Одна из двух женщин, прислуживавших королеве, Арель, жена полицейского, вошла, неся в руках кувшин воды. Королева красноречивым взглядом объяснила шевалье, что женщина ненадежна. Он возвысил голос:
– Все ясно, гражданка, я передам ваши заявления шефу.
После чего, не прощаясь, повернулся на каблуках, собираясь выйти. Арель оказалась у него за спиной. Это была маленькая смуглая брюнетка с бегающими глазками. Она настороженно вглядывалась в Ружевиля, затем, улыбнувшись, произнесла:
– Гражданин Мишони ждет тебя, гражданин, он там, в коридоре, с унтер-офицером Дюфреном.
Ружевиль изобразил пленительную улыбку, которая должна была тронуть женщину.
На следующий вечер Ружевиль приехал в один дом в деревеньке Вожирар, куда он был приглашен на ужин. Этот дом, прекрасная загородная резиденция, принадлежал молодой вдове Софи Дютийель, которая была в то время официальной любовницей шевалье. Это была очаровательная юная дама двадцати двух лет, живая и веселая, чей шарм на время привлек Ружевиля. И хотя его сердцем полностью владела королева, он оставался при том большим любителем симпатичных мордашек и легких юбок. А Софи, с ее изящным шармом, изысканностью и прекрасным вкусом была что называется для конспирации. Она никогда не задавала вопросов, зато всегда могла поднять настроение. И потому именно у нее он и расположил центр по подготовке побега.
Она и Ружевиль обсуждали, понизив голос, его дела, сидя в маленьком салоне, когда прибыл Мишони и с озабоченным видом сообщил:
– Я еду оттуда. Кое-что произошло! Двое других тут же вскочили на ноги.
– Что случилось? – спросил Ружевиль, бледнея.
– Ничего серьезного. Не волнуйтесь. Но могло бы быть очень плохо, если бы нам не повезло. Представляете, сегодня утром мадам Ришар, жена консьержа (она добровольно вызвалась носить еду королеве) просто так, шутки ради, решила порыться в карманах жандарма Жильбера, чтобы узнать, нет ли у него писем от любовницы. Мне совершенно все равно, есть ли у него любовница, но она принесла мне бумагу, показавшуюся ей подозрительной.
– Эта бумага у тебя?
– Да, вот она…
Мишони достал из кармана маленький листочек тонкой бумаги, который Ружевиль тут же узнал. Это был кусочек того послания, которое он передал королеве, спрятав в сердцевину цветка. Схватив его, он увидел, что бумага вся исколота иголкой, и тут же вспомнил, что у королевы не было никаких письменных принадлежностей. Ружевиль поднес листок к свету.
– Да, – сказал наблюдавший за ним Мишони. – Именно так. Королева писала при помощи иголки. Читается с трудом, но все-таки что-то можно разобрать.
Поднявшись на цыпочки за спиной у шевалье, Софи Дютийель прочла одну строчку.
«Я доверяюсь вам, я жду вас…»
– Она решилась! – радостно воскликнул шевалье… – Благодарю тебя, Боже! Я боялся, что из-за детей она не отважится…
– К счастью, – продолжал Мишони, – мадам Ришар решила принести это мне. Если бы ей пришла в голову идея отдать бумагу Фуке-Тинвийу, все было бы потеряно, а королева…
Но Ружевиля уже не занимала миновавшая опасность. Он быстро зашагал по комнате, размышляя.
– И вместе с тем, это очень важно. Если бумага была в кармане Жильбера, это значит, что королева смогла с ним столковаться, и он собирался передать листок мне. Уже большой успех, завтра я несу деньги.
Администратор тюрьмы пожал плечами.
– Я так и думал, что Жильбера не трудно подкупить. Ему очень нравится королева, я знаю, что он много раз носил ей цветы. Он провел к ней священника, вопреки запрету. А вот что касается Дюфрена, то это настоящий бравый солдат, и с ним ничего не пройдет.
– Мы это увидим завтра. Если королева знает, что записка попала в руки мадам Ришар, она умирает от беспокойства. Совершенно необходимо ее успокоить.
– Поэтому я иду с тобой, – заявил Мишони. – Будет лучше, если тебя опять приведет «твой шеф». Все они будут знать, что это вполне законно.
Софи молча ходила по комнате, ставя на стол бутылки. Она обожала своего любовника, и ничто в мире не могло поколебать ее желания во всем помогать ему. И она серьезно помогала. Но она видела, что творится в душе любимого. Надо было обезопасить королеву. По она очень хорошо знала Ружевиля и понимала, что потом он пустится в еще более опасную авантюру, чтобы выручить детей королевы и вернуть их матери. Если у него все получится, он уедет, а если он проиграет, его ждет смерть… В любом случае будущее казалось молодой женщине мрачным.
