Катрин смотрела на него, сохраняя полнейшее самообладание. Он остановился у подножия кровати и с любезной улыбкой сказал:
– Я сожалею, прекрасная дама, что вынужден был вот так врываться к вам… но человек, за которого вы столь опрометчиво поспешили выйти замуж, оказался недостойным такой высокой чести. Лучше вам его забыть, и чем скорее, тем лучше…
Катрин не принадлежала к числу женщин, убивающихся по своим мужьям. Ля Тремуй не ошибся, полагая, что ее привлекало в основном могущество Жиака. Пожав плечами, она собралась было опять улечься, когда заметила, как двое оставшихся в комнате солдат складывают в мешок какие-то драгоценные безделушки, украшающие комнату.
– Воры! – закричала она. – Положите все на место!
Вместо того, чтобы повиноваться, оба солдата пустились наутек, захватив с собой добычу. Тогда, обезумев от ярости, достойная супруга Пьера де Жиака вскочила с кровати, совершенно не смущаясь своей наготой, и бросилась в таком виде в погоню за жуликами, испуская такие вопли, что они разбудили наконец Карла VII.
Встревоженный король отправился узнать, в чем дело. Его окружила толпа придворных, которые, дрожа, поведали ему о случившемся. Тогда Карла охватил страшный гнев, он пожелал тотчас же отправить людей в погоню за похитителями своего фаворита, но наткнулся на Ришмона, появившегося с обнаженной шпагой на пороге королевских покоев. Коннетабль учтиво поклонился, но тотчас же выпрямился во весь свой огромный рост.
– То что сделано, сделано мною во благо короля… важно произнес он.
Усмиренный король, понурившись вернулся в свою спальню.
Тем временем люди Ришмона увозили крепко связанного Жиака прочь из города, ворота которого они без труда открыли имеющимися у них ключами. Коннетабль отдал приказ отвезти пленника в Дон-ле-Руа, принадлежавший госпоже де Ришмон. Там его поджидал трибунал, состоящий из людей Ришмона… а также палачи.
Под пыткой Пьер де Жиак признался во всех своих преступлениях, начиная с убийства жены. Он признался даже в тех злодеяниях, которых не совершал, так велик был его страх перед болью.
Когда он предстал перед судьями, которых возглавляли бальи Ришмона и сам коннетабль, они увидали совершенно сломленного человека. Он бросился в ноги своему врагу.
– Я знаю, что вы убьете меня… Но умоляю, сжальтесь надо мной! Перед тем, как я предстану перед божьим судом, велите отрубить мне правую кисть!
Ришмона удивила такая просьба. Тогда Жиак прерывающимся голосом поведал о договоре, заключенном с владыкой ада. Он запродал свою правую руку дьяволу. Если эта рука останется при нем, за нее-то и утащит его сатана в ад, и гореть ему там в вечном огне.
– Я не хочу быть навеки проклятым! – рыдал теперь Жиак. – Сжальтесь, монсеньор! Отрубите мне эту проклятую руку! Это все она, она во всем виновата! Не дайте мне умереть с ней.
Коннетабль помолчал, потом решил, пожав плечами: – Ладно. Вам отрубят руку.
Подошел палач, поднял свой тяжелый топор… Послышался ужасный крик, сменившийся рыданиями, в которых как ни странно проскальзывало облегчение.
На следующий день решение суда, приговорившего Пьера де Жиака к смерти через утопление, было исполнено. Серым утром бывшего фаворита зашили в кожаный мешок и бросили в воды Орона. К мешку была привязана табличка: «Дорогу королевскому правосудию!»
Месяц спустя священные узы брака навеки соединили Жоржа ля Тремуй и Катрин де Лиль-Бушар, вдову Пьера де Жиака…
ЖИЛЬ ДЕ РЭ. СИНЯЯ БОРОДА
Ночной привал был слишком коротким. Все четыре лошади падали от усталости, особенно передняя, везшая двойную ношу. Мрачным ноябрьским утром хлестал дождь, превративший в месиво дороги. От грязи и сырости проржавели бы латы, если бы их предусмотрительно не смазали салом. Но молодой всадник, скакавший во главе этой адской гонки, яростно противился любым попыткам сбавить темп. Люди, посланные за ним в погоню, давно отстали. Но пока они находились на землях Туара, их безопасность не могла быть полной. Жиль де Рэ отлично это знал.
