Зловещая строгость черного одеяния короля странно контрастировала с веселой зеленью полей и голубизной небес. Траур был предписан всему двору и войску, но блеск оружия, сияние драгоценностей и пышность экипировки скрашивали мрачное впечатление, которое монарх, напротив, подчеркивал всем своим обликом.
Не оборачиваясь, он жестом подозвал к себе человека, ехавшего в нескольких шагах позади него. Обнажив голову, Фуке де Варенн, камергер Потайного Ключа, который в этом походе, призванном покончить с волнениями на юге, исполнял обязанности квартирмейстера, приблизился к королю. Генрих IV едва взглянул на него.
— Где мы остановимся сегодня вечером, господин де Варенн? Я изрядно устал!
— Если вашему величеству будет угодно, в замке Мальзерб, который принадлежит господину Бальзаку д'Антрагу…
Король вздрогнул и нахмурился. Его длинный нос укоризненно повернулся в сторону Фуке.
— У Антрага? Этого неисправимого бунтовщика? Сударь, да вы хотите уморить нас! Бог знает, какую пакость устроят нам в этом гнезде отпетых заговорщиков!
Когда король сильно гневался или радовался, его беарнский выговор звучал гораздо отчетливее, чем обычно. Сейчас акцент его величества просто резал уши.
Фуке склонился к самой луке седла.
— Сир, я осмелился на это, поскольку сеньор д'Антраг известил меня, что был бы счастлив принять ваше величество у себя. Он заявил, что глубоко раскаивается и желает доказать вам свою верность. Я подумал, что с политической точки зрения будет разумно исполнить его просьбу: ведь корона нуждается в таких влиятельных подданных. К тому же сам замок Мальзерб необыкновенно приятен. Там ведут спокойную и веселую жизнь.
— Фи! — мрачно буркнул король. — Жизнь для меня теперь ничего не значит!
Фуке, ничуть не смущенный этим пессимистическим замечанием, лукаво продолжал:
— Сеньора д'Антраг, которая была фавориткой покойного короля Карла IX, сохранила всю свою красоту и изящество, не говоря уж об уме. И утверждают, будто никто не может сравниться с ее прелестными дочерьми — особенно старшей!
— Вот как?
Голубые глаза Генриха IV утратили сонное выражение, а его уже седеющие усы слегка встопорщились от насмешливой улыбки.
— Клянусь Святой Пятницей, из вас получился бы отличный проповедник, мой милый Фуке! Так и быть, едем в замок Мальзерб, где нас ожидает добрый прием. Кто знает, возможно, это совсем неплохая мысль…
Вернувшись на свое место в королевском кортеже, Фуке с удовлетворением отметил, что его господин расправил плечи и выглядит уже не столь удрученным. Он даже слегка пришпорил лошадь. Камергер Потайного Ключа уже поздравлял себя с тем, что сумел вывести короля из черной меланхолии, но тут к нему приблизился другой всадник.
— Что это вы замышляете с семейством д'Антраг, Фуке? — ворчливо осведомился он, и камергер с трудом сдержал гримасу отвращения.
Этот господин де Рони следил за королем столь же ревниво, как и за финансами государства. Фуке не выносил его, поскольку Рони повсюду совал свой нос.
— Ничего я не замышляю, монсеньор! — ответил камергер с самым невинным видом. — Усталый король получит удобный ночлег и проведет славный вечер в замке. Что в этом плохого? Заодно можно будет уладить старые недоразумения…
Но господина де Рони было нелегко провести.
— Запомните хорошенько, дорогой Фуке, вам не удастся нарушить мои планы. Два месяца назад скончалась герцогиня де Бофор, упокой господи ее душу, и эта смерть избавила нас от опасности увенчать фаворитку короной Франции. Теперь король свободен и вполне готов к тому, чтобы жениться на иностранной принцессе. У меня есть виды на наследницу рода Медичи, поэтому не пытайтесь воспрепятствовать мне, подсунув королю другую женщину… пусть даже самую очаровательную!
— У меня и в мыслях этого не было, господин министр! Но согласитесь, что король повеселел, стряхнул свою мрачность, а это ведь тоже важно!
Господин де Рони только пожал широкими плечами.
— Вот уже два месяца он изнывает от горя, оплакивает Габриэль де Бофор и лелеет память о ней. Это означает, что он готов ринуться за первой попавшейся юбкой.