В это время два заговорщика принялись обсуждать свой план.
– Если ты хочешь принять участие, – сказал Ружевиль, – нам нужно действовать быстро. 2 сентября или позднее мы увезем королеву. Я займусь транспортом. Мы пригоним его в Консьержери и там объявим, что перевозим королеву в Тампль по приказу Комитета общественного спасения. Нам нужна бумага, против которой ничего не смогут сделать Ришары…
– А потом, – спросил Мишони, – куда мы повезем королеву?
– В замок Ливри. К мадам де Жаржай, которая ждет ее. Там нас будет ждать другая карета и паспорта, чтобы ехать в Англию.
Последовало долгое молчание. Трое друзей молча смотрели друг на друга, пытаясь заглянуть в будущее. Потом Софи, мужественно улыбнувшись, наполнила бокалы:
– За ваш успех, господа… и за королеву!
– За королеву! – повторили двое других с чувством.
30 августа, в пятницу, Мишони и Ружевиль нанесли свой запланированный визит, но на этот раз под одеждой шевалье нес пакет: четыреста золотых луидоров и десять тысяч ливров ассигнациями.
Они нашли королеву в компании Арель, ухаживавшей за ней. В самом деле, королева была в очень плохом психическом состоянии. Нервы ее были совершенно расшатаны, тело бил озноб. Она лежала на кровати, укутав ноги, когда двое мужчин вошли в ее камеру. Краска залила ее щеки при виде Ружевиля, а руки стали дрожать. Она поспешно их сжала и спрятала под покрывало.
Арель, казалось, совершенно не собиралась покидать комнаты, и тогда Мишони, чтобы дать возможность Ружевилю передать деньги королеве, совершенно непринужденно обратился к ней и спросил о состоянии здоровья заключенных. Так, разговаривая, они отошли к окну, и Мишони незаметно занял позицию между кроватью и своей собеседницей.
В это время Ружевиль с бьющимся сердцем приблизился к Марии-Антуанетте и склонился над ней.
– Это будет в понедельник вечером, 2 сентября, – прошептал он, – после того как громко осведомился о ее здоровье. – Вам достанет крепости?
Многозначительная улыбка заиграла на серьезном лице.
– Я смогу, и надеюсь, без содрогания…
– Ваши стражи?
– Двое согласны, и Розали Ламольер тоже.
– Эта дама? – спросил Ружевиль, сделав незаметный знак в сторону мадам Арель.
– Нет… Я не знаю, почему я даже не стала пытаться. Она очень меня утомляет, все время пытается выспрашивать.
– Итак, будет лучше, если вы ей ничего не скажете. Мы обойдемся без нее.
Мощный торс Мишони был прекрасным экраном для глаз надзирательницы. Повысив голос, Ружевиль передал королеве деньги, заглушив тем самым звук монет. Потом он повернулся и подошел к стоявшим у окна.
– Она очень плоха, ты не находишь? – обратился он к Арель.
Та пожала плечами, гадко усмехнувшись.
– О, она вполне протянет до эшафота, не беспокойся, гражданин!
– Будем надеяться, будем надеяться, – расхохотался Мишони, пытаясь сгладить реакцию друга.
– Посмотрим! – отозвалась женщина.
Субботу и воскресенье Ружевиль провел в лихорадочном возбуждении. Запершись у Софи, он ходил взад-вперед по саду, не в состоянии заняться чем-нибудь, даже присесть на минуту. Время шло, а нервы его не успокаивались. Час приближался, и его все больше охватывали самые дурные предчувствия. А если королева сочтет бегство грехом? Вдруг кто-нибудь из охраны изменит свое решение? Не обнаружит ли что-нибудь надзирательница? Не сорвется ли план в последний момент? Сможет ли Мишони провести экипаж? Если, если, если… Каждая фраза сверлила мозг молодого человека.
– Если ты не успокоишься, Александр, – спокойно сказала наблюдавшая за ним Софи, – ты придешь к понедельнику в такое нервное состояние, что сам будешь ни на что не годен. Ты должен попробовать поспать.
Она снова помогла ему! Это было самым мудрым решением. Он бросился к Софи и страстно ее расцеловал.
– Ты, как всегда, права… Я ненадолго прилягу. Сон, я думаю, не придет, но немного спокойствия – это в духе настоящего кавалера.
