Возможно, ей удалось бы в конце концов стать подлинной правительницей страны, если бы во Франции вновь не вспыхнула война. Карл VII, не желая более кормиться пустыми обещаниями, решил вернуть свои провинции силой и навсегда изгнать англичан из французского королевства. Главный удар был направлен на Нормандию, где пребывал со своим войском Сомерсет. К несчастью, он оказался бездарным полководцем. Когда пал Руан, взбешенный народ потребовал его головы.
Перепуганный регент Франции отправил в парламент послание, обвиняя во всех своих бедах Суффолка, который будто бы оставил его без снабжения и не прислал людей на подмогу. Естественно, парламент не упустил случая свести счеты с любовником королевы. Маргарита сразу же осознала опасность: если Суффолку предъявят обвинение, он погиб — у нее не хватит сил и влияния, чтобы спасти возлюбленного. И она приняла воистину героическое решение: опередив парламент, издала королевский указ об изгнании Суффолка из страны на пять лет. Так сильна была ее любовь, что она согласилась обречь себя на пятилетнюю разлуку…
Прощание их было долгим и мучительным. Оставшись наедине в спальне королевы в замке Виндзор, они не могли оторваться друг от друга и словно застыли, пытаясь оттянуть невыносимый миг расставания.
— Пять лет! Я не выдержу… Если мне не удастся вызволить тебя, — шептала Маргарита, — я сбегу отсюда, я поеду к тебе…
— Если бы я мог взять тебя с собой! Любимая моя… бедная моя! Зачем только я сделал тебя королевой? Но ты будешь принадлежать мне в вечной жизни!
— Не забывай, — бормотала она, не замечая струившихся по лицу слез, — никогда не забывай свою Маргариту!
Он не сумел бы это сделать, даже если бы захотел. Две недели спустя леди Суффолк в траурном одеянии припала к ногам королевы, взывая к справедливости… 1 мая 1450 года корабль, уносивший в изгнание Уильяма де ла Пола, герцога Суффолка, был взят в открытом море на абордаж большим судном. Состоялось некое подобие суда, в который вошли пьяные солдаты и матросы. Они вынесли Суффолку смертный приговор и немедленно привели его в исполнение.
— Моего мужа заставили спуститься в лодку, — говорила безутешная вдова, захлебываясь слезами, — и там один из этих извергов обезглавил его. О мадам! Говорят, он отрубил ему голову только с шестого раза!
Закрыв лицо руками, герцогиня Суффолк зарыдала. А стоявшая перед ней королева уже ничего не видела и не слышала… Словно молния поразила ее, и она застыла как камень. Маргарите казалось, что все в ней обратилось в пустоту — огромную пустоту, из глубин которой поднималась свирепая жажда мести! Она знала, что отныне посвятит жизнь лишь одной цели — покарать тех, кто убил ее возлюбленного, покарать без жалости и пощады! Французские принцессы приезжали в эту проклятую богом страну только для страданий. Маргарита часто вспоминала самую прославленную из них, Элеонору Аквитанскую, которая некогда подписывалась так: «Наказанием божьим королева Англии». Ей предстояла битва, как и Элеоноре, и она решила, что будет сражаться до тех пор, пока не приведет к покорности этот дикий народ… или, подобно любимому Суффолку, не сложит голову на плахе под топором палача!
Пусть же начнется Война Алой и Белой розы и пусть рухнет сама земля, ибо Суффолку никогда уже не увидеть свою возлюбленную королеву…
В течение трех дней Маргарита отказывалась от пищи. С сухими глазами и искаженным мукой лицом бродила она по дворцовому саду или же сидела в высоком кресле, уставившись в одну точку и прислушиваясь к тому, как рождается в ней совершенно новое существо. Ей было всего девятнадцать лет, но любовь и юность покинули ее навсегда. Теперь только суровый долг повелевал жить: она должна была защищать королевство, а главное, уберечь слабого и кроткого супруга от ужасной участи Суффолка. Маргарита мечтала спасти Генриха, спасти корону… и отомстить! Лишь тогда могла бы она сказать, что не напрасно прожила жизнь.
Возможно, Маргарита еще долго пребывала бы в этом мрачном оцепенении, если бы ее не привели в чувство тревожные вести: в графстве Кент вспыхнул мятеж, возглавляемый регентом Ирландии Ричардом Йорком. И королева мгновенно стала сама собой — настолько, сильны были в этой молодой женщине жажда борьбы и власти.
