При всей ее возбужденности это оказывалось непросто – Саймон был крупным мужчиной. Счастье еще, что он не был зеленым юнцом, потерявшим голову от страсти. Большой опыт в таких делах научил его быть неторопливым и терпеливым, продвигаясь вперед, затем делая паузу, чтобы восстановить желание, перебитое болью, и двигаясь дальше вглубь нее. Процедура заняла много времени, но Саймон был достаточно молод и силен, чтобы выдержать это, и его терпение было вознаграждено. Лишив Рианнон девственности, он ощутил огромную радость, услышав ее красивый голос, звенящий от бесконечного наслаждения.
Саймон чувствовал приближение критического момента, чувствовал трепет всего ее тела, ее рук, слепо царапавших его спину. Он сломал преграду для своего воображения, впуская в мозг образы ее тела, ее спазмы наслаждения, свои собственные действия, и добился максимального успеха, доведя себя до экстаза почти сразу вслед за Рианнон, избавив ее от необходимости терпеть лишнюю боль ради полноты его удовлетворения.
Закончив, Саймон приподнялся на локтях, чтобы не давить своей массой на Рианнон, и замер в ожидании. Ее слегка приподнятые в уголках зеленые глаза медленно раскрылись, пальцы, которые только что отчаянно царапали его, теперь ласково гладили его волосы, шею, притягивали его голову ради нежного, бесконечно сладкого поцелуя.
– Спасибо тебе, – прошептала Рианнон. – Этот твой подарок я буду хранить, как сокровище, всю жизнь.
Онемев от изумления, Саймон только смотрел на нее, пока она не наклонила голову набок и вопросительно не взглянула на него. Обретя дар речи, он сказал:
– Клянусь, что с каждым разом это будет все легче и приятнее…
Рианнон так крепко прижала его к себе, что руки его подогнулись, и он рухнул на нее. Она задохнулась, вместе со смехом выпустив воздух из груди.
– Мой бедный Саймон, – воскликнула она, когда перевела дух, – ты подумал: я хотела сказать, что никогда больше не буду твоей? Нет, дорогой мой, это было бы жестокой неблагодарностью в ответ на твою обходительность и терпение. Я только имела в виду, что всегда буду вспоминать об этой минуте с радостью. Другие разы сольются воедино, иначе и быть не может, но этот останется во мне навсегда.
Саймон облегченно вздохнул и улегся сбоку от нее.
– Во мне тоже, – уверил он ее.
Рианнон снова рассмеялась.
– Что в тебе тоже? – спросила она. – Ты же не станешь уверять меня, что это у тебя в первый раз.
– Но и не много тысяч раз, как ты могла бы придумать, – весело произнес Саймон, – хотя, по правде, учет я никогда не вел и могу судить лишь по количеству лет, сколько занимаюсь этим делом. Но ты действительно первая девушка, с которой я когда-либо имел дело и, Бог свидетель, последняя.
– Я? – удивилась Рианнон.
– Ну, конечно, – уверил он. – Неужели ты считаешь меня совратителем малолетних или соблазнителем невинных девушек? Где я мог нарваться на девственницу?
– У вассалов и кастелянов есть дочери, – сухо уточнила Рианнон, гадая, почему Саймон считает ее такой уж невинной.
– В нашей семье так не обращаются с подданными, – сердито возразил Саймон. – Нельзя рассчитывать на лояльность своих людей, лишая чести их женщин.
– Какой еще чести? – Рианнон искренне недоумевала.
Саймон на мгновение онемел от удивления, но затем рассмеялся. Он совсем забыл валлийский обычай, по которому «сын от служанки является наследником наравне с сыном от свободной женщины». В Уэльсе не было понятия незаконнорожденности в смысле прав на наследование собственности, и потому казалось вполне разумным, что вассал не будет считать бесчестьем, если его сеньор лишит девственности его дочь и наградит ее ребенком.
– В Англии это считается позором, – сказал он и объяснил почему.
Рианнон, казалось, привели в замешательство юридические тонкости, описанные Саймоном. Права на собственность не занимали слишком много места в ее жизни, поскольку жители холмов Гвинедда были по преимуществу охотниками и скотоводами, а не земледельцами. Туманно очерченные права их клана пасти свой скот на некоторой обширной территории или охотиться в непроходимых лесах, простирающихся на сотни миль, – это было все, что они знали. В южной и восточной частях Уэльса, где норманнское влияние было велико, земля – не такой бедной, а сельское хозяйство – более развито, права собственности были известны куда лучше. Однако даже там в деле наследования далеко не всегда соблюдалось право первородности.
