Если же кто поступит вопреки изложенному выше, то погубит душу свою навеки. Писано в Париже, двадцать пятого мая, пополудни. Подпись: Сен-Круа»…
Ах, эта шкатулка! Проклятая шкатулка, которую Сен-Круа при жизни не хотел отдавать любовнице, видя в ней самую надежную свою защиту. Именно из-за этого жалкого деревянного ларца обрушились на маркизу все ужасы и кошмары, пережитые после смерти любовника! Мадам де Бренвилье сделала все, чтобы раздобыть шкатулку, которая таила в себе ее гибель, поскольку в ней содержались весьма откровенные письма, склянки с ядом и долговые расписки. Но усилия ее оказались тщетными: ей не только не отдали злополучный ларец, но раскрыли его и изучили содержимое. Вследствие этого был арестован и подвергнут пыткам подручный маркизы по имени Ла Шосе — разбойник, убийца и отравитель, которого она возвысила до положения любовника, ибо не знала другого средства привязать к себе мужчину. Мадам де Бренвилье едва успела бежать.
Миниатюрная и изящная маркиза с невинными голубыми глазами, напоминавшая сложением девочку-подростка, перебралась в Англию. Там она и узнала о том, что Ла Шосе колесовали, а ее приговорили к смертной казни как сообщницу. Охваченная ужасом, мадам де Бренвилье вновь обратилась в бегство и добралась до берегов Фландрии на жалкой рыбачьей лодке. Море было таким бурным, что в пути ей много раз казалось, что пришел ее смертный час. Во Фландрии же бушевала война, и, подобно уносимой ураганом птице, она металась из города в город, побывав в Антверпене, Брюсселе, Камбре, Валансьене и, наконец, задержалась в Льеже. Ей оставалось уповать только на неприкосновенность святого убежища, и она устремилась в монастырь урсулинок.
Лишь когда тяжелые ворота захлопнулись за ней, она вздохнула спокойно: с безумной гонкой было покончено. Никто не явится за ней сюда, в обитель святых сестер, ибо у этого порога кончалась власть мужчин с их правосудием. Надо было только оставаться в этих стенах до тех пор, пока о ней не забудут, пока скандал не утихнет и не утомятся ее враги. А пока она была в безопасности — по крайней мере, так ей казалось…
Впрочем, мадам де Бренвилье действительно никто не тревожил вплоть до февральского дня 1676 года, когда сестра-привратница постучалась к ней в келью, чтобы сообщить о неожиданном визите:
— С вами желает поговорить аббат Дюваль, мадам.
Маркиза широко открыла глаза.
— Аббат Дюваль? Кто он такой?
— Не знаю. Он сказал, что приехал из Франции с новостями для вас. Больше он ничего не пожелал объяснить. Он будет говорить только с вами.
Новости из Франции! Маркиза давно терзалась тем, что не имеет оттуда никаких известий. Но все это было так неожиданно… Впрочем, поскольку речь шла об аббате, ей нечего было опасаться. Накинув на плечи шелковую шаль, она последовала за сестрой-привратницей в приемную.
Аббат ждал ее, расхаживая по комнате и держа шляпу в руке. Мадам де Бренвилье, сохранившая все навыки опытной кокетки, с удовлетворением отметила, что он молод, хорошо сложен и довольно красив, невзирая на свою сутану. Они обменялись церемонными поклонами, и сестра-привратница скромно удалилась, оставив их одних.
— Вы привезли мне новости из Франции, отец мой? Кто вас послал? Кто же еще помнит о несчастной женщине, оставленной и преданной всеми… даже собственным мужем, который совсем забыл о брачном обете?
Если аббат и подумал, что сама белокурая маркиза в свое время не слишком почитала означенный обет, то ничем этого не показал — напротив, улыбка его была полна сострадания.
— Мне известно, — сказал он, — что маркиз наотрез отказался встречаться с вами, невзирая на ваши мольбы.
— Жалкий человек! Он потерял всякое понятие о христианском долге и милосердии. Представляете, он заявил: «Она меня отравит, как других…»
— Это в самом деле ужасно. Но послал меня к вам не он. В последнее время я жил в монастыре ораториан-цев в Обервилье, где познакомился с человеком, который к вам глубоко привязан. Господин Брианкур просил передать, что он вас по-прежнему любит и что ему удалось получить известия о ваших детях. Они чувствуют себя превосходно и…
— А мой процесс? Как обстоит дело с моим процессом?