Коварный герцог Йорк, зная, что отныне Генрих лишен покровительства дяди и защиты Суффолка, решил завладеть троном. Маргариту он никогда всерьез не принимал и считал, что лишь одно препятствие мешало ему сразу же потребовать отречения короля — любовь народа. Память о Генрихе V и святое помазание превратили хрупкого монарха в божьего избранника. Для того чтобы уничтожить эту преграду, Йорк обратился к помощи призрака…
В одно прекрасное утро ошеломленная Англия узнала о чудесном воскрешении наследника короны Эдмунда Мортимера, скончавшегося двадцать пять лет тому назад. Это был ловкий ход, поскольку Мортимер являлся прямым потомком Эдуарда III и его права на престол были более весомыми, чем претензии Ланкастеров. Сестра же «воскресшего из мертвых» приходилась родной матерью Ричарду Йорку…
Разумеется, во всем этом не было ни крупицы правды. Роль псевдо-Мортимера исполнял ловкий и готовый на все авантюрист по имени Джек Кед, который при посредстве золота герцога приобрел громадную популярность среди нищего и полудикого населения графства Кент. Армия самозванца росла как снежный ком — ибо во все времена народ истово верит в чудеса. С войском, состоявшим из двадцати тысяч голодранцев, Джек Кед двинулся на Лондон.
Странная это была война: неудачи сменялись удачами, и обеим сторонам пришлось испытать на себе слепую силу судьбы. Маргарита и Генрих двинули навстречу авантюристу собственную, хорошо обученную армию, и тот, не желая ввязываться в битву, обратился в бегство. Но тут Маргарита проявила внезапную слабость: помня о судьбе Суффолка, она не воспользовалась своим преимуществом и приказала отступить, чтобы король мог укрыться в мощной крепости Кенилворт. Кед мгновенно воспрянул духом и вступил в Лондон, где повел себя таким образом, что достойные лондонцы, поначалу поверившие ему, вскоре не выдержали его бесчинств. Начались уличные схватки, и кардинал Кемп, мудрый советник короля Генриха VI, воспользовался этим. Он обещал прощение всем мятежникам, которые, побросав оружие, немедленно разбежались. Джек Кед скрылся в Кенте, где вскоре был убит одним из своих прежних соратников.
Пережив два тревожных месяца, король и королева смогли вернуться в Лондон, чтобы хоть немного передохнуть. Однако поражение Джека Кеда не остановило Ричарда Йорка. Напротив: все происшедшее показало ему, насколько хрупкой и беззащитной стала королевская власть. Джек Кед был для герцога всего лишь орудием, и если это орудие оказалось ненадежным — стало быть, нужно найти другое, более мощное и эффективное!
На пути к достижению своей цели Йорк обрел невольного и совершенно неожиданного помощника — это был регент Франции Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсет, безвольный и бездарный полководец. Герцог в свое время бежал от Карла VII, сдал французам Руан, Арк, Дьеп, Онфлер… и самого Джона Толбота — старину Толбота, ветерана французских войн и национального героя. За все это народ ненавидел Сомерсета. Йорк вполне мог рассчитывать на тупость своего соперника, и надо признать, что Сомерсет вполне оправдал его ожидания: едва лишь Генрих и Маргарита перебрались в Вестминстер, как из Франции пришли новые вести — еще более ужасные, чем прежде.
Сомерсет не только отказался защищать Кан, но из опасения, как бы его подчиненным не пришла в голову нелепая мысль упорствовать, фактически открыл городские ворота вражеским войскам. Дело в том, что при нем находились жена и дети, а герцогиня отнюдь не желала быть героиней и при первом же пушечном выстреле стала на коленях умолять мужа сдаться. Хуже всего было то, что он ее послушался! Обезумевший от ярости военный комендант Кана покинул Францию на парусном корабле и отплыл… в Ирландию, где рассказал обо всем Ричарду Йорку.
Можно себе представить, с каким ликованием рыцарь Белой розы встретил известие об этом позоре! Не теряя времени, он, в свою очередь, сел на корабль и отправился в Англию, решив, что для него настала пора самолично предстать перед добрым народом своего набожного кузена.