То, что Рианнон не понимала каких-то тонкостей, не имело большого значения. Она ощутила главное – Саймон не смотрел на жен и дочерей своих подданных как на наложниц. Ее отец никогда не принуждал женщин против их воли, не связывался с теми женщинами, чьи мужчины могли бы возражать против его действий, но многие мужчины прямо-таки навязывали лорду Ллевелину своих дочерей, а иногда и жен. Будучи моложе, Ллевелин без малейшего зазрения совести брал тех, кто ему нравился. Те женщины, с которыми он спал, пользовались при его дворе почетом и уважением.
Задумавшись над тем, что рассказал Саймон, Рианнон расслабилась и положила голову ему на плечо. Может быть, если он все еще хочет жениться на ней, следовало бы подумать над этим. Если то, что он сказал, правда, ей по крайней мере не придется улыбаться его любовницам и любезничать с ними. Это доверчивое движение Рианнон тронуло Саймона, и он обвил ее рукой.
– Тебе не холодно, любовь моя? – прошептал он.
– Нет, не холодно, но, думаю, мы все равно через несколько минут должны одеваться.
– Должны? Ты так прекрасна и так… Я не знаю, как точно выразить, что я имею в виду, но ты словно родилась здесь, нагая и свободная. – Он вздохнул. – Со мной никогда такого прежде не было. Мне кажется, что гораздо лучше лежать здесь, под ясным небом, чем запершись в духоте спальни. Ты дала мне нечто такое, чего не могла дать ни одна женщина.
– Почему?
Саймон улыбнулся. В этом вопросе не было никакого вызова, только довольное, чуть нерешительное любопытство.
– Потому что с любой другой женщиной это выглядело бы фальшью, чем-то неестественным. Они принадлежат своим мягким креслам, своим благоухающим постелям с пуховыми подушками. Только ты принадлежишь этим запахам теплой земли, этой примятой траве и ласковому ветру.
Рианнон помолчала несколько мгновений. Ей до глубины души нравилось, что Саймон нашел в ней что-то особенное, и она не сомневалась в его искренности. Однако долго справляться со своим непреодолимым озорством она не могла.
– Но, Саймон, – сказала она, – если ты считаешь неестественным любить меня в постели, мы скоро окажемся в очень неудобной ситуации. Ты же знаешь, что здесь бывают дожди по нескольку дней кряду, а зимой, когда выпадет снег… Ой!
Последнее восклицание было отнюдь не выражением отвращения к идее заниматься любовью на мокром, холодном снегу, а непроизвольно вырвавшимся звуком, когда Саймон подскочил и навалился на нее всей своей массой.
– Лесная нимфа! – торжествующе воскликнул он, без труда подавляя ее слабое сопротивление. – Именно это крутилось у меня в голове, но я никак не мог вспомнить. И это тоже правда. У тебя нет сердца. Про лесных нимф говорят, что у них нет души и что они исключительно развратны. Видимо, ради этого за ними и охотятся.
Слова звучали сурово, но, поскольку они перемежались горячими поцелуями, Рианнон едва ли была раздавлена ими, разве что весом Саймона.
– Лучше зови меня речной нимфой, – сказала она немного приглушенным голосом, – потому что, если ты не слезешь с меня, я расплющусь, как камыш.
Саймон перестал целовать ее шею и покусывать ухо, чтобы прошептать:
– Ты ведь не отрекаешься от любовных утех?
Каких-нибудь десять секунд назад она отреклась бы. Совершенно потрясенной своим первым половым опытом, Рианнон просто не пришло бы в голову немедленно повторить попытку еще раз. Теперь же от тех точек, где ее касались губы Саймона, тепло разлилось по всему телу, и, когда она почувствовала давление упершейся в ее бедро его окрепшей плоти, жгучая волна желания охватила ее. Дыхание ее участилось, а руки крепко сжались вокруг его тела. Она больше не чувствовала его веса и только еще крепче сжала его, когда он попытался чуть отстраниться, чтобы достать рукой до ее груди.
