Однажды он раздраженно заметил де Рочевилю, что едва ли он сам находится в большей безопасности, чем люди, которым помогает.
— Им нужна помощь, — просто ответил Рочевиль. — Уверяю, вы не будете забыты. Если вам будет грозить настоящая опасность, мы и для вас откроем ворота. — Затем он нахмурился и прочистил горло. — Если вы хотите отправить мадемуазель де Коньер…
— Я хочу этого от всего сердца, — вздохнул Роджер, это была правда и неправда одновременно. — Но она не хочет уезжать и клянется, что даже если я одурманю ее чем-нибудь или свяжу, она освободится и все равно вернется обратно. Это была чистая правда, так Леония и сказала, когда Роджер в порыве гнева угрожал ей.
— Я так и предполагал, — заметил Рочевиль безучастно с бесстрастным лицом.
— Она верит, что служит своей стране, — проворчал Роджер.
Де Рочевиль улыбнулся, заставляя Роджера пожалеть, что он не придержал язык:
— Женщины так страстно увлеклись политикой, не правда ли?
ГЛАВА 18
Роджер особенно не протестовал против гостей, которых де Рочевиль присылал к ним. Изможденные лица мужчин, женщин, дрожащие и плачущие, были доводом в пользу того, что они обязаны делать все возможное, чтобы помогать им как можно дольше. Это не продлится долго, думал Роджер.
Надежды, которые они с Леонией питали в первые дни июня, умерли. Вместо того чтобы объединиться с роялистами и договориться о едином фронте против противников-радикалов, роялисты и жирондисты настаивали на своих разногласиях. Разразилась революция против диктатуры правительства Парижа, но неорганизованная и слабая.
Естественно, оппозиция усилила давление. Любого, о ком говорили как о несогласном или скорбевшем о сентябрьской резне или казни короля, практически любого, просто разговаривающего с тем, кто исповедует антиякобинские взгляды, считали преступником. Дела на войне шли хуже некуда. Англичане взяли Данкирк, австрийцы — Валенсию, Мейнц был предательски окружен пруссаками, испанцы вторглись во Францию с обеих сторон Пиренеев. Это было особенно опасно для Роджера, так как у него был иностранный акцент. Тулон ведь уловил, что он англичанин, его схватят как шпиона, даже если нет повода для подозрений.
Произошел роковой акт насилия — убийство любимца черни Марата женщиной из Нормандии. Это убийство все усложнило еще больше. Санкюлоты взбесились, нападая и грабя всех, кого считали «провинциалами». К ужасу Роджера и Леонии, кафе «Бретон» разрушили и Анэ убили. Перед тем, как чернь окружила их район, они были укрощены торжественными похоронами Марата, во время которых воздвигли статую Жан Луи Давида. За гробом Марата следовали юные девушки, одетые в белое, и весь Конвент, по меньшей мере, те, кто не сбежал и не был арестован, а также представители отделений. Пели революционные гимны. После смерти Марат превратился из болезненного омерзительного кровожадного сумасшедшего в невинного страдальца.
Эта смерть исключила любые договоренности в целом и с жирондистами в частности. В конце июня потерпело поражение восстание, поднятое жирондистами в Нормандии, и еще одно в Бретани, организованное роялистами. Уже не опасаясь, что их друзья будут штурмовать Париж, остатки Конвента объявили, что жирондисты, которые не уехали, будут преданы суду народа. В результате был принят закон, разрешающий присяжным, выслушав обвинения в течение трех дней, объявлять, что они уже «Достаточно осведомлены», и суд считал дело закрытым. Однако были люди, симпатизирующие жирондистам. Кроме того, военные действия против мятежных провинций повлекли бы за собой большие жертвы. Робеспьер, который стал одной из главных фигур в Конвенте, хотел таким образом отвлечь людей. С другой стороны, надвигались новые трудности. В августе объявили, что Мария Антуанетта, ненавистная австрийка, настраивающая короля против своего народа, будет казнена за свои преступления. Ее перевезли из Тэмпля и поместили в Канцергерскую тюрьму.