И вновь кардинал Кемп, первым почувствовав угрозу, сумел разрядить обстановку. Ему удалось убедить Ричарда Йорка, что английский народ еще не готов свергнуть своего короля, и тот решил наблюдать за ходом событий из фамильного замка Фатерингей. А злосчастный Сомерсет между тем не нашел ничего лучшего, как вернуться в столицу.
Именно тогда Маргарита упустила самый верный и, быть может, единственный шанс завоевать расположение своего народа. Нормандский разгром вызвал в стране бурю гнева, и все англичане жаждали мести. Едва лишь Сомерсет прибыл в Лондон, парламент устроил над ним суд: его лишили командования и приговорили к тюремному заключению в Тауэре.
К несчастью, прежде чем предстать перед высшим трибуналом своей страны, Сомерсет сумел повидаться с королевой и убедить ее в совершенной по отношению к нему несправедливости. Обольстительный и ловкий во всем, что касалось женщин, он внушил Маргарите, что стал жертвой обстоятельств, а главной причиной всех свалившихся на него несчастий была его любовь к ней.
— Теперь у вас остался лишь один защитник, мадам! — заявил Сомерсет. — Только на меня вы можете опереться, а уступив парламенту, сыграете на руку моим и вашим врагам…
Этот весьма зыбкий довод оказал неотразимое действие. Сердце королевы дрогнуло. Она внимательно выслушала его… и поверила. Поверила настолько, что приказала немедленно отменить решение парламента, однако даже этого ей показалось недостаточно. Через несколько дней Сомерсет был назначен… главнокомандующим всеми английскими войсками!
Это был какой-то дурной сон; стерпеть подобное англичане не могли. И тогда Ричард Йорк сбросил маску, которая уже давно его тяготила: он прибыл из Ирландии не для того, чтобы спокойно смотреть на возвышение Сомерсета. Покинув Фатерингей, он вернулся в свой лондонский дворец и принялся за дело.
Для королевской четы наступили тяжелые времена. С каждым днем положение ухудшалось, пока не наступил тот зловещий вечер 6 января 1451 года, когда Генрих, заняв место за столом, услышал от своего сенешаля, что ужина сегодня не будет, ибо поставщики двора, которым не платили уже очень давно, отказались поставлять продукты в Вестминстер.
Король, никогда не терявший терпения и добродушия, лишь пожал плечами.
— Значит, будем поститься! — объявил он. — И вознесем молитву господу, чтобы не слишком страдать от голода.
Он спокойно отправился в свою часовню, а королеву обуял страшный, хотя и бессильный гнев.
— Негодяи! Отказать своему государю в куске хлеба! И вы по-прежнему будете уверять, милорд, будто эти люди любят короля? Меня они ненавидят, я это знаю, но он… Подданные называют его добрым и славным королем. Чего же они хотят добиться, обрекая его на голодные муки?!
Лорд-сенешаль Уоллингфорд низко склонился перед Маргаритой, не смея взглянуть ей в глаза.
— Они хотят, чтобы король изгнал герцога Сомерсета, мадам, — пробормотал он. — Люди говорят, что он бездарен и от него пошли все беды… Народ ропщет!
— Глупости! Народ не стал бы роптать, если бы его не подстрекали, милорд! И пусть не надеются на то, что мы вышлем милорда Сомерсета! Разве вы забыли, что, кроме короля, он — единственный Ланкастер? Или вы хотите, чтобы король оказался в руках Ричарда Йорка и его клики? Они давно точат зубы на герцога, который слишком благороден, чтобы ответить им тем же! Уж лучше я умру здесь от голода, но с короной на голове!
Возразить было нечего, и лорд Уоллингфорд настолько хорошо это понял, что без лишних слов удалился, предоставив королеве гневаться в одиночестве. Она долго кружила по комнате, останавливаясь перед окном лишь для того, чтобы бросить взгляд на заиндевевшие деревья. В тот вечер было ужасно холодно. Ни единого звука не доносилось извне — даже шагов часовых не было слышно, ибо густой снежный ковер заглушал все звуки. Кроме того, поднялся туман, накрыв собою Вестминстер, который казался теперь еще более унылым и заброшенным.
«Деньги! — думала королева. — Нужно достать денег, иначе наши собственные солдаты продадут нас за бочку пива и свиной окорок».