Понедельник был решающим днем для королевы. Она вдруг совершенно успокоилась, мучительные тревоги и отчаяние как-то сразу отступили. Часы, которые, как она считала, будут последними в ее заключении, длились, казалось, целый век. Но, слыша, как ходит в коридоре Жильбер, видя постоянно улыбку Розали, она ободрялась. И она набралась достаточно мужества, чтобы встретить достойно в конце дня телегу смерти… Для королевы то был мучительный момент.
Жара стояла невыносимая, и, несмотря на открытые окна, в отделении женщин воздух был очень тяжелый. Настала ночь, часы на башне исправно отбивали каждый час; королева у своего окна, подобно другим заключенным, слушала ужасающие звуки тюрьмы.
Вечер, однако, не принес тишины. Существовал обычай для тех, кого на следующий день вызывали в Революционный трибунал, то есть на смерть, приглашать на ужин своих товарищей по тюрьме. Обычно ужины проходили в безумном веселье. Погружались в вино, пели, часто мешая вино с любовью, пытаясь вырвать у жизни последние мгновенья счастья.
У открытого окна королева слушала эти песни, этот смех, и сердце ее наполнялось неземным чувством упоения и восхищения бывшими своими придворными, хорошо знающими, что их ждет назавтра. Вот в Сите часы пробили одиннадцать. К воротам подъехал экипаж. Вот и звуки в коридоре, свет пробивается из-под двери. Королева обернулась. Мишони и Ружевиль, сопровождаемые Жильбером и Дюфреном, вошли в камеру. Они ослепили королеву принесенным с собой светом.
– Вы еще не ложились, гражданка? – спросил Мишони. – Это хорошо, так как мы пришли за вами.
– Куда вы меня ведете?
– В Тампль! Муниципалитет решил вас перевести туда из-за вашего самочувствия, и я вас туда препровождаю.
– Смогу я увидеть моих детей?
– Мне об этом ничего не известно, – отвечал Мишони с непроницаемым лицом. – Извольте приготовиться.
– Я готова. Розали пришлет мне мои вещи.
Девушка вышла из-за спин мужчин, накинула королеве на плечи шаль, а потом с блеском в глазах поцеловала ей руку.
– Бог сохранит Ваше величество, – прошептала она. Растроганная королева быстро ее поцеловала, затем сказала уже спокойнее:
– Я иду за вами, господа.
Она покинула камеру, идя между Жильбером и Дюфреном, возглавлял процессию Мишони, замыкал – Ружевиль. Ситуация совершенно вскружила голову последнему. Вышли в переднюю тюрьмы, где их поджидал с факелами Ришар. Старая разбитая колымага, казалось, приехала из средних веков. Королева несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, пытаясь прочистить легкие.
Пришлось остановиться. Ришар пошел искать ключи, и Мишони с ним. Добряку казалось, что смена тюрьмы заключенной – самое простое дело, но он всего не учел.
Уже два охранника отпирали ворота, когда за спинами у них раздался ледяной голос:
– У тебя, гражданин Мишони, естественно, есть приказ Конвента забрать вдову Капетинга в Тампль.
Холодная рука сжала горло Ружевиля. К ним приближалась жена Ареля, гадко улыбаясь.
– Он со мной, – авторитетно заявил Мишони. – У меня сейчас нет времени его искать!
– Но для тебя было бы лучше… и для всех здесь присутствующих, чтобы время нашлось, – вкрадчиво произнесла, она. Потом повернулась к консьержу и охране. – Вы знаете, что значит для вас, для всех нас, если у гражданина Мишони нет… если вдруг он не везет заключенную в Тампль… Итак…
Консьерж Ришар и охранники побелели, как полотно. Жена Ареля повысила голос:
– Вы хотите познакомиться с гильотиной?
– Это смешно! – прервал Мишони. – Все здесь присутствующие меня хорошо знают, и никто не сомневается в моей гражданственности! Ты меня оскорбляешь, гражданка, и я не такой человек, чтобы покорно сносить подобные намеки!
– Я принесу тебе любые извинения, какие ты потребуешь, гражданин, когда ты покажешь мне бумагу. Если речь не идет о той бумажке, которую гражданин Ришар нашел в кармане Жильбера…
Мишони посмотрел на Ружевиля. Тот был бледен, готов сражаться, но ничего нельзя было уже сделать. Они были безоружны, враги многочисленны, а оба охранника королевы едва держались на ногах и были также бледны. Итак, сейчас все поменяются местами… Молчание было невыносимым. Королева поняла ситуацию.
– Будет лучше, если вы поищете бумагу, господин Мишони. Это вас, быть может, немного успокоит. Что же до меня, то у меня много Бремени и терпения. Отведите меня в мою камеру!