К облегчению Роджера, Леония не очень болезненно реагировала на объявление о надвигающейся казни королевы. Ей было жаль Марию Антуанетту, которую, конечно, обвинили и казнили не за те преступления, которые она совершила, однако королева все же была виновата. Не было сомнений, что она пыталась отговорить мужа от реформ, была распутной и легкомысленной. Леония насмотрелась на смерть ни в чем не повинных людей, таких, как Анэ, чтобы ее слишком трогали беды королевской семьи. Каждые несколько дней беженцы, проходившие через ее дом, напоминали, что такая же судьба постигнет тех, у кого никогда не было власти или влияния и кто был осужден без всякой причины кровавым Комитетом общественного спасения.
Не только Роджер и Леония были заинтересованы в судьбе беженцев. Когда роялисты, восставшие в Бретани, потерпели поражение в конце июня, Конвент послал комиссаров искоренить любые ростки мятежа. Пьер Рестор не принимал участия в восстаниях, так как не питал привязанности ни к королевскому правительству, ни к народному. Это не трогало его, он не любил показухи и тихо жил в маленькой рыбацкой деревушке. Большие доходы, которые он получал от нелегальных дел, он превратил в золотые слитки и благополучно спрятал их, так что ни король, ни народ не могли ограбить его.
Пьер был раздосадован, когда в феврале была объявлена война Англии. Немедленной реакцией, понимал он, станет то, что все, даже люди, годами сотрудничавшие с ним, станут думать о нем как о «французе», а возможно, и как о шпионе. Таким образом, с февраля 1793 года до конца июля он ограничил свою деятельность рыбным промыслом. Из-за разрухи в стране пищи не хватало, и он получал за свою рыбу превосходную цену.
Кровавый террор, разразившийся в Бретани после поражения роялистов, не соответствовал представлениям Пьера. Он привык к несправедливости правительства, нажиму, высоким налогам, даже к судебным расправам, но всеобщая резня и заключение в тюрьму, имеющие место в Бретани, подтвердили убеждение Пьера, что все правительства плохи. Он не изменил своей точки зрения, просто пришел к заключению, что одно правительство хуже, чем другое. Он не собирался, сделав этот вывод, сражаться за новое правительство. Пьер стал делать все возможное, чтобы покончить с нынешним правительством, разрушая режим.
В то время когда Роджера вовлекли в сети де Рочевиля, Пьер снова занялся контрабандой, только теперь его товаром стали люди. В большинстве случаев это оказалось, к его удовольствию, не менее выгодно, чем перевозить вино и кружево. С одной стороны, эмигранты так хотели уехать, что предлагали Роджеру больше денег на килограмм веса, чем равная порция брэнди. С другой стороны, измученный, напуганный человеческий груз с радостью принимала английская сторона. Первый раз в жизни Пьеру не нужно было избегать морских и таможенных судов. Иногда английские корабли брали беженцев на борт, иногда его эскортировали до ближайшего порта, чтобы высадить пассажиров. Это сделало пересечение канала быстрым, тихим и спокойным делом и позволило чаще совершать поездки.
Во многих районах Франции у людей появилось отвращение к нынешним лидерам. Идеализм и подъем духа, повлиявший на свободный от налогов вывоз ликера, резко пошел на спад. В ноябре 1793 года через старую тайную сеть Пьеру пришло известие, что, скорее всего его старые заказчики сидят на мели и вино и брэнди будут высоко цениться. Кроме того, он уже несколько месяцев беспокоился, как продвигаются дела у Роджера. Прошло много времени с тех пор, как он видел своего друга. Итак, в первую неделю декабря, погрузив товар, он направился к Софт Берсу с большими предосторожностями, так как не хотел, чтобы его арестовали как французского шпиона. Однако лендлорд оказал ему весьма сердечный прием, даже личный, ему передали письмо сэра Джозефа и еще одно, написанное в сентябре.
В тишине гостиной лендлорда Пьер прочитал их. Первое заставило его нахмуриться и уныло присвистнуть. После второго он мрачно и непристойно ругнулся. Сэр Джозеф сообщал, что он получил последние новости от Роджера месяц назад. Один из беженцев оказался знакомым Леонии и Роджер использовал эту возможность, чтобы послать сообщение отцу. Сэр Джозеф знал теперь адрес магазина на улице Кордэ и переслал его вместе с информацией о том, что он очень беспокоится об исходе переговоров. Пьер забеспокоился сильнее сэра Джозефа, так как верил ужасным историям, которые рассказывали беженцы. Пьер видел комиссаров Комитета общественного спасения в работе.
