Чей-то дух.., или нет, кажется, их все-таки двое. Эта новая сила успокаивала, поддерживала и настойчиво звала обратно, в привычный мир. Сначала Чайм отчаянно сопротивлялся, еще не освободившись от слепого страха, но потом он понял, что это маги, и с радостью доверился их силе и власти. Медленно, шаг за шагом, Ориэлла с Анваром вернули Эфировидца к жизни.
Глава 18. ПОЕДИНОК
Приближаясь к двум огромным, похожим на диковинные изваяния камням, которые у ксандимцев назывались Ворота Долины Мертвых, Чайм постепенно терял уверенность. За Воротами, у входа в ущелье, пестрели разноцветные палатки ксандимского лагеря, а за ними расстилалось плоскогорье, где должен был состояться завтрашний поединок. В небе догорала вечерняя заря, и отблеск заходящего солнца падал на копья и мечи воинов, стоящих на границе Долины.
Чайм был еще далеко, а они уже заметили его. Он услышал глухой ропот толпы, похожий на гудение растревоженного осиного роя. Одолеваемый малодушным желанием без оглядки бежать от этой испепеляющей ненависти собственных соплеменников, Эфировидец некоторое время отсиживался в небольшой рощице, последней перед выходом из Долины. Теперь он был очень рад, что его сопровождают товарищи и огромная пантера (Хану остался в пещере вместе с крылатыми воинами охранять Вульфа). Сейчас Эфировидец, как никогда, нуждался в поддержке. Даже легендарная бабушка едва ли могла бы в одиночку управиться с таким количеством напастей. Кроме того, он провел ужасную ночь, размышляя над вчерашним видением.
Если бы не наступил Час Вызова, маги бы вообще не разрешили ему приходить сюда. Ориэлла устроила ему разнос за то, что он скрыл от нее, насколько опасны подобные сеансы, и теперь настаивала на том, чтобы он отдохнул. Хотя, надо отдать ей должное, прежде всего она сердилась на себя, считая, что должна была хорошенько все выяснить заранее. К счастью, магам не удалось увидеть то, что видел Чайм, и поэтому им пришлось целиком положиться на его рассказ, а он воспользовался этим и скрыл от них последнюю, устрашающую часть своего видения. Но сам, Эфировидец не мог забыть ее, как ни пытался.
И вот сейчас, приближаясь к Месту Поединков, Чайм с особенной остротой ощутил весь ужас своего открытия, и перед ним встал мучительный выбор: кому сохранить верность. Не стоит больше себя обманывать: судьба Ксандима в его руках, и нет ничего легче, чем отдать своих новых друзей на растерзание разъяренной толпе — достаточно наложить на Шианната такое же заклинание, как на Фалихаса. Правда, маги и их чужеземные друзья, скорее всего, погибнут, но что значит жизнь нескольких человек по сравнению с судьбой целого народа? Пламенеющий Меч лишится своего хозяина, а ксандимцы будут избавлены от ужасной участи…
Но, с другой стороны, а как же Темные силы? Если Ориэлла не получит Меч, а тем более — погибнет, то они наверняка победят — и что же тогда будет с народом Ксандима? Но Темные силы были далеко, и толком Чайм ничего про них не знал, а что касается опасности, исходящей от Меча, — он видел ее собственными глазами.
— Что с тобой, Чайм? — услышал Эфировидец встревоженный голос Ориэллы и невольно покраснел. — Я же говорила, тебе нужно было отдохнуть, — продолжала она, беря его под руку. — На тебе же лица нет! Почему ты не сказал мне, что ясновидение отнимает столько сил? Мы, знаешь ли, совсем не хотим потерять тебя. Я помню, как мы с тобой летали над горами, оседлав ветер, и как мчались верхом по плоскогорью. Я рассчитываю еще не раз испытать эти ощущения! — Волшебница улыбнулась ему, как улыбаются одному из лучших друзей, и у Чайма перехватило дыхание. Он не мог посмотреть ей в глаза. О боги, как он осмелился даже в мыслях предать ее! Неужели бы он смог стоять и смотреть, как она умирает? А Паррик, Анвар и Сангра? А Искальда и Шианнат, которых он уже предал однажды? Разве были у него, затюканного подслеповатого Эфировидца, когда-нибудь такие друзья? Чайм выпрямился и повернулся к Ориэлле.