День клонился к вечеру, и король заторопился. Кортеж также прибавил шагу, и вскоре тенистое великолепие леса Фонтенбло осталось позади. Когда вдали показались башни и черепичные крыши большого замка, Фуке вновь подъехал к королю.
— Это Мальзерб, сир! Мы почти у цели.
Владения д'Антрага окружала небольшая стена. От ворот начиналась красивая аллея, которая вела к прекрасному замку в ренессансном стиле. Высокий сеньор и двое молодых людей на великолепных лошадях выехали навстречу королю, спешились в нескольких шагах от него и поочередно приблизились, чтобы поцеловать ему руку. Франсуа де Бальзак д'Антраг обладал внушительной внешностью, но его тонкое лицо портило выражение хитрости, а взгляд был высокомерным и одновременно нерешительным. Один из двух юношей чрезвычайно походил на него — это был его сын. Зато второй не имел с ним ничего общего. Очень высокий и очень смуглый, надменный, с огненным взором, молодой граф Оверн-ский обладал изяществом и статью Валуа, ибо являлся плодом любви Мари Туше, ставшей сеньорой д'Антраг, и короля Карла IX. Этот незаконнорожденный принц крови никому не позволял забыть о своем королевском происхождении. Он поклонился с довольно пренебрежительным видом, и Генрих IV недовольно сдвинул брови, а Рони чуть слышно выругался себе в бороду. Однако Франсуа д'Антраг приветствовал короля с искренним волнением и в необыкновенно изящных выражениях.
— Полно, сударь! — промолвил Генрих IV с обворожительной улыбкой, при помощи которой сумел завоевать множество сердец. — Я счастлив посидеть вечерком у дружеского очага.
Кортеж двинулся вперед, и Антраг принялся расхваливать королю свой замок. У главного входа ожидали три дамы в роскошных платьях. Завидев монарха, они присели в глубоком реверансе, утонув в своих широких юбках, и сразу стали похожи на громадные цветы. Но из этих трех женщин король заметил только одну.
Белокурая, тонкая и гибкая, с синими смеющимися глазами, прекрасная и свежая, как розовый бутон, эта двадцатилетняя девушка смело и вместе с тем почтительно встретила королевский взгляд. Генриху IV показалось, что перед ним предстала сама богиня весны! Вот уже два месяца, как его глаза, покрасневшие от слез, не видели ничего подобного — на всех окружавших его лицах читалось уныние, во всех взглядах отражалась скорбь. А этой девушке, казалось, не было никакого дела до его траура, и на ее прелестных губах сияла беззаботная улыбка. Генрих IV внезапно почувствовал, как кровь прихлынула к его щекам.
Когда король под руку с сеньорой д'Антраг вошел в замок, каждый мог убедиться в его прекрасном расположении духа. Ему только что представили юную красавицу — она оказалась дочерью хозяина замка, и ее звали Генриетта. Уже покоренный, Генрих увидел в сходстве их имен хорошее предзнаменование.
На следующий день в тот же час король по-прежнему безмолвно правил своим конем, но в его задумчивости уже не было никакой печали. При выезде из Мальзерба крайне встревоженный Рони отметил, что на шляпе его господина вновь появился белый плюмаж и что он без конца подкручивет усы. Кроме того, Генрих слишком уж вздыхал, прощаясь с дамами. И по мере того как светлело лицо короля, физиономия министра заметно мрачнела, хотя Рони не желал признаться даже самому себе, что предпочел бы королевскую грусть этим молодцеватым ухваткам.
Досада министра достигла предела, когда Генрих, не в силах больше скрывать свои чувства, приказал господам де Кастельно и дю Люду вернуться в Мальзерб, дабы просить все семейство д'Антраг присоединиться к нему. Рони предвидел, что это вызовет массу неудобств и неприятностей, и мысленно поклялся не уступать королю ни в чем, всеми силами добиваясь флорентийского брака. Либо Генрих женится на Марии Медичи, либо он перестанет зваться Рони! Министр отличался необыкновенным упрямством и всегда достигал своих целей.
Кастельно и дю Люду удалось без всякого труда убедить семейство д'Антраг последовать за ними в полном составе. Ни от кого не ускользнуло, какое впечатления произвела Генриетта на короля, а все Антраги питали страсть к интригам и изнывали вдали от двора, откуда они были изгнаны за постоянное участие во всевозможных заговорах. Сейчас им представлялся великолепный случай возвыситься и разбогатеть.
