Лицо Гийома расплылось в улыбке. Если бы они поладили, то для Феликса это было бы лучше всего, и даже не из-за богатства девушки — которым, впрочем, не следовало пренебрегать, — а потому, что в ней он мог обрести полную обаяния и жизненных сил, да еще и смелую подругу, и спокойно отправиться по жизни в окружении подрастающих детей, а их ему непременно подарит столь цветущее юное создание. Древний, угасавший род Варанвилей будет продолжен. Все же они были очаровательной парой…
Заметив его, Феликс и Роза неожиданно повернулись и подбежали к окну. Спеша к ним, Гийом перемахнул через подоконник. Его радостная улыбка исчезла: Роза плакала, а Феликс казался совершенно растерянным.
— Могу я чем-нибудь помочь? — предложил он, поцеловав руку девушки с особым чувством. — Вы как будто оба чем-то расстроены? — прибавил он, упирая на слово, их объединявшее.
Роза высморкалась в платок.
— Так оно и есть! Дело в том… даже не знаю, сможете ли вы мне вообще помочь. Я приехала к вам, повинуясь своему чутью, словно собачонка, которая, не раздумывая, бежит к тому, кого больше всех любит и в ком ждет участия.
— Как приятно осознавать, что тебя предпочитают другим! — заметил Феликс таким проникновенным тоном, что Гийом чуть не рассмеялся. — Да еще когда речь идет о столь очаровательной собачке!
На этой земле решительно происходили какие-то перемены! Только что пережитые тяжелые дни, похоже, сблизили их.
Тремэн повернулся к другу с лукавой улыбкой.
— Твой мадригал весьма удачен, но утешитель из тебя никудышный! — заметил он. — Я вижу слезы.
— Не обвиняйте его! — вступилась Роза с привычной быстротой. — Феликс, наверное, расстроен не меньше, чем я. Видите ли, речь идет об Агнес!
— Опять! — проворчал Гийом, и его настроение тотчас испортилось. — Да простит меня Бог, дитя мое, но вам не следует больше так терзаться из-за вашей подруги. Разве она недостаточно взрослая, чтобы обойтись без посторонней помощи?
— Боюсь, только внешне…
— Полноте! Какие с ней могли случиться неприятности теперь, когда она избавлена от ненавистного отца?
— Всего лишь брак с Уазкуром!
— То есть как это брак? Да ведь почтенный старик был в тот день едва живой. Уж не хотите ли вы сказать, что пережитый страх вернул ему силы?
— Понятия не имею. С тех пор я его не видела, но мне известно, что Агнес собирается за него замуж.
— Что это значит? Она с ума сошла?
— Не похоже. Напротив, она очень спокойна, я бы даже сказала, полна решимости. Кажется, господин де Нервиль официально помолвил их накануне встречи с вами, и теперь, если только оба не пожелают расстаться, соглашение расторгнуть почти так же трудно, как брак На руке у Агнес кольцо из сардоникса с гербом Уазкуров.
— И вы позволили ей это сделать? — воскликнул Тремэн, чувствуя, как в нем поднимается гнев.
— Интересно, как бы я могла этому помешать? После смерти отца я даже предлагала Агнес переехать жить к нам, чтобы не оставаться одной в старом замке, где ей прислуживают лишь полоумная старуха да лакей, настоящий мужлан. Она ответила, что замок Нервиль — ее дом и что она не видит причин переселяться в другое место до своего замужества.
— Это никуда не годится, — заметил Феликс. — Любая девушка должна иметь наставницу! Мадемуазель де Нервиль, чья репутация всегда была безупречной, рискует вызвать осуждение. Наше валоньское общество склонно придерживаться строгих правил…
— Это ее совершенно не волнует. И в чем-то я ее понимаю, — проговорила Роза спокойным тоном, однако ее волнение выдавал кружевной платочек, который она задумчиво теребила зубами. — Все эти пустые условности кажутся мне такой отсталостью…
— Ну вот, наша амазонка опять начинает воевать, — сказал Феликс, засмеявшись. — Я считаю, что некоторые из этих правил полезны, особенно если речь идет о молодых девушках, тем более о сироте, — они нуждаются в защите!
— Вздор! Вы что же, думаете, что моя тетка де Шантелу может и в самом деле кого-нибудь защитить, когда сама падает в обморок, стоит лишь чихнуть у нее в гостиной?