С его плеча соскользнула головка Катрин, отяжелевшая от сна. Он резким движением поправил ее, что разбудило девушку. Сквозь полуопущенные ресницы она сонно взглянула на него, нерешительно улыбнулась и вновь закрыла глаза. Ока так устала, что даже тяжелый галоп лошади уже не отдавался болью в ее измученном теле. Она откинула голову на плечо юноши, зажатая его рукой так, что ребрам было больно. Нет смысла бороться с судьбой, тем более, когда сама призывала ее изо всех сил. Она любила этого шестнадцатилетнего парня, похитившего девушку с ее полного согласия.
Сквозь полуопущенные ресницы девушка, почти еще девочка, поскольку Катрин де Туар только что минуло пятнадцать лет, смотрела на своего похитителя. Ей казалось, что она никогда не перестанет любоваться этим рано посуровевшим лицом, на котором пробивающаяся бородка только подчеркивала измученные черты. Ее особенно очаровывали его глубокие черные глаза, может быть из-за своего выражения, одновременно жадного, отстраненного и вместе с тем пылкого… Вообще-то она не очень старалась разобраться в своих чувствах. С момента их первой встречи она чувствовала себя слабой и безвольной в его присутствии.
Измученная лошадь едва не упала, споткнувшись о камень. Жиль, стиснув зубы, железной рукой удержал ее. Поверх его наплечника из толстой кожи Катрин были видны трое его спутников, скакавших в полном молчании, опустив голову.
Внезапно вооруженная группа людей преградила им путь: человек двадцать воинов, во главе которых выделялся старый рыцарь с непокрытой головой. Его лицо в ореоле седых волос, единственное живое пятно в этой одетой в железо статуе, поражало своим сходством с Жилем. С той лишь разницей, что обветренное лицо старика было изборождено морщинами, да волосы были почти белые, в то время как шевелюра молодого барона де Рэ была иссиня черной. Катрин догадалась, что это был дед Жиля, грозный Жан де Краон, взявший осиротевшего мальчика под свою опеку и воспитавший его. Он стоял под дождем, опершись обеими руками о рукоять длинного меча, внешне невозмутимый. За ним в тумане виднелся полуразрушенный силуэт колокольни маленькой церкви. Еще дальше несла свои воды Луара.
Жиль остановил коня рядом с дедом. Не говоря ни слова, он отпустил Катрин, и она соскользнула с седла прямо в протянутые ей навстречу руки старого сеньора. Жан де Краон был немногословен.
– Священник ждет вас, – сказал он. – Надо спешить.
Катрин внезапно покраснела под промокшей насквозь вуалью.
– Нас обвенчают? Так скоро? Но я думала, что мы находимся в слишком близком родстве и церковь будет противиться нашему браку?
Выражение, отдаленно напоминавшее улыбку, промелькнуло в лице Жана де Краона.
– Не все священники так глупы, – проворчал он. – И слово «противиться» мне не знакомо. Пошли.
Вся группа вошла в церковь, где у престола в торжественном облачении их уже ждал священник. Это был невысокого росточка монах с беспокойным взглядом и крошечной тонзурой. Достаточно было увидеть, какие затравленные взгляды он бросал на Жана де Краона и его людей, чтобы понять, какие средства были пущены в ход старым сеньором, дабы убедить молодого священнослужителя преступить запрет и обвенчать молодую пару.
Дрожа всем телом, Катрин де Туар преклонила колени рядом с тем, кто вскоре станет ее супругом, и попыталась прочесть молитву. Но в столь странной обстановке ей это далось с трудом. Какая странная свадьба! На ней не присутствовало ни одной женщины. Только закованные в латы мужчины с суровыми лицами воинов, сомкнувшие руки в железных перчатках на рукоятях мечей. Было холодно, влага сочилась с позеленевших от сырости стен, дождь капал прямо на скамью через пролом в крыше. Новобрачная, дрожащая под своей накидкой, насквозь промокшей и оттого ужасно тяжелой, чувствовала себя жалкой и покинутой. Право, что за странный способ породниться избрали наследники двух самых могущественных домов края: семья Туаров, принадлежавшая княжескому роду, и семья Рэ-Лаваль, богатейшая во всей Бретани и Анжу!
Священник торопился поскорее закончить церемонию. Он поспешно благословил молодых супругов, и все было кончено.