— Сестрица, вы можете стать королевой Франции! — сказал граф Овернский Генриетте. — Не упустите свой шанс!
Девушка пожала плечами и одарила сводного брата ослепительной улыбкой.
— Вы принимаете меня за дурочку, Шарль? Король очень скоро поймет, что в сорок шесть лет мужчине приходится дорого платить за любовь двадцатилетней женщины…
В тот же вечер семья устремилась вослед королевскому кортежу.
Антраги играли наверняка, и вскоре Генрих уже был у ног Генриетты.
— Сердце мое, неужели вас совсем не трогает моя любовь? Я делаю все, чтобы понравиться вам, но вы словно избегаете меня.
Генриетта потупилась с великолепно разыгранным смущением. В глубине души она наслаждалась: ее безмерная гордость была удовлетворена — сам король Франции молил ее о любви.
— Если бы речь шла только о моем желании понравиться вам, сир, вы ни в чем не смогли бы упрекнуть меня. Но я должна заботиться о своей репутации, как подобает любой девушке благородного происхождения. У меня очень строгие родители, разве вы не заметили?
— Еще бы не заметить! Вот уже две недели мы путешествуем вместе, но мне ни разу не удалось увидеться с вами наедине. Всегда откуда-то возникает ваш отец или ваш брат, а если не они, то ваша матушка. Но вы сами, мадемуазель… Неужели ваше сердце столь бесчувственно? Разве вам неизвестно, как вы мне дороги?
Генриетта улыбнулась с наигранным простодушием, за которым скрывалась бездна коварства.
— Вам нужно убедить моих родных, сир. Они опасаются, что ваше величество хочет посягнуть на нашу честь.
— О мадемуазель! — вскричал оскорбленный король. — Моя любовь к вам такова, что даже тени подобного подозрения не должно возникнуть!
Генриетта не успела ответить — за ее спиной вдруг раздался язвительный голос.
— Если вы дорожите честью моей сестры, сир, то зачем же ведете с ней эти тайные беседы? Она принадлежит к достаточно знатной семье, так что вы можете появиться в ее обществе открыто.
Граф Овернский с высокомерной и злой усмешкой выступил из-за дерева. Он положил руку на эфес шпаги, и король счел подобную дерзость непростительной.
— Насколько мне известно, вас никто сюда не звал, сударь! — произнес он с надменностью, ничуть не уступавшей высокомерию молодого человека. — И я не вижу, чем могла задеть вас моя беседа с вашей сестрой.
— Зато я вижу, сир! Я не предполагал, что вы пригласили нас в свою свиту лишь для того, чтобы тайком говорить Генриетте о своей любви. На что вы надеетесь, и неужели вы не понимаете, что речь идет о безупречной репутации юной девушки? Она не из тех, кого соблазняют, чтобы сразу же бросить и обречь на вечные слезы.
Взбешенный Генрих надел шляпу и пожал плечами.
— Прекрасно, сударь! Поскольку вы позволяете себе подобный тон, я глубоко сожалею о своем приглашении. Поверьте, я никогда не попросил бы вас покинуть Мальзерб, если бы знал, какой урон это наносит вашей чести. Вы можете вернуться домой и там ограждать свою сестру от столь опасных разговоров. Мадемуазель, примите мои извинения!
Холодно поклонившись, король зашагал прочь, а Генриетта застыла от изумления. Однако эту девушку было нелегко обезоружить — гнев ее немедленно обратился против брата.
— Вы сошли с ума, Шарль. Вот чего вы добились своей гордостью! Нас отсылают в Мальзерб… Зачем вы вмешались в наш разговор и как посмели проявить такую грубость?! Разве вы забыли, что он король?
Шарль Овернский, нахмурившись, проводил взглядом Беарнца, а затем передернул плечами.
— Я ненавижу этого человека! Но, возможно, вы правы, сестрица, и я слегка перегнул палку. Что же вы хотите, кровь Валуа…
Генриетта раздраженно оборвала его:
— Оставьте в покое кровь Валуа или заставьте ее умолкнуть, если хотите, чтобы я стала королевой Франции! Теперь по вашей милости все нужно начинать заново! Распорядитесь уложить наши вещи и известите матушку. А теперь оставьте меня — я должна подумать…
Первой мыслью Генриетты было немедленно повидаться с королем и помириться с ним, но она слышала, что в гневе Генрих бывает невероятно упрям. Поэтому ей показалось лучшим выходом удалиться без единого слова, сохраняя достоинство. Однако возвращаться в Мальзерб она не собиралась. Когда король направился в Шатонеф, Генриетта вместе с матерью поехала в Париж, чтобы там спокойно дождаться возвращения монарха.
