Поднявшись на холмик, неожиданно увидели Сулеймена, скакавшего охлябкой со стороны озера. Сулеймен гнал коня во весь опор, размахивая плеткой; подъехав к Нурыму, резко остановился.
– Их шестеро!.. Шесть человек!.. И все вооруженные… только что они арестовали Халена!.. – выпалил он, еле переводя дыхание.
– Кто «они»? О чем ты говоришь?
Сулеймен, все еще продолжая тяжело дышать, слез с коня.
– Худо дело, – проговорил он. – Их шестеро: один начальник и пять солдат. Все казахи. Вместе с ними сын Есенбая Жартай. Он приехал на повозке. Не приложу ума, как он мог попасть в наши края, заблудился, что ли? Странно, просто странно. Когда эти шестеро приехали в аул, кони Шугула как раз стояли во дворе Кубайры. Забрали они этих коней. Серого коня Нурыша подседлал сам ихний начальник. Затем они вывели учителя, посадили в телегу и увезли. Прямо на Джамбейту поехали!..
Нурым, хмурясь, в упор посмотрел на Сулеймена.
– Халеке даже не позволили зайти в юрту переодеться, – между тем продолжал Сулеймен. – Макка на покосе была. Я хотел было к Макке, чтобы рассказать ей, но не смог. Повозку с Халеке они отправили в Джамбейту, а сами к Анхате… Сердце у меня так и екнуло. Думаю, не за Нурымом и Хакимом ли поехали? И вот – к вам…
– Да, это они поехали разыскивать нас, – подтвердил Нурым, хотя втайне надеялся, что это не так.
Бекей сидел молча, бессмысленно ковыряя палочкой землю.
– Мы сейчас увидим, куда они поехали. Они должны показаться на том бугре!.. Все четверо в черных шинелях, с винтовками…
Нурым и Бекей посмотрели в ту сторону, куда указывал Сулеймен. Через несколько минут на склоне холма появилось несколько всадников. Они ехали рысью. Неожиданно передний остановился и стал всматриваться. Затем махнул рукой в сторону переправы, и небольшой отряд поскакал к реке. Всадники остановились на берегу как раз напротив аула хаджи Жунуса.
Хаким побледнел, когда в юрту вошли два джигита в черных шинелях. Он сразу понял – за ним!.. Всю неделю он держался настороже, и вот, когда угроза, казалось, уже миновала, жандармы пришли. Они пришли неожиданно, чего как раз и боялся Хаким. «Разве узнаешь, где настигнет тебя беда?! Что делать, что делать?..»
– Проходите, – робко проговорил он, приглашая жандармов на переднее место.
Хаджи Жунус полулежал на кошме, подложив под локоть подушку, и дремал. Услышав разговор, быстро поднял голову.
– Хаким Жунусов, вас срочно вызывает начальник. Он ждет вас на том берегу. Идемте! – сказал жандарм, что постарше.
– Что за начальник? Что ему от меня нужно? – спросил Хаким.
– Он ждет. Живо одевайтесь!
– А куда он хочет меня повезти?
– В канцелярию волостного… – вырвалось у жандарма. – Идемте поскорее, там поговорите!.. – уже вежливее сказал он.
Разговаривая с жандармом, Хаким тайно надеялся, что начальник только поговорит с ним и сейчас же отпустит, но когда услышал: «канцелярия волостного» – уже нисколько не сомневался, что его хотят отвезти в Джамбейту и посадить в тюрьму. Он подозвал Адильбека и что-то шепнул ему на ухо. Мальчик быстро вышел из юрты. Хаким надел свой белый китель, причесал волосы и вместе с жандармами не спеша вышел во двор.
Адильбек мчался как вихрь: на тропинке, ведущей к реке, он догнал Шолпан.
– Хакима арестовали!.. Я тороплюсь к Нурыму, чтобы позвать его на помощь!.. – чуть приостановившись, крикнул Адильбек и снова помчался. Увидев на противоположном берегу четверых военных, поджидавших, очевидно, конвоиров с Хакимом, мальчик решил не показываться им на глаза, пробежал с полверсты вниз по течению и переплыл реку.
Шолпан, не успевшая хорошо расспросить Адильбека, что случилось, недоуменно пожала плечами, с минуту постояла, глядя на мелькавшие в траве босые ноги мальчика, затем спустилась к воде и принялась приготавливать лодку. Неожиданно где-то позади раздался крик:
– Эй, погоди, куда хочешь отгонять лодку?
Голос был незнакомый и грубый. Шолпан быстро обернулась и замерла от удивления и неожиданности: вниз по тропинке, по которой только что она шла, спускались трое – два жандарма и Хаким, который шел между ними. Передний жандарм шагал быстро и махал рукой, давая понять Шолпан, чтобы она не отгоняла лодку; второй, шедший позади, то и дело покрикивал на Хакима, поторапливая его.
