— Конечно!.. Со мной ничего не случится, раз ты дома и Габриэль охраняет снаружи…
Старуха нехотя повиновалась и зашлепала ногами в стоптанных туфлях, бормоча что-то себе под нос. Агнес проводила ее глазами, и лишь когда дверь за ней закрылась, вновь повернулась к гостю.
— Итак, сударь? Ваш вопрос?
— Он простой: отец умер, и вы принадлежите самой себе. Тогда к чему выходить замуж за этого старика? Ведь вы выходите за него, не так ли?
Ее соблазнительный рот едва улыбнулся.
— Кому под силу заставить Розу молчать? Но она сказала правду.
— Тогда повторю: почему?
— Я могла бы ответить, что вас это не касается, и это было бы справедливо. Но вы хотели мне помочь, а посему я обязана отвечать. И ответ очень прост: я дала слово, помолвку благословил священник, так что говорить больше не о чем.
— Полноте! Ни для кого не секрет, что вас вынуждали к браку, и вы от него в ужасе. Если бы господин д'Уазкур был действительно настоящим дворянином, за которого он себя выдает, то снял бы с вас прежнее обязательство.
— А может быть, он это сделал? Или я сама хочу, чтобы этим все завершилось?.. Так что объясните мне теперь цель вашего визита, — заключила она равнодушным тоном, вновь берясь за длинные самшитовые спицы, и они сами собой задвигались в ее руках. Но Гийом желал поймать ее взгляд, блуждавший на полпути между вязаньем и его лицом.
Поскольку Агнес так и не предложила ему сесть, он опустился рядом с ней на корточки, прикоснулся руками к ее пальцам и бережно, но решительно забрал вязанье, положив его на стол. Она, разумеется, запротестовала, но без особой настойчивости.
— Вы распустите петли…
— Ни в крем случае! Моя мать часто вязала, и я научился беречь ее труд. Как-то, ради забавы она даже пыталась меня научить.
Серые глаза Агнес немного смягчились, когда она перевела взгляд с широких плеч и вызывающей огненной головы на тонкие мускулистые руки. Нелегко было представить Тремэна со спицами в руках! Ощутив его близость, вдохнув запах коня, кожи и свежего воздуха, который он принес с собой, Агнес почувствовала, что слабеет. Она страстно любила этого человека, и неожиданный приезд Гийома, его почти умоляющая поза возродили в ней надежду. Но Агнес прекрасно знала, что не нужна ему, и тогда на помощь ей пришла гордость и вновь взяла ее под защиту.
— Встаньте, господин Тремэн! Такая поза вам не к лицу, — сказала она решительно. — Сядьте лучше в кресло и скажите, наконец, чего вы хотите!
Он тотчас повиновался, потому что так ему было легче сдержать внезапно охватившее его желание обнять ее. Он придвинул одно из кресел как можно ближе к Агнес.
— Я приехал, чтобы умолять вас: откажитесь от брака, он вас погубит!
— Какое преувеличение! Я буду не первой девушкой, вышедшей замуж за человека намного старше себя!
— Вам восемнадцать лет, а ему восемьдесят. Такая разница вам не кажется чрезмерной?
— Маршалу Ришелье было восемьдесят четыре, когда он женился на тридцатилетней мадам де Рот, и, говорят, она была счастлива…
— Ваш пример неудачен. Там речь шла о вдове… и о великом соблазнителе, на которого не очень-то похож ваш жених. Либо он это тщательно скрывает… Пожалуйста, давайте поговорим серьезно! Я знаю, почему вы за него выходите, и вовсе не потому, что Уазкур вас внезапно покорил: он одолжил изрядную сумму денег вашему отцу, и у вас нет другого способа с ним расплатиться. Или я ошибаюсь? Она устало повела плечами и наклонилась, чтобы подобрать щипцами горящее полено, скатившееся на мрамор очага.
— Если даже и так?
— Именно этого ваши друзья никогда не допустят. Я приехал сказать вам: положитесь на меня! Позвольте мне расплатиться со стариком и будьте вновь свободны!
— Нет!
Тремэна поразил ее ответ, прозвучавший сухо и бесповоротно.
— Почему? Вы же согласились с планом мадемуазель де Монтандр, чтобы отдалить от себя господина д'Уазкура? Одному Богу известно, как трудно это было! Так почему же отказываетесь от того, что так просто?
— Потому что в таком случае я лишь поменяю кредитора. Смерть отца многое изменило, господин Тремэн. Пока он был жив, долги касались его одного. Теперь лишь я за них в ответе. Господин д'Уазкур… согласен принять меня взамен всего, что мы ему должны.