— Мне кажется, она способна обрести силы, если только увидит, что кто-то пытается вам угрожать, ведь она вас бесконечно любит…
— Будьте любезны, прекратите увлекательный спор, — нетерпеливо прервал Гийом, — давайте вернемся к теме разговора! Когда свадьба?
— Она мне не сказала, но боюсь, что скоро.
— Вот это мы сейчас и выясним. Феликс, извинись за меня перед любезным господином Клеманом, которого я пригласил на ужин… Я встречусь с ним, когда начнут класть фундамент.
— Не беспокойся! Я его накормлю и напою… но что ты собираешься делать?
— Я еду в Нервиль.
Реакция мадемуазель де Монтандр была мгновенной.
— Я еду с вами.
— Ни в коем случае. Если ваша подруга предпочитает сама переносить превратности судьбы, не лишайте ее этого удовольствия! Я ваш преданный слуга, мадемуазель!
Гийом уже бежал к конюшням, но, взглянув на небо, увидел надвигавшиеся вместе с приливом серые тучи и вернулся в дом, чтобы захватить попону и шляпу. Через несколько мгновений он вихрем умчался из Варанвиля, так как и он сам, и его конь предпочитали именно эту скорость. Не сходя с места, друзья внимательно наблюдали за его шумным отъездом.
— Как вы думаете, что он сделает? — спросила Роза, провожая невидящим взглядом поднятую копытами волну пыли.
— Честно говоря, даже не знаю. Огненная голова — человек непредсказуемый. Он способен силой увезти Агнес и доставить ее в Шантелу!
— Гм-м!.. Похищение! — прошептала мадемуазель де Монтандр, зажмурившись словно кошка, перед которой поставили блюдце сметаны. — Да еще таким мужчиной! Как это должно возбуждать! Уверена, что Агнес бы это страшно понравилось… при условии, разумеется, что столь увлекательная скачка не завершится под крылом старой графини.
— А где бы вы хотели, чтобы она завершилась?
— Ну… например, перед священником! Милый мой Феликс, вы восхитительный мужчина, только вот воображения у вас никакого. Ведь похищение — это полет к любви. А не к богатой вдове!
— Тогда не надо мечтать! Никогда Тремэн на ней не женится!
— Между тем она его любит… и, судя по его реакции, он к ней неравнодушен.
— Возможно, но в этом нельзя быть уверенным. В Гийоме есть что-то от Дон Кихота. К тому же у него страсть брать под защиту все хрупкое и произведения искусства. В Париже я видел, как он железными пальцами вцепился в руку одного молодого дурака, который в мастерской Фрагонара осмелился добавить… неприличный штрих к одной из его очаровательных картин. Впрочем, я знаю, что его пленницам не приходилось на него жаловаться.
— Его пленницам? — выдохнула Роза, округлив глаза. Заметно довольный тем, что поразил девушку, Варанвиль одарил ее язвительной и вместе с тем приятной улыбкой.
— Ну да, его пленницы! В течение нескольких лет Тремэн командовал кораблем, который он велел построить и вооружить десятком пушек, чтобы промышлять в Бенгальском и Сиамском заливах и даже в Китайском море. Случалось, что он покупал рабов либо освобождал их, когда попадал на корабль, взятый на абордаж…
— Рабы? Такой замечательный человек мог быть… работорговцем?
— В некотором роде! Он охотно перепродавал мужчин. Ну а с женщинами, особенно с молодыми и красивыми, он обходился… хорошо, из-за чего их нередко скапливалось довольно много.
— Невероятно!.. Но до чего увлекательно!
Ее голос дрожал, а круглое юное лицо светилось таким восхищением, что Феликс пожалел, что набросал слишком яркую картину для ее столь буйного воображения. С блуждающей на губах улыбкой и широко раскрытыми глазами Роза грезила наяву, пока он провожал ее к дому. Она больше ни о чем не говорила; она была далеко отсюда, наверное, где-нибудь в Китайском море, и видела, как Гийом с развевающимися по ветру огненными волосами, с саблей наголо берет на абордаж пеструю джонку, до краев набитую красивыми девушками. Недовольный Феликс внезапно почувствовал себя обманутым: в конце концов и с ним случались необыкновенные приключения!.. Он положил властную руку на локоть девушки, приглашая ее спуститься на землю и посмотреть ему в лицо, и заявил:
— Если похищение вас так увлекает, мадемуазель де Монтандр и вы хотите попробовать, что это такое, я к вашим услугам.