Рианнон была бы не против, чтобы он вновь прикоснулся к ее груди, но прижаться к нему всем телом ей хотелось еще больше. Она судорожно сжимала его своими ногами, и это движение было в одно и то же время таким невинным и таким чувственным, что опытный Саймон совершенно потерял над собой контроль. Он больше не помышлял о долгой и деликатной любовной игре. Сопротивляясь объятиям Рианнон, он приподнялся ровно настолько, чтобы суметь слиться с нею.
Рианнон задохнулась, но с очередным толчком приподнялась навстречу ему. В некотором смысле Рианнон на этот раз была более возбуждена, чем после тщательных и осторожных движений Саймона в первый раз. Теперь она знала, каким будет приз за близость. Она знала, что растущее мучительное удовольствие внутри нее вспыхнет почти невыносимыми спазмами радости. Она теперь могла стремиться приблизить это удовольствие, получить его сразу, целиком и без остатка. Экстаз ее казался подобным взрыву, он совершенно лишил ее сил.
Первой внятной мыслью Рианнон было чувство вины, что она оказалось столь безразличной, получил ли удовлетворение Саймон или нет.
– Прости меня, – прошептала она. – Я не должна была… оставлять тебя…
Саймон поднял голову, которая лежала на ее плече, пока он набирался сил. Он нежно усмехнулся:
– Об этом не беспокойся. Мужчина всегда способен удовлетвориться сам. Хуже, когда происходит наоборот.
– Разве для тебя не лучше, если я… помогаю? – смущенно спросила Рианнон.
– Гораздо лучше, любимая, – улыбнувшись, уверил ее Саймон.
Он поцеловал ее в щеку, в лоб, в ее решительный подбородок. Она была совершенством, полным, абсолютным совершенством. Саймон так любил другие достоинства Рианнон, что готов был примириться с некоторым недостатком чувственности. По ее реакции, когда они встретились в бухточке возле Абера, он понял, что она не столь равнодушна, как хотела его уверить, но такого пыла от нее он не ожидал, а ее забота о его потребностях была просто благословением. Ее нечему было учить, единственное, может, только той любовной игре, которая позволяет удлинить удовольствие.
– Об этом не беспокойся, – продолжал он. – Для первого и второго уроков ты вела себя потрясающе. У нас будет время научиться еще некоторым, более тонким, деталям.
– И я не могла бы иметь более опытного учителя, не так ли? – немного резко спросила Рианнон.
– Пожалуй, не могла бы, так что радуйся и гордись, – весело ответил Саймон. Потом лицо его стало серьезнее, и он сел, чтобы видеть ее целиком. – Я поклялся быть верным тебе на будущее. А прошлое изменить невозможно. Малоопытный мужчина всегда ищет, не упустил ли он чего-нибудь еще. Я же имел так много женщин, что, когда нашел единственную, сомнений у меня уже не возникнет. Я больше ничего не буду искать, eneit .
Eneit – так назвал он ее на древнем языке, – «душа моя», «моя внутренняя жизнь», и глаза его, сверкавшие золотисто-зелеными огоньками, были чисты, не скрывая ничего. Рианнон хотелось крикнуть, что она уступит и станет его женой, но она не могла произнести этих слов. До сих пор она была победительницей. Саймон стал ее любовником, и ей ради этого не пришлось обещать ничего, кроме того, что она и без того собиралась делать, – быть верной ему, пока он будет верен ей. Но стать его женой… Жена клянется быть верной, независимо от того, что делает ее супруг, и может быть сурово наказана, заточена или лишена жизни, если отплатит изменой за измену мужа.
15
Саймону было достаточно и того, что Рианнон поклялась в верности. Он решил, что ее отцу и матери не понадобится много времени, чтобы убедить ее выйти за него замуж. Возможно, она будет сопротивляться, пока не забеременеет, но потом все равно сдастся. Теперь, когда Рианнон узнала английские законы, она не захочет, чтобы впоследствии встал вопрос о правах ее ребенка на владения его отца. От мыслей, столь же приятных, сколь и разумных, Саймона отвлек пронизывающий холодный ветер. Он хотел было снова лечь, но Рианнон замотала головой и тоже села.
– Одевайся, – сказала она, протягивая ему рубашку и тунику. – Мне очень жаль, что я такая неромантичная, но, прости меня, мой дорогой, я хочу есть.