Он не сообщил о своих страхах отцу Роджера. В записке он написал, что получил письма, и просит узнать что-то новое и послать ему. Однако, обдумав все, он пришел к выводу, что Роджер попал в серьезную беду, и решил, что нужно вытащить его из Парижа как можно скорее. Пьер не смог немедленно начать действовать. Когда он вернулся домой, нашел срочное послание, касающееся перевозки беженцев. Как бы он ни стремился спасти Роджера, он не мог проигнорировать опасное положение своих будущих пассажиров или значительную сумму, предложенную ему за перевозку.
Пьер сделал быструю ходку, погода была скверная, и пока он боролся со штормом на обратном пути, чудесная идея осенила его. Почему бы ему не появиться в Париже? Не на «Бонне Люси», конечно, а на маленькой рыбацкой шхуне, которая сможет пройти по Сене. Если он рыбачил и был сбит с курса штормом, вполне резонно для него разгрузить рыбу в Париже, не ожидая, пока она испортится. Гораздо легче, думал Пьер, и быстрее организовать побег Роджера на лодке. Достать подходящий корабль не было проблемой, но Пьер три недели рыбачил и продавал рыбу, пока шторм не отнес его в нужном направлении. Задолго до того как Пьер придумал это, Роджер и Леония оказались в гораздо большей опасности, чем думали сэр Джозеф и Пьер. Несмотря на то, что их перестала интересовать судьба королевы, их снова вовлекли в заговор по ее спасению.
В ночь на первое августа Фифи предупредила Роджера и Леонию, что кто-то идет по аллее. Было уже поздно, и они собирались спать. Роджер в спешке связал стеганые одеяла, которые они использовали в качестве постели, и спрятал, пока Леония рванулась наверх, чтобы предупредить гостей, находившихся в доме. Роджер напряженно ждал. Возможно, это был вор или у кого-нибудь возникла причина тайно посетить один из домов. Если нет, то пришла беда. Де Рочевиль никогда прежде не посылал две группы гостей одновременно, он всегда предупреждал о них.
Пришла беда, но не та, которой боялись Роджер и Леония, не та, которую ожидали гости, сгрудившиеся у потайной двери, готовые выскочить сразу, как только услышат протестующий голос Роджера: «Здесь никого нет кроме моей жены, она уже в постели, спит». Напротив, это был де Рочевиль, напряженный от волнения.
— Я перевезу людей завтра, — сказал он, — и здесь никого не будет до второго сентября. У вас будет только одна гостья ночью, леди, великая леди.
Услышав тихие голоса, Леония прокралась вниз по лестнице, спустилась и ее глаза встретились с глазами Роджера поверх головы де Рочевиля.
— До этого дома от Концергери очень далеко, — сказала она.
— Это не проблема. Ее будет сопровождать Михонис, известный офицер жандармерии, и два жандарма — я и барон Фридрих ван Тренк.
— Михонис — комиссар коммуны, — прервал его Роджер, — разумно ли…
— Он уже не в первый раз пытается помочь королеве, — ответил де Рочевиль. — Он был связан с Тулоном.
— Да, и заговор провалился, — сердито возразил Роджер.
— Предательства не было. В любом случае, это не Михонис. Заговор отменили, так как у Симона возникли подозрения. Этот человек, — губы де Рочевиля гневно сжались, — неграмотный башмачник, и хуже всего тот, кто сейчас является президентом Тэмпля, он единственный, кто имеет доступ к королеве.
— Почему Симон что-то заподозрил? — настаивал Роджер.
Беспокойство промелькнуло на лице Рочевиля:
— Я не знаю. Возможно, какие-то неосторожные выражения… Но, естественно, не было умышленного предательства. Тот факт, что Тулон и Лепитр живы, доказывает это.
Это могло быть и правдой, но Тулон и Лепитр — люди с мощными связями в якобинской группе. Атака на них означала бы нападение на всю партию. Положение дел ухудшалось. Комитет наблюдения должен был определить лояльность каждого. Роджеру и Леонии едва удалось пройти проверку. К счастью, хозяева магазинов с их прежнего места жительства, которым Роджер помогал защититься от черни, с готовностью поклялись, что те заявления, которые сделал Роджер и его жена, — правда. Они ничего не могли проверить, и, конечно, объяснения Роджера были по большому счету выдуманы, но они помнили, что Роджер спас их, и были ему благодарны. Роджер и Леония преодолели еще одно испытание. Когда в августе объявили всеобщий призыв, они боялись, что их заберут на фронт, чтобы чинить оружие. На этот раз услуги комиссарам сослужили им хорошую службу. Роджеру было разрешено остаться в Париже, но его бизнес был резко свернут, сейчас он обслуживал жандармерию.