Аббат тяжело вздохнул.
— Плохо… и даже очень плохо! Ваш слуга Ла Шо-се ни в чем не сознался под пыткой, но назвал ваше имя перед колесованием, и теперь вас повсюду разыскивают. Поэтому друг ваш просил передать, чтобы вы ни в коем случае не покидали Фландрию.
— Но ведь это уже почти Франция… здесь находятся королевские войска!
— Они не останутся тут надолго. В скором времени король уступит Фландрию испанцам, и вы будете в такой же безопасности, как если бы пребывали в самой Испании. Впрочем, господин Брианкур намерен сам прибыть сюда…
Разговор, который так заинтересовал маркизу, затянулся, становясь все более дружеским и непринужденным. Положительно, этот аббат был очарователен! И какие у него красивые глаза… Давно лишенная мужского внимания, мадам де Бренвилье начала кокетничать с ним и вскоре обнаружила, что ее улыбки воздействуют на него сильнее, чем он хочет показать. И она без особого труда добилась, чтобы он обещал прийти завтра — чтобы «утешить бедную затворницу».
Аббат посещал монастырь и в последующие дни, и маркиза всякий раз ждала его появления с заметной радостью. Она начала уделять много внимания своим туалетам — прежде бесполезным, — ради чего пошла на расходы и истратила часть ренты, доставшейся ей в наследство от покойной сестры. Постепенно между аббатом и затворницей установились более нежные отношения. Красота маркизы, которую монахини считали заблудшей овцой, произвела должное впечатление на аббата Дюваля. Он проводил в ее обществе долгие часы, не сводил с нее глаз, говорил с ней о лучшей жизни, не похожей на нынешнюю, — жизни более приятной, без запоров и решеток. И наконец настал день, когда он признался, что любит ее.
— Но каждый раз, входя сюда, я чувствую тяжесть на сердце, — сказал он. — Мне хотелось бы вырвать вас из этой обители, где вы стали почти пленницей. Мне хотелось бы помочь вам обрести счастье…
— Каким образом, друг мой? Разве вы не принадлежите богу? Он будет ревновать вас ко мне…
— Господь не осуждает искреннюю любовь, а я всегда сожалел о том, что семья вынудила меня принять сан. Как бы то ни было, я вас люблю и хочу жить этой любовью. Уедем отсюда, позвольте мне увезти вас!
— Куда же мы отправимся?
— Все равно! В Германию, в Нидерланды, в Данию — в любое место, где вы будете в безопасности… а я забуду о том, что был священником. В протестантской стране нас никто не станет тревожить.
Маркиза с радостью слушала эти речи о бегстве, о свободе, о любви. Но ей не слишком хотелось снова куда-то бежать: зачем, если очень скоро ее освободят испанцы? Дюваль отнюдь не затронул ее сердце. Однако он был красив, силен и страстен, а она так изголодалась по любовным ласкам! Сверх того, было приятно сознавать, что ей удалось сохранить власть над мужчинами и она по-прежнему способна заставить их делать глупости. Для начала маркиза предложила ему провести ночь вместе. Аббат не стал возражать — напротив, пришел в волнение, всячески показывая, что дорожит этой милостью.
— Завтра, после вечерни, я буду ждать вас в карете у ворот Ош. С наступлением темноты вы сможете выйти из монастыря через садовую калитку. Мы поедем в таверну, которую я хорошо знаю.
На следующий вечер предвкушающая ночь любви счастливая Бренвилье, закутавшись в темный плащ, выскользнула из монастыря урсулинок и устремилась на свидание. В темном закоулке у ворот она увидела карету: занавески были опущены, но дверца открылась при ее появлении. Чья-то рука помогла ей подняться. Дверца захлопнулась, кучер хлестнул лошадей, и холодный голос — в котором она не сразу узнала голос влюбленного аббата — произнес:
— Именем короля, вы арестованы!
Маркиза с ужасом увидела двух солдат, сидевших напротив и равнодушно смотревших на нее. Дюваль, который занял место рядом с ней, сменил сутану на камзол военного покроя.
— Но… кто же вы?
— Франсуа Дегре, полицейский пристав. Мне поручено доставить вас в Париж, мадам.