— Не беспокойся, со мной все будет хорошо, — ответил он. — Кому из нас сейчас легко? А ночью я отдохну, обещаю. Хотя мне это и не положено: мы ведь обязаны бодрствовать…
— Да плевать мне на это бодрствование! — проворчала волшебница. — Фалихас и его люди ни в коем случае не увидят тебя спящим, но спать ты будешь, уж я об этом позабочусь. Тебе нужен отдых, и ты его получишь.
— Только не вздумай храпеть! — с усмешкой заметил Паррик.
— Как? — с деланным негодованием спросил Чайм. — Разве Хозяин Табунов не знает, что великий ксандимский Эфировидец никогда не храпит! — Теперь, когда он принял решение, у него стало полегче на душе. — Однако нам пора идти, — сказал Чайм, обращаясь к друзьям. — Вот-вот совсем стемнеет, и у нас остается мало времени.
Казалось, незримая граница пролегла между двумя огромными камнями. Там, за этой невидимой, но непреодолимой чертой, стояли ксандимские старейшины, а позади них — вожаки кочующих охотников и главы кланов рыбаков, соледобытчиков и собирателей, которые жили на побережье и торговали с жителями внутренних районов. Среди них был и Фалихас, по-прежнему в облике огромного черного жеребца. Увидев Чайма, бывший Хозяин Табунов стал яростно рыть копытом землю.
Вперед выступила Исалла, Первая из старейшин, высокая и худая, похожая на старую сосну. Хотя волосы ее совсем поседели, а лицо покрылось морщинами, она все еще выглядела величественной и властной.
— Ну, что скажешь, отступник? — заговорила она, обращаясь к Эфировидцу. — Тьма вновь закрыла луну, а значит — наступила Ночь Вызова. Собирается ли твой чужеземный ублюдок, которого ты привел к власти, сдержать свое слово на этот раз? А сам ты намерен ли, как обещал, освободить Фалихаса? Мнение старейшин таково, что поединок, в котором он был побежден, является нарушением древнего обычая, а потому Фалихас может, если пожелает, вновь попытать счастья, но только не во власти заклятия, которое наложил на него некий грязный предатель.
Чайм содрогнулся, услышав эти слова, но тем не менее стойко выдержал ее холодный взгляд.
— Верный своей клятве, я освобожу Фалихаса, — ответил он и, подождав, пока толпа успокоится, продолжал:
— И кроме того, я представлю вам того, кто хотел бы бросить ему вызов. Хотя нынешний Хозяин Табунов держит свое слово и не намерен больше участвовать в поединке, он имеет право назначить другого вместо себя…
— Другого ксандимца! — выкрикнула Исалла.
— Да, это другой ксандимец, — с невозмутимым видом Чайм показал на Шианната, который стоял радом, и тотчас едва не был оглушен негодующими выкриками:
— Предатель!
— Ты не имеешь права!
— Это запрещено!
— Теперь он хочет навязать нам изгоя!
— Шианнат уже проиграл!
— Он потерял право драться!
Чайм поднял руку, и возмущенные крики потонули в вое пронесшегося над толпой ветра. Наступила напряженная тишина, и он заговорил снова.
— Позвольте вам напомнить, что Фалихас тоже проиграл поединок, однако это не мешает вам взывать к закону, утверждая, что он может сражаться. Паррик, Хозяин Табунов, желает сложить с себя бремя власти, но, согласно обычаю, он может назначить вместо себя любого бойца по собственному усмотрению, лишь бы этот боец был ксандимцем. Таков закон, и вы не станете этого отрицать!
Исалла заколебалась, но, не в состоянии опровергнуть его слова, наконец отвела глаза.