Это произошло довольно скоро: в конце июля Генрих IV совершил торжественный въезд в свою добрую столицу. Не желая останавливаться в Лувре, с которым было связано столько горестных воспоминаний, король избрал в качестве резиденции дворец Гонди, где обычно уединялся в моменты уныния и временного упадка сил. Генриетта не полагалась на волю случая; ей было известно об этой королевской причуде, поэтому она поселилась в Лионском дворце… расположенном напротив. В первый же вечер король узнал, кто живет на другой стороне улицы, а на следующий день увидел, как Генриетта в сопровождении матери отправилась слушать мессу. Она была красива, как никогда, в платье из белого атласа, расшитого золотой нитью, и в целомудренной вуали, накинутой на золотистые волосы. Этого оказалось достаточно, чтобы в сердце пылкого Беарнца вновь вспыхнула любовь, которую он уже считал угасшей. Генрих IV изнемогал от страсти. В тот же день он послал девушке великолепное алмазное колье, присовокупив к нему пламенное послание.
Генриетта сохранила записочку, но алмазы приказала вернуть королю со словами, что ей дорога только его любовь. Затем, словно бы устыдившись признания, невольно сорвавшегося с ее непорочных уст, стремительно покинула Париж и укрылась вместе с матерью за средневековыми стенами крепости Маркусси.
Совершенно обезумевший Генрих вскочил на коня и помчался к своей красавице. С таким пылким влюбленным можно было делать все, что угодно, и Генриетта решила рискнуть.
— Нет, сир, умоляю вас… Вы должны забыть обо мне. Вам не следует со мной видеться. Это колье… каким тяжким оскорблением стало оно для меня!
Король, преклонив колено, схватил руку девушки и запечатлел на ней страстный поцелуй.
— Прошу вас простить меня! Я всего лишь хотел доставить вам удовольствие, у меня и в мыслях не было оскорбить вас, мой ангел! Я люблю вас, люблю так, что совсем потерял голову. В подобные минуты неизбежно совершаешь оплошности…
— Я не сержусь на вас, сир, — с грустью произнесла Генриетта. — Я просто была разочарована и обижена. Вы задели мою гордость, мое самолюбие… быть может, и мои чувства. Ведь я уже была готова полюбить вас.
— Тогда вы не должны отталкивать меня! Я сделаю все, чтобы эта пробудившаяся в вас любовь расцвела. Если же вы доведете меня до крайности, я могу совершить какую-нибудь глупость. Дайте мне надежду, Генриетта, или скажите, каким образом я могу заслужить ее!
Скинув маску унылой меланхолии, девушка улыбнулась так ослепительно, что бедный король окончательно потерял голову.
— Я скажу вам, сир. Вы должны ждать, должны проявить терпение. И тогда я смогу обдумать условия капитуляции, если вы сумеете меня к ней принудить.
Король покинул Маркусси, так ничего и не добившись. С неистово бьющимся сердцем и пылающей в жилах кровью он вернулся в Париж, а Генриетта преспокойно отправилась в Мальзерб, чтобы посовещаться с родней. Затем произошел обмен письмами. Генриетта пустила в ход весь арсенал опытной и вероломной кокетки — обещания, отказы, уловки… Она то уступала нежным настояниям, то отказывала еще более решительно, чем прежде, утверждая, что родители стерегут ее с бдительной ревностью, почувствовав, что сердцем она уже устремилась к королю. А тот не знал, к какому святому — или к какому демону! — взывать о помощи.
Но в один прекрасный день во дворец к Гонди прибыл посланник капризной красавицы. Генриетта извещала короля, что родня ее собирается на короткое время покинуть замок, поэтому через два дня им можно будет увидеться. Генрих IV не стал дожидаться повторного приглашения.
Увидев прекрасные деревья Мальзерба с золотой, но по-осеннему печальной листвой, он ощутил волнение первой встречи и явственно вспомнил, как ослепила его красота Генриетты. Поднявшись на внушительное крыльцо, Генрих IV внезапно почувствовал себя влюбленным школяром.