Саймон, расхохотавшись, вскочил на ноги и притянул Рианнон к себе.
– Ты не могла бы произнести слов милее. Есть время для слов любви, и тогда они становятся пищей для души, но, когда взывает желудок, редкая женщина имеет мужество сказать об этом. Я тоже голоден. Твоя мать что-то говорила насчет еды, но я тогда жаждал увидеть тебя.
– И теперь, когда одна жажда удовлетворена, зовут другие, более сильные.
Саймон резко рванул вниз тунику, чтобы взглянуть на Рианнон, но она усмехалась, как бесенок. Не было ни обиды, ни упрека в этом замечании, только подтверждение, что она чувствует то же самое, что и он. Они быстро покончили с одеванием, и Саймон взвалил на плечо кольчугу. «Дьявольский груз», – пробурчал он, но Рианнон только бессердечно заметила: ему еще повезло, что путь лежит вниз с холма, и не ее вина, если он, как идиот, побежал в гору в полном вооружении. Это вызвало у Саймона несколько острых воспоминаний о временах, когда Рианнон еще не была такой предусмотрительной, так что они пришли к дому, перебраниваясь и смеясь так же весело, как во время первого визита Саймона.
Киква сказала только, что тем, кто опаздывает к обеду, придется есть холодное и стоя. Однако она расцеловала бы Саймона за то, что тот сделал вхождение ее дочери в мир женщин сердечным благословением, если бы она была человеком, склонным к проявлениям собственных чувств. В шутливых словах Рианнон ничто не выдавало ее, но что-то в голосе и какой-то свет в глазах служил достаточным доказательством для ее матери, слишком хорошо знавшей ее. Внешний вид Саймона был более красноречив. Припухшие губы, чуть затуманенные удовлетворением глаза… Киква рассмеялась, когда он поклонился и официально извинился за опоздание к столу. Он выглядел, как Мэт после ночной прогулки.
– Что ж, я прощу вас, – сказала Киква в ответ на его извинения и дала знак слуге, который принес маленький столик. Другие слуги внесли приготовленные подносы и подтащили стулья. Затем в ответ на приподнятые брови Рианнон она добавила: – Я не собираюсь стоять перед этим языкастым юнцом только потому, что он привез письмо от Ллевелина, которое требует нашего общего обсуждения.
Саймон моргнул. Он не ожидал такой прямой атаки и так скоро. Однако он мгновенно понял, что у Киквы не было выбора, кроме как сразу упомянуть о письме. Смачивая куски хлеба в горшочке с рагу, он жадно отправлял их в рот, делая вид, что не замечает, как Рианнон подозрительно поглядывает на него. Ему оставалось только подыгрывать Кикве, которая затем сказала:
– Саймон успел сообщить тебе, чем закончилось дело между Пемброком и королем, если оно действительно закончилось?
Рианнон вспыхнула. Саймон поперхнулся. На лице Киквы ничто не шевельнулось, хотя она сделала едва заметный жест рукой, намекая, что Рианнон и Саймону не стоит придуриваться.
– Понятно, – продолжала она снисходительно. – Вы молоды. Саймон, перестаньте набивать рот и расскажите нам сейчас.
– В двух словах не расскажешь, – гордо пробормотал Саймон с полным ртом.
– Мне не нужно поминутное описание каждого боя, только подробный рассказ об условиях перемирия.
Саймон прожевал, проглотил и приступил к рассказу, перебиваемый в самых ярких местах Киквой.
– Да, в самом деле, – сказала она, – теперь я ясно вижу, почему Ллевелин так взволнован. Если король выполнит свои обязательства перед Пемброком, он сможет затем использовать объединенные силы против Уэльса.
– Нет! – воскликнул Саймон, едва не подавившись очередной порцией еды. – Ричард никогда не согласится на это.
– Он может спорить против этого, – сказала Киква, – но что он сможет реально сделать? Опять стать мятежником? Ведь он не клялся в верности Ллевелину, и между ними нет формального соглашения, которое запрещало бы нападать друг на друга. Какое оправдание мог бы представить Пемброк, чтобы отвергнуть требование короля?
– В этом вы правы, – пришлось признать Саймону, – но, если король заключит мир с Ричардом, у него не будет причин атаковать Уэльс.