— Это так, — процедила сквозь зубы Первая из старейшин. — Если ты освободишь Фалихаса, Шианнат получит право участвовать в поединке, а мы, ксандимцы, клянемся признать победителя. Но послушай меня, Эфировидец!
Если победит Фалихас, завтрашнее утро будет последним в твоей жизни, как и в жизни твоих поганых чужеземных сообщников, клянусь светом богини!
— Прежде, чем давать столь опрометчивые клятвы, — с невозмутимым видом ответил Чайм, — нужно быть уверенным, что сможешь сдержать их. Я по крайней мере способен выполнить свое обещание. — С этими словами он поднял руки и направил поток воздуха в сторону Фалихаса. И вот там, где только что стоял черный конь, возник высокий и сильный ксандимец.
Возник — и словно безумный бросился туда, где стоял Чайм. Его схватили за руки, но он отчаянно пытался вырваться, изрыгая ругательства. Эфировидец молча смотрел на того, кто порывался его убить.
Наконец вмешалась Исалла.
— Опомнись, болван! — рявкнула она. — Ты что, хочешь все испортить? Если ты вступишь в Долину Мертвых, а тем более прольешь кровь накануне поединка, то будешь проклят и потеряешь право не только на власть, но и на жизнь.
Фалихас немедленно подчинился, но гнев по-прежнему горел в его глазах.
— Твои часы сочтены, Чайм! — крикнул он Эфировидцу. Чайм только пожал плечами. Он вел себя так нарочно, чтобы позлить Фалихаса, которому и без того предстояла очень напряженная ночь.
— Чьи-то часы наверняка сочтены, — согласился он и, повернувшись, пошел прочь.
Ориэлла во все глаза следила за Чаймом, гордясь его выдержкой.
* * *
Солнце скрылось за гребнем изувеченной горы под названием Стальной Коготь. У двух каменных глыб готовились к ночному бодрствованию будущие участники поединка. Для последних напутствий и дружеских бесед оставалось мало времени, ибо, согласно обычаю, до рассвета полагалось не только не спать, но и молчать. Ориэлла с Анваром разжигали костер, а остальные распределяли между собой очередность караула, чтобы двое могли постоянно охранять Шнанната, а третий поддерживать огонь и следить за тем, чтобы претендент на звание Хозяина Табунов случайно не заснул. Чайм настойчиво пытался уговорить Шианната хоть немного поесть, но тут кто-то тронул Эфировидца за плечо. Это был Паррик.
Начальник кавалерии отвел Чайма в сторонку и сразу перешел к делу:
— Послушай, я — воин и не мастак говорить, но до сих пор я не поблагодарил тебя за все, что ты для нас сделал, а другого случая может и не представиться. И особенно я хочу поблагодарить тебя за то, что ты остановил меня тогда, в башне. Когда я бываю не прав, я всегда признаю это, а в тот раз я едва не совершил одну их самых худших ошибок в своей жизни. Я у тебя в долгу, приятель, тем более что ты не рассказал Ориэлле про такую мою несусветную глупость. Она ведь никогда бы мне этого не простила. Ты спас меня, а может быть — и Анвара, и я от души благодарен тебе за это.
И в этот момент раздался звук рога, возвестивший начало бодрствования и, стало быть, молчания. Чайм не успел ничего ответить, он только улыбнулся Паррику, и, крепко пожав друг другу руки, они вернулись к костру.
Хотя все дежурства были тщательно распределены, в эту ночь никто не спал за исключением Чайма, который впоследствии уверял, что Ориэлла все-таки околдовала его. Сангра и Язур, каждый на свой лад, скучали по дому:
Сангра — по суете Нексиса, тавернам и товарищам по гарнизону, а Язур — по жаре, по бескрайним просторам пустыни и по родному языку, которого он так давно не слышал.