Однако то, что его ожидало, могло бы остудить самые пылкие чувства. Протянув ему руки жестом очаровательной невинности, Генриетта сразу же приступила к делу и изложила условия капитуляции… условия, прямо скажем, нешуточные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Не оборачиваясь, он жестом подозвал к себе человека, ехавшего в нескольких шагах позади него. Обнажив голову, Фуке де Варенн, камергер Потайного Ключа, который в этом походе, призванном покончить с волнениями на юге, исполнял обязанности квартирмейстера, приблизился к королю. Генрих IV едва взглянул на него.
— Где мы остановимся сегодня вечером, господин де Варенн? Я изрядно устал!
— Если вашему величеству будет угодно, в замке Мальзерб, который принадлежит господину Бальзаку д'Антрагу…
Король вздрогнул и нахмурился. Его длинный нос укоризненно повернулся в сторону Фуке.
— У Антрага? Этого неисправимого бунтовщика? Сударь, да вы хотите уморить нас! Бог знает, какую пакость устроят нам в этом гнезде отпетых заговорщиков!
Когда король сильно гневался или радовался, его беарнский выговор звучал гораздо отчетливее, чем обычно. Сейчас акцент его величества просто резал уши.
Фуке склонился к самой луке седла.
— Сир, я осмелился на это, поскольку сеньор д'Антраг известил меня, что был бы счастлив принять ваше величество у себя. Он заявил, что глубоко раскаивается и желает доказать вам свою верность. Я подумал, что с политической точки зрения будет разумно исполнить его просьбу: ведь корона нуждается в таких влиятельных подданных. К тому же сам замок Мальзерб необыкновенно приятен. Там ведут спокойную и веселую жизнь.
— Фи! — мрачно буркнул король. — Жизнь для меня теперь ничего не значит!
Фуке, ничуть не смущенный этим пессимистическим замечанием, лукаво продолжал:
— Сеньора д'Антраг, которая была фавориткой покойного короля Карла IX, сохранила всю свою красоту и изящество, не говоря уж об уме. И утверждают, будто никто не может сравниться с ее прелестными дочерьми — особенно старшей!
— Вот как?
Голубые глаза Генриха IV утратили сонное выражение, а его уже седеющие усы слегка встопорщились от насмешливой улыбки.
— Клянусь Святой Пятницей, из вас получился бы отличный проповедник, мой милый Фуке! Так и быть, едем в замок Мальзерб, где нас ожидает добрый прием. Кто знает, возможно, это совсем неплохая мысль…
Вернувшись на свое место в королевском кортеже, Фуке с удовлетворением отметил, что его господин расправил плечи и выглядит уже не столь удрученным. Он даже слегка пришпорил лошадь. Камергер Потайного Ключа уже поздравлял себя с тем, что сумел вывести короля из черной меланхолии, но тут к нему приблизился другой всадник.
— Что это вы замышляете с семейством д'Антраг, Фуке? — ворчливо осведомился он, и камергер с трудом сдержал гримасу отвращения.
Этот господин де Рони следил за королем столь же ревниво, как и за финансами государства. Фуке не выносил его, поскольку Рони повсюду совал свой нос.
— Ничего я не замышляю, монсеньор! — ответил камергер с самым невинным видом. — Усталый король получит удобный ночлег и проведет славный вечер в замке. Что в этом плохого? Заодно можно будет уладить старые недоразумения…
Но господина де Рони было нелегко провести.
— Запомните хорошенько, дорогой Фуке, вам не удастся нарушить мои планы. Два месяца назад скончалась герцогиня де Бофор, упокой господи ее душу, и эта смерть избавила нас от опасности увенчать фаворитку короной Франции. Теперь король свободен и вполне готов к тому, чтобы жениться на иностранной принцессе. У меня есть виды на наследницу рода Медичи, поэтому не пытайтесь воспрепятствовать мне, подсунув королю другую женщину… пусть даже самую очаровательную!
— У меня и в мыслях этого не было, господин министр! Но согласитесь, что король повеселел, стряхнул свою мрачность, а это ведь тоже важно!
Господин де Рони только пожал широкими плечами.
— Вот уже два месяца он изнывает от горя, оплакивает Габриэль де Бофор и лелеет память о ней. Это означает, что он готов ринуться за первой попавшейся юбкой.
День клонился к вечеру, и король заторопился. Кортеж также прибавил шагу, и вскоре тенистое великолепие леса Фонтенбло осталось позади. Когда вдали показались башни и черепичные крыши большого замка, Фуке вновь подъехал к королю.