Она быстро подошла к сундуку, стоявшему в углу комнаты, и, открыв его, извлекла на свет шкатулку ручной работы, где хранились ее драгоценности. Несомненно, кто-нибудь из ломбардских торговцев даст ей за них золото, в котором так отчаянно нуждается король. Она уже собиралась позвать одну из своих служанок, чтобы послать ее в Сити, но внезапно дверь отворилась и на пороге возникла девушка, тут же присевшая в глубоком реверансе. Это была единственная француженка, оставшаяся при Маргарите после ее замужества. Ее звали Алисон, она была родом из Лотарингии и с детских лет находилась в услужении у маленькой принцессы.
— Мадам, — в явном смущении произнесла она, — в приемной ожидает один сеньор… Он умоляет вас принять его.
— Кто же это? Ты его знаешь?
— Да… и я сомневаюсь, что вы будете ему рады. Дело в том, мадам, что это граф Уорвик!
Маргарита решила, что ослышалась.
— Уорвик? Ты уверена?
— Конечно, мадам! Это именно он… и он говорит, что королева должна выслушать его…
Маргарита, покраснев от гнева, почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце.
— И он осмелился! — сквозь зубы проговорила она. — Может быть, ему хочется полюбоваться, как мы выносим навязанный нам пост? Что ж, пусть смотрит! Впусти его! — приказала она служанке, которая тут же исчезла.
Королева расположилась в похожем на трон высоком кресле черного дерева, которое стояло в глубокой амбразуре окна. Положив ноги на бархатный пуфик, она спрятала руки в широких рукавах своего атласного платья, отороченного мехом горностая. Ей хотелось согреться и одновременно скрыть дрожь, поскольку этот дерзкий визит пробудил в ней ярость, с которой она боялась не совладать. Ричард Невилл, граф Уорвик был племянником и крестником герцога Йорка, а кроме того — самым пылким его сторонником и самым преданным советником. Маргарита не знала, кого ненавидит больше — дядю или племянника.
Вошедший в комнату мужчина был молод и хорошо сложен. Его худое жесткое лицо казалось вырезанным резцом скульптора, а в бездонных черных глазах полыхало пламя. Высокий и стройный, он отличался элегантностью и своеобразным щегольством: его черный бархатный колет был украшен только тяжелой золотой цепью.
Остановившись в нескольких шагах от кресла королевы, Уорвик преклонил колено, молча ожидая ее первых слов.
— Вы пожелали видеть меня, милорд, — холодно произнесла Маргарита после длительной паузы. — Вы меня видите! Вы пожелали говорить со мной… я вас слушаю, говорите!
Ничуть не смущаясь тем, что ему не предложили подняться, Уорвик устремил взгляд своих черных глаз на королеву.
— Мадам, — спокойно произнес он, — я только что узнал о наглецах из Сити, которые отказались снабжать провизией ваш дворец. Сколь бы ни были велики наши разногласия и сколь ни тяжелы взаимные обиды, есть вещи, которые дворянин не может стерпеть, особенно когда речь идет о короле. Ваши подданные, мадам, заслуживают петли, но если они хотят получить золото, надо им его дать. Вот оно!
В руках графа внезапно появился увесистый мешочек, который он почтительно положил к ногам Маргариты. В полном изумлении она посмотрела сначала на мешок, затем на принесшего его человека… несомненного врага! Не желая вникать в истинные намерения Уорвика, она решила проучить наглеца.
— Неужели вы полагаете, милорд, что мы так низко пали и готовы принять милостыню от одного из злейших наших врагов? Очевидно, это ловкий маневр вашего дядюшки, который завтра же велит своим приспешникам кричать на каждом углу, что монарх кормится лишь его милостью. Заберите это, граф, и уходите прочь! Из всего сказанного вами я последую только одному доброму совету: прикажу повесить тех наглецов, которые дали вам возможность нанести нам новое оскорбление!
Уорвик медленно поднялся с колен. Лицо его потемнело, в глазах загорелся гневный огонек, однако спокойствие ему не изменило, и он произнес ровным голосом:
— Напрасно, мадам, вы оскорбили меня ложным подозрением. Поступок мой был продиктован одним лишь чувством: верностью вассала по отношению к своему попавшему в беду сюзерену. Дядя ничего об этом не знает, и только от вас зависит, чтобы он и в дальнейшем оставался в неведении. Явившись к вам, я надеялся убедить вас, что желаю… страстно желаю быть опорой вашего трона и вашим защитником.