Тревожно забилось сердце Шолпан, она поняла, что Хакима постигла большая беда. В первую минуту Шолпан так растерялась, что даже не могла думать – во все глаза смотрела на жандармов и Хакима. С противоположного берега послышалось конское ржание. Шолпан вздрогнула и оглянулась – там тоже военные люди с винтовками. Сколько их? Раз, два, три, четыре… Один джигит держит в поводу лошадей, другой, склонившись над водой, умывается, остальные двое сидят в тени ивы и о чем-то оживленно переговариваются. Еще тревожнее стало на душе. Она снова перевела взгляд на Хакима. В ушах звучали слова Адильбека, несколько минут назад пробежавшего мимо нее: «Хакима арестовали!.. Я бегу к Нурыму!..» Шолпан начала овладевать собой. «Арестовали? Как же это так?.. – подумала она. – Ведь раньше говорили, что арестовывают только русские, а тут казахи ведут казаха?!. Увезут в Кзыл-Уй и посадят в тюрьму!.. Чем же провинился перед ними Хаким?..» Не зная, что предпринять, чем помочь Хакиму, она принялась с остервенением выплескивать из лодки зеленую тухлую воду. Но пыл ее прошел быстро, она вдруг почувствовала страшную усталость, руки беспомощно опустились; она снова стала смотреть на подходившего к берегу Хакима.
– Эй, девка, умеешь ли ты грести веслами? – еще издали крикнул жандарм.
Хаким старался не смотреть на Шолпан. Он стоял возле лодки, опустив голову, молчаливый, подавленный, потерявший все надежды на спасение. Одет он был по-праздничному: в синих суконных брюках, хромовых сапогах, сшитых по-русски, снежно-белом кителе. Речной ветерок шевелил его густые черные волосы. Шолпан смотрела на него не отрывая глаз, ей хотелось крикнуть: «Он мой, куда вы его ведете?!» Но молчала.
– Ты что обомлела вся, как воробушек перед змеей? О женихах размечталась? – снова заговорил жандарм, цинично разглядывая босые ноги Шолпан. Помолчав с минуту, он обернулся к напарнику и, усмехнувшись, сказал: – Настоящая утка-песчанка – хорошая добыча для ястреба!.. Глаза – угольки!..
Шолпан выпрыгнула из лодки.
– Куда?.. Я спрашиваю, умеешь ли грести веслами?
– Да.
– Садись, грести будешь. Лодка выдержит?
– Куда они вас ведут? – подойдя к Хакиму, спросила Шолпан, не обращая внимания на жандармов. – В чем они обвиняют вас?
Говорила Шолпан тихо, и голос ее показался Хакиму особенно теплым и ласковым. Он поднял голову и встретился взглядом с молодой женщиной. Секунду они оба молчали. Шолпан вздохнула.
– В чем обвиняют, еще и сам не знаю. Может, в этом, а может, и в чем другом… – глухо ответил Хаким. – Арестовали, а теперь, очевидно, посадят в тюрьму.
– Прекрати разговоры, молодой человек! Куда и зачем везут – потом узнаешь. Об этом начальство позаботится. А ну-ка полезай в лодку! – властно приказал жандарм, тронув за плечо Хакима.
– Эй, чего мешкаете, живее переправляйтесь! – донеслось с противоположного берега. Это кричал офицер, с нетерпением ожидавший возвращения конвойных.
– Живей, живей! Ну, лезь в лодку, кому говорю! – осмелел жандарм и стал подталкивать Хакима в спину.
– Погоди! – резко обернулся Хаким. Он не спеша снял с себя сапоги, брюки и китель. Сапоги и китель завернул в брюки, связал их и только после этого вошел в лодку. На дне лодки хлюпала вода. Он взял из рук Шолпан весло и стал медленно выплескивать воду. Хаким старался как можно дольше задержаться здесь – надеялся, что подоспеет Нурым с товарищами и выручат его. То и дело незаметно поглядывал в степь, но там никого не было видно. «Неужели Адильбек еще не сообщил им?» – подумал Хаким.
Жандармы, сначала спокойно следившие за его работой, начали проявлять нетерпение:
– Чего копаешься, работай живее!
– Быстрей шевели руками!
Неожиданно со стороны аула послышался шум приближавшейся толпы. Вскоре между кустов замелькали люди. Это спешили к реке аульчане – старики, женщины, дети. Сильнее всех кричала Дамеш. Жандармы засуетились и вскочили в лодку. Еще в Джамбейте они узнали, что аул хаджи Жунуса – бунтарский аул, люди здесь злые и могут устроить самосуд. Разоружили же они Маймакова и его напарника!..