— Это Мальзерб, сир! Мы почти у цели.
Владения д'Антрага окружала небольшая стена. От ворот начиналась красивая аллея, которая вела к прекрасному замку в ренессансном стиле. Высокий сеньор и двое молодых людей на великолепных лошадях выехали навстречу королю, спешились в нескольких шагах от него и поочередно приблизились, чтобы поцеловать ему руку. Франсуа де Бальзак д'Антраг обладал внушительной внешностью, но его тонкое лицо портило выражение хитрости, а взгляд был высокомерным и одновременно нерешительным. Один из двух юношей чрезвычайно походил на него — это был его сын. Зато второй не имел с ним ничего общего. Очень высокий и очень смуглый, надменный, с огненным взором, молодой граф Оверн-ский обладал изяществом и статью Валуа, ибо являлся плодом любви Мари Туше, ставшей сеньорой д'Антраг, и короля Карла IX. Этот незаконнорожденный принц крови никому не позволял забыть о своем королевском происхождении. Он поклонился с довольно пренебрежительным видом, и Генрих IV недовольно сдвинул брови, а Рони чуть слышно выругался себе в бороду. Однако Франсуа д'Антраг приветствовал короля с искренним волнением и в необыкновенно изящных выражениях.
— Полно, сударь! — промолвил Генрих IV с обворожительной улыбкой, при помощи которой сумел завоевать множество сердец. — Я счастлив посидеть вечерком у дружеского очага.
Кортеж двинулся вперед, и Антраг принялся расхваливать королю свой замок. У главного входа ожидали три дамы в роскошных платьях. Завидев монарха, они присели в глубоком реверансе, утонув в своих широких юбках, и сразу стали похожи на громадные цветы. Но из этих трех женщин король заметил только одну.
Белокурая, тонкая и гибкая, с синими смеющимися глазами, прекрасная и свежая, как розовый бутон, эта двадцатилетняя девушка смело и вместе с тем почтительно встретила королевский взгляд. Генриху IV показалось, что перед ним предстала сама богиня весны! Вот уже два месяца, как его глаза, покрасневшие от слез, не видели ничего подобного — на всех окружавших его лицах читалось уныние, во всех взглядах отражалась скорбь. А этой девушке, казалось, не было никакого дела до его траура, и на ее прелестных губах сияла беззаботная улыбка. Генрих IV внезапно почувствовал, как кровь прихлынула к его щекам.
Когда король под руку с сеньорой д'Антраг вошел в замок, каждый мог убедиться в его прекрасном расположении духа. Ему только что представили юную красавицу — она оказалась дочерью хозяина замка, и ее звали Генриетта. Уже покоренный, Генрих увидел в сходстве их имен хорошее предзнаменование.
На следующий день в тот же час король по-прежнему безмолвно правил своим конем, но в его задумчивости уже не было никакой печали. При выезде из Мальзерба крайне встревоженный Рони отметил, что на шляпе его господина вновь появился белый плюмаж и что он без конца подкручивет усы. Кроме того, Генрих слишком уж вздыхал, прощаясь с дамами. И по мере того как светлело лицо короля, физиономия министра заметно мрачнела, хотя Рони не желал признаться даже самому себе, что предпочел бы королевскую грусть этим молодцеватым ухваткам.
Досада министра достигла предела, когда Генрих, не в силах больше скрывать свои чувства, приказал господам де Кастельно и дю Люду вернуться в Мальзерб, дабы просить все семейство д'Антраг присоединиться к нему. Рони предвидел, что это вызовет массу неудобств и неприятностей, и мысленно поклялся не уступать королю ни в чем, всеми силами добиваясь флорентийского брака. Либо Генрих женится на Марии Медичи, либо он перестанет зваться Рони! Министр отличался необыкновенным упрямством и всегда достигал своих целей.
Кастельно и дю Люду удалось без всякого труда убедить семейство д'Антраг последовать за ними в полном составе. Ни от кого не ускользнуло, какое впечатления произвела Генриетта на короля, а все Антраги питали страсть к интригам и изнывали вдали от двора, откуда они были изгнаны за постоянное участие во всевозможных заговорах. Сейчас им представлялся великолепный случай возвыситься и разбогатеть.
— Сестрица, вы можете стать королевой Франции! — сказал граф Овернский Генриетте. — Не упустите свой шанс!