Последнее также было проблемой. В эти дни жандармы находились в его магазине постоянно. Они приходили и по одному и группами.
— Я не знаю, — говорил Роджер де Рочевилю, — приходят ли эти люди, чтобы починить оружие, или следить за моим домом. И потом, разве королева может залезть на крышу и лежать там, на горячем солнце или под дождем? Вы хотите предоставить такую возможность великой леди?
— Она пробудет у вас не более одной ночи. Мадемуазель Фуше…
— Кто? — выдохнул Роджер.
— Мадемуазель Фуше, — повторил де Рочевиль с улыбкой. — Да, дочь вашего друга. Вам интересно, как я узнал об этом? Дочь месье Фуше длительное время навещала священников и монахинь, находившихся в заключении в Концергери, чтобы помочь им всем необходимым. Ей удалось увидеть королеву. Третьего сентября мадемуазель Фуше придет сюда в сопровождении джентльмена, чтобы нанести визит вашей жене. Благодарение Богу, сейчас лето, и она может надеть большую шляпу и взять зонтик. Она поменяется одеждой с Ее высочеством, которая покинет вас после получасового визита. В полдень мадемуазель де Коньер пойдет за покупками, используя основной и запасной входы и выходы. В один из походов по магазинам ее заменит мадемуазель Фуше. Никто не запомнит, сколько раз входила и выходила мадемуазель де Коньер. Ясно, что если она дома, то уже вернулась.
Леония кивнула:
— Это должно получиться, только я слышала, что волосы королевы сейчас седые. Необходимы парики, чтобы имитировать волосы мадемуазель Фуше и мои.
Широкая улыбка осветила лицо де Рочевиля:
— Благодарю вас, мадемуазель. Это единственное, о чем мы не подумали. У вас есть большая шляпа, я надеюсь?
— Да, и я могу достать ее, чтобы вы подобрали ей пару. Она обычная.
Она побежала за шляпой, Роджер покачал головой:
— Я скоро поверю, как и вы, что нам удастся освободить мадам, если подменой женщин занялась Леония.
— Это не трудно, — сказал де Рочевиль. — Большинство людей, которых приводили сюда, спасены из тюрем. Такие пьяные и развратные твари, что пара монет может освободить узника.
— Но королева не просто заключенная.
— Тогда монеты будут золотыми, — цинично сказал де Рочевиль.
— Для охраны королевы подбирают специальных жандармов, — настаивал Роджер.
— Михонис — офицер жандармерии, — сказал де Рочевиль. — Он уверял, что не возникнет трудностей с людьми, которые охраняют ее. Глава тюремщиков не создаст проблем, хотя он единственный, кто может приказывать Михонису.
Леония вернулась со шляпой, и де Рочевиль осмотрел ее, как казалось Роджеру, гораздо тщательнее, чем она того заслуживала. Сейчас его помощь была необходима. Казалось невероятным, что мадемуазель Фуше, которая могла без подозрений навестить Леонию, также знала и других заговорщиков. Он промолчал, наблюдая, как де Рочевиль протягивает Леонии шляпу.
— Я приду с королевой, — сказал де Рочевиль, — так что, вы меня не увидите. Кто-нибудь, конечно, зайдет. Вы узнаете его по отцовскому ружью.
Роджер закрыл за ним дверь и пошел доставать кровать из тайника. Леония наблюдала за ним, а потом мягко сказала:
— Ты думаешь, все провалится? — Да.
— Почему? — в вопросе не было возражения. Леония тоже почувствовала неладное в поведении де Рочевиля.
Роджер покачал головой:
— Мне кажется, все слишком просто. Мадам покинет тюрьму. Хорошо, другим это удавалось. Еще…
— На самом деле, он не верит в это, — сказала Леония. — Он сказал, что не увидит тебя снова, но если он собирается прийти с королевой, то увидит. Это уловка, не так ли? Он ожидает предательства? — Нет. Он бы не вовлекал нас, если бы думал так. Я не считаю, что мы в опасности, Леония. Он никого не потащит за собой, неважно, что с ним случится. Возможно, де Рочевиль хочет слишком многого, я слышал, Михонис — большой охотник пошутить. Возможно, он думает, что тот проговорится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39