Она отвернулась, чтобы не видеть выражения лица Ружевиля, затем, подняв голову, без трепета повернулась и пошла назад в тюрьму; за ней поспешно бросились Жильбер и Дюфрен. Все остальные были поражены, только жена Ареля наблюдала всю сцену со злобной усмешкой.
– Это прекрасно, – промолвил наконец шевалье. – Мы тоже идем.
Очутившись на улице, в жарком воздухе лета, они смотрели друг на друга с безнадежностью.
– Шанс упущен, – с отчаянием произнес Ружевиль. – Мишони покачал головой.
– Навсегда. Ты должен испариться. Тебя теперь будут повсюду искать.
– А ты?
– Я останусь на своем месте и… сделаю глупость. Я вернусь к Софи, не заботься обо мне. Ты должен попробовать бежать, один. Это твой единственный шанс.
В полном молчании друзья пожали друг другу руки. Мишони сел в экипаж, а Ружевиль растворился в ночи.
Следующим утром все было раскрыто. Жандарм Жильбер сошел с ума: принялся писать доклад своему полковнику Дюмеснилю, описал историю с цветком и бумагой и подробно все шесть дней! Не обошел он молчанием и поведение Дюфрена. Комитет гражданского спасения перевел королеву в другую камеру, еще более страшную и охранявшуюся день и ночь. Мучения ее продолжались еще полтора месяца, после чего она умерла на эшафоте.
Как это не кажется невероятным, но Ружевиль тем временем принялся осуществлять еще один план. Но Мишони и Софи Дютийель были арестованы в тот же день и позднее поднялись на эшафот. У Мишони нашли бумагу, исколотую иглой.
Ружевиль был тогда недалеко. Он жил на Монмартре в глубоком подполье, как муравей, и писал памфлет «Преступления парижан против их королевы», размножая его в большом количестве экземпляров. Революционный трибунал, найдя у него на столе один экземпляр, был очень удивлен тем, как человек мог отважиться на такое.
Шевалье выходил из дома всего лишь один раз, рискуя тогда больше всего: в день смерти королевы. Смешавшись с толпой, с глазами, полными слез, он видел, как ведут на смерть дочь Цезаря, ту единственную женщину, которую он любил.
Конспирация прочно укоренилась в сердце шевалье. Он скрывался до конца своих дней, посвятив жизнь борьбе за восстановление монархии Бурбонов, и пал под пулями в 1814 году, незадолго до возвращения Луи XVIII, чьим активным агентом и был.
На основе биографии этого замечательного человека, не смирившегося до самой смерти, всю жизнь страстно любившего Марию-Антуанетту, Александр Дюма написал роман, несколько изменив имя. Так, шевалье де Ружевиль стал шевалье де Мэзон-Руж и под этим именем и вошел в историю.
ЖОРЖ КАДУДАЛЬ – ЗАГОВОРЩИК-РОЯЛИСТ
Смерть на эшафоте короля Людовика XVI утром 21 января 1793 года в верных ему провинциях Бретани и Вандее имела эффект разорвавшейся бомбы. Все пришло в негодование: крестьяне становились партизанами, аристократы составляли заговоры, вся область выражала свой протест, как могла. Волнения продолжались вплоть до Бонапарта.
Двадцатидвухлетний Жорж Кадудаль вписал себя в историю, как один из самых ярких представителей этого движения…
Отступление от Ле Мана было ужасным. Воздух бурлил снегом, ледяной ветер сносил людей с ног, мороз сковал всю воду в округе. Они все шли и шли, иногда перебежками, иногда едва волоча ноги. И вот теперь наконец остановились на отдых в этой ледяной пустыне.
Сгрудившись вокруг огня на бивуаке, прижавшись друг к другу, чтобы хоть чуть-чуть согреться, они только теперь смогли осмотреться, пересчитаться и выяснить, какой же на самом деле урон нанесла им республиканская армия, разбив у Мана. Теперь это была лишь жалкая кучка: в основном крестьяне, одетые в овечьи или козьи шкуры, обутые в лапти или сабо, плохо вооруженные, но с равно измученными и фанатичными лицами.
Вот маленькая зарисовка: двое разговаривают вполголоса, деля корку хлеба. Оба юные, но такие разные! Один, Пьер Мерсье, маленький, щупленький, скорее похожий на женщину, чем на юношу, но поразительно мужественный и храбрый, прозванный за героизм Мерсье-Вандея, другой, бретонец, Жорж Кадудаль, называемый Гедеоном, – молодой красавец: высоченный блондин, с прекрасными воловьими глазами, он словно высечен из гранита, у него сердце императора, сила титана и храбрость героя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Все ясно, гражданка, я передам ваши заявления шефу.