По пути из Льежа во французскую столицу Бренвилье предприняла несколько попыток спастись. На Дегре надеяться было нечего — вместо любовной страсти он выказывал теперь полную холодность, — и взбешенная маркиза попыталась обольстить одного из конвойных солдат. Ей нужно было связаться со своим старым сообщником Терья, чтобы тот раздобыл в монастыре урсулинок шкатулку — еще одну! — где она хранила свою исповедь. Кроме того, мадам Бренвилье просила солдата организовать засаду, чтобы освободить ее. Но адресованная Терья записочка была немедленно передана Дегре, который сказал пленнице:
— Оставьте всякую мысль соблазнить моих людей, мадам. Они верны мне. Что касается шкатулки, то она находится у меня. Прежде чем арестовать вас, я распорядился обыскать вашу келью.
Перепуганная до полусмерти маркиза поняла, что все погибло. Она дважды попыталась покончить с собой, но все оказалось тщетно — Дегре бдительно следил за ней. И 26 апреля в тюремной книге Консьержери появилась запись о прибытии новой узницы. Теперь процесс по делу Бренвилье мог наконец начаться.
Обвиняемая отрицала все, но улики оказались сокрушительными. Бедный Брианкур — тот самый молодой воспитатель, чье имя послужило приманкой для маркизы, — вынужден был дать показания против женщины, которую обожал. Когда председатель суда Ламуаньон стал его допрашивать, он сказал правду… и тем самым решил судьбу своей бывшей возлюбленной. Приговор гласил: отрубить осужденной голову, а тело сжечь на костре.
Вечером 16 июля 1676 года, в теплом летнем сумраке, Мари-Мадлен Дре д'Обре, маркиза де Бренвилье, в одной сорочке и с веревкой на шее была привезена к Нотр-Дам, чтобы принести публичное покаяние, а затем доставлена на Гревскую площадь для свершения казни. На улицах, крышах и в окнах было черно от собравшегося народа. Весь город стремился увидеть, как умрет эта знатная дама, виновная в неслыханных злодеяниях.
Из окна дома на мосту Нотр-Дам Брианкур смотрел, как движется тележка, в которой обычно возили нечистоты. На соломе сидела женщина, которую он безумно любил, но еще больше боялся. Парк д'Офмон, где родилась их идиллия, казался теперь очень далеким.
А осужденная, чье раскаяние было всеми признано абсолютно искренним, видела только небо… и бесстрастного человека, гарцевавшего около тележки. Франсуа Дегре получил приказ сопровождать маркизу к месту казни — до последней секунды ей суждено было находиться рядом с тем, кого она считала виновником своей гибели…
Из другого окна наблюдала за этим печальным зрелищем маркиза де Севинье. Когда все закончилось, прославленная своим эпистолярным талантом дама вернулась домой, обмакнула в чернильницу свое знаменитое перо и отправила дочери очередное послание:
«…после казни ее останки были сожжены на очень сильном огне, а пепел развеян по ветру, и нам суждено вдыхать его; так что если нас теперь вдруг охватит желание отравить кого-нибудь, то удивляться этому не стоит».
Действительно, это было всего лишь начало.
Палач Андре Гийом, отрубив голову осужденной одним мастерским ударом, тут же отхлебнул из бутылки вина.
— Отменная работа, не так ли? — сказал он аббату Пиро, который был близок к обмороку. — В такие минуты я всегда препоручаю себя богу, и до сих пор это помогало. Но эта дамочка дней пять не выходила у меня из головы. Надо будет заказать десять месс за упокой ее души.
После этого он отнес тело на костер, вспыхнувший ярким пламенем в темноте ночи и долго затем догоравший.
Когда пепел был развеян по ветру, усталый, но довольный Андре Гийом отправился к своей любовнице, чтобы преподнести ей небольшой подарок.
Проживала она в Вильнев-сюр-Гравуа и занималась тем, что предсказывала будущее. Звали ее Катрин Монвуазен, а чаще именовали просто Вуазен. Это была сильная и довольно красивая женщина, но ее слишком блестящие глаза внушали некоторую тревогу. Едва расцеловавшись с любовником, она нетерпеливо спросила:
— Ты принес то, что я просила?
— Разве я могу тебе хоть в чем-то отказать? Держи, вот горсть праха казненной. И чем она тебя так заинтересовала?
Вуазен очень внимательно осмотрела сероватый кулек, а затем опустила его — с величайшим почтением — в стоявшую на камине вазу.
— Это была замечательная женщина! — произнесла она с расстановкой.
— Возможно, возможно… Но лучше бы таких было поменьше! — ответил Гийом, от души расхохотавшись собственной шутке.
