Он фактически не выходил из каюты, предоставив вести флотилию своему брату и Кривому. Наедине с Шезаде он предавался безумным радостям.
На палубе он появлялся лишь раз в день, справляясь о том, как идут дела на его маленьком флоте. Затем, захватив выпивки и еды, он вновь возвращался в каюту, целиком поглощенный своей любовью к Шезаде. Вся вселенная была заключена для него в этой маленькой комнатке, отгороженной от остального мира неказистой дверью.
Однако поведение Разина вызывало растущее недовольство среди казаков.
– Нет у нас больше атамана, – с неудовольствием говорили казаки на «Соколе». – Эта женщина отобрала его у нас. Она подчинила его себе всего, целиком…
Исподтишка Кривой поощрял эти разговоры. Он так и не простил Стеньке своего недавнего унижения и нежелания поделиться с ним красивой девчонкой.
– Всего бы этого не случилось, – нашептывал он, – если бы Стенька следовал обычаю: пленники – та же добыча. Почему он отказался от него, лишив нас положенных удовольствий.
– Но ведь он отдал вам свою часть добычи, – вступился за брата Фролка. – Тем самым он выкупил пленницу для себя. Вам не на что обижаться…
– А мы бы и ухом не повели, если бы эта раскрасавица не закабалила Стеньку. Ведь он потерял интерес ко всему, ко всем нашим делам. Его волнуют только утехи с персиянкой. Скоро он будет готов бросить всех нас…
– А я даже одним глазком ее не видел, – вздохнул молодой Ванька. – Что, правда, она так красива?
– Даже у самого царя никогда не было такой красавицы, – с завистью проговорил Кривой. – Небось, Стенька думает, что она для нас чересчур хороша…
Казаки недобро ухмыльнулись с горечью уставились на красную дверь в каюту атамана.
Флотилия медленно, но верно шла вперед. Вот уже показались болотистые берега дельты Волги. Над флотилией пролетело несколько диких уток. Казаки приближались к цели своего путешествия.
На исходе ночи, в тот час, когда темнота становится особенно непроглядной, а над водой стелется густой туман, к борту «Сокола» неслышно подгребла маленькая лодочка. Сидевший в ней юноша захотел немедленно увидеть самого атамана.
– Я боялся, что пропущу вас, – говорил он, переводя дыхание после долгой гребли. – Мне нужно повидать Стеньку Разина…
– Как ты узнал о нашем возвращении? – спросил Кривой.
Юноша пожал плечами.
– У нас в Астрахани новости распространяются быстро. Вас заметили с кораблей, когда вы огибали мыс Апшерон. Но где же атаман? Мне нужно его повидать. Я должен сообщить ему важные вести…
Мощный кулак Фролки с таким грохотом застучал в красную дверь, что вскоре оттуда появился заспанный Стенька.
– Чего надо?
– Тут из Астрахани паренек привез какие-то важные вести, – бросил Кривой. – Пора, атаман, заниматься делами, а не бабой.
– Говори, – бросил Степан, не удостаивая Кривого ответа.
Вести были тревожными. Изгнанные казаками из Астрахани и Царицына воеводы отправились жаловаться в Москву. В Астрахань был назначен новый воевода, князь Прозоровский, занявший город с отрядом в 12 000 стрельцов. С другой стороны, в устье Волги Разина поджидал флот князя Львова, в числе тридцати шести галер.
Когда юноша кончил говорить, он увидел, что окружавшие его казаки бледны, в глазах у них страх, на лицах – капли пота. Как может кучка людей, оставшихся под командой Разина, противостоять поднявшейся на них силе? И вот теперь каждому из них виделся ожидающий его топор палача.
– Что думаешь делать? – спросил наконец Кривой, нарушая воцарившееся молчание. Атаман пожал плечами, бросив на своего помощника полупрезрительный взгляд.
– А что нам всем остается? Только подороже продать свою шкуру. Ведь не сможем же мы одолеть галеры Львова, на которых, должно быть, немало воинов.
– Четыре тысячи стрельцов, – подсказал гонец. Стенька Разин горько засмеялся.
– Четыре тысячи! Проклятье! Да они в капусту нас изрубят!.. Что ж, нам остается драться до последнего и обеспечить себе героический конец.
Он уже повернулся, чтобы возвратиться в свою каюту, но тут в разговор вступил Кривой.