Паррику тоже было над чем подумать после того, как он увидел Анвара в новом свете, но начальник кавалерии никогда не был склонен копаться в собственных переживаниях, и вскоре его мысли вернулись к более насущным проблемам. Он от всей души сочувствовал Шианнату, который сидел сейчас, бледный, едва скрывающий волнение и тревогу, напротив своего соперника, опытного и опасного бойца, боевые качества которого Паррик познал на собственной шкуре. Он сам прошел через такое же испытание, но теперь был бессилен помочь Шианнату и мог только сочувствовать ему и надеяться, что молодой ксандимец завтра окажется на высоте.
Ориэлла, сидя у костра, вспоминала, как Форрал когда-то учил ее ни в коем случае не смотреть на огонь во время ночного дозора. Впрочем, сегодня она едва ли могла заснуть: рассказ Чайма о своем видении дал ей обильную пищу для размышлений. Ее весьма настораживало, что Меч вдруг оказался не где-нибудь, а в Долине, где жила ее мать, словно сама судьба бросала волшебнице вызов. Однако она тоже постоянно возвращалась мыслями к завтрашней схватке. Этот день будет решающим не только для народа Ксандима, но и для ее собственного будущего. От исхода поединка целиком зависит, удастся ли ей без помех отправиться на север, отыскать Пламенеющий Меч и выступить против Миафана — или же придется опять сражаться за свою жизнь и снова терять боевых товарищей, которых она так любила. Ориэлла невольно вспомнила о печальной судьбе Боана и почувствовала, как рука Анвара, угадавшего мысли любимой, коснулась ее руки. Теперь, когда их связывали любовные узы, мысленное общение с Анваром давалось ей значительно легче, и Ориэлла поспешила заверить возлюбленного, не нарушая молчания:
«Нет, нет, я не позволяю себе слишком много об этом думать, это не к добру. К тому же оплакивать погибших — не та роскошь, которую мы сейчас можем себе позволить».
«К сожалению, ты права, — ответил Анвар, — но это совсем не значит, что мы не любили его, и придет время, когда мы сможем воздать ему должное»
«Хорошо сказано, чародей», — прозвучала у нее в голове безмолвная речь Шиа. Огромная кошка наотрез отказалась остаться в пещере, хотя она гораздо больше беспокоилась о магах, чем о ксандимце. Ориэлла погладила Шиа по лобастой голове и сама доверчиво склонилась на плечо Анвару. Она была счастлива тем, что в этот трудный час рядом с ней два самых дорогих для нее создания.
«Что это вам обоим не спится?» — безмолвно спросила волшебница.
«Что ты говоришь такое? — возмутилась Шиа. — Я беспокоюсь за тебя».
«Разве тут заснешь? — поддержал ее Анвар. — От этого поединка столько зависит… Как ты думаешь, Шианнат добьется своего?»
«Уж пусть постарается» — решительно ответила Ориэлла. — Иначе всем нам крышка О боги, это бесконечное ожидание, по-моему, и есть самое ужасное".
«Уж не хочешь ли ты усыпить меня, как Чайма?» — спросил Анвар, указывая на спящего Эфировидца.
«Смотри, не проговорись ему! Он убьет меня, если узнает. Но все-таки лучше поспать. Бедняга совсем измучился».
«Да, он заслужил отдых. Как здорово он отбрил сегодня этих старейшин. Но, знаешь, Ориэлла… Тебе не показалось, что Чайм что-то скрывает насчет своего видения?»
«Ты тоже это почувствовал? — Ориэлла нахмурилась. — А я-то надеялась, что это просто моя дурацкая мнительность. Но я верю Чайму. Мне кажется, он не предаст. А тебе?»
«Мне тоже! Но все-таки, что же он скрыл и зачем?»
"Не знаю, но он был тогда очень напуган. — Ориэлла задумалась, потом продолжала:
— Я думаю, если бы опасность угрожала нам, он наверняка бы нас предупредил. Значит, дело касается только его самого, и это меня ужасно беспокоит. Я, знаешь ли, полюбила его за это время".
«Ты хочешь сказать, что у меня появился соперник?» — с деланным ужасом спросил Анвар.