– Эй, девка, отталкивай лодку! Ну!.. Подымет она нас четверых? – с беспокойством спросил жандарм, поглядывая по сторонам.
– Не только четверых, десятерых поднимет.
Оттолкнув лодку от берега, она ловко вскочила на корму. Лодка качнулась и едва не зачерпнула воду правым бортом. Как только лодка отплыла от берега, жандармы сразу притихли. Они сидела на корточках и цепко держались за борта. Один из них, что постарше, торопливо зашептал молитву:
– Аллах всемилостивый!..
В его широко раскрытых глазах – испуг. Шолпан сразу догадалась – боится реки. Лодка раскачивалась, казалось, вот-вот она перевернется. Второй жандарм, тоже, очевидно, не умевший плавать, умоляюще попросил молодую женщину:
– Ради аллаха, потише…
– Что, боитесь? Вода не холодная, – резко ответила Шолпан, принимаясь грести.
На дне лодки хлюпала зеленовато-мутная вода. Боясь вывалиться за борт, жандарм сел прямо в эту пахнувшую плесенью воду.
Хаким сидел на носу лодки и с тоской глядел на Анхату, словно навсегда прощался с любимой рекой. Умоляющий возглас жандарма заставил его обернуться. Увидев трусливо съежившихся на дне лодки конвоиров, Хаким рассмеялся: «Что, воды испугались?..» По тому, как пугливо озирались жандармы по сторонам, втягивая головы в плечи, как цепко держались за борта, нетрудно было догадаться, что они смертельно боятся воды. «Грозными были на берегу? – подумала Шолпан. – А теперь притихли, как слепые щенята…» Она любовалась Хакимом, гордо сидевшим на носу лодки, презирая жандармов, безвольных, забывших про оружие и шептавших молитвы. Она решила воспользоваться их слабостью и крикнула:
– Скажите, куда увозите этого джигита? Не скажете, опрокину вас в реку!..
Для острастки она подняла весло, словно готовилась ударить им по голове ближнего конвоира. Глаза загорелись искорками, лицо стало серьезным и строгим. Она ненавидела жандармов не только за то, что они увозили Хакима, – ей казалось, что они, именно они, эти палачи, были виновниками всей ее несчастной жизни.
Один из конвоиров пригрозил было молодой женщине винтовкой, но Шолпан не растерялась, начала сильнее раскачивать лодку.
– Читай заупокойную! – приказала она. – Только вчера я здесь измеряла глубину – пять человеческих ростов! Сейчас я отправлю вас к рыбкам в гости!
– Сестрица, родная! Чем же мы виноваты? Разве же по своей воле приехали сюда? Мы ведь подневольные, что прикажут, то и делаем, – чуть не со слезами на глазах проговорил пожилой жандарм.
Глядя на них, Хаким вдруг понял, что это лучший случай для побега. Он надеялся, что подоспеют Нурым, Асан и Тояш, но они запаздывали, – значит, надо действовать самому.
– А ну, бросай оружие в воду! – угрожающе прошептал он, приступая к молодому жандарму.
Шолпан с поднятым над головой веслом стала наседать на конвоира, что постарше. Одна за другой полетели в воду винтовки, сабли…
3
Много бедных сородичей у хаджи Шугула, которые работают на него, как батраки, а получают за это скудные объедки с дастархана хозяина. Среди всех этих сородичей Баки давно считался приближенным хаджи. С детских лет он был кучером, возил самого Шугула, а когда пришли годы старости, хаджи поручил ему наблюдать за работой табунщиков. Каждое утро Баки заходил к Шугулу и рассказывал ему, у каких табунщиков был вчера, что видел и слышал, а потом сообщал, куда намеревается выехать.
И в это утро, как обычно, Баки отправился к юрте хаджи. Оставив у входа уздечку и курук, он переступил порог и присел на корточки с правой стороны, возле стенки. Шугул еще пил чай.
– Хаджеке, что-то нынче не видать наших гулевых лошадей, хочу поехать поискать их, – сказал Баки и трубочкой приставил ладонь к уху (после тяжелой болезни, перенесенной несколько лет назад, он стал плохо слышать).
– С каких пор их нет? – спросил Шугул, поднимая с дастархана чашку с чаем.
– А?.. Два дня я с вами проездил, а какой без меня присмотр за лошадьми? Чуть я из аула – следить некому… Сегодня я рано встал, еще темно было, и сходил к роще Шортанбая, думал, там гулевые лошади, но их возле рощи нет. Может, в степь ушли? Хочу сейчас поехать в степь.
– С каких пор нет лошадей, безмозглый цинготник?