Искоса взглянув на него, Вуазен улыбнулась.
— Быть может, их больше, чем ты думаешь! Кто тебе сказал, что я сама не такая?
Палач изменился в лице, в улыбке подруги ему почудилось нечто зловещее.
— Ты с этим не шути, Катрин! Кое-какие вещи мне не хотелось бы проделать с тобой. Дай-ка лучше выпить и забудь об этих глупостях.
Пока он с явным удовольствием поглощал бургундское вино, Вуазен отнесла свою вазу в спальню, написала несколько слов на клочке бумаги, запечатала записочку и позвала служанку.
— Отправляйся в Сен-Жермен и передай это… сама знаешь кому!
Девушка мгновенно исчезла, а Вуазен вернулась к своему грозному любовнику.
Между тем Франсуа Дегре по завершении казни тоже отправился домой. Он не чувствовал ни малейших угрызений совести, поскольку исполнил свой долг и отлично справился с делом, которое поручили ему начальник полиции Ла Рейни и министр Лувуа. С такой женщиной, как маркиза де Бренвилье, церемониться было нечего, и сострадания она не заслуживала…
Однако на душе у полицейского пристава было неспокойно. Пока служанка готовила ему ужин (Дегре до сих пор не был женат и даже не помышлял об этом, справедливо полагая, что его опасное ремесло требует максимальной свободы), он думал о том, что женщина, чье тело в эти самые минуты медленно обращалось в пепел, наверняка имела сообщников. Она упорно это отрицала, назвав только имена Сен-Круа и лакеев, но Дегре ей не верил. Ему было уже многое известно о тайной жизни Парижа, и у него были веские основания для подозрений. Более того, его чутье — чутье настоящей ищейки — подсказывало ему, что дело отнюдь не завершилось и нужно ждать продолжения. Но где? И кого ловить? В каком направлении подует ветер?..
Вскоре после казни мадам де Бренвилье Дегре заметил, что в Париже слишком много людей умирает внезапной смертью. Правда, уже в ходе процесса над маркизой удалось прикрыть знаменитую аптеку на улице Пти-Лион, где священнодействовал швейцарец Кристоф Глазер. Сам Глазер бежал из страны, но разве в Париже не было других чересчур искусных фармацевтов? Дальнейшие события показали, что Дегре оказался совершенно прав.
Через некоторое время после смерти Бренвилье священнослужители Нотр-Дам сообщили в полицию, не называя никаких имен и никого конкретно не обвиняя, что «многие из исповедующихся каются в грехе смертоубийства и признаются в отравлении кого-либо из знакомых или родных». Позднее, 21 сентября 1677 года, в исповедальне иезуитской церкви на улице Сент-Антуан была найдена записочка, в которой неизвестный автор предупреждал о намерении неназванных лиц отравить короля и дофина.
Ла Рейни пустил по следу своих ищеек во главе с Франсуа Дегре, и 5 декабря того же года полицейский пристав арестовал бывшего офицера Луи де Ванана. Этот Ванан имел обширный круг знакомств в Версале и был вхож к любовнице короля, прекрасной маркизе де Монтеспан. Благодаря найденным у него бумагам удалось разоблачить целую шайку алхимиков, фальшивомонетчиков и колдунов, которые были связаны с банкирами, девицами легкого поведения, лакеями знатных господ и мошенниками всякого рода. Вся эта теплая компания была доставлена в Консьержери, где им предстояло держать ответ за свои преступления.
Однако полицейский пристав не был удовлетворен: он чувствовал, что это мелкая сошка и дело только предстоит распутать. Ла Рейни придерживался того же мнения и требовал от подчиненных еще большего рвения.
В одно прекрасное утро к Дегре явился его старый приятель. Г-н Перрен был не слишком удачливым адвокатом и иногда оказывал услуги полиции. Сейчас он выглядел необыкновенно взволнованным.
— Вчера, — сказал Перрен, — я ужинал в одном доме на улице Куртовилен, у дамского портного Вигуре и его жены. Было очень весело, вино лилось рекой…
— Не вижу здесь ничего подозрительного, — заметил Дегре.
— Подожди! Среди гостей была одна роскошно одетая толстуха, которая беспрестанно хохотала, а вино хлестала так, что дала бы сто очков вперед сержанту швейцарской гвардии. Зовут ее Мари Бос, она вдова барышника и зарабатывает на пропитание тем, что гадает на картах и предсказывает будущее. Думаю, ее болтовня могла бы тебя заинтересовать.