– Венчание закончено, – сказал монах со вздохом облегчения.
Несколько минут спустя увеличившаяся кавалькада поскакала дальше по раскисшей дороге. Жиль и Катрин опять сидели вдвоем на лошади под проливным дождем. Без особых трудностей переправились через Луару. Вскоре в конце дороги замаячили одиннадцать башен Шантосе, родового гнезда Жана де Краона и Жиля. Они были дома.
То, что Катрин принимала за самое романтическое бракосочетание по любви, в действительности было всего лишь блестящей операцией, задолго тщательно подготовленной. Старый Жан де Краон, огромное состояние которого ничуть не утоляло его аппетитов, желал для своего внука самой блестящей партии. Жиль сам был очень богат и следовательно должен был жениться только на очень богатой девушке. Жан де Краон руководствовался принципом: золота и могущества никогда не бывает слишком много. Кроме того он искренно любил внука. Он был в его глазах единственным достойным продолжателем рода, после того как в кровавой грязи Азенкура сложил голову единственный сын старого сеньора. У Жиля, правда, был брат, Рене де ля Сюз, прозывавшийся так по имени одного из феодальных владений семьи, но это был юноша слабый, безвольный, совершенно не интересовавший Краона.
Выбор старейшины рода пал на Катрин де Туар, внушительные владения которой лежали как раз посредине между анжуйскими землями Краона и бретонскими землями Рэ-Лавалей. Единственным, но серьезным препятствием к браку было близкое родство молодых людей: они были двоюродными братом и сестрой. Однако гаев церкви не очень-то страшил Краона и Жиля. Когда отец девушки, Миле де Туар, внезапно скончался в Мео, они решили перейти в наступление. Жиль нанес несколько визитов Катрин и ее матери, Беатрис де Монжан. Влюбить в себя девушку было для него проще простого. Так же просто оказалось уговорить ее на побег, чтобы свершилось непоправимое, а церковь была бы поставлена перед свершившимся фактом. Однажды ноябрьским вечером 1420 года Катрин, погруженная в мечты, задержалась на берегу Туэ в то время, как все уже вернулись в замок. На нее набросились Жиль с тремя своими людьми, и пока часовые на башнях Туара били тревогу, они увезли свою добычу, пустив коней в бешеный галоп.
За толстыми стенами Шантосе Катрин ждала странная супружеская жизнь. Вечером того же дня, когда состоялось их венчание в маленькой церквушке, затерянной среди полей, она стала супругой Жиля, так и не поняв толком, что с ней произошло. Все было так неожиданно, так быстро! Однако утром, проснувшись в огромной кровати под куртинами в комнате башни замка, она с улыбкой встретила серый ненастный день, радуясь жарко пылавшему огню в камине, этой новой обстановке, означавшей для нее начало новой жизни, полной радости и любви. Но когда она поискала глазами молодого супруга, ей сообщили, что он рано утром уехал на охоту со своими обычными спутниками и вернется через дня два-три, не раньше. Катрин грустно вздохнула. Значит это и была та страстная любовь, которую он обещал ей этим летом под ивами Туара? Грубые объятия, жестокое обладание… и потом одиночество?
Но когда во время обеда она очутилась лицом к лицу с Жаном де Краоном, ожидавшим ее, стоя под величественным балдахином с гербами, она, вытянув длинную стройную шею изумительной белизны, гордо вскинула голову, увенчанную высоченным чепцом в виде конуса из муслина цвета лазури. Она не хотела, чтобы он заметил, что она плакала. Это проявление гордости понравилось старому сеньору, и он, отечески улыбнувшись, предложил ей руку, чтобы проводить к столу.
– Жиль скоро вернется, милочка, не волнуйтесь! – успокоил он Катрин. – Правда, он никогда не мог противиться своему инстинкту охотника при одном упоминании о стае волков.
За обедом он не спускал с нее глаз. Она была гораздо лучше, чем он думал. Конечно, не красавица, но высокая и тоненькая, скорее элегантная и породистая, чем красивая. У нее были блестящие глаза орехового цвета, белая нежная кожа. Но самым красивым во всем ее облике были мягкие белокурые волосы, заплетенные в тугие толстые косы, которые едва помещались под изощренным головным убором конусообразной формы. Очаровательная и богатая владелица прекрасных земель, Катрин была как раз такой внучкой, о которой он мечтал. И старый Краон улыбнулся, довольный собой.