– А?.. Наши лошади далеко не уходят. Если только паршивые кони Набия примкнули к ним, тогда дело другое. Набиевские кони куда угодно могут увести их. На той неделе как-то они увели наш табун к Кентубеку, – продолжал Баки, не расслышав вопроса Шугула.
– Если бы твои вислые уши отдать Жолу, а жоловские пришить тебе – мигом услышал бы и узнал все, что делается даже под землей. Как бы не подседлали наших коней эти вонючие козлы, что вертятся вокруг Жола, – раздраженно проговорил Шугул, поставив чашку с недопитым чаем, и в упор посмотрел на Баки.
Баки не выдержал взгляда хаджи и опустил глаза.
– Где им ездить на наших гулевых!.. Недавно Нурым и Тояш отобрали у них оружие и пешком прогнали в Кзыл-Уй…
Шугул изменился в лице, зло засверкали маленькие черные глаза. Баки смотрел на него и никак не мог понять, что разгневало хаджи: то ли сообщение о пропавших гулевых лошадях, то ли упоминание о Тояше и Нурыме – сыне ненавистного ему хаджи Жунуса. Шугул схватил маленький молоточек, которым старуха Айтолиш обычно колола сахар, и с силой швырнул его в Баки. Описав дугу, молоточек пролетел почти над самой головой вовремя пригнувшегося Баки и ударился о стенку юрты.
– Если к завтрашнему утру не разыщешь лошадей, отправлю тебя вместе с женой и детьми к твоему сильному родственнику Жунусу, пусть он кормит, а мне такие не нужны, – гневно проговорил Шугул, шаря вокруг себя рукой, словно разыскивая что-то, чем можно еще раз запустить в Баки.
– Ойбой, хаджеке, что с тобой?.. Чем же я сахар колоть буду?.. – всполошилась Айтолиш. Она встала и пошла разыскивать молоточек.
Баки, воспользовавшись вмешательством старухи, поспешно вышел из юрты. Он был удручен и обижен.
– Что с тобой, ты так бледен? – спросила жена, увидев остановившегося у порога Баки. – Опять этот хаджи!.. – Она не договорила, заплакала. – На, выпей чашку теплого айрана.
Баки молча взял.
– Сам виноват! Зачем тебе нужно было рассказывать хаджи, что пропали гулевые лошади? Пропали, ну и пусть пропадают, тебе-то что? Придет время – найдутся, кто их возьмет! Неужели ты до сих пор не знаешь, какой у хаджи характер? Он родного сына пять раз на день выгоняет из дому, а ты хотел, чтобы он с тобой хорошо обращался. Этого от него не дождешься.
– Не вмешивайся, прошу тебя, в мужские дела, лучше построже следи за нашими ребятишками, когда меня нет дома, понятно? Неужели ты не понимаешь, что если я перестану наблюдать за хозяйством хаджи, то его мигом растащат?.. Ведь все это мы вместе наживали!..
Не на шутку встревоженный пропажей лошадей, Баки торопливо вышел из юрты, сел на куцехвостого гнедка и поехал в степь. Подражая хаджи Шугулу, он сидел в седле небрежно, слегка откинувшись назад, и беспрерывно помахивал плеткой. Табунщики еще издали безошибочно узнавали его.
Табунщик Аманкул, увидев Баки, поехал к нему навстречу, поздоровался.
Баки не сразу ответил на приветствие. Прищурив глаза, он, как хозяин, долго рассматривал пасшихся в долине лошадей, затем осмотрел коня под Аманкулом и только после этого сказал:
– Как табун? Все лошади целы? Волки не нападали?
Аманкул улыбнулся. Он хорошо знал, что Баки начнет сейчас расспрашивать о табуне, об отдельных лошадях и не успокоится до тех пор, пока не выпытает все и не удовлетворится ответами. «Радеешь за шугуловских коней, словно они твои, – подумал Аманкул. – Все равно Шугул тебе спасибо не скажет, не дождешься!..»
– Слава аллаху, Баки-ага. Мы твердо помним ваш наказ, ни на минуту не отъезжаем ночью от табуна. Да и днем зорко следим. Ни у одной лошади даже репья в гриве не найдешь!
– А как жеребцы, не трогают молодняк? Вон тот молодой саврасый жеребец, видишь? Я уже тебе говорил, он очень ревнивый. Смотри следи за ним зорче, чтобы беды не наделал.
– Нет, нет, Баки-ага, не беспокойтесь, косяк саврасого жеребца мы пасем отдельно, держим его все время в стороне от других косяков.
Баки и не подозревал, что молодые табунщики – Аманкул и его напарник – частенько днем стравливают жеребцов и, отъехав в сторону, любуются боем двух предводителей косяков. Саврасый жеребец-четырехлетка водил косяк первый год, был он очень ревнивым и злым, стоило только появиться другому жеребцу возле его косяка, как он сейчас же кидался в драку. Второй косяк водил старый рыжий, с лысиной на лбу жеребец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Их шестеро!.. Шесть человек!.. И все вооруженные… только что они арестовали Халена!.. – выпалил он, еле переводя дыхание.