После чего, не прощаясь, повернулся на каблуках, собираясь выйти. Арель оказалась у него за спиной. Это была маленькая смуглая брюнетка с бегающими глазками. Она настороженно вглядывалась в Ружевиля, затем, улыбнувшись, произнесла:
– Гражданин Мишони ждет тебя, гражданин, он там, в коридоре, с унтер-офицером Дюфреном.
Ружевиль изобразил пленительную улыбку, которая должна была тронуть женщину.
На следующий вечер Ружевиль приехал в один дом в деревеньке Вожирар, куда он был приглашен на ужин. Этот дом, прекрасная загородная резиденция, принадлежал молодой вдове Софи Дютийель, которая была в то время официальной любовницей шевалье. Это была очаровательная юная дама двадцати двух лет, живая и веселая, чей шарм на время привлек Ружевиля. И хотя его сердцем полностью владела королева, он оставался при том большим любителем симпатичных мордашек и легких юбок. А Софи, с ее изящным шармом, изысканностью и прекрасным вкусом была что называется для конспирации. Она никогда не задавала вопросов, зато всегда могла поднять настроение. И потому именно у нее он и расположил центр по подготовке побега.
Она и Ружевиль обсуждали, понизив голос, его дела, сидя в маленьком салоне, когда прибыл Мишони и с озабоченным видом сообщил:
– Я еду оттуда. Кое-что произошло! Двое других тут же вскочили на ноги.
– Что случилось? – спросил Ружевиль, бледнея.
– Ничего серьезного. Не волнуйтесь. Но могло бы быть очень плохо, если бы нам не повезло. Представляете, сегодня утром мадам Ришар, жена консьержа (она добровольно вызвалась носить еду королеве) просто так, шутки ради, решила порыться в карманах жандарма Жильбера, чтобы узнать, нет ли у него писем от любовницы. Мне совершенно все равно, есть ли у него любовница, но она принесла мне бумагу, показавшуюся ей подозрительной.
– Эта бумага у тебя?
– Да, вот она…
Мишони достал из кармана маленький листочек тонкой бумаги, который Ружевиль тут же узнал. Это был кусочек того послания, которое он передал королеве, спрятав в сердцевину цветка. Схватив его, он увидел, что бумага вся исколота иголкой, и тут же вспомнил, что у королевы не было никаких письменных принадлежностей. Ружевиль поднес листок к свету.
– Да, – сказал наблюдавший за ним Мишони. – Именно так. Королева писала при помощи иголки. Читается с трудом, но все-таки что-то можно разобрать.
Поднявшись на цыпочки за спиной у шевалье, Софи Дютийель прочла одну строчку.
«Я доверяюсь вам, я жду вас…»
– Она решилась! – радостно воскликнул шевалье… – Благодарю тебя, Боже! Я боялся, что из-за детей она не отважится…
– К счастью, – продолжал Мишони, – мадам Ришар решила принести это мне. Если бы ей пришла в голову идея отдать бумагу Фуке-Тинвийу, все было бы потеряно, а королева…
Но Ружевиля уже не занимала миновавшая опасность. Он быстро зашагал по комнате, размышляя.
– И вместе с тем, это очень важно. Если бумага была в кармане Жильбера, это значит, что королева смогла с ним столковаться, и он собирался передать листок мне. Уже большой успех, завтра я несу деньги.
Администратор тюрьмы пожал плечами.
– Я так и думал, что Жильбера не трудно подкупить. Ему очень нравится королева, я знаю, что он много раз носил ей цветы. Он провел к ней священника, вопреки запрету. А вот что касается Дюфрена, то это настоящий бравый солдат, и с ним ничего не пройдет.
– Мы это увидим завтра. Если королева знает, что записка попала в руки мадам Ришар, она умирает от беспокойства. Совершенно необходимо ее успокоить.
– Поэтому я иду с тобой, – заявил Мишони. – Будет лучше, если тебя опять приведет «твой шеф». Все они будут знать, что это вполне законно.
Софи молча ходила по комнате, ставя на стол бутылки. Она обожала своего любовника, и ничто в мире не могло поколебать ее желания во всем помогать ему. И она серьезно помогала. Но она видела, что творится в душе любимого. Надо было обезопасить королеву. По она очень хорошо знала Ружевиля и понимала, что потом он пустится в еще более опасную авантюру, чтобы выручить детей королевы и вернуть их матери. Если у него все получится, он уедет, а если он проиграет, его ждет смерть… В любом случае будущее казалось молодой женщине мрачным.