— Вы?! Вы желаете быть опорой нашего трона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Перепуганный регент Франции отправил в парламент послание, обвиняя во всех своих бедах Суффолка, который будто бы оставил его без снабжения и не прислал людей на подмогу. Естественно, парламент не упустил случая свести счеты с любовником королевы. Маргарита сразу же осознала опасность: если Суффолку предъявят обвинение, он погиб — у нее не хватит сил и влияния, чтобы спасти возлюбленного. И она приняла воистину героическое решение: опередив парламент, издала королевский указ об изгнании Суффолка из страны на пять лет. Так сильна была ее любовь, что она согласилась обречь себя на пятилетнюю разлуку…
Прощание их было долгим и мучительным. Оставшись наедине в спальне королевы в замке Виндзор, они не могли оторваться друг от друга и словно застыли, пытаясь оттянуть невыносимый миг расставания.
— Пять лет! Я не выдержу… Если мне не удастся вызволить тебя, — шептала Маргарита, — я сбегу отсюда, я поеду к тебе…
— Если бы я мог взять тебя с собой! Любимая моя… бедная моя! Зачем только я сделал тебя королевой? Но ты будешь принадлежать мне в вечной жизни!
— Не забывай, — бормотала она, не замечая струившихся по лицу слез, — никогда не забывай свою Маргариту!
Он не сумел бы это сделать, даже если бы захотел. Две недели спустя леди Суффолк в траурном одеянии припала к ногам королевы, взывая к справедливости… 1 мая 1450 года корабль, уносивший в изгнание Уильяма де ла Пола, герцога Суффолка, был взят в открытом море на абордаж большим судном. Состоялось некое подобие суда, в который вошли пьяные солдаты и матросы. Они вынесли Суффолку смертный приговор и немедленно привели его в исполнение.
— Моего мужа заставили спуститься в лодку, — говорила безутешная вдова, захлебываясь слезами, — и там один из этих извергов обезглавил его. О мадам! Говорят, он отрубил ему голову только с шестого раза!
Закрыв лицо руками, герцогиня Суффолк зарыдала. А стоявшая перед ней королева уже ничего не видела и не слышала… Словно молния поразила ее, и она застыла как камень. Маргарите казалось, что все в ней обратилось в пустоту — огромную пустоту, из глубин которой поднималась свирепая жажда мести! Она знала, что отныне посвятит жизнь лишь одной цели — покарать тех, кто убил ее возлюбленного, покарать без жалости и пощады! Французские принцессы приезжали в эту проклятую богом страну только для страданий. Маргарита часто вспоминала самую прославленную из них, Элеонору Аквитанскую, которая некогда подписывалась так: «Наказанием божьим королева Англии». Ей предстояла битва, как и Элеоноре, и она решила, что будет сражаться до тех пор, пока не приведет к покорности этот дикий народ… или, подобно любимому Суффолку, не сложит голову на плахе под топором палача!
Пусть же начнется Война Алой и Белой розы и пусть рухнет сама земля, ибо Суффолку никогда уже не увидеть свою возлюбленную королеву…
В течение трех дней Маргарита отказывалась от пищи. С сухими глазами и искаженным мукой лицом бродила она по дворцовому саду или же сидела в высоком кресле, уставившись в одну точку и прислушиваясь к тому, как рождается в ней совершенно новое существо. Ей было всего девятнадцать лет, но любовь и юность покинули ее навсегда. Теперь только суровый долг повелевал жить: она должна была защищать королевство, а главное, уберечь слабого и кроткого супруга от ужасной участи Суффолка. Маргарита мечтала спасти Генриха, спасти корону… и отомстить! Лишь тогда могла бы она сказать, что не напрасно прожила жизнь.
Возможно, Маргарита еще долго пребывала бы в этом мрачном оцепенении, если бы ее не привели в чувство тревожные вести: в графстве Кент вспыхнул мятеж, возглавляемый регентом Ирландии Ричардом Йорком. И королева мгновенно стала сама собой — настолько, сильны были в этой молодой женщине жажда борьбы и власти.
Коварный герцог Йорк, зная, что отныне Генрих лишен покровительства дяди и защиты Суффолка, решил завладеть троном. Маргариту он никогда всерьез не принимал и считал, что лишь одно препятствие мешало ему сразу же потребовать отречения короля — любовь народа. Память о Генрихе V и святое помазание превратили хрупкого монарха в божьего избранника. Для того чтобы уничтожить эту преграду, Йорк обратился к помощи призрака…
В одно прекрасное утро ошеломленная Англия узнала о чудесном воскрешении наследника короны Эдмунда Мортимера, скончавшегося двадцать пять лет тому назад. Это был ловкий ход, поскольку Мортимер являлся прямым потомком Эдуарда III и его права на престол были более весомыми, чем претензии Ланкастеров. Сестра же «воскресшего из мертвых» приходилась родной матерью Ричарду Йорку…
Разумеется, во всем этом не было ни крупицы правды. Роль псевдо-Мортимера исполнял ловкий и готовый на все авантюрист по имени Джек Кед, который при посредстве золота герцога приобрел громадную популярность среди нищего и полудикого населения графства Кент. Армия самозванца росла как снежный ком — ибо во все времена народ истово верит в чудеса. С войском, состоявшим из двадцати тысяч голодранцев, Джек Кед двинулся на Лондон.
Странная это была война: неудачи сменялись удачами, и обеим сторонам пришлось испытать на себе слепую силу судьбы. Маргарита и Генрих двинули навстречу авантюристу собственную, хорошо обученную армию, и тот, не желая ввязываться в битву, обратился в бегство. Но тут Маргарита проявила внезапную слабость: помня о судьбе Суффолка, она не воспользовалась своим преимуществом и приказала отступить, чтобы король мог укрыться в мощной крепости Кенилворт. Кед мгновенно воспрянул духом и вступил в Лондон, где повел себя таким образом, что достойные лондонцы, поначалу поверившие ему, вскоре не выдержали его бесчинств. Начались уличные схватки, и кардинал Кемп, мудрый советник короля Генриха VI, воспользовался этим. Он обещал прощение всем мятежникам, которые, побросав оружие, немедленно разбежались. Джек Кед скрылся в Кенте, где вскоре был убит одним из своих прежних соратников.
Пережив два тревожных месяца, король и королева смогли вернуться в Лондон, чтобы хоть немного передохнуть. Однако поражение Джека Кеда не остановило Ричарда Йорка. Напротив: все происшедшее показало ему, насколько хрупкой и беззащитной стала королевская власть. Джек Кед был для герцога всего лишь орудием, и если это орудие оказалось ненадежным — стало быть, нужно найти другое, более мощное и эффективное!
На пути к достижению своей цели Йорк обрел невольного и совершенно неожиданного помощника — это был регент Франции Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсет, безвольный и бездарный полководец. Герцог в свое время бежал от Карла VII, сдал французам Руан, Арк, Дьеп, Онфлер… и самого Джона Толбота — старину Толбота, ветерана французских войн и национального героя. За все это народ ненавидел Сомерсета. Йорк вполне мог рассчитывать на тупость своего соперника, и надо признать, что Сомерсет вполне оправдал его ожидания: едва лишь Генрих и Маргарита перебрались в Вестминстер, как из Франции пришли новые вести — еще более ужасные, чем прежде.
Сомерсет не только отказался защищать Кан, но из опасения, как бы его подчиненным не пришла в голову нелепая мысль упорствовать, фактически открыл городские ворота вражеским войскам. Дело в том, что при нем находились жена и дети, а герцогиня отнюдь не желала быть героиней и при первом же пушечном выстреле стала на коленях умолять мужа сдаться. Хуже всего было то, что он ее послушался! Обезумевший от ярости военный комендант Кана покинул Францию на парусном корабле и отплыл… в Ирландию, где рассказал обо всем Ричарду Йорку.
Можно себе представить, с каким ликованием рыцарь Белой розы встретил известие об этом позоре! Не теряя времени, он, в свою очередь, сел на корабль и отправился в Англию, решив, что для него настала пора самолично предстать перед добрым народом своего набожного кузена.
И вновь кардинал Кемп, первым почувствовав угрозу, сумел разрядить обстановку. Ему удалось убедить Ричарда Йорка, что английский народ еще не готов свергнуть своего короля, и тот решил наблюдать за ходом событий из фамильного замка Фатерингей. А злосчастный Сомерсет между тем не нашел ничего лучшего, как вернуться в столицу.