– Кто «они»? О чем ты говоришь?
Сулеймен, все еще продолжая тяжело дышать, слез с коня.
– Худо дело, – проговорил он. – Их шестеро: один начальник и пять солдат. Все казахи. Вместе с ними сын Есенбая Жартай. Он приехал на повозке. Не приложу ума, как он мог попасть в наши края, заблудился, что ли? Странно, просто странно. Когда эти шестеро приехали в аул, кони Шугула как раз стояли во дворе Кубайры. Забрали они этих коней. Серого коня Нурыша подседлал сам ихний начальник. Затем они вывели учителя, посадили в телегу и увезли. Прямо на Джамбейту поехали!..
Нурым, хмурясь, в упор посмотрел на Сулеймена.
– Халеке даже не позволили зайти в юрту переодеться, – между тем продолжал Сулеймен. – Макка на покосе была. Я хотел было к Макке, чтобы рассказать ей, но не смог. Повозку с Халеке они отправили в Джамбейту, а сами к Анхате… Сердце у меня так и екнуло. Думаю, не за Нурымом и Хакимом ли поехали? И вот – к вам…
– Да, это они поехали разыскивать нас, – подтвердил Нурым, хотя втайне надеялся, что это не так.
Бекей сидел молча, бессмысленно ковыряя палочкой землю.
– Мы сейчас увидим, куда они поехали. Они должны показаться на том бугре!.. Все четверо в черных шинелях, с винтовками…
Нурым и Бекей посмотрели в ту сторону, куда указывал Сулеймен. Через несколько минут на склоне холма появилось несколько всадников. Они ехали рысью. Неожиданно передний остановился и стал всматриваться. Затем махнул рукой в сторону переправы, и небольшой отряд поскакал к реке. Всадники остановились на берегу как раз напротив аула хаджи Жунуса.
Хаким побледнел, когда в юрту вошли два джигита в черных шинелях. Он сразу понял – за ним!.. Всю неделю он держался настороже, и вот, когда угроза, казалось, уже миновала, жандармы пришли. Они пришли неожиданно, чего как раз и боялся Хаким. «Разве узнаешь, где настигнет тебя беда?! Что делать, что делать?..»
– Проходите, – робко проговорил он, приглашая жандармов на переднее место.
Хаджи Жунус полулежал на кошме, подложив под локоть подушку, и дремал. Услышав разговор, быстро поднял голову.
– Хаким Жунусов, вас срочно вызывает начальник. Он ждет вас на том берегу. Идемте! – сказал жандарм, что постарше.
– Что за начальник? Что ему от меня нужно? – спросил Хаким.
– Он ждет. Живо одевайтесь!
– А куда он хочет меня повезти?
– В канцелярию волостного… – вырвалось у жандарма. – Идемте поскорее, там поговорите!.. – уже вежливее сказал он.
Разговаривая с жандармом, Хаким тайно надеялся, что начальник только поговорит с ним и сейчас же отпустит, но когда услышал: «канцелярия волостного» – уже нисколько не сомневался, что его хотят отвезти в Джамбейту и посадить в тюрьму. Он подозвал Адильбека и что-то шепнул ему на ухо. Мальчик быстро вышел из юрты. Хаким надел свой белый китель, причесал волосы и вместе с жандармами не спеша вышел во двор.
Адильбек мчался как вихрь: на тропинке, ведущей к реке, он догнал Шолпан.
– Хакима арестовали!.. Я тороплюсь к Нурыму, чтобы позвать его на помощь!.. – чуть приостановившись, крикнул Адильбек и снова помчался. Увидев на противоположном берегу четверых военных, поджидавших, очевидно, конвоиров с Хакимом, мальчик решил не показываться им на глаза, пробежал с полверсты вниз по течению и переплыл реку.
Шолпан, не успевшая хорошо расспросить Адильбека, что случилось, недоуменно пожала плечами, с минуту постояла, глядя на мелькавшие в траве босые ноги мальчика, затем спустилась к воде и принялась приготавливать лодку. Неожиданно где-то позади раздался крик:
– Эй, погоди, куда хочешь отгонять лодку?
Голос был незнакомый и грубый. Шолпан быстро обернулась и замерла от удивления и неожиданности: вниз по тропинке, по которой только что она шла, спускались трое – два жандарма и Хаким, который шел между ними. Передний жандарм шагал быстро и махал рукой, давая понять Шолпан, чтобы она не отгоняла лодку; второй, шедший позади, то и дело покрикивал на Хакима, поторапливая его.
Тревожно забилось сердце Шолпан, она поняла, что Хакима постигла большая беда. В первую минуту Шолпан так растерялась, что даже не могла думать – во все глаза смотрела на жандармов и Хакима. С противоположного берега послышалось конское ржание. Шолпан вздрогнула и оглянулась – там тоже военные люди с винтовками. Сколько их? Раз, два, три, четыре… Один джигит держит в поводу лошадей, другой, склонившись над водой, умывается, остальные двое сидят в тени ивы и о чем-то оживленно переговариваются. Еще тревожнее стало на душе. Она снова перевела взгляд на Хакима. В ушах звучали слова Адильбека, несколько минут назад пробежавшего мимо нее: «Хакима арестовали!.. Я бегу к Нурыму!..» Шолпан начала овладевать собой. «Арестовали? Как же это так?.. – подумала она. – Ведь раньше говорили, что арестовывают только русские, а тут казахи ведут казаха?!. Увезут в Кзыл-Уй и посадят в тюрьму!.. Чем же провинился перед ними Хаким?..» Не зная, что предпринять, чем помочь Хакиму, она принялась с остервенением выплескивать из лодки зеленую тухлую воду. Но пыл ее прошел быстро, она вдруг почувствовала страшную усталость, руки беспомощно опустились; она снова стала смотреть на подходившего к берегу Хакима.
– Эй, девка, умеешь ли ты грести веслами? – еще издали крикнул жандарм.
Хаким старался не смотреть на Шолпан. Он стоял возле лодки, опустив голову, молчаливый, подавленный, потерявший все надежды на спасение. Одет он был по-праздничному: в синих суконных брюках, хромовых сапогах, сшитых по-русски, снежно-белом кителе. Речной ветерок шевелил его густые черные волосы. Шолпан смотрела на него не отрывая глаз, ей хотелось крикнуть: «Он мой, куда вы его ведете?!» Но молчала.
– Ты что обомлела вся, как воробушек перед змеей? О женихах размечталась? – снова заговорил жандарм, цинично разглядывая босые ноги Шолпан. Помолчав с минуту, он обернулся к напарнику и, усмехнувшись, сказал: – Настоящая утка-песчанка – хорошая добыча для ястреба!.. Глаза – угольки!..
Шолпан выпрыгнула из лодки.
– Куда?.. Я спрашиваю, умеешь ли грести веслами?
– Да.
– Садись, грести будешь. Лодка выдержит?
– Куда они вас ведут? – подойдя к Хакиму, спросила Шолпан, не обращая внимания на жандармов. – В чем они обвиняют вас?
Говорила Шолпан тихо, и голос ее показался Хакиму особенно теплым и ласковым. Он поднял голову и встретился взглядом с молодой женщиной. Секунду они оба молчали. Шолпан вздохнула.
– В чем обвиняют, еще и сам не знаю. Может, в этом, а может, и в чем другом… – глухо ответил Хаким. – Арестовали, а теперь, очевидно, посадят в тюрьму.
– Прекрати разговоры, молодой человек! Куда и зачем везут – потом узнаешь. Об этом начальство позаботится. А ну-ка полезай в лодку! – властно приказал жандарм, тронув за плечо Хакима.
– Эй, чего мешкаете, живее переправляйтесь! – донеслось с противоположного берега. Это кричал офицер, с нетерпением ожидавший возвращения конвойных.
– Живей, живей! Ну, лезь в лодку, кому говорю! – осмелел жандарм и стал подталкивать Хакима в спину.
– Погоди! – резко обернулся Хаким. Он не спеша снял с себя сапоги, брюки и китель. Сапоги и китель завернул в брюки, связал их и только после этого вошел в лодку. На дне лодки хлюпала вода. Он взял из рук Шолпан весло и стал медленно выплескивать воду. Хаким старался как можно дольше задержаться здесь – надеялся, что подоспеет Нурым с товарищами и выручат его. То и дело незаметно поглядывал в степь, но там никого не было видно. «Неужели Адильбек еще не сообщил им?» – подумал Хаким.
Жандармы, сначала спокойно следившие за его работой, начали проявлять нетерпение:
– Чего копаешься, работай живее!
– Быстрей шевели руками!
Неожиданно со стороны аула послышался шум приближавшейся толпы. Вскоре между кустов замелькали люди. Это спешили к реке аульчане – старики, женщины, дети. Сильнее всех кричала Дамеш. Жандармы засуетились и вскочили в лодку. Еще в Джамбейте они узнали, что аул хаджи Жунуса – бунтарский аул, люди здесь злые и могут устроить самосуд. Разоружили же они Маймакова и его напарника!..
– Эй, девка, отталкивай лодку! Ну!.. Подымет она нас четверых? – с беспокойством спросил жандарм, поглядывая по сторонам.