– У нас может быть лучший выход. Твоя персидская княжна может спасти жизнь всем нам. Ведь она дочь Менеди-хана, которого ты отпустил на волю. А по матери она дочь самого шаха. Так что ее ценность велика. Почему бы тебе не отдать ее Львову в обмен на сохранение наших жизней. Она поможет нам откупиться…
– Я уже сказал тебе, что она моя, – оборвал его Стенька ледяным голосом.
Но тут в разговор вступил другой казак:
– Ты еще не наигрался с нею? Пора бы тебе подумать о нас. Пусть этот хлопец отправится от нас к Львову и скажет ему, что мы можем отдать драгоценную заложницу в обмен на обещание сохранить нам жизнь… Отдай нам девушку.
– Правильно… – подхватили нестройные казачьи голоса. – Отдай нам ее!
Молча атаман сверлил взглядом лица окружавших его казаков. Он верил, что они преданы ему по гроб жизни, но теперь в их глазах читалась ненависть. И полное единодушие в стремлении отобрать у него ту, которая стала смыслом его существования. И еще он понял по их глазам, что отобрать Шезаде они хотят не только для выдачи ее Львову, но и… для себя! Горделиво вздернув подбородок, он отрезал:
– Нет!
С перекошенным яростью лицом на него пошел Кривой.
– Берегись! Ты один против всех нас, а мы заодно в этом деле. Может, тогда мы вместе с княжной выдадим князю и тебя. За это он наверняка простит нас…
Речь Кривого остановил атаманов кулак, сокрушивший его лицо. Дергающиеся губы Кривого были разбиты в кровь, несколько зубов выбито. Воцарилась гнетущая тишина. Стенька пытливо заглядывал в глаза каждого из казаков, и почти никто не выдержал его гневного, обжигающего взгляда: только Фролка и еще двое казаков не отвели глаз.
– Псы вы смердящие! – бросил он, поворачиваясь к ним спиной.
Красная дверь каюты захлопнулась за атаманом. Стенька уперся спиной в стену и молча смотрел на Шезаде. Она спала, свернувшись калачиком среди в беспорядке разбросанных по дивану подушек. Слабое пламя свечи освещало ее лицо, на котором играла безмятежная улыбка, делавшая его еще более прекрасным. В его сердце вновь вспыхнула любовь, к которой примешивалось негодование и отвращение от мысли о том, что она может оказаться в руках Кривого и ему подобных… Однако казаки не долго собирались с духом. Кривой хорошенько их обработал, и вскоре они дружно бросились выламывать дверь. Дверь была выбита, и они сгрудились на пороге каюты… исподлобья глядя на Стеньку, который, не отрываясь, глядел на них. Он знал, что сможет зарубить нескольких нападавших, но далеко не всех. Ведь они тоже умели драться.
– Решайся, Стенька, а не то мы примемся за дело сами, – разорвал тишину голос одного из казаков.
Он не ответил им, но, наклонившись, поднял на руки спящую девушку. Она сладко застонала, приоткрыла глаза и улыбнулась, увидев своего повелителя. Руками она обняла Стеньку за шею, а голову положила ему на плечо. Он же не захотел ее будить поцелуем, но твердым, хотя и чуть пошатывающимся шагом, понес свою возлюбленную на палубу.
Казаки расступились перед ним. В свете начинающегося утра их лица казались серыми, еще больше перекошенными страхом.
– Гляди! – крикнул Кривой. – Вот русский флот!
Действительно, в густом тумане начали вырисовываться силуэты кораблей, лес мачт, двуглавые орлы на их вершинах. Кривой хотел схватить спящую девушку, но яростный взгляд Стеньки пригвоздил его к месту.
– Назад… Все прочь от меня!
Атаман держал теперь девушку единственной рукой, другой же он размахивал пистолетом. Казаки попятились… Тогда он подошел к самому борту, за которым плескалась свинцовая, ледяная вода. Судорожным жестом он прижался губами к глазам спящей возлюбленной. Потом размахнулся и швырнул ее за борт!
Раздался легкий вскрик, всплеск, и все стало тихо. Ошеломленные казаки потеряли дар речи…
Даже не взглянув на море за бортом, Стенька отбросил пистолет и сложил руки на груди.
– А теперь оставьте меня все, я отправлюсь к Львову один.
Казаки молча разошлись по своим боевым постам.
Однако князь Львов не стал арестовывать Стеньку Разина. Учитывая блестящую военную победу, которую Стенька с минимальными силами одержал над флотом Менеди-хана, царь Алексей даровал ему свое прощение и разрешил вернуться в русскую армию.
Теперь Стенька Разин мог бы и успокоиться. Но, пожертвовав своей единственной любовью, он сохранил в сердце еще и любовь к свободе. А ведь прибывшие из Москвы войска вновь закабалили крестьян по Дону и Волге. И вот только что прощенный Разин снова выходит из повиновения, собирает своих соратников и возобновляет борьбу…
И опять началась череда взлетов и падений, побед и беспорядочного бегства. Со своей флотилией он появлялся то тут, то там на Волге и Дону, и повсюду вслед за его появлением вспыхивало пламя восстаний. Сам Стенька окончательно сорвался с цепи. Он убивал ради удовольствия, которое получал от убийства, истреблял пленных, и даже утопил самого посланца царя.
Но все имеет свой конец. К тому же силы были неравны, а репутация легендарного героя, приобретенная Стенькой, порождала немало завистников среди казаков. Именно казачье войско в апреле 1671 года взяло штурмом форт Кагальник, в котором окопался Разин. Переданный затем в руки царских стрельцов, он был закован в цепи и вместе с братом Фролкой отправлен в Москву в специальной клетке.
Пройдя через чудовищные пытки, он так и не заговорил, так никого и не предал.
Его приговорили к казни четвертованием; узнав о своей участи, он обнаружил полнейшее равнодушие.
Казнь происходила на Красной площади 6-го июня 1671 года.
При виде разорванного в клочья брата, Фролка, которому предстояло умереть таким же образом, потерял сознание. Когда его привели в чувство, он кричал, умолял, отбивался.
Все думали, что Стенька мертв. Ведь на площади лежал окровавленный обрубок с оторванными руками и ногами. Но вдруг голова его пришла в движение, приподнялась, запекшиеся кровью губы дрогнули.
– Заткнись, собака!.. – бросил он брату. И тут же испустил дух.
НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ВОСПИТАТЕЛЬ И МАРКИЗА ДЕ БРЕНВИЛЬЕР
Молодой человек тихонько приоткрыл дверь своей комнаты, но не вышел. Он лишь просунул голову в темный коридор и прислушался. В доме все было тихо. Лишь откуда-то издалека доносилось позвякиванье расставленной по столу посуды. Это слуги готовили стол к вечерней трапезе.
По соседству в церкви Святого Павла пробило одиннадцать. Молодой человек подсчитал число ударов, а потом решился. С ботинками и свечой в руке, он тихо закрыл за собой дверь и направился к лестнице. Но, подойдя к ней вплотную, он вновь остановился, ощутив прилив страха. Свидание, которое назначила ему на полночь в своей собственной спальне маркиза де Бренвильер, его возлюбленная, не внушало ему доверие. Он подозревал, что там ему устроена ловушка.
Два года назад молодой Брианкур поступил на службу к маркизе в качестве воспитателя ее детей и вскоре без памяти в нее влюбился. Миниатюрная и хрупкая, с нежной, как фарфор, кожей, огромными бирюзовыми глазами и роскошной шевелюрой золотистых волос, маркиза первой же улыбкой покорила сердце наивного юноши, только что окончившего колледж и не имевшего никакого любовного опыта.
Очень скоро, однако, маркиза дала понять воспитателю, что понимает его чувства и готова принять его ухаживания. Маркиз, ее супруг, служивший в армии Людовика XIV, часто отсутствовал дома. Ну а его жена, оставшись одна, томно вздыхала, особенно лунными вечерами. В один из таких вечеров в парке замка д'Офремон, принадлежавшем отцу маркизы, юный Брианкур оказался в объятиях прекрасной Марии-Магдалины, которой стало дурно от царившей там духоты, отчего она схватилась руками за его шею. Надо ли говорить, что он был сильно взволнован ее недомоганием, дрожащей рукой расстегнул ее туго стянутый корсаж и в благодарность за заботу получил исполненный нежности взгляд и губы, готовые для поцелуя. Полнолуние и жара довершили дело.
Последующие дни казались неискушенному воспитателю путешествием в рай. В парке д'Офремон она то и дело назначала ему свидания. Но тем временем в замке разыгрывались чудовищные и трагические события. В течение нескольких месяцев скончались отец маркизы и два ее брата. Причины их смерти были неясны, а сама смерть всякий раз предварялась такими мучениями, что слуги почти открыто говорили об отравлении. Однако Брианкур был целиком во власти своей страсти и не думал ни о чем, кроме сладостных часов, проведенных рядом с его прекрасной Марией-Магдалиной.
Однако вскоре его счастье было впервые омрачено известием о том, что у маркизы имелся давний, так сказать «закоренелый» любовник, причем их связь имела столь откровенный и скандальный характер, что отец маркизы месье д'Обредаже добился заключения его на несколько месяцев в Бастилию. Этим человеком был шевалье де Сент-Круа, который, выйдя из тюрьмы, вновь стал завсегдатаем в доме маркизы.
Это открытие потрясло нежную душу юного воспитателя, и он едва дождался вечера, когда у него состоялась очередная встреча с возлюбленной. Вне себя от ревности он устроил бурную сцену своей маркизе и потребовал, чтобы она выбирала между ним и Сент-Круа. Он все больше распалялся, говоря о своих страданиях и нетерпимости своего положения. Тем временем маркиза подошла к нему вплотную и, обвив его шею руками, прижала его голову к своей пышной груди.
– У тебя нет оснований для ревности, – со вздохом сказала она. – Я люблю одного тебя. Поверь, между мной и Сент-Круа нет больше никаких отношений, и я клянусь, что не обманываю тебя.
– Тогда прогони его!.. По крайней мере, не принимай его так часто. Он ведь торчит в доме днем и ночью. Он ведет себя здесь, как хозяин. Меня это совершенно выводит из себя.
– Тише, тише, успокойся! Не воспринимай все в столь трагическом свете. Я не могу прогнать этого человека. Я должна принимать его по-прежнему. У меня перед ним… обязательства.
– Какие еще обязательства? Ты что, должна ему деньги?
– Да, ты угадал. И деньги тоже. Но не только это. Нас с Сент-Круа связывает такое, после чего невозможно расстаться.
Порывистым жестом маркиза оттолкнула от себя недоумевающего юношу и, закрыв лицо руками, пошла прочь. Тот последовал за ней, догнал ее, обнял:
– Объясни, что происходит? Может быть, я смогу тебе помочь? Я готов сделать для тебя все, что угодно. Ведь я люблю тебя, люблю тебя так, что готов пожертвовать ради тебя всем.
Тут в глазах маркизы загорелся странный огонек. Похоже, она о чем-то напряженно думала. Затем она рассеянно погладила своего возлюбленного по го лове.
– Если ты настаиваешь на том, чтобы узнать правду, это может глубоко потрясти и огорчить тебя.
– Я готов. Я не боюсь ничего, – воскликнул юноша со страстью в голосе.
– Тогда слушай. В конце концов ты дал мне достаточно доказательств своей любви. Я могу рассчитывать на твою преданность… Ты знаешь, что Сент-Круа занимается алхимией и медициной. Во время своего пребывания в Бастилии он сблизился с неким Эксили, итальянцем, преуспевшим в изготовлении ядов. Он также познакомился с швейцарцем Глазером, который знает отличный рецепт, как отправить человека на тот свет. Итак, благодаря этим двум знакомствам Сент-Круа весьма преуспел в изготовлении ядов.
Удивление в душе юноши сменилось испугом, а затем в сердце его закралось чудовищное подозрение.
– Все это… просто ужасно! Но какая может быть связь между тобой и ядами, которые изготавливает этот господин?
Мария-Магдалина убрала руки с плеч юноши и, впившись хищными коготками в нежную кожу своей шеи, нервическим жестом растрепала свои пышные волосы. На губах ее теперь играла мучительная и одновременно сладострастно-торжествующая улыбка.
– Неужели ты никогда не задумывался о том, каким образом умерли мой отец и оба брата? – вкрадчивым, сдобным голосом спросила она.
Эту улыбку отчетливо вспомнил Брианкур, когда он вступил на лестницу, ведшую вниз. Он вспомнил, как тогда подумал сперва, что это розыгрыш, но затем из дальнейших слов узнал, что маркиза и ее сообщник собираются таким же образом убрать вдову одного из братьев и ее единственную сестру с тем, чтобы завладеть всем отцовским наследством.
Тогда Брианкур сделал все, чтобы не допустить этих двух преступлений. Он пригрозил маркизе разоблачением и пообещал предупредить возможных жертв отравления, если этот зловещий план не будет отменен. Маркиза и Сент-Круа поклялись от него отказаться, однако теперь Брианкура не покидало чувство опасности. Первая попытка отравить его была совершена лакеем Базилем, который прислуживал за столом. Однако Брианкур заметил, как тот подсыпает яд, и поднял такой скандал, что лакея сразу же рассчитали.
Больше подобных попыток не делалось (пока!). Сент-Круа откровенно заискивал перед ним, а Мария-Магдалина была по отношению к нему полна столь трогательным раскаянием, столь нежна и любвеобильна, что постепенно его подозрения ослабели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34