— Вас, ваши земли — ведь они у вас остались — и ваш дом?
— Он заложен по самую крышу.
— Ну и что? И так слишком дорогая плата за несколько экю, от которых ваше жилище все равно не стало прекраснее. На что он их потратил? На одежду или, может, на экипаж?..
— На карточные долги… которые, как всякому известно, являются делом чести! — прибавила девушка с горькой иронией.
— Ваша честь не ставится под сомнение, а вот в его можно усомниться, коль скоро он настаивает на том, чтобы вы вышли за него из-за нескольких горсток монет. Умоляю вас, согласитесь на мое предложение!
— У вас нет причины так поступать! Мой отец был вашим врагом. Он едва не убил вас и готов был снова сделать то же самое. Так какое вам дело до судьбы его дочери теперь, когда он больше не может ей вредить?
Наступила тишина. Гийом протянул руки к огню, и в его глазах хищника, странным образом оттененных густыми, почти черными ресницами, загорелись искорки; Он думал, что ответить. Тогда Агнес тихо проговорила:
— Еще один… порыв, разумеется?
— Нет. Гораздо серьезнее: я не могу смириться с мыслью об этом браке. После известной вам драмы я жил безмятежно, думая, что у госпожи де Шантелу вы нашли пристанище и покой, в котором столь нуждались. Оставив полумертвого господина д'Уазкура в его коляске, мы все считали, что отныне он далек от мысли о браке. Я, признаться, был поглощен своим будущим домом и занимался им со спокойной душой, свободной от ненависти и злобы. Но в Варанвиль прибежала мадемуазель де Монтандр. И вот я здесь!..
Агнес встала и, скрестив руки на груди, медленно подошла к окну. Ее черный стройный силуэт был словно нарисован тушью на фоне вытканных на старинном шелке нежных зеленых цветов. Сквозь муслиновую оборку занавесок Гийом видел лишь ее профиль и уложенную на затылке тяжелую косу.
— Уходите! — сказала она. — Мне не нужны ваши деньги, потому что вы не хотите единственного, что я могу предложить вам взамен…
Гийом тоже поднялся, не решаясь к ней подойти.
— О чем вы говорите?
— О себе… о своей персоне! То, что невозможно принять от чужого человека, наверное, приятно получить от…
Она подыскивала слово. Тогда Тремэн осмелился подсказать:
— От… любовника?
Агнес покраснела. Ее серые глаза вдруг потемнели, будто на них набежали тучи, и сверкнули подобно молнии.
— Я — ваша любовница? Кто вам дал право меня оскорблять? Граф де Нервиль, чье имя я ношу, был, без сомнения, преступником, человеком, достойным презрения, но его предки сражались в святых землях бок о бок с Танкредом и Боэмоном. А ваши…
— Тоже могли там быть, — подхватил Тремэн с улыбкой. — В пехоте, разумеется, но какой полководец сумеет завоевать царство без помощи армии? А дворянство в конце концов — всего лишь счастливый случай, позволивший кому-то оказаться в нужном месте и в нужное время… Агнес тотчас успокоилась.
— Простите меня!.. Вы, безусловно, правы, но согласимтесь, что произнесенное вами слово оскорбительно! — Если бы вы меня любили, оно бы вас не задело. Девушка повернулась к нему и посмотрела в лицо. — Если бы вы меня любили, то женились бы на мне! — быстро возразила она, и Гийом отвел глаза. — Я вас люблю… но не женюсь на вас. Я не могу. — Скажите лучше, что не хотите! — возразила она с горечью.
— Отчасти вы правы., хотя я умираю от желания так поступить! Но вы должны понять… как бы ни обидно было это слышать, что я хочу основать семью, иметь детей, но не могу дать им деда, который был убийцей их бабки. К тому же…
— Добродетельный человек, коим вы являетесь, боится обнаружить во мне порочные инстинкты? — бросила она с саркастическим смехом. — Довольно, сударь! Занимайтесь вашим домом и предоставьте мне жить, как я хочу. Господин д'Уазкур, слава Богу, лишен осмотрительности, свойственной мелким буржуа, и я с удовольствием приглашаю вас на нашу свадьбу… Пульхерия!
Старуха, видимо, была поблизости, так как появилась удивительно скоро.
— Проводи господина Тремэна! — приказала Агнес. — И предупреди Габриэля, что отныне двери моего дома для него закрыты!