– Не только четверых, десятерых поднимет.
Оттолкнув лодку от берега, она ловко вскочила на корму. Лодка качнулась и едва не зачерпнула воду правым бортом. Как только лодка отплыла от берега, жандармы сразу притихли. Они сидела на корточках и цепко держались за борта. Один из них, что постарше, торопливо зашептал молитву:
– Аллах всемилостивый!..
В его широко раскрытых глазах – испуг. Шолпан сразу догадалась – боится реки. Лодка раскачивалась, казалось, вот-вот она перевернется. Второй жандарм, тоже, очевидно, не умевший плавать, умоляюще попросил молодую женщину:
– Ради аллаха, потише…
– Что, боитесь? Вода не холодная, – резко ответила Шолпан, принимаясь грести.
На дне лодки хлюпала зеленовато-мутная вода. Боясь вывалиться за борт, жандарм сел прямо в эту пахнувшую плесенью воду.
Хаким сидел на носу лодки и с тоской глядел на Анхату, словно навсегда прощался с любимой рекой. Умоляющий возглас жандарма заставил его обернуться. Увидев трусливо съежившихся на дне лодки конвоиров, Хаким рассмеялся: «Что, воды испугались?..» По тому, как пугливо озирались жандармы по сторонам, втягивая головы в плечи, как цепко держались за борта, нетрудно было догадаться, что они смертельно боятся воды. «Грозными были на берегу? – подумала Шолпан. – А теперь притихли, как слепые щенята…» Она любовалась Хакимом, гордо сидевшим на носу лодки, презирая жандармов, безвольных, забывших про оружие и шептавших молитвы. Она решила воспользоваться их слабостью и крикнула:
– Скажите, куда увозите этого джигита? Не скажете, опрокину вас в реку!..
Для острастки она подняла весло, словно готовилась ударить им по голове ближнего конвоира. Глаза загорелись искорками, лицо стало серьезным и строгим. Она ненавидела жандармов не только за то, что они увозили Хакима, – ей казалось, что они, именно они, эти палачи, были виновниками всей ее несчастной жизни.
Один из конвоиров пригрозил было молодой женщине винтовкой, но Шолпан не растерялась, начала сильнее раскачивать лодку.
– Читай заупокойную! – приказала она. – Только вчера я здесь измеряла глубину – пять человеческих ростов! Сейчас я отправлю вас к рыбкам в гости!
– Сестрица, родная! Чем же мы виноваты? Разве же по своей воле приехали сюда? Мы ведь подневольные, что прикажут, то и делаем, – чуть не со слезами на глазах проговорил пожилой жандарм.
Глядя на них, Хаким вдруг понял, что это лучший случай для побега. Он надеялся, что подоспеют Нурым, Асан и Тояш, но они запаздывали, – значит, надо действовать самому.
– А ну, бросай оружие в воду! – угрожающе прошептал он, приступая к молодому жандарму.
Шолпан с поднятым над головой веслом стала наседать на конвоира, что постарше. Одна за другой полетели в воду винтовки, сабли…
3
Много бедных сородичей у хаджи Шугула, которые работают на него, как батраки, а получают за это скудные объедки с дастархана хозяина. Среди всех этих сородичей Баки давно считался приближенным хаджи. С детских лет он был кучером, возил самого Шугула, а когда пришли годы старости, хаджи поручил ему наблюдать за работой табунщиков. Каждое утро Баки заходил к Шугулу и рассказывал ему, у каких табунщиков был вчера, что видел и слышал, а потом сообщал, куда намеревается выехать.
И в это утро, как обычно, Баки отправился к юрте хаджи. Оставив у входа уздечку и курук, он переступил порог и присел на корточки с правой стороны, возле стенки. Шугул еще пил чай.
– Хаджеке, что-то нынче не видать наших гулевых лошадей, хочу поехать поискать их, – сказал Баки и трубочкой приставил ладонь к уху (после тяжелой болезни, перенесенной несколько лет назад, он стал плохо слышать).
– С каких пор их нет? – спросил Шугул, поднимая с дастархана чашку с чаем.
– А?.. Два дня я с вами проездил, а какой без меня присмотр за лошадьми? Чуть я из аула – следить некому… Сегодня я рано встал, еще темно было, и сходил к роще Шортанбая, думал, там гулевые лошади, но их возле рощи нет. Может, в степь ушли? Хочу сейчас поехать в степь.
– С каких пор нет лошадей, безмозглый цинготник?
– А?.. Наши лошади далеко не уходят. Если только паршивые кони Набия примкнули к ним, тогда дело другое. Набиевские кони куда угодно могут увести их. На той неделе как-то они увели наш табун к Кентубеку, – продолжал Баки, не расслышав вопроса Шугула.