Подгоняемый бешенством, которое передалось его коню, прекрасно понимавшему своего хозяина, Тремэн спешил преодолеть два лье, отделявших Варанвиль от Нервиля. Деревушки, лесосеки, разбитые дороги, перекрестки и глубокие строевые леса вихрем проносились по бокам двуглавого кентавра, ни на секунду не отвлекая его устремленный вперед взгляд. Гийом плохо представлял себе, как поступит и что скажет; но одно было ясно: девушка издевалась над ним, выставляла на посмешище после того, как громогласно, перед всеми, объявила о своей любви, существовавшей разве что в ее больном воображении. Из-за нее он мог умереть от пули этого разбойника, ее отца. Как нелепо выглядит он теперь, когда спас ее от брака, который у любой женщины, здоровой телом и душой, мог вызвать лишь отвращение. Мало того! Самопожертвование Альбена Периго позволяло ей ускользнуть от отвратительного предприимчивого старика, и никто бы не счел это неприличным. История с официальной помолвкой была, с точки зрения моральных принципов Тремэна, просто выдумкой. Кольцо следовало вернуть на следующий же день после смерти Нервиля, невзирая на любые протесты со стороны «жениха»… если он вообще был в состоянии противиться, и пусть время сделает свое дело, пока омерзительная история и вовсе не забудется. Но это оказалось бы слишком просто, вернее, слишком естественно! Их самая серьезная ошибка — и Розы, и Феликса, и четы Меснильдо, и его самого — заключалась вот в чем: они вообразили, что дочь дьявола могла отличаться от своего отца!
От неистовой гонки гнев Гийома не проходил, а лишь сильнее разгорался. Но когда он достиг ведущей к замку дубовой аллеи из старых деревьев, ставших корявыми от постоянных ветров, ливень стеной обрушился на свод молодой листвы, а через нее — на непокрытую голову Гийома, так как его шляпа осталась висеть где-то в лесу Рабе, но его это нисколько не расстроило. Напротив, он осадил Али и наслаждался освежавшим его разгоряченный лоб дождем, который он ловил открытым ртом. Хладнокровие вернулось к нему, когда он выехал к тому самому замку, куда поклялся никогда не входить. Но увиденное поразило его: от благородного строения, хранившего отпечаток многих поколений со времен средневековья и до великого века (Эпоха Людовика XIV. — Прим, перев.), веяло нищетой.
Несмотря на то, что замок был сложен из стойкого серого гранита, лицо его, словно морщины, избороздили трещины, слепые окна заколотили досками, заменившими разбитые стекла, с двух квадратных флигелей, заметно выступавших из основного здания, обсыпалась тонкая итальянская резьба, и в один из них через зияющую рваную дыру хлестала вода. А на главную башню, возвышавшуюся над ансамблем, и вовсе можно было смотреть лишь с одного боку, где еще сохранились зубцы, так как остальные уже давно обрушились.
Пока Тремэн, укрывшись под огромной сосной, созерцал картину крушения, в которую вполне вписывался безумный эгоизм последнего хозяина замка, в его памяти возник образ Агнес, входящей в салон госпожи де Шантелу: она была в восхитительном светло-красном платье, являвшем разительный контраст с ее серым монашеским одеянием на ужине в Валони. И тогда ему в голову пришла мысль: старый барон наверняка одолжил будущему тестю кругленькую сумму и теперь требовал от Агнес уплатить по счету…
Вот чем объяснялось странное поведение Агнес! Да иначе и быть не могло, и тогда ярость Гийома обрушилась на другой объект. Пусть он, человек посторонний, не знал, в сколь драматичном положении оказались Нервили, но Роза де Монтандр, она-то знала! Почему же она не поняла, перед какой ужасной дилеммой стояла ее подруга? Да и можно ли назвать дилеммой полное отсутствие выбора?..
Поскольку присутствие людей ни в чем не проявлялось, кроме поднимавшегося из трубы дыма, Тремэн спешился, быстро развернул попону и, укрыв коня, привязал его к большому дереву, затем направился к красивой старинной двери: к ней вели три ступеньки, а рядом висела цепочка колокольчика.
Он уже потянулся к ручке, как вдруг из-за дома вышел молодой человек высокого роста, в крестьянском платье и в сабо и обратился к нему, нимало не заботясь о приличиях:
— Что вы хотите?
— Я хочу видеть мадемуазель де Нервиль. Она здесь, как я полагаю?
— Это зависит от того, кто вы!