Катрин прожила в Шантосе совсем немного, когда ей был преподнесен сюрприз, наверное единственный приятный сюрприз за всю ее супружескую жизнь. Через месяц после ее свадьбы она присутствовала на повторном бракосочетании Жана де Краона, недавно овдовевшего с… ее собственной бабушкой, Анной де Сийе, женщиной еще молодой, ласковой и скромной. Увидеть ее воцарение в Шантосе в качестве супруги и хозяйки было для бедной девушки, оторванной от родных корней, возвращением в еще столь недавнее прошлое, обретением тепла домашнего очага. А главное с появлением Анны в доме почувствовалось нежное женское присутствие, так недостававшее этому жилищу, заполненному одними мужчинами, которые, казалось, были сделаны из того же железа, что их доспехи. Такое присутствие вскоре очень пригодилось, когда ей пришлось столкнуться с первыми житейскими невзгодами. Церковь воспротивилась браку, заключенному в спешке, вопреки ее запрету, и объявила его недействительным, потребовав, чтобы молодые супруги расстались в ожидании окончательного приговора. Тем самым они бы показали свое раскаяние и доказали чистоту своих намерений. Официально им пообещали, что брак будет затем заключен вновь по всем правилам и молодые получат благословение. Жиль и его дед повиновались этому решению. Катрин покинула Шантосе и вернулась в Туар самое большое на три месяца, ибо сеньоры Шантосе были слишком беспокойными христианами, чтобы церковники осмелились заставить их ждать хоть на день дольше. Жиль, впрочем, часто ездил навещать жену, по отношению к которой он опять стал пылким возлюбленным. Тем временем эмиссары загоняли коней, скача в Рим и обратно, чтобы получить официальное разрешение Святого отца. Поскольку брак состоялся фактически, а молодые не были прямыми родственниками, в Риме приняли во внимание послушное поведение молодых и без лишних проволочек выдали разрешение на заключение брака. 21 апреля 1421 года вновь состоялось бракосочетание Жиля де Рэ и Катрин де Туар. Венчание прошло на этот раз в торжественной обстановке, венчал их сам епископ Анжера. Затем Катрин вернулась в Шантосе.
– Теперь нас больше никто не сможет разлучить, – сказал Жиль, когда они рука об руку вступили на подъемный мост крепости. – Мы связаны друг с другом навеки, до самой смерти.
Она улыбнулась ему, слишком счастливая от услышанных торжественных слов. Но он произнес их без улыбки, даже не глядя на нее. Это можно было бы принять за клятву в верной любви, если бы не тон, коим слова были произнесены. В нем не было и намека на нежные чувства. Он опять казался таким далеким, отрешенным. Однако этой ночью он любил ее с таким пылом, так неистово, что молодая женщина почувствовала себя совершенно счастливой, хотя разбитой и немного испуганной. Она начала догадываться, что в этом странном красивом юноше таилась какая-то таинственная недобрая сила. Казалось, он пребывал в постоянной раздвоенности. Временами в нем просыпалась грация и обаяние на зависть любому придворному щеголю, а то вдруг будто адское пламя вырывалось из глубин этой спокойной, дремлющей Души, открывая такие бездны садистской жестокости, что становилось страшно. Мало-помалу пылкая любовь Катрин подернулась налетом тревоги и страха.
Поистине среди дам Туара установилась мода на браки! Вслед за Катрин и ее бабушкой, Анной де Сийе, настал черед матери. Вдовевшая год Беатрис де Монжан решилась на повторный брак, приняв любовь и покровительство одного молодого сеньора, камергера двора дофина Карла. Звали его Жак Мешен де ля Рош Эро. Это покровительство было для Беатрис не только счастьем, но и насущной необходимостью. Дело в том, что заполучив Катрин, Жиль де Рэ и Жан де Краон намеревались сразу же наложить руку и на ее наследство, которое, по их разумению, принадлежало им по праву после смерти Миле де Туара. Особенно им приглянулись два замка: Пузож и Тиффож в Пуату, которые они рассматривали прежде всего как превосходные опорные пункты. Но эти замки находились в собственности Беатрис де Монжан, которая ответила категорическим отказом на предложение Краона передать их ему взамен на большое владение в Лимузене. Но она еще не знала, сколь настойчивы были ее новые родственники и как трудно было заставить их отступить, если уж они что-то задумали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34