В это время два заговорщика принялись обсуждать свой план.
– Если ты хочешь принять участие, – сказал Ружевиль, – нам нужно действовать быстро. 2 сентября или позднее мы увезем королеву. Я займусь транспортом. Мы пригоним его в Консьержери и там объявим, что перевозим королеву в Тампль по приказу Комитета общественного спасения. Нам нужна бумага, против которой ничего не смогут сделать Ришары…
– А потом, – спросил Мишони, – куда мы повезем королеву?
– В замок Ливри. К мадам де Жаржай, которая ждет ее. Там нас будет ждать другая карета и паспорта, чтобы ехать в Англию.
Последовало долгое молчание. Трое друзей молча смотрели друг на друга, пытаясь заглянуть в будущее. Потом Софи, мужественно улыбнувшись, наполнила бокалы:
– За ваш успех, господа… и за королеву!
– За королеву! – повторили двое других с чувством.
30 августа, в пятницу, Мишони и Ружевиль нанесли свой запланированный визит, но на этот раз под одеждой шевалье нес пакет: четыреста золотых луидоров и десять тысяч ливров ассигнациями.
Они нашли королеву в компании Арель, ухаживавшей за ней. В самом деле, королева была в очень плохом психическом состоянии. Нервы ее были совершенно расшатаны, тело бил озноб. Она лежала на кровати, укутав ноги, когда двое мужчин вошли в ее камеру. Краска залила ее щеки при виде Ружевиля, а руки стали дрожать. Она поспешно их сжала и спрятала под покрывало.
Арель, казалось, совершенно не собиралась покидать комнаты, и тогда Мишони, чтобы дать возможность Ружевилю передать деньги королеве, совершенно непринужденно обратился к ней и спросил о состоянии здоровья заключенных. Так, разговаривая, они отошли к окну, и Мишони незаметно занял позицию между кроватью и своей собеседницей.
В это время Ружевиль с бьющимся сердцем приблизился к Марии-Антуанетте и склонился над ней.
– Это будет в понедельник вечером, 2 сентября, – прошептал он, – после того как громко осведомился о ее здоровье. – Вам достанет крепости?
Многозначительная улыбка заиграла на серьезном лице.
– Я смогу, и надеюсь, без содрогания…
– Ваши стражи?
– Двое согласны, и Розали Ламольер тоже.
– Эта дама? – спросил Ружевиль, сделав незаметный знак в сторону мадам Арель.
– Нет… Я не знаю, почему я даже не стала пытаться. Она очень меня утомляет, все время пытается выспрашивать.
– Итак, будет лучше, если вы ей ничего не скажете. Мы обойдемся без нее.
Мощный торс Мишони был прекрасным экраном для глаз надзирательницы. Повысив голос, Ружевиль передал королеве деньги, заглушив тем самым звук монет. Потом он повернулся и подошел к стоявшим у окна.
– Она очень плоха, ты не находишь? – обратился он к Арель.
Та пожала плечами, гадко усмехнувшись.
– О, она вполне протянет до эшафота, не беспокойся, гражданин!
– Будем надеяться, будем надеяться, – расхохотался Мишони, пытаясь сгладить реакцию друга.
– Посмотрим! – отозвалась женщина.
Субботу и воскресенье Ружевиль провел в лихорадочном возбуждении. Запершись у Софи, он ходил взад-вперед по саду, не в состоянии заняться чем-нибудь, даже присесть на минуту. Время шло, а нервы его не успокаивались. Час приближался, и его все больше охватывали самые дурные предчувствия. А если королева сочтет бегство грехом? Вдруг кто-нибудь из охраны изменит свое решение? Не обнаружит ли что-нибудь надзирательница? Не сорвется ли план в последний момент? Сможет ли Мишони провести экипаж? Если, если, если… Каждая фраза сверлила мозг молодого человека.
– Если ты не успокоишься, Александр, – спокойно сказала наблюдавшая за ним Софи, – ты придешь к понедельнику в такое нервное состояние, что сам будешь ни на что не годен. Ты должен попробовать поспать.
Она снова помогла ему! Это было самым мудрым решением. Он бросился к Софи и страстно ее расцеловал.
– Ты, как всегда, права… Я ненадолго прилягу. Сон, я думаю, не придет, но немного спокойствия – это в духе настоящего кавалера.
Понедельник был решающим днем для королевы. Она вдруг совершенно успокоилась, мучительные тревоги и отчаяние как-то сразу отступили. Часы, которые, как она считала, будут последними в ее заключении, длились, казалось, целый век. Но, слыша, как ходит в коридоре Жильбер, видя постоянно улыбку Розали, она ободрялась. И она набралась достаточно мужества, чтобы встретить достойно в конце дня телегу смерти… Для королевы то был мучительный момент.
Жара стояла невыносимая, и, несмотря на открытые окна, в отделении женщин воздух был очень тяжелый. Настала ночь, часы на башне исправно отбивали каждый час; королева у своего окна, подобно другим заключенным, слушала ужасающие звуки тюрьмы.
Вечер, однако, не принес тишины. Существовал обычай для тех, кого на следующий день вызывали в Революционный трибунал, то есть на смерть, приглашать на ужин своих товарищей по тюрьме. Обычно ужины проходили в безумном веселье. Погружались в вино, пели, часто мешая вино с любовью, пытаясь вырвать у жизни последние мгновенья счастья.
У открытого окна королева слушала эти песни, этот смех, и сердце ее наполнялось неземным чувством упоения и восхищения бывшими своими придворными, хорошо знающими, что их ждет назавтра. Вот в Сите часы пробили одиннадцать. К воротам подъехал экипаж. Вот и звуки в коридоре, свет пробивается из-под двери. Королева обернулась. Мишони и Ружевиль, сопровождаемые Жильбером и Дюфреном, вошли в камеру. Они ослепили королеву принесенным с собой светом.
– Вы еще не ложились, гражданка? – спросил Мишони. – Это хорошо, так как мы пришли за вами.
– Куда вы меня ведете?
– В Тампль! Муниципалитет решил вас перевести туда из-за вашего самочувствия, и я вас туда препровождаю.
– Смогу я увидеть моих детей?
– Мне об этом ничего не известно, – отвечал Мишони с непроницаемым лицом. – Извольте приготовиться.
– Я готова. Розали пришлет мне мои вещи.
Девушка вышла из-за спин мужчин, накинула королеве на плечи шаль, а потом с блеском в глазах поцеловала ей руку.
– Бог сохранит Ваше величество, – прошептала она. Растроганная королева быстро ее поцеловала, затем сказала уже спокойнее:
– Я иду за вами, господа.
Она покинула камеру, идя между Жильбером и Дюфреном, возглавлял процессию Мишони, замыкал – Ружевиль. Ситуация совершенно вскружила голову последнему. Вышли в переднюю тюрьмы, где их поджидал с факелами Ришар. Старая разбитая колымага, казалось, приехала из средних веков. Королева несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, пытаясь прочистить легкие.
Пришлось остановиться. Ришар пошел искать ключи, и Мишони с ним. Добряку казалось, что смена тюрьмы заключенной – самое простое дело, но он всего не учел.
Уже два охранника отпирали ворота, когда за спинами у них раздался ледяной голос:
– У тебя, гражданин Мишони, естественно, есть приказ Конвента забрать вдову Капетинга в Тампль.
Холодная рука сжала горло Ружевиля. К ним приближалась жена Ареля, гадко улыбаясь.
– Он со мной, – авторитетно заявил Мишони. – У меня сейчас нет времени его искать!
– Но для тебя было бы лучше… и для всех здесь присутствующих, чтобы время нашлось, – вкрадчиво произнесла, она. Потом повернулась к консьержу и охране. – Вы знаете, что значит для вас, для всех нас, если у гражданина Мишони нет… если вдруг он не везет заключенную в Тампль… Итак…
Консьерж Ришар и охранники побелели, как полотно. Жена Ареля повысила голос:
– Вы хотите познакомиться с гильотиной?
– Это смешно! – прервал Мишони. – Все здесь присутствующие меня хорошо знают, и никто не сомневается в моей гражданственности! Ты меня оскорбляешь, гражданка, и я не такой человек, чтобы покорно сносить подобные намеки!
– Я принесу тебе любые извинения, какие ты потребуешь, гражданин, когда ты покажешь мне бумагу. Если речь не идет о той бумажке, которую гражданин Ришар нашел в кармане Жильбера…
Мишони посмотрел на Ружевиля. Тот был бледен, готов сражаться, но ничего нельзя было уже сделать. Они были безоружны, враги многочисленны, а оба охранника королевы едва держались на ногах и были также бледны. Итак, сейчас все поменяются местами… Молчание было невыносимым. Королева поняла ситуацию.
– Будет лучше, если вы поищете бумагу, господин Мишони. Это вас, быть может, немного успокоит. Что же до меня, то у меня много Бремени и терпения. Отведите меня в мою камеру!