Именно тогда Маргарита упустила самый верный и, быть может, единственный шанс завоевать расположение своего народа. Нормандский разгром вызвал в стране бурю гнева, и все англичане жаждали мести. Едва лишь Сомерсет прибыл в Лондон, парламент устроил над ним суд: его лишили командования и приговорили к тюремному заключению в Тауэре.
К несчастью, прежде чем предстать перед высшим трибуналом своей страны, Сомерсет сумел повидаться с королевой и убедить ее в совершенной по отношению к нему несправедливости. Обольстительный и ловкий во всем, что касалось женщин, он внушил Маргарите, что стал жертвой обстоятельств, а главной причиной всех свалившихся на него несчастий была его любовь к ней.
— Теперь у вас остался лишь один защитник, мадам! — заявил Сомерсет. — Только на меня вы можете опереться, а уступив парламенту, сыграете на руку моим и вашим врагам…
Этот весьма зыбкий довод оказал неотразимое действие. Сердце королевы дрогнуло. Она внимательно выслушала его… и поверила. Поверила настолько, что приказала немедленно отменить решение парламента, однако даже этого ей показалось недостаточно. Через несколько дней Сомерсет был назначен… главнокомандующим всеми английскими войсками!
Это был какой-то дурной сон; стерпеть подобное англичане не могли. И тогда Ричард Йорк сбросил маску, которая уже давно его тяготила: он прибыл из Ирландии не для того, чтобы спокойно смотреть на возвышение Сомерсета. Покинув Фатерингей, он вернулся в свой лондонский дворец и принялся за дело.
Для королевской четы наступили тяжелые времена. С каждым днем положение ухудшалось, пока не наступил тот зловещий вечер 6 января 1451 года, когда Генрих, заняв место за столом, услышал от своего сенешаля, что ужина сегодня не будет, ибо поставщики двора, которым не платили уже очень давно, отказались поставлять продукты в Вестминстер.
Король, никогда не терявший терпения и добродушия, лишь пожал плечами.
— Значит, будем поститься! — объявил он. — И вознесем молитву господу, чтобы не слишком страдать от голода.
Он спокойно отправился в свою часовню, а королеву обуял страшный, хотя и бессильный гнев.
— Негодяи! Отказать своему государю в куске хлеба! И вы по-прежнему будете уверять, милорд, будто эти люди любят короля? Меня они ненавидят, я это знаю, но он… Подданные называют его добрым и славным королем. Чего же они хотят добиться, обрекая его на голодные муки?!
Лорд-сенешаль Уоллингфорд низко склонился перед Маргаритой, не смея взглянуть ей в глаза.
— Они хотят, чтобы король изгнал герцога Сомерсета, мадам, — пробормотал он. — Люди говорят, что он бездарен и от него пошли все беды… Народ ропщет!
— Глупости! Народ не стал бы роптать, если бы его не подстрекали, милорд! И пусть не надеются на то, что мы вышлем милорда Сомерсета! Разве вы забыли, что, кроме короля, он — единственный Ланкастер? Или вы хотите, чтобы король оказался в руках Ричарда Йорка и его клики? Они давно точат зубы на герцога, который слишком благороден, чтобы ответить им тем же! Уж лучше я умру здесь от голода, но с короной на голове!
Возразить было нечего, и лорд Уоллингфорд настолько хорошо это понял, что без лишних слов удалился, предоставив королеве гневаться в одиночестве. Она долго кружила по комнате, останавливаясь перед окном лишь для того, чтобы бросить взгляд на заиндевевшие деревья. В тот вечер было ужасно холодно. Ни единого звука не доносилось извне — даже шагов часовых не было слышно, ибо густой снежный ковер заглушал все звуки. Кроме того, поднялся туман, накрыв собою Вестминстер, который казался теперь еще более унылым и заброшенным.
«Деньги! — думала королева. — Нужно достать денег, иначе наши собственные солдаты продадут нас за бочку пива и свиной окорок».