Девушка пожала плечами и одарила сводного брата ослепительной улыбкой.
— Вы принимаете меня за дурочку, Шарль? Король очень скоро поймет, что в сорок шесть лет мужчине приходится дорого платить за любовь двадцатилетней женщины…
В тот же вечер семья устремилась вослед королевскому кортежу.
Антраги играли наверняка, и вскоре Генрих уже был у ног Генриетты.
— Сердце мое, неужели вас совсем не трогает моя любовь? Я делаю все, чтобы понравиться вам, но вы словно избегаете меня.
Генриетта потупилась с великолепно разыгранным смущением. В глубине души она наслаждалась: ее безмерная гордость была удовлетворена — сам король Франции молил ее о любви.
— Если бы речь шла только о моем желании понравиться вам, сир, вы ни в чем не смогли бы упрекнуть меня. Но я должна заботиться о своей репутации, как подобает любой девушке благородного происхождения. У меня очень строгие родители, разве вы не заметили?
— Еще бы не заметить! Вот уже две недели мы путешествуем вместе, но мне ни разу не удалось увидеться с вами наедине. Всегда откуда-то возникает ваш отец или ваш брат, а если не они, то ваша матушка. Но вы сами, мадемуазель… Неужели ваше сердце столь бесчувственно? Разве вам неизвестно, как вы мне дороги?
Генриетта улыбнулась с наигранным простодушием, за которым скрывалась бездна коварства.
— Вам нужно убедить моих родных, сир. Они опасаются, что ваше величество хочет посягнуть на нашу честь.
— О мадемуазель! — вскричал оскорбленный король. — Моя любовь к вам такова, что даже тени подобного подозрения не должно возникнуть!
Генриетта не успела ответить — за ее спиной вдруг раздался язвительный голос.
— Если вы дорожите честью моей сестры, сир, то зачем же ведете с ней эти тайные беседы? Она принадлежит к достаточно знатной семье, так что вы можете появиться в ее обществе открыто.
Граф Овернский с высокомерной и злой усмешкой выступил из-за дерева. Он положил руку на эфес шпаги, и король счел подобную дерзость непростительной.
— Насколько мне известно, вас никто сюда не звал, сударь! — произнес он с надменностью, ничуть не уступавшей высокомерию молодого человека. — И я не вижу, чем могла задеть вас моя беседа с вашей сестрой.
— Зато я вижу, сир! Я не предполагал, что вы пригласили нас в свою свиту лишь для того, чтобы тайком говорить Генриетте о своей любви. На что вы надеетесь, и неужели вы не понимаете, что речь идет о безупречной репутации юной девушки? Она не из тех, кого соблазняют, чтобы сразу же бросить и обречь на вечные слезы.
Взбешенный Генрих надел шляпу и пожал плечами.
— Прекрасно, сударь! Поскольку вы позволяете себе подобный тон, я глубоко сожалею о своем приглашении. Поверьте, я никогда не попросил бы вас покинуть Мальзерб, если бы знал, какой урон это наносит вашей чести. Вы можете вернуться домой и там ограждать свою сестру от столь опасных разговоров. Мадемуазель, примите мои извинения!
Холодно поклонившись, король зашагал прочь, а Генриетта застыла от изумления. Однако эту девушку было нелегко обезоружить — гнев ее немедленно обратился против брата.
— Вы сошли с ума, Шарль. Вот чего вы добились своей гордостью! Нас отсылают в Мальзерб… Зачем вы вмешались в наш разговор и как посмели проявить такую грубость?! Разве вы забыли, что он король?
Шарль Овернский, нахмурившись, проводил взглядом Беарнца, а затем передернул плечами.
— Я ненавижу этого человека! Но, возможно, вы правы, сестрица, и я слегка перегнул палку. Что же вы хотите, кровь Валуа…
Генриетта раздраженно оборвала его:
— Оставьте в покое кровь Валуа или заставьте ее умолкнуть, если хотите, чтобы я стала королевой Франции! Теперь по вашей милости все нужно начинать заново! Распорядитесь уложить наши вещи и известите матушку. А теперь оставьте меня — я должна подумать…
Первой мыслью Генриетты было немедленно повидаться с королем и помириться с ним, но она слышала, что в гневе Генрих бывает невероятно упрям. Поэтому ей показалось лучшим выходом удалиться без единого слова, сохраняя достоинство. Однако возвращаться в Мальзерб она не собиралась. Когда король направился в Шатонеф, Генриетта вместе с матерью поехала в Париж, чтобы там спокойно дождаться возвращения монарха.