Она отвернулась, чтобы не видеть выражения лица Ружевиля, затем, подняв голову, без трепета повернулась и пошла назад в тюрьму; за ней поспешно бросились Жильбер и Дюфрен. Все остальные были поражены, только жена Ареля наблюдала всю сцену со злобной усмешкой.
– Это прекрасно, – промолвил наконец шевалье. – Мы тоже идем.
Очутившись на улице, в жарком воздухе лета, они смотрели друг на друга с безнадежностью.
– Шанс упущен, – с отчаянием произнес Ружевиль. – Мишони покачал головой.
– Навсегда. Ты должен испариться. Тебя теперь будут повсюду искать.
– А ты?
– Я останусь на своем месте и… сделаю глупость. Я вернусь к Софи, не заботься обо мне. Ты должен попробовать бежать, один. Это твой единственный шанс.
В полном молчании друзья пожали друг другу руки. Мишони сел в экипаж, а Ружевиль растворился в ночи.
Следующим утром все было раскрыто. Жандарм Жильбер сошел с ума: принялся писать доклад своему полковнику Дюмеснилю, описал историю с цветком и бумагой и подробно все шесть дней! Не обошел он молчанием и поведение Дюфрена. Комитет гражданского спасения перевел королеву в другую камеру, еще более страшную и охранявшуюся день и ночь. Мучения ее продолжались еще полтора месяца, после чего она умерла на эшафоте.
Как это не кажется невероятным, но Ружевиль тем временем принялся осуществлять еще один план. Но Мишони и Софи Дютийель были арестованы в тот же день и позднее поднялись на эшафот. У Мишони нашли бумагу, исколотую иглой.
Ружевиль был тогда недалеко. Он жил на Монмартре в глубоком подполье, как муравей, и писал памфлет «Преступления парижан против их королевы», размножая его в большом количестве экземпляров. Революционный трибунал, найдя у него на столе один экземпляр, был очень удивлен тем, как человек мог отважиться на такое.
Шевалье выходил из дома всего лишь один раз, рискуя тогда больше всего: в день смерти королевы. Смешавшись с толпой, с глазами, полными слез, он видел, как ведут на смерть дочь Цезаря, ту единственную женщину, которую он любил.
Конспирация прочно укоренилась в сердце шевалье. Он скрывался до конца своих дней, посвятив жизнь борьбе за восстановление монархии Бурбонов, и пал под пулями в 1814 году, незадолго до возвращения Луи XVIII, чьим активным агентом и был.
На основе биографии этого замечательного человека, не смирившегося до самой смерти, всю жизнь страстно любившего Марию-Антуанетту, Александр Дюма написал роман, несколько изменив имя. Так, шевалье де Ружевиль стал шевалье де Мэзон-Руж и под этим именем и вошел в историю.
ЖОРЖ КАДУДАЛЬ – ЗАГОВОРЩИК-РОЯЛИСТ
Смерть на эшафоте короля Людовика XVI утром 21 января 1793 года в верных ему провинциях Бретани и Вандее имела эффект разорвавшейся бомбы. Все пришло в негодование: крестьяне становились партизанами, аристократы составляли заговоры, вся область выражала свой протест, как могла. Волнения продолжались вплоть до Бонапарта.
Двадцатидвухлетний Жорж Кадудаль вписал себя в историю, как один из самых ярких представителей этого движения…
Отступление от Ле Мана было ужасным. Воздух бурлил снегом, ледяной ветер сносил людей с ног, мороз сковал всю воду в округе. Они все шли и шли, иногда перебежками, иногда едва волоча ноги. И вот теперь наконец остановились на отдых в этой ледяной пустыне.
Сгрудившись вокруг огня на бивуаке, прижавшись друг к другу, чтобы хоть чуть-чуть согреться, они только теперь смогли осмотреться, пересчитаться и выяснить, какой же на самом деле урон нанесла им республиканская армия, разбив у Мана. Теперь это была лишь жалкая кучка: в основном крестьяне, одетые в овечьи или козьи шкуры, обутые в лапти или сабо, плохо вооруженные, но с равно измученными и фанатичными лицами.
Вот маленькая зарисовка: двое разговаривают вполголоса, деля корку хлеба. Оба юные, но такие разные! Один, Пьер Мерсье, маленький, щупленький, скорее похожий на женщину, чем на юношу, но поразительно мужественный и храбрый, прозванный за героизм Мерсье-Вандея, другой, бретонец, Жорж Кадудаль, называемый Гедеоном, – молодой красавец: высоченный блондин, с прекрасными воловьими глазами, он словно высечен из гранита, у него сердце императора, сила титана и храбрость героя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34