Она быстро подошла к сундуку, стоявшему в углу комнаты, и, открыв его, извлекла на свет шкатулку ручной работы, где хранились ее драгоценности. Несомненно, кто-нибудь из ломбардских торговцев даст ей за них золото, в котором так отчаянно нуждается король. Она уже собиралась позвать одну из своих служанок, чтобы послать ее в Сити, но внезапно дверь отворилась и на пороге возникла девушка, тут же присевшая в глубоком реверансе. Это была единственная француженка, оставшаяся при Маргарите после ее замужества. Ее звали Алисон, она была родом из Лотарингии и с детских лет находилась в услужении у маленькой принцессы.
— Мадам, — в явном смущении произнесла она, — в приемной ожидает один сеньор… Он умоляет вас принять его.
— Кто же это? Ты его знаешь?
— Да… и я сомневаюсь, что вы будете ему рады. Дело в том, мадам, что это граф Уорвик!
Маргарита решила, что ослышалась.
— Уорвик? Ты уверена?
— Конечно, мадам! Это именно он… и он говорит, что королева должна выслушать его…
Маргарита, покраснев от гнева, почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце.
— И он осмелился! — сквозь зубы проговорила она. — Может быть, ему хочется полюбоваться, как мы выносим навязанный нам пост? Что ж, пусть смотрит! Впусти его! — приказала она служанке, которая тут же исчезла.
Королева расположилась в похожем на трон высоком кресле черного дерева, которое стояло в глубокой амбразуре окна. Положив ноги на бархатный пуфик, она спрятала руки в широких рукавах своего атласного платья, отороченного мехом горностая. Ей хотелось согреться и одновременно скрыть дрожь, поскольку этот дерзкий визит пробудил в ней ярость, с которой она боялась не совладать. Ричард Невилл, граф Уорвик был племянником и крестником герцога Йорка, а кроме того — самым пылким его сторонником и самым преданным советником. Маргарита не знала, кого ненавидит больше — дядю или племянника.
Вошедший в комнату мужчина был молод и хорошо сложен. Его худое жесткое лицо казалось вырезанным резцом скульптора, а в бездонных черных глазах полыхало пламя. Высокий и стройный, он отличался элегантностью и своеобразным щегольством: его черный бархатный колет был украшен только тяжелой золотой цепью.
Остановившись в нескольких шагах от кресла королевы, Уорвик преклонил колено, молча ожидая ее первых слов.
— Вы пожелали видеть меня, милорд, — холодно произнесла Маргарита после длительной паузы. — Вы меня видите! Вы пожелали говорить со мной… я вас слушаю, говорите!
Ничуть не смущаясь тем, что ему не предложили подняться, Уорвик устремил взгляд своих черных глаз на королеву.
— Мадам, — спокойно произнес он, — я только что узнал о наглецах из Сити, которые отказались снабжать провизией ваш дворец. Сколь бы ни были велики наши разногласия и сколь ни тяжелы взаимные обиды, есть вещи, которые дворянин не может стерпеть, особенно когда речь идет о короле. Ваши подданные, мадам, заслуживают петли, но если они хотят получить золото, надо им его дать. Вот оно!
В руках графа внезапно появился увесистый мешочек, который он почтительно положил к ногам Маргариты. В полном изумлении она посмотрела сначала на мешок, затем на принесшего его человека… несомненного врага! Не желая вникать в истинные намерения Уорвика, она решила проучить наглеца.
— Неужели вы полагаете, милорд, что мы так низко пали и готовы принять милостыню от одного из злейших наших врагов? Очевидно, это ловкий маневр вашего дядюшки, который завтра же велит своим приспешникам кричать на каждом углу, что монарх кормится лишь его милостью. Заберите это, граф, и уходите прочь! Из всего сказанного вами я последую только одному доброму совету: прикажу повесить тех наглецов, которые дали вам возможность нанести нам новое оскорбление!
Уорвик медленно поднялся с колен. Лицо его потемнело, в глазах загорелся гневный огонек, однако спокойствие ему не изменило, и он произнес ровным голосом:
— Напрасно, мадам, вы оскорбили меня ложным подозрением. Поступок мой был продиктован одним лишь чувством: верностью вассала по отношению к своему попавшему в беду сюзерену. Дядя ничего об этом не знает, и только от вас зависит, чтобы он и в дальнейшем оставался в неведении. Явившись к вам, я надеялся убедить вас, что желаю… страстно желаю быть опорой вашего трона и вашим защитником.
— Вы?! Вы желаете быть опорой нашего трона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44