«Не в том смысле полюбила, дуралей! — Волшебница с благодарностью оценила эту попытку поднять ее настроение. Анвар был прав: мрачные размышления до добра не доведут. — У тебя нет соперников, — продолжала она, — и, не будь здесь столько народу, я бы тебе это доказала».
* * *
Увы, Шианнат был лишен возможности мысленного общения. Ему приходилось бодрствовать в молчании, причем Фалихас не спускал с него ненавидящих глаз, и ненависть эта была значительно сильнее, чем обычная ненависть вождя к претенденту, и Шианната начали мучить сомнения. Не выдержав, он отвел взгляд и со стыдом подумал, что уже начинает проигрывать. А что, если завтра он погибнет? Что тогда будет с его бедной сестрой? Шианнат осторожно поднял глаза и вдруг заметил, что Фалихас смотрит уже не на него, а на Искальду. Теперь во взгляде соперника читалась не злоба, а похоть, глумливая насмешка и такое высокомерное презрение, что молодой ксандимец едва не взвыл от ярости. Бывший Хозяин Стад даже не скрывал, что считает себя уже заранее победившим.
Вспышка ярости моментально развеяла все сомнения Шианната, и решимость его окрепла. Нет, этому не бывать! Фалихасу больше никогда не удастся отнять у него сестру! Он, Шианнат, не имеет права потерпеть поражение. Он должен победить Фалихаса! Набычившись, Шианнат уставился на своего врага, и на сей раз Фалихас отвел взгляд. Теперь бывший изгнанник даже получал удовольствие от этого безмолвного поединка.
Искальда сидела рядом с братом, держа его руку в тревожном ожидании. Она не заметила этого обмена красноречивыми взглядами — она вообще не смотрела на соперников. Она уставилась в землю и изо всех сил старалась не дать воли своим чувствам. Если Шианнат погибнет, она не только потеряет брата, которого любит больше жизни, но и попадет в лапы Фалихаса, а даже мысль об этом была ей невыносима. Свободной рукой Искальда коснулась спрятанного за пазухой кинжала и поклялась про себя, что, если брат погибнет, она последует за ним — и пусть богиня примет их.
* * *
Снова затрубил рог, и лишь тогда Ориэлла, погруженная в свои мысли, заметила, что начало светать.
— Ну вот, теперь наконец можно и побеседовать, — зевая, проговорил Эфировидец, выбираясь из-под одеяла, которым укрыла его волшебница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Глава 18. ПОЕДИНОК
Приближаясь к двум огромным, похожим на диковинные изваяния камням, которые у ксандимцев назывались Ворота Долины Мертвых, Чайм постепенно терял уверенность. За Воротами, у входа в ущелье, пестрели разноцветные палатки ксандимского лагеря, а за ними расстилалось плоскогорье, где должен был состояться завтрашний поединок. В небе догорала вечерняя заря, и отблеск заходящего солнца падал на копья и мечи воинов, стоящих на границе Долины.
Чайм был еще далеко, а они уже заметили его. Он услышал глухой ропот толпы, похожий на гудение растревоженного осиного роя. Одолеваемый малодушным желанием без оглядки бежать от этой испепеляющей ненависти собственных соплеменников, Эфировидец некоторое время отсиживался в небольшой рощице, последней перед выходом из Долины. Теперь он был очень рад, что его сопровождают товарищи и огромная пантера (Хану остался в пещере вместе с крылатыми воинами охранять Вульфа). Сейчас Эфировидец, как никогда, нуждался в поддержке. Даже легендарная бабушка едва ли могла бы в одиночку управиться с таким количеством напастей. Кроме того, он провел ужасную ночь, размышляя над вчерашним видением.
Если бы не наступил Час Вызова, маги бы вообще не разрешили ему приходить сюда. Ориэлла устроила ему разнос за то, что он скрыл от нее, насколько опасны подобные сеансы, и теперь настаивала на том, чтобы он отдохнул. Хотя, надо отдать ей должное, прежде всего она сердилась на себя, считая, что должна была хорошенько все выяснить заранее. К счастью, магам не удалось увидеть то, что видел Чайм, и поэтому им пришлось целиком положиться на его рассказ, а он воспользовался этим и скрыл от них последнюю, устрашающую часть своего видения. Но сам, Эфировидец не мог забыть ее, как ни пытался.