Окончательно униженный, но полный решимости оставить за собой последнее слово, Гийом неожиданно бросил ледяным тоном:
— Ваши распоряжения бесполезны, мадемуазель! Черт меня побери, если я еще переступлю порог этого дома. Желаю вам огромного счастья… и много детей, которые будут — я не сомневаюсь в этом — живой копией господина д'Уазкура!
Слегка поклонившись, Гийом вышел из комнаты так, что старый паркет зазвенел под каблуками его сапог. На улице он глубоко вздохнул, будто вынырнув на поверхность. Дождь прекратился, и среди облаков показались большие светлые промоины. Птицы снова щебетали… К своему удивлению, Гийом обнаружил Али привязанным у двери. Вороного коня тщательно обтерли соломой, скатанная попона лежала на месте. Однако Габриэль не выходил, показывая тем самым свое презрение ко всякой благодарности, хотя наверняка был где-то поблизости. Обладая с детства почти что звериным чутьем охотника, Тремэн ощущал его недоброжелательное присутствие и не подал виду, что ищет его. Не торопясь, он поднялся в седло, достал из кошелька луидор и, бросив его на ступени замка, потрепал гриву Али.
— Домой! — лишь произнес всадник, разжав колени, и животное стрелой помчалось к зеленому тоннелю, выходившему на дорогу.
Только теперь Гийом почувствовал, что умирает с голоду. Час ужина прошел. У него возникла соблазнительная мысль спуститься в Сен-Васт и попросить у Кантена свежего хлеба и стакан сидра, но подумал, что побеспокоит семью, так как наступило время отдыха. Тогда он решил закусить по пути на постоялом дворе в Кетеу.
Но и эта мысль оказалась не из лучших, поскольку был вторник, базарный день. Вернувшиеся с рынка люди до отказа заполнили трактир «Золотой лев», и там было чересчур шумно. Гийом поколебался, прежде чем погрузиться в этот гам, но доносившийся из трубы запах жареной курятины был слишком соблазнительным. Впрочем, в селении он никого не знал, так что мог быть спокоен: ему не помешают. Однако он заблуждался.
Не успел Тремэн заказать яичницу с салом, сыра и сидра, как сдвоенный силуэт отделился от сборища набившихся в зал шапок и чепцов — последних было заметно меньше — и предстал перед ним. С тоской он узнал в нем близнецов Амель.
— Боже праведный, — сказала Адель своим пискливым голосом, — да ведь это наш кузен Гийом! Надеюсь, вы нас узнаете?
Брат с сестрой не очень-то ему нравились, но Тремэн против них ничего не имел: они были еще меньше, чем он сам, когда мать прогнала их с Матильдой. К тому же молодые люди поступили мужественно, пройдя с похоронной процессией до самой Ла-Пернель. Поэтому Гийом поднялся, как и полагалось перед женщиной.
— При таком сходстве вас трудно не узнать, особенно когда вы вместе.
— Мы всегда вместе, — уточнил юноша не слишком учтиво. — Ты идешь, Адель? Поздоровались с ним, и довольно!
— Какой же ты бываешь грубый, мальчик мой! Простите его, кузен. Он такой со всеми. Я хочу сказать, когда я говорю с мужчиной…
— Ты также не любишь, когда я говорю с девушкой!.. Принеся еду, прислуга помешала ссоре разгореться, и Тремэну ничего не оставалось, как предложить «родственникам» присесть и чем-нибудь угостить. Его жест чудесным образом смягчил Адриана, который не замедлил усесться за стол и заказать рому, «и получше!». Сестра открыла было рот, чтобы запротестовать, во, по-видимому, сочла момент неподходящим и отложила разговор на потом. Впоследствии Гийом заметил в Адриане повышенную склонность к, выпивке, особенно к рому, когда тот встречал кого-нибудь, кто мог угостить его не просто сидром. Когда ром принесли, он сунул нос в стакан и утратил к собеседникам интерес.
Адель немного помолчала, попросив кузена не «студить яичницу, которая будет никуда не годной». Отставив мизинец, она пила свой сидр осторожными глоточками, словно боясь обжечься, и, по-видимому, о чем-то размышляла.
— Это настоящая удача — встретить вас здесь, — сказала она наконец, когда Гийом уже принялся за сыр, который остыть не мог. — С того грустного дня нашей встречи мы искали случая вас увидеть. Похоже, вы не часто бываете в Сен-Васт?
— Пока мой дом не выстроен, у меня нет особых причин туда ездить, разве что навестить друзей. Но если вам угодно со мной поговорить, вы знаете, где я живу. Правда, я довольно часто отсутствую, — поспешил он добавить из осторожности.
— Мы знали, что вы находитесь в замке Варанвиль, но не решались туда явиться. К тому же это довольно далеко, а повозки нет… В базарный день за нами заезжает сосед… Кстати, у нас мало времени: вон он договаривается о покупке теленка.
— В таком случае, если у вас есть что мне сказать, говорите быстрее!
— Я постараюсь. Это… это нелегко… из-за воспоминания о нашей первой встрече…
— Вы были детьми и ничего не могли тогда сделать…
— Спасибо. Вы сняли с меня тяжкий груз…
Потом, взглянув на забеспокоившегося соседа, она решилась.
— Так вот!.. Мы хотели бы, Адриан и я, уйти из дома, где нам нет счастья. Выйдя замуж за Дюбоста, мать не стала богаче. Она даже продала нашу часть соляных копей, потому что у брата не хватает сил там работать.
Гийом оценивающим взглядом окинул по-прежнему безучастного Адриана. Даже не спросив разрешения, тот заказал еще рому и спешил с ним расправиться. Брат с сестрой до удивления были похожи: одинаковые круглые, не слишком выразительные лица с коротким носом, одинаковые глаза голубого фарфора, одинаковые светлые, но потемневшие с детства волосы, одинаковые черты лица, но если у девушки они еще могли сойти за довольно соблазнительную женственность, то у юноши выглядели совершенно вялыми. — По нему, однако, не скажешь, что он слаб здоровьем? — заметил Гийом, осматривая его полные плечи и толстые руки.
— Нет, но соляные копи — это очень тяжело. Не подумайте, что он ничего не делает: он работает у Барбаншона, плотника, и поскольку мы все знаем, что вы собираетесь строить, то подумали: может, вы и его наймете?..
— Барбаншон действительно должен на меня работать — и на строительстве дома, и на верфях, которые будут сооружаться одновременно с ним. Как и другие ремесленники, разумеется, ваш брат не останется без дела.
— Да, но это не совсем то, что мы хотели бы…
— Что же тогда?
— Было бы так хорошо уйти из дома, в котором мать сделала нашу жизнь несносной. Сколько бы ты ни делал, ей все мало, и она почти превратила нас в прислугу. Если бы мы сказали ей, что уходим работать на вас… оба и будем жить возле вас, то она, возможно, согласилась бы нас отпустить.
— Вы тоже хотите на меня работать? Но, послушайте, это невозможно! Я не собираюсь заставлять свою двоюродную сестру работать, как служанку!
Адель подняла на него умоляющие глаза, и на них заблестели слезы.
— Никто бы не удивился, понимаете? В наших краях нередко бедные родственники работают на богатых. А я многое умею: шить, вышивать, следить за бельем… Глажу я лучше всех. Мне кажется, я даже смогла бы содержать ваш дом…
Слезы катились по ее лицу, и вдруг на нем появилась обольстительная улыбка. Гийому стало неловко, и он тотчас расставил точки над i.
— Не хочу вас обидеть, кузина, но я не думаю, что это возможно. Дом будет большой, и у меня уже есть для него управляющий — этого человека я знаю давно, он вместе со мной вернулся из Индии. Ему в помощницы я подыщу гувернантку. Я не хочу сказать, что ваши способности не найдут применения, но напомню, что пока даже не приступал к строительству…
— Я знаю, но раз господин Барбаншон и Адриан будут работать на вас, не могли бы вы найти нам дом… недалеко от Ла-Пернель?
Вконец раздосадованный, Тремэн не знал, что и ответить. Слезы у Адель уже лились ручьем, она достала из кармана фартука платок и вытерла лицо. Во время этого занятия она выставила еще красный след от ожога на тыльной стороне ладони, да так явно, что ее собеседник неизбежно должен был его заметить.
— Вы ранены?
— О-о, уже почти прошло…
— Как это случилось?
Она смутилась, взглянула на брата, у которого слипались веки, и быстро прошептала:
— Это мать… кочергой! Я… я разбила ее самую красивую суповую миску… только никому не говорите, пожалуйста!
Гийомом овладела жалость, и от его недоверия не осталось и следа. С детства в нем жила обида на Симону Амель, и он считал, что она способна на все, но такого варварства от нее не ожидал. Если такова мать, то что же удивляться странностям близнецов? Он подумал, что обязательно поговорит с Барбаншоном, и в любом случае ему ничего не стоит подыскать для них дом. Мать лишь чуть больше его возненавидит, но как бы там ни было, Адель и ее брат уже давно взрослые люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37