— Так рассказывай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Ах, эта шкатулка! Проклятая шкатулка, которую Сен-Круа при жизни не хотел отдавать любовнице, видя в ней самую надежную свою защиту. Именно из-за этого жалкого деревянного ларца обрушились на маркизу все ужасы и кошмары, пережитые после смерти любовника! Мадам де Бренвилье сделала все, чтобы раздобыть шкатулку, которая таила в себе ее гибель, поскольку в ней содержались весьма откровенные письма, склянки с ядом и долговые расписки. Но усилия ее оказались тщетными: ей не только не отдали злополучный ларец, но раскрыли его и изучили содержимое. Вследствие этого был арестован и подвергнут пыткам подручный маркизы по имени Ла Шосе — разбойник, убийца и отравитель, которого она возвысила до положения любовника, ибо не знала другого средства привязать к себе мужчину. Мадам де Бренвилье едва успела бежать.
Миниатюрная и изящная маркиза с невинными голубыми глазами, напоминавшая сложением девочку-подростка, перебралась в Англию. Там она и узнала о том, что Ла Шосе колесовали, а ее приговорили к смертной казни как сообщницу. Охваченная ужасом, мадам де Бренвилье вновь обратилась в бегство и добралась до берегов Фландрии на жалкой рыбачьей лодке. Море было таким бурным, что в пути ей много раз казалось, что пришел ее смертный час. Во Фландрии же бушевала война, и, подобно уносимой ураганом птице, она металась из города в город, побывав в Антверпене, Брюсселе, Камбре, Валансьене и, наконец, задержалась в Льеже. Ей оставалось уповать только на неприкосновенность святого убежища, и она устремилась в монастырь урсулинок.
Лишь когда тяжелые ворота захлопнулись за ней, она вздохнула спокойно: с безумной гонкой было покончено. Никто не явится за ней сюда, в обитель святых сестер, ибо у этого порога кончалась власть мужчин с их правосудием. Надо было только оставаться в этих стенах до тех пор, пока о ней не забудут, пока скандал не утихнет и не утомятся ее враги. А пока она была в безопасности — по крайней мере, так ей казалось…
Впрочем, мадам де Бренвилье действительно никто не тревожил вплоть до февральского дня 1676 года, когда сестра-привратница постучалась к ней в келью, чтобы сообщить о неожиданном визите:
— С вами желает поговорить аббат Дюваль, мадам.
Маркиза широко открыла глаза.
— Аббат Дюваль? Кто он такой?
— Не знаю. Он сказал, что приехал из Франции с новостями для вас. Больше он ничего не пожелал объяснить. Он будет говорить только с вами.
Новости из Франции! Маркиза давно терзалась тем, что не имеет оттуда никаких известий. Но все это было так неожиданно… Впрочем, поскольку речь шла об аббате, ей нечего было опасаться. Накинув на плечи шелковую шаль, она последовала за сестрой-привратницей в приемную.
Аббат ждал ее, расхаживая по комнате и держа шляпу в руке. Мадам де Бренвилье, сохранившая все навыки опытной кокетки, с удовлетворением отметила, что он молод, хорошо сложен и довольно красив, невзирая на свою сутану. Они обменялись церемонными поклонами, и сестра-привратница скромно удалилась, оставив их одних.
— Вы привезли мне новости из Франции, отец мой? Кто вас послал? Кто же еще помнит о несчастной женщине, оставленной и преданной всеми… даже собственным мужем, который совсем забыл о брачном обете?
Если аббат и подумал, что сама белокурая маркиза в свое время не слишком почитала означенный обет, то ничем этого не показал — напротив, улыбка его была полна сострадания.
— Мне известно, — сказал он, — что маркиз наотрез отказался встречаться с вами, невзирая на ваши мольбы.
— Жалкий человек! Он потерял всякое понятие о христианском долге и милосердии. Представляете, он заявил: «Она меня отравит, как других…»
— Это в самом деле ужасно. Но послал меня к вам не он. В последнее время я жил в монастыре ораториан-цев в Обервилье, где познакомился с человеком, который к вам глубоко привязан. Господин Брианкур просил передать, что он вас по-прежнему любит и что ему удалось получить известия о ваших детях. Они чувствуют себя превосходно и…
— А мой процесс? Как обстоит дело с моим процессом?
Аббат тяжело вздохнул.