– Причина легко найдется, если она способна заставить баронов забыть, почему Пемброк взбунтовался. Может быть, Саймон, вы не понимаете, насколько трудно отозвать обратно спущенные с цепи рейдовые отряды. Когда армия удалится, они по обычаю обратят свое внимание на пограничные фермы. Разве это не может послужить оправданием?
Саймон зло выдохнул. Он предвидел множество последствий перемирия, но только не это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Саймон чувствовал приближение критического момента, чувствовал трепет всего ее тела, ее рук, слепо царапавших его спину. Он сломал преграду для своего воображения, впуская в мозг образы ее тела, ее спазмы наслаждения, свои собственные действия, и добился максимального успеха, доведя себя до экстаза почти сразу вслед за Рианнон, избавив ее от необходимости терпеть лишнюю боль ради полноты его удовлетворения.
Закончив, Саймон приподнялся на локтях, чтобы не давить своей массой на Рианнон, и замер в ожидании. Ее слегка приподнятые в уголках зеленые глаза медленно раскрылись, пальцы, которые только что отчаянно царапали его, теперь ласково гладили его волосы, шею, притягивали его голову ради нежного, бесконечно сладкого поцелуя.
– Спасибо тебе, – прошептала Рианнон. – Этот твой подарок я буду хранить, как сокровище, всю жизнь.
Онемев от изумления, Саймон только смотрел на нее, пока она не наклонила голову набок и вопросительно не взглянула на него. Обретя дар речи, он сказал:
– Клянусь, что с каждым разом это будет все легче и приятнее…
Рианнон так крепко прижала его к себе, что руки его подогнулись, и он рухнул на нее. Она задохнулась, вместе со смехом выпустив воздух из груди.
– Мой бедный Саймон, – воскликнула она, когда перевела дух, – ты подумал: я хотела сказать, что никогда больше не буду твоей? Нет, дорогой мой, это было бы жестокой неблагодарностью в ответ на твою обходительность и терпение. Я только имела в виду, что всегда буду вспоминать об этой минуте с радостью. Другие разы сольются воедино, иначе и быть не может, но этот останется во мне навсегда.
Саймон облегченно вздохнул и улегся сбоку от нее.
– Во мне тоже, – уверил он ее.
Рианнон снова рассмеялась.
– Что в тебе тоже? – спросила она. – Ты же не станешь уверять меня, что это у тебя в первый раз.
– Но и не много тысяч раз, как ты могла бы придумать, – весело произнес Саймон, – хотя, по правде, учет я никогда не вел и могу судить лишь по количеству лет, сколько занимаюсь этим делом. Но ты действительно первая девушка, с которой я когда-либо имел дело и, Бог свидетель, последняя.
– Я? – удивилась Рианнон.
– Ну, конечно, – уверил он. – Неужели ты считаешь меня совратителем малолетних или соблазнителем невинных девушек? Где я мог нарваться на девственницу?
– У вассалов и кастелянов есть дочери, – сухо уточнила Рианнон, гадая, почему Саймон считает ее такой уж невинной.
– В нашей семье так не обращаются с подданными, – сердито возразил Саймон. – Нельзя рассчитывать на лояльность своих людей, лишая чести их женщин.
– Какой еще чести? – Рианнон искренне недоумевала.
Саймон на мгновение онемел от удивления, но затем рассмеялся. Он совсем забыл валлийский обычай, по которому «сын от служанки является наследником наравне с сыном от свободной женщины». В Уэльсе не было понятия незаконнорожденности в смысле прав на наследование собственности, и потому казалось вполне разумным, что вассал не будет считать бесчестьем, если его сеньор лишит девственности его дочь и наградит ее ребенком.
– В Англии это считается позором, – сказал он и объяснил почему.
Рианнон, казалось, привели в замешательство юридические тонкости, описанные Саймоном. Права на собственность не занимали слишком много места в ее жизни, поскольку жители холмов Гвинедда были по преимуществу охотниками и скотоводами, а не земледельцами. Туманно очерченные права их клана пасти свой скот на некоторой обширной территории или охотиться в непроходимых лесах, простирающихся на сотни миль, – это было все, что они знали. В южной и восточной частях Уэльса, где норманнское влияние было велико, земля – не такой бедной, а сельское хозяйство – более развито, права собственности были известны куда лучше. Однако даже там в деле наследования далеко не всегда соблюдалось право первородности.
То, что Рианнон не понимала каких-то тонкостей, не имело большого значения. Она ощутила главное – Саймон не смотрел на жен и дочерей своих подданных как на наложниц. Ее отец никогда не принуждал женщин против их воли, не связывался с теми женщинами, чьи мужчины могли бы возражать против его действий, но многие мужчины прямо-таки навязывали лорду Ллевелину своих дочерей, а иногда и жен. Будучи моложе, Ллевелин без малейшего зазрения совести брал тех, кто ему нравился. Те женщины, с которыми он спал, пользовались при его дворе почетом и уважением.
Задумавшись над тем, что рассказал Саймон, Рианнон расслабилась и положила голову ему на плечо. Может быть, если он все еще хочет жениться на ней, следовало бы подумать над этим. Если то, что он сказал, правда, ей по крайней мере не придется улыбаться его любовницам и любезничать с ними. Это доверчивое движение Рианнон тронуло Саймона, и он обвил ее рукой.
– Тебе не холодно, любовь моя? – прошептал он.
– Нет, не холодно, но, думаю, мы все равно через несколько минут должны одеваться.
– Должны? Ты так прекрасна и так… Я не знаю, как точно выразить, что я имею в виду, но ты словно родилась здесь, нагая и свободная. – Он вздохнул. – Со мной никогда такого прежде не было. Мне кажется, что гораздо лучше лежать здесь, под ясным небом, чем запершись в духоте спальни. Ты дала мне нечто такое, чего не могла дать ни одна женщина.
– Почему?
Саймон улыбнулся. В этом вопросе не было никакого вызова, только довольное, чуть нерешительное любопытство.
– Потому что с любой другой женщиной это выглядело бы фальшью, чем-то неестественным. Они принадлежат своим мягким креслам, своим благоухающим постелям с пуховыми подушками. Только ты принадлежишь этим запахам теплой земли, этой примятой траве и ласковому ветру.
Рианнон помолчала несколько мгновений. Ей до глубины души нравилось, что Саймон нашел в ней что-то особенное, и она не сомневалась в его искренности. Однако долго справляться со своим непреодолимым озорством она не могла.
– Но, Саймон, – сказала она, – если ты считаешь неестественным любить меня в постели, мы скоро окажемся в очень неудобной ситуации. Ты же знаешь, что здесь бывают дожди по нескольку дней кряду, а зимой, когда выпадет снег… Ой!
Последнее восклицание было отнюдь не выражением отвращения к идее заниматься любовью на мокром, холодном снегу, а непроизвольно вырвавшимся звуком, когда Саймон подскочил и навалился на нее всей своей массой.
– Лесная нимфа! – торжествующе воскликнул он, без труда подавляя ее слабое сопротивление. – Именно это крутилось у меня в голове, но я никак не мог вспомнить. И это тоже правда. У тебя нет сердца. Про лесных нимф говорят, что у них нет души и что они исключительно развратны. Видимо, ради этого за ними и охотятся.
Слова звучали сурово, но, поскольку они перемежались горячими поцелуями, Рианнон едва ли была раздавлена ими, разве что весом Саймона.
– Лучше зови меня речной нимфой, – сказала она немного приглушенным голосом, – потому что, если ты не слезешь с меня, я расплющусь, как камыш.
Саймон перестал целовать ее шею и покусывать ухо, чтобы прошептать:
– Ты ведь не отрекаешься от любовных утех?
Каких-нибудь десять секунд назад она отреклась бы. Совершенно потрясенной своим первым половым опытом, Рианнон просто не пришло бы в голову немедленно повторить попытку еще раз. Теперь же от тех точек, где ее касались губы Саймона, тепло разлилось по всему телу, и, когда она почувствовала давление упершейся в ее бедро его окрепшей плоти, жгучая волна желания охватила ее. Дыхание ее участилось, а руки крепко сжались вокруг его тела. Она больше не чувствовала его веса и только еще крепче сжала его, когда он попытался чуть отстраниться, чтобы достать рукой до ее груди.
Рианнон была бы не против, чтобы он вновь прикоснулся к ее груди, но прижаться к нему всем телом ей хотелось еще больше. Она судорожно сжимала его своими ногами, и это движение было в одно и то же время таким невинным и таким чувственным, что опытный Саймон совершенно потерял над собой контроль. Он больше не помышлял о долгой и деликатной любовной игре. Сопротивляясь объятиям Рианнон, он приподнялся ровно настолько, чтобы суметь слиться с нею.
Рианнон задохнулась, но с очередным толчком приподнялась навстречу ему. В некотором смысле Рианнон на этот раз была более возбуждена, чем после тщательных и осторожных движений Саймона в первый раз. Теперь она знала, каким будет приз за близость. Она знала, что растущее мучительное удовольствие внутри нее вспыхнет почти невыносимыми спазмами радости. Она теперь могла стремиться приблизить это удовольствие, получить его сразу, целиком и без остатка. Экстаз ее казался подобным взрыву, он совершенно лишил ее сил.
Первой внятной мыслью Рианнон было чувство вины, что она оказалось столь безразличной, получил ли удовлетворение Саймон или нет.
– Прости меня, – прошептала она. – Я не должна была… оставлять тебя…
Саймон поднял голову, которая лежала на ее плече, пока он набирался сил. Он нежно усмехнулся:
– Об этом не беспокойся. Мужчина всегда способен удовлетвориться сам. Хуже, когда происходит наоборот.
– Разве для тебя не лучше, если я… помогаю? – смущенно спросила Рианнон.
– Гораздо лучше, любимая, – улыбнувшись, уверил ее Саймон.
Он поцеловал ее в щеку, в лоб, в ее решительный подбородок. Она была совершенством, полным, абсолютным совершенством. Саймон так любил другие достоинства Рианнон, что готов был примириться с некоторым недостатком чувственности. По ее реакции, когда они встретились в бухточке возле Абера, он понял, что она не столь равнодушна, как хотела его уверить, но такого пыла от нее он не ожидал, а ее забота о его потребностях была просто благословением. Ее нечему было учить, единственное, может, только той любовной игре, которая позволяет удлинить удовольствие.
– Об этом не беспокойся, – продолжал он. – Для первого и второго уроков ты вела себя потрясающе. У нас будет время научиться еще некоторым, более тонким, деталям.
– И я не могла бы иметь более опытного учителя, не так ли? – немного резко спросила Рианнон.
– Пожалуй, не могла бы, так что радуйся и гордись, – весело ответил Саймон. Потом лицо его стало серьезнее, и он сел, чтобы видеть ее целиком. – Я поклялся быть верным тебе на будущее. А прошлое изменить невозможно. Малоопытный мужчина всегда ищет, не упустил ли он чего-нибудь еще. Я же имел так много женщин, что, когда нашел единственную, сомнений у меня уже не возникнет. Я больше ничего не буду искать, eneit .
Eneit – так назвал он ее на древнем языке, – «душа моя», «моя внутренняя жизнь», и глаза его, сверкавшие золотисто-зелеными огоньками, были чисты, не скрывая ничего. Рианнон хотелось крикнуть, что она уступит и станет его женой, но она не могла произнести этих слов. До сих пор она была победительницей. Саймон стал ее любовником, и ей ради этого не пришлось обещать ничего, кроме того, что она и без того собиралась делать, – быть верной ему, пока он будет верен ей. Но стать его женой… Жена клянется быть верной, независимо от того, что делает ее супруг, и может быть сурово наказана, заточена или лишена жизни, если отплатит изменой за измену мужа.
15
Саймону было достаточно и того, что Рианнон поклялась в верности. Он решил, что ее отцу и матери не понадобится много времени, чтобы убедить ее выйти за него замуж. Возможно, она будет сопротивляться, пока не забеременеет, но потом все равно сдастся. Теперь, когда Рианнон узнала английские законы, она не захочет, чтобы впоследствии встал вопрос о правах ее ребенка на владения его отца. От мыслей, столь же приятных, сколь и разумных, Саймона отвлек пронизывающий холодный ветер. Он хотел было снова лечь, но Рианнон замотала головой и тоже села.
– Одевайся, – сказала она, протягивая ему рубашку и тунику. – Мне очень жаль, что я такая неромантичная, но, прости меня, мой дорогой, я хочу есть.
Саймон, расхохотавшись, вскочил на ноги и притянул Рианнон к себе.
– Ты не могла бы произнести слов милее. Есть время для слов любви, и тогда они становятся пищей для души, но, когда взывает желудок, редкая женщина имеет мужество сказать об этом. Я тоже голоден. Твоя мать что-то говорила насчет еды, но я тогда жаждал увидеть тебя.
– И теперь, когда одна жажда удовлетворена, зовут другие, более сильные.
Саймон резко рванул вниз тунику, чтобы взглянуть на Рианнон, но она усмехалась, как бесенок. Не было ни обиды, ни упрека в этом замечании, только подтверждение, что она чувствует то же самое, что и он. Они быстро покончили с одеванием, и Саймон взвалил на плечо кольчугу. «Дьявольский груз», – пробурчал он, но Рианнон только бессердечно заметила: ему еще повезло, что путь лежит вниз с холма, и не ее вина, если он, как идиот, побежал в гору в полном вооружении. Это вызвало у Саймона несколько острых воспоминаний о временах, когда Рианнон еще не была такой предусмотрительной, так что они пришли к дому, перебраниваясь и смеясь так же весело, как во время первого визита Саймона.
Киква сказала только, что тем, кто опаздывает к обеду, придется есть холодное и стоя. Однако она расцеловала бы Саймона за то, что тот сделал вхождение ее дочери в мир женщин сердечным благословением, если бы она была человеком, склонным к проявлениям собственных чувств. В шутливых словах Рианнон ничто не выдавало ее, но что-то в голосе и какой-то свет в глазах служил достаточным доказательством для ее матери, слишком хорошо знавшей ее. Внешний вид Саймона был более красноречив. Припухшие губы, чуть затуманенные удовлетворением глаза… Киква рассмеялась, когда он поклонился и официально извинился за опоздание к столу. Он выглядел, как Мэт после ночной прогулки.
– Что ж, я прощу вас, – сказала Киква в ответ на его извинения и дала знак слуге, который принес маленький столик. Другие слуги внесли приготовленные подносы и подтащили стулья. Затем в ответ на приподнятые брови Рианнон она добавила: – Я не собираюсь стоять перед этим языкастым юнцом только потому, что он привез письмо от Ллевелина, которое требует нашего общего обсуждения.
Саймон моргнул. Он не ожидал такой прямой атаки и так скоро. Однако он мгновенно понял, что у Киквы не было выбора, кроме как сразу упомянуть о письме. Смачивая куски хлеба в горшочке с рагу, он жадно отправлял их в рот, делая вид, что не замечает, как Рианнон подозрительно поглядывает на него. Ему оставалось только подыгрывать Кикве, которая затем сказала:
– Саймон успел сообщить тебе, чем закончилось дело между Пемброком и королем, если оно действительно закончилось?
Рианнон вспыхнула. Саймон поперхнулся. На лице Киквы ничто не шевельнулось, хотя она сделала едва заметный жест рукой, намекая, что Рианнон и Саймону не стоит придуриваться.
– Понятно, – продолжала она снисходительно. – Вы молоды. Саймон, перестаньте набивать рот и расскажите нам сейчас.
– В двух словах не расскажешь, – гордо пробормотал Саймон с полным ртом.
– Мне не нужно поминутное описание каждого боя, только подробный рассказ об условиях перемирия.
Саймон прожевал, проглотил и приступил к рассказу, перебиваемый в самых ярких местах Киквой.
– Да, в самом деле, – сказала она, – теперь я ясно вижу, почему Ллевелин так взволнован. Если король выполнит свои обязательства перед Пемброком, он сможет затем использовать объединенные силы против Уэльса.
– Нет! – воскликнул Саймон, едва не подавившись очередной порцией еды. – Ричард никогда не согласится на это.
– Он может спорить против этого, – сказала Киква, – но что он сможет реально сделать? Опять стать мятежником? Ведь он не клялся в верности Ллевелину, и между ними нет формального соглашения, которое запрещало бы нападать друг на друга. Какое оправдание мог бы представить Пемброк, чтобы отвергнуть требование короля?
– В этом вы правы, – пришлось признать Саймону, – но, если король заключит мир с Ричардом, у него не будет причин атаковать Уэльс.
– Причина легко найдется, если она способна заставить баронов забыть, почему Пемброк взбунтовался. Может быть, Саймон, вы не понимаете, насколько трудно отозвать обратно спущенные с цепи рейдовые отряды. Когда армия удалится, они по обычаю обратят свое внимание на пограничные фермы. Разве это не может послужить оправданием?
Саймон зло выдохнул. Он предвидел множество последствий перемирия, но только не это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45