– Если бы твои вислые уши отдать Жолу, а жоловские пришить тебе – мигом услышал бы и узнал все, что делается даже под землей. Как бы не подседлали наших коней эти вонючие козлы, что вертятся вокруг Жола, – раздраженно проговорил Шугул, поставив чашку с недопитым чаем, и в упор посмотрел на Баки.
Баки не выдержал взгляда хаджи и опустил глаза.
– Где им ездить на наших гулевых!.. Недавно Нурым и Тояш отобрали у них оружие и пешком прогнали в Кзыл-Уй…
Шугул изменился в лице, зло засверкали маленькие черные глаза. Баки смотрел на него и никак не мог понять, что разгневало хаджи: то ли сообщение о пропавших гулевых лошадях, то ли упоминание о Тояше и Нурыме – сыне ненавистного ему хаджи Жунуса. Шугул схватил маленький молоточек, которым старуха Айтолиш обычно колола сахар, и с силой швырнул его в Баки. Описав дугу, молоточек пролетел почти над самой головой вовремя пригнувшегося Баки и ударился о стенку юрты.
– Если к завтрашнему утру не разыщешь лошадей, отправлю тебя вместе с женой и детьми к твоему сильному родственнику Жунусу, пусть он кормит, а мне такие не нужны, – гневно проговорил Шугул, шаря вокруг себя рукой, словно разыскивая что-то, чем можно еще раз запустить в Баки.
– Ойбой, хаджеке, что с тобой?.. Чем же я сахар колоть буду?.. – всполошилась Айтолиш. Она встала и пошла разыскивать молоточек.
Баки, воспользовавшись вмешательством старухи, поспешно вышел из юрты. Он был удручен и обижен.
– Что с тобой, ты так бледен? – спросила жена, увидев остановившегося у порога Баки. – Опять этот хаджи!.. – Она не договорила, заплакала. – На, выпей чашку теплого айрана.
Баки молча взял.
– Сам виноват! Зачем тебе нужно было рассказывать хаджи, что пропали гулевые лошади? Пропали, ну и пусть пропадают, тебе-то что? Придет время – найдутся, кто их возьмет! Неужели ты до сих пор не знаешь, какой у хаджи характер? Он родного сына пять раз на день выгоняет из дому, а ты хотел, чтобы он с тобой хорошо обращался. Этого от него не дождешься.
– Не вмешивайся, прошу тебя, в мужские дела, лучше построже следи за нашими ребятишками, когда меня нет дома, понятно? Неужели ты не понимаешь, что если я перестану наблюдать за хозяйством хаджи, то его мигом растащат?.. Ведь все это мы вместе наживали!..
Не на шутку встревоженный пропажей лошадей, Баки торопливо вышел из юрты, сел на куцехвостого гнедка и поехал в степь. Подражая хаджи Шугулу, он сидел в седле небрежно, слегка откинувшись назад, и беспрерывно помахивал плеткой. Табунщики еще издали безошибочно узнавали его.
Табунщик Аманкул, увидев Баки, поехал к нему навстречу, поздоровался.
Баки не сразу ответил на приветствие. Прищурив глаза, он, как хозяин, долго рассматривал пасшихся в долине лошадей, затем осмотрел коня под Аманкулом и только после этого сказал:
– Как табун? Все лошади целы? Волки не нападали?
Аманкул улыбнулся. Он хорошо знал, что Баки начнет сейчас расспрашивать о табуне, об отдельных лошадях и не успокоится до тех пор, пока не выпытает все и не удовлетворится ответами. «Радеешь за шугуловских коней, словно они твои, – подумал Аманкул. – Все равно Шугул тебе спасибо не скажет, не дождешься!..»
– Слава аллаху, Баки-ага. Мы твердо помним ваш наказ, ни на минуту не отъезжаем ночью от табуна. Да и днем зорко следим. Ни у одной лошади даже репья в гриве не найдешь!
– А как жеребцы, не трогают молодняк? Вон тот молодой саврасый жеребец, видишь? Я уже тебе говорил, он очень ревнивый. Смотри следи за ним зорче, чтобы беды не наделал.
– Нет, нет, Баки-ага, не беспокойтесь, косяк саврасого жеребца мы пасем отдельно, держим его все время в стороне от других косяков.
Баки и не подозревал, что молодые табунщики – Аманкул и его напарник – частенько днем стравливают жеребцов и, отъехав в сторону, любуются боем двух предводителей косяков. Саврасый жеребец-четырехлетка водил косяк первый год, был он очень ревнивым и злым, стоило только появиться другому жеребцу возле его косяка, как он сейчас же кидался в драку. Второй косяк водил старый рыжий, с лысиной на лбу жеребец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89