И вот сейчас, приближаясь к Месту Поединков, Чайм с особенной остротой ощутил весь ужас своего открытия, и перед ним встал мучительный выбор: кому сохранить верность. Не стоит больше себя обманывать: судьба Ксандима в его руках, и нет ничего легче, чем отдать своих новых друзей на растерзание разъяренной толпе — достаточно наложить на Шианната такое же заклинание, как на Фалихаса. Правда, маги и их чужеземные друзья, скорее всего, погибнут, но что значит жизнь нескольких человек по сравнению с судьбой целого народа? Пламенеющий Меч лишится своего хозяина, а ксандимцы будут избавлены от ужасной участи…
Но, с другой стороны, а как же Темные силы? Если Ориэлла не получит Меч, а тем более — погибнет, то они наверняка победят — и что же тогда будет с народом Ксандима? Но Темные силы были далеко, и толком Чайм ничего про них не знал, а что касается опасности, исходящей от Меча, — он видел ее собственными глазами.
— Что с тобой, Чайм? — услышал Эфировидец встревоженный голос Ориэллы и невольно покраснел. — Я же говорила, тебе нужно было отдохнуть, — продолжала она, беря его под руку. — На тебе же лица нет! Почему ты не сказал мне, что ясновидение отнимает столько сил? Мы, знаешь ли, совсем не хотим потерять тебя. Я помню, как мы с тобой летали над горами, оседлав ветер, и как мчались верхом по плоскогорью. Я рассчитываю еще не раз испытать эти ощущения! — Волшебница улыбнулась ему, как улыбаются одному из лучших друзей, и у Чайма перехватило дыхание. Он не мог посмотреть ей в глаза. О боги, как он осмелился даже в мыслях предать ее! Неужели бы он смог стоять и смотреть, как она умирает? А Паррик, Анвар и Сангра? А Искальда и Шианнат, которых он уже предал однажды? Разве были у него, затюканного подслеповатого Эфировидца, когда-нибудь такие друзья? Чайм выпрямился и повернулся к Ориэлле.
— Не беспокойся, со мной все будет хорошо, — ответил он. — Кому из нас сейчас легко? А ночью я отдохну, обещаю. Хотя мне это и не положено: мы ведь обязаны бодрствовать…
— Да плевать мне на это бодрствование! — проворчала волшебница. — Фалихас и его люди ни в коем случае не увидят тебя спящим, но спать ты будешь, уж я об этом позабочусь. Тебе нужен отдых, и ты его получишь.
— Только не вздумай храпеть! — с усмешкой заметил Паррик.
— Как? — с деланным негодованием спросил Чайм. — Разве Хозяин Табунов не знает, что великий ксандимский Эфировидец никогда не храпит! — Теперь, когда он принял решение, у него стало полегче на душе. — Однако нам пора идти, — сказал Чайм, обращаясь к друзьям. — Вот-вот совсем стемнеет, и у нас остается мало времени.
Казалось, незримая граница пролегла между двумя огромными камнями. Там, за этой невидимой, но непреодолимой чертой, стояли ксандимские старейшины, а позади них — вожаки кочующих охотников и главы кланов рыбаков, соледобытчиков и собирателей, которые жили на побережье и торговали с жителями внутренних районов. Среди них был и Фалихас, по-прежнему в облике огромного черного жеребца. Увидев Чайма, бывший Хозяин Табунов стал яростно рыть копытом землю.
Вперед выступила Исалла, Первая из старейшин, высокая и худая, похожая на старую сосну. Хотя волосы ее совсем поседели, а лицо покрылось морщинами, она все еще выглядела величественной и властной.
— Ну, что скажешь, отступник? — заговорила она, обращаясь к Эфировидцу. — Тьма вновь закрыла луну, а значит — наступила Ночь Вызова. Собирается ли твой чужеземный ублюдок, которого ты привