.Джону никогда не приходило в голову, что ему придется встретить спутницу, так поразительно подходящую для жизни в его лесном раю. И он не допустит, чтобы другой мужчина или обстоятельства вырвали ее из его сердца и объятий. Без нее жизнь потеряет смысл. В ней его сила.Шеннон дышала ровно, спокойно. Надо пойти извиниться перед гостями матери. Но Джон не мог оставить ее одну. Его взгляд остановился на «спортивной сумке» – странной принадлежностью для молодой красивой женщины – и он подумал, что ее следует взять с собой и показать врачу. Может быть, она послужит ключом к разгадке тайны Шеннон.Печально улыбаясь, Джон открыл сумку и стал рассматривать вещи. Мазь, которую Шеннон намазывала на чисто вымытое лицо… Мыло с запахом сосны, напоминавшее ему любимый лес… И записи, нацарапанные в потрепанной записной книжке…Ее почерк был понятен. Слова притягивали его взгляд. Если бы он прочел их раньше! Это была разгадка всех ее страхов. Так просто было разубедить ее! У него много фактов, которые могли рассеять эти нелепые гипотезы!Кахнаваки никогда не позволит своим людям пить спирт, да еще в присутствии врача, такого, как французы!Какая нелепость! Смешно представить такое! Мысль о том, что одна из сестер Кахнаваки может влюбиться в английского офицера вообще была возмутительной…И все же Шеннон верила всему – начиная с тайной встречи и попойки, и кончая дикой ревностью Кахнаваки и битвой, унесшей с земли гордый миролюбивый народ. Она действительно верила, что близился их час. Если бы Шеннон сказала ему об этом! Он смог бы разогнать ее страхи…Лишь одно вызывало у него тревогу, но ему казалось, что это такое же совпадение, как и сон Шеннон в ночь рождения сына вождя. В заметках говорилось о тайной встрече саскуэханноков с французами. В этом была крупица правды. Посланец Кахнаваки, помимо вести о рождении ребенка, сообщил, что французы прислали Кахнаваки вампум, обещавший военную поддержку. Молодой вождь велел сообщить Джону, что намерен вернуть его французам осторожно и вежливо, так как время для заключения союза еще не пришло, а ирокезы не полностью отказались от сотрудничества с англичанами.Десятки раз Джон и Кахнаваки обсуждали такую возможность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32