— Плохо… и даже очень плохо! Ваш слуга Ла Шо-се ни в чем не сознался под пыткой, но назвал ваше имя перед колесованием, и теперь вас повсюду разыскивают. Поэтому друг ваш просил передать, чтобы вы ни в коем случае не покидали Фландрию.
— Но ведь это уже почти Франция… здесь находятся королевские войска!
— Они не останутся тут надолго. В скором времени король уступит Фландрию испанцам, и вы будете в такой же безопасности, как если бы пребывали в самой Испании. Впрочем, господин Брианкур намерен сам прибыть сюда…
Разговор, который так заинтересовал маркизу, затянулся, становясь все более дружеским и непринужденным. Положительно, этот аббат был очарователен! И какие у него красивые глаза… Давно лишенная мужского внимания, мадам де Бренвилье начала кокетничать с ним и вскоре обнаружила, что ее улыбки воздействуют на него сильнее, чем он хочет показать. И она без особого труда добилась, чтобы он обещал прийти завтра — чтобы «утешить бедную затворницу».
Аббат посещал монастырь и в последующие дни, и маркиза всякий раз ждала его появления с заметной радостью. Она начала уделять много внимания своим туалетам — прежде бесполезным, — ради чего пошла на расходы и истратила часть ренты, доставшейся ей в наследство от покойной сестры. Постепенно между аббатом и затворницей установились более нежные отношения. Красота маркизы, которую монахини считали заблудшей овцой, произвела должное впечатление на аббата Дюваля. Он проводил в ее обществе долгие часы, не сводил с нее глаз, говорил с ней о лучшей жизни, не похожей на нынешнюю, — жизни более приятной, без запоров и решеток. И наконец настал день, когда он признался, что любит ее.
— Но каждый раз, входя сюда, я чувствую тяжесть на сердце, — сказал он. — Мне хотелось бы вырвать вас из этой обители, где вы стали почти пленницей. Мне хотелось бы помочь вам обрести счастье…
— Каким образом, друг мой? Разве вы не принадлежите богу? Он будет ревновать вас ко мне…
— Господь не осуждает искреннюю любовь, а я всегда сожалел о том, что семья вынудила меня принять сан. Как бы то ни было, я вас люблю и хочу жить этой любовью. Уедем отсюда, позвольте мне увезти вас!
— Куда же мы отправимся?
— Все равно! В Германию, в Нидерланды, в Данию — в любое место, где вы будете в безопасности… а я забуду о том, что был священником. В протестантской стране нас никто не станет тревожить.
Маркиза с радостью слушала эти речи о бегстве, о свободе, о любви. Но ей не слишком хотелось снова куда-то бежать: зачем, если очень скоро ее освободят испанцы? Дюваль отнюдь не затронул ее сердце. Однако он был красив, силен и страстен, а она так изголодалась по любовным ласкам! Сверх того, было приятно сознавать, что ей удалось сохранить власть над мужчинами и она по-прежнему способна заставить их делать глупости. Для начала маркиза предложила ему провести ночь вместе. Аббат не стал возражать — напротив, пришел в волнение, всячески показывая, что дорожит этой милостью.
— Завтра, после вечерни, я буду ждать вас в карете у ворот Ош. С наступлением темноты вы сможете выйти из монастыря через садовую калитку. Мы поедем в таверну, которую я хорошо знаю.
На следующий вечер предвкушающая ночь любви счастливая Бренвилье, закутавшись в темный плащ, выскользнула из монастыря урсулинок и устремилась на свидание. В темном закоулке у ворот она увидела карету: занавески были опущены, но дверца открылась при ее появлении. Чья-то рука помогла ей подняться. Дверца захлопнулась, кучер хлестнул лошадей, и холодный голос — в котором она не сразу узнала голос влюбленного аббата — произнес:
— Именем короля, вы арестованы!
Маркиза с ужасом увидела двух солдат, сидевших напротив и равнодушно смотревших на нее. Дюваль, который занял место рядом с ней, сменил сутану на камзол военного покроя.
— Но… кто же вы?
— Франсуа Дегре, полицейский пристав. Мне поручено доставить вас в Париж, мадам.