Это произошло довольно скоро: в конце июля Генрих IV совершил торжественный въезд в свою добрую столицу. Не желая останавливаться в Лувре, с которым было связано столько горестных воспоминаний, король избрал в качестве резиденции дворец Гонди, где обычно уединялся в моменты уныния и временного упадка сил. Генриетта не полагалась на волю случая; ей было известно об этой королевской причуде, поэтому она поселилась в Лионском дворце… расположенном напротив. В первый же вечер король узнал, кто живет на другой стороне улицы, а на следующий день увидел, как Генриетта в сопровождении матери отправилась слушать мессу. Она была красива, как никогда, в платье из белого атласа, расшитого золотой нитью, и в целомудренной вуали, накинутой на золотистые волосы. Этого оказалось достаточно, чтобы в сердце пылкого Беарнца вновь вспыхнула любовь, которую он уже считал угасшей. Генрих IV изнемогал от страсти. В тот же день он послал девушке великолепное алмазное колье, присовокупив к нему пламенное послание.
Генриетта сохранила записочку, но алмазы приказала вернуть королю со словами, что ей дорога только его любовь. Затем, словно бы устыдившись признания, невольно сорвавшегося с ее непорочных уст, стремительно покинула Париж и укрылась вместе с матерью за средневековыми стенами крепости Маркусси.
Совершенно обезумевший Генрих вскочил на коня и помчался к своей красавице. С таким пылким влюбленным можно было делать все, что угодно, и Генриетта решила рискнуть.
— Нет, сир, умоляю вас… Вы должны забыть обо мне. Вам не следует со мной видеться. Это колье… каким тяжким оскорблением стало оно для меня!
Король, преклонив колено, схватил руку девушки и запечатлел на ней страстный поцелуй.
— Прошу вас простить меня! Я всего лишь хотел доставить вам удовольствие, у меня и в мыслях не было оскорбить вас, мой ангел! Я люблю вас, люблю так, что совсем потерял голову. В подобные минуты неизбежно совершаешь оплошности…
— Я не сержусь на вас, сир, — с грустью произнесла Генриетта. — Я просто была разочарована и обижена. Вы задели мою гордость, мое самолюбие… быть может, и мои чувства. Ведь я уже была готова полюбить вас.
— Тогда вы не должны отталкивать меня! Я сделаю все, чтобы эта пробудившаяся в вас любовь расцвела. Если же вы доведете меня до крайности, я могу совершить какую-нибудь глупость. Дайте мне надежду, Генриетта, или скажите, каким образом я могу заслужить ее!
Скинув маску унылой меланхолии, девушка улыбнулась так ослепительно, что бедный король окончательно потерял голову.
— Я скажу вам, сир. Вы должны ждать, должны проявить терпение. И тогда я смогу обдумать условия капитуляции, если вы сумеете меня к ней принудить.
Король покинул Маркусси, так ничего и не добившись. С неистово бьющимся сердцем и пылающей в жилах кровью он вернулся в Париж, а Генриетта преспокойно отправилась в Мальзерб, чтобы посовещаться с родней. Затем произошел обмен письмами. Генриетта пустила в ход весь арсенал опытной и вероломной кокетки — обещания, отказы, уловки… Она то уступала нежным настояниям, то отказывала еще более решительно, чем прежде, утверждая, что родители стерегут ее с бдительной ревностью, почувствовав, что сердцем она уже устремилась к королю. А тот не знал, к какому святому — или к какому демону! — взывать о помощи.
Но в один прекрасный день во дворец к Гонди прибыл посланник капризной красавицы. Генриетта извещала короля, что родня ее собирается на короткое время покинуть замок, поэтому через два дня им можно будет увидеться. Генрих IV не стал дожидаться повторного приглашения.
Увидев прекрасные деревья Мальзерба с золотой, но по-осеннему печальной листвой, он ощутил волнение первой встречи и явственно вспомнил, как ослепила его красота Генриетты. Поднявшись на внушительное крыльцо, Генрих IV внезапно почувствовал себя влюбленным школяром.
Однако то, что его ожидало, могло бы остудить самые пылкие чувства. Протянув ему руки жестом очаровательной невинности, Генриетта сразу же приступила к делу и изложила условия капитуляции… условия, прямо скажем, нешуточные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44