— Не бандит с большой дороги, и это, должно быть, заметно, — ответил Тремэн, которому удивительно не понравился тон этого человека с недоверчивым взглядом и желчным лицом. — Если вы управляющий, в чем я сомневаюсь, то потрудитесь объявить господина Тремэна. Ваша хозяйка со мной знакома…
Вместо ответа человек встряхнул колокольчик, издавший чистый звук, потом произнес:
— Вы могли бы привести коня. Тут, между прочим, умеют обращаться с лошадьми.
— Ему и там хорошо, я не желаю никого беспокоить. В любом случае я не надолго.
— Как будет угодно!
Приоткрывшая дверь пожилая женщина была похожа на ведьму из волшебной сказки. Виной тому были ее большой горбатый нос и рот с прикушенными губами, так как зубов у нее не осталось. А еще, пожалуй, возведенное на голове сооружение из серых тряпок: когда-то они, по-видимому, служили одним из восхитительных головных уборов, делающих нормандок столь величавыми. Женщина была наверняка очень старой, но возраст не тронул ее черных недоверчивых глаз, упрятанных под неровными бровями.
— Он хочет видеть нашу госпожу! — сказал мужчина. — Еще он говорит, что знаком с ней.
— Это мы поглядим. Как ваше имя?
Гийом повторил. Старуха кивнула, приказала ему дожидаться и, шаркая ногами, исчезла в темном вестибюле, бросив посетителя, за которым мужчина закрыл входную дверь. Гийом остался один в просторной, влажной и холодной комнате, где располагались лишь каменная лестница, терявшаяся в потемках под едва различимым потолком, старый сундук, на котором выстроились медные ручные подсвечники со свечами, щипцы для снятия нагара и огниво, да высокое древнее кресло, стоявшее на трех ногах, так как четвертая ножка была короче. Свет с улицы проникал через расположенную над дверью фрамугу, которую, должно быть, редко мыли: отблеск дня, падавший на старые плиты пола, где не было видно ковров, казался еще более серым, чем снаружи.
Еще совсем недавно комната была хорошо обставлена. Это было видно по стенам, где следы от картин, гобеленов и мебели чередовались с более светлыми пятнами, окаймленными черноватыми подтеками. К запаху плесени примешивался подбадривающий, но столь же тяжелый дух капустного супа. Общее впечатление было настолько мрачным, что Гийом, вспомнив сверкание бриллиантов на руках графа Рауля, подумал было, что ошибся адресом. Но старуха уже вернулась.
— Следуйте за мной! — прошепелявила она, придерживая одну из створок двери, на которой еще сохранились остатки растительного орнамента.
За ней были расположены две почти такие же пустые гостиные, где под ногами Тремэна заскрипел старый паркет. Пройдя через них, Гийом очутился в помещении, показавшемся ему оазисом посреди пустыни. Это была небольшая библиотека с окном, украшенным импостом, где каким-то чудом уцелели вполне приличные зеленые занавески из шелковой камчатной ткани. Там, между мраморным камином, в котором полыхал огонь, и столиком для рукоделий, сидела Агнес де Нервиль в черном платье с глухим воротником, которое не оживляло ни малейшее кружево. Она устроилась в одном из четырех обитых потертым зеленым шелком кресел с изящными выгнутыми ножками.
Черными были и ее муслиновый чепец, — от него лоб девушки под приподнятыми волосами казался еще больше, — и митенки, откуда виднелись длинные бледные пальцы с единственным украшением — гравированным сардониксом. Ее прозрачные руки спокойно лежали на вязании: вероятно, она отложила его, узнав о приезде гостя.
Взволнованный природным величием девушки, которую он застиг врасплох посреди столь трагической бедности, Гийом поклонился ей, словно королеве, но ее непостижимые серые глаза даже не оживились.
— Зачем вы приехали, сударь? — сказала мадемуазель де Нервиль. — Или вы желаете убедиться в том, что Роза не преувеличивает, описывая нашу бедность? Если так, теперь вы все видели.
— Никому бы и в голову не пришло сомневаться в словах мадемуазель де Монтандр. А приехал я затем, чтобы получить ответ на один вопрос. Ничего более, и заранее прошу меня простить.
— Какой вопрос?
Гийом перевел взгляд на старуху. Скрестив руки на животе, та застыла возле хозяйки в позе часового. Агнес посмотрела на нее.
— Оставь-ка нас ненадолго, Пульхерия! Уверяю тебя, что мне нечего опасаться этого господина…
— В самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37