По пути из Льежа во французскую столицу Бренвилье предприняла несколько попыток спастись. На Дегре надеяться было нечего — вместо любовной страсти он выказывал теперь полную холодность, — и взбешенная маркиза попыталась обольстить одного из конвойных солдат. Ей нужно было связаться со своим старым сообщником Терья, чтобы тот раздобыл в монастыре урсулинок шкатулку — еще одну! — где она хранила свою исповедь. Кроме того, мадам Бренвилье просила солдата организовать засаду, чтобы освободить ее. Но адресованная Терья записочка была немедленно передана Дегре, который сказал пленнице:
— Оставьте всякую мысль соблазнить моих людей, мадам. Они верны мне. Что касается шкатулки, то она находится у меня. Прежде чем арестовать вас, я распорядился обыскать вашу келью.
Перепуганная до полусмерти маркиза поняла, что все погибло. Она дважды попыталась покончить с собой, но все оказалось тщетно — Дегре бдительно следил за ней. И 26 апреля в тюремной книге Консьержери появилась запись о прибытии новой узницы. Теперь процесс по делу Бренвилье мог наконец начаться.
Обвиняемая отрицала все, но улики оказались сокрушительными. Бедный Брианкур — тот самый молодой воспитатель, чье имя послужило приманкой для маркизы, — вынужден был дать показания против женщины, которую обожал. Когда председатель суда Ламуаньон стал его допрашивать, он сказал правду… и тем самым решил судьбу своей бывшей возлюбленной. Приговор гласил: отрубить осужденной голову, а тело сжечь на костре.
Вечером 16 июля 1676 года, в теплом летнем сумраке, Мари-Мадлен Дре д'Обре, маркиза де Бренвилье, в одной сорочке и с веревкой на шее была привезена к Нотр-Дам, чтобы принести публичное покаяние, а затем доставлена на Гревскую площадь для свершения казни. На улицах, крышах и в окнах было черно от собравшегося народа. Весь город стремился увидеть, как умрет эта знатная дама, виновная в неслыханных злодеяниях.
Из окна дома на мосту Нотр-Дам Брианкур смотрел, как движется тележка, в которой обычно возили нечистоты. На соломе сидела женщина, которую он безумно любил, но еще больше боялся. Парк д'Офмон, где родилась их идиллия, казался теперь очень далеким.
А осужденная, чье раскаяние было всеми признано абсолютно искренним, видела только небо… и бесстрастного человека, гарцевавшего около тележки. Франсуа Дегре получил приказ сопровождать маркизу к месту казни — до последней секунды ей суждено было находиться рядом с тем, кого она считала виновником своей гибели…
Из другого окна наблюдала за этим печальным зрелищем маркиза де Севинье. Когда все закончилось, прославленная своим эпистолярным талантом дама вернулась домой, обмакнула в чернильницу свое знаменитое перо и отправила дочери очередное послание:
«…после казни ее останки были сожжены на очень сильном огне, а пепел развеян по ветру, и нам суждено вдыхать его; так что если нас теперь вдруг охватит желание отравить кого-нибудь, то удивляться этому не стоит».
Действительно, это было всего лишь начало.
Палач Андре Гийом, отрубив голову осужденной одним мастерским ударом, тут же отхлебнул из бутылки вина.
— Отменная работа, не так ли? — сказал он аббату Пиро, который был близок к обмороку. — В такие минуты я всегда препоручаю себя богу, и до сих пор это помогало. Но эта дамочка дней пять не выходила у меня из головы. Надо будет заказать десять месс за упокой ее души.
После этого он отнес тело на костер, вспыхнувший ярким пламенем в темноте ночи и долго затем догоравший.
Когда пепел был развеян по ветру, усталый, но довольный Андре Гийом отправился к своей любовнице, чтобы преподнести ей небольшой подарок.
Проживала она в Вильнев-сюр-Гравуа и занималась тем, что предсказывала будущее. Звали ее Катрин Монвуазен, а чаще именовали просто Вуазен. Это была сильная и довольно красивая женщина, но ее слишком блестящие глаза внушали некоторую тревогу. Едва расцеловавшись с любовником, она нетерпеливо спросила:
— Ты принес то, что я просила?
— Разве я могу тебе хоть в чем-то отказать? Держи, вот горсть праха казненной. И чем она тебя так заинтересовала?
Вуазен очень внимательно осмотрела сероватый кулек, а затем опустила его — с величайшим почтением — в стоявшую на камине вазу.
— Это была замечательная женщина! — произнесла она с расстановкой.
— Возможно, возможно… Но лучше бы таких было поменьше! — ответил Гийом, от души расхохотавшись собственной шутке.
Искоса взглянув на него, Вуазен улыбнулась.
— Быть может, их больше, чем ты думаешь! Кто тебе сказал, что я сама не такая?
Палач изменился в лице, в улыбке подруги ему почудилось нечто зловещее.
— Ты с этим не шути, Катрин! Кое-какие вещи мне не хотелось бы проделать с тобой. Дай-ка лучше выпить и забудь об этих глупостях.
Пока он с явным удовольствием поглощал бургундское вино, Вуазен отнесла свою вазу в спальню, написала несколько слов на клочке бумаги, запечатала записочку и позвала служанку.
— Отправляйся в Сен-Жермен и передай это… сама знаешь кому!
Девушка мгновенно исчезла, а Вуазен вернулась к своему грозному любовнику.
Между тем Франсуа Дегре по завершении казни тоже отправился домой. Он не чувствовал ни малейших угрызений совести, поскольку исполнил свой долг и отлично справился с делом, которое поручили ему начальник полиции Ла Рейни и министр Лувуа. С такой женщиной, как маркиза де Бренвилье, церемониться было нечего, и сострадания она не заслуживала…
Однако на душе у полицейского пристава было неспокойно. Пока служанка готовила ему ужин (Дегре до сих пор не был женат и даже не помышлял об этом, справедливо полагая, что его опасное ремесло требует максимальной свободы), он думал о том, что женщина, чье тело в эти самые минуты медленно обращалось в пепел, наверняка имела сообщников. Она упорно это отрицала, назвав только имена Сен-Круа и лакеев, но Дегре ей не верил. Ему было уже многое известно о тайной жизни Парижа, и у него были веские основания для подозрений. Более того, его чутье — чутье настоящей ищейки — подсказывало ему, что дело отнюдь не завершилось и нужно ждать продолжения. Но где? И кого ловить? В каком направлении подует ветер?..
Вскоре после казни мадам де Бренвилье Дегре заметил, что в Париже слишком много людей умирает внезапной смертью. Правда, уже в ходе процесса над маркизой удалось прикрыть знаменитую аптеку на улице Пти-Лион, где священнодействовал швейцарец Кристоф Глазер. Сам Глазер бежал из страны, но разве в Париже не было других чересчур искусных фармацевтов? Дальнейшие события показали, что Дегре оказался совершенно прав.
Через некоторое время после смерти Бренвилье священнослужители Нотр-Дам сообщили в полицию, не называя никаких имен и никого конкретно не обвиняя, что «многие из исповедующихся каются в грехе смертоубийства и признаются в отравлении кого-либо из знакомых или родных». Позднее, 21 сентября 1677 года, в исповедальне иезуитской церкви на улице Сент-Антуан была найдена записочка, в которой неизвестный автор предупреждал о намерении неназванных лиц отравить короля и дофина.
Ла Рейни пустил по следу своих ищеек во главе с Франсуа Дегре, и 5 декабря того же года полицейский пристав арестовал бывшего офицера Луи де Ванана. Этот Ванан имел обширный круг знакомств в Версале и был вхож к любовнице короля, прекрасной маркизе де Монтеспан. Благодаря найденным у него бумагам удалось разоблачить целую шайку алхимиков, фальшивомонетчиков и колдунов, которые были связаны с банкирами, девицами легкого поведения, лакеями знатных господ и мошенниками всякого рода. Вся эта теплая компания была доставлена в Консьержери, где им предстояло держать ответ за свои преступления.
Однако полицейский пристав не был удовлетворен: он чувствовал, что это мелкая сошка и дело только предстоит распутать. Ла Рейни придерживался того же мнения и требовал от подчиненных еще большего рвения.
В одно прекрасное утро к Дегре явился его старый приятель. Г-н Перрен был не слишком удачливым адвокатом и иногда оказывал услуги полиции. Сейчас он выглядел необыкновенно взволнованным.
— Вчера, — сказал Перрен, — я ужинал в одном доме на улице Куртовилен, у дамского портного Вигуре и его жены. Было очень весело, вино лилось рекой…
— Не вижу здесь ничего подозрительного, — заметил Дегре.
— Подожди! Среди гостей была одна роскошно одетая толстуха, которая беспрестанно хохотала, а вино хлестала так, что дала бы сто очков вперед сержанту швейцарской гвардии. Зовут ее Мари Бос, она вдова барышника и зарабатывает на пропитание тем, что гадает на картах и предсказывает будущее. Думаю, ее болтовня могла бы тебя заинтересовать.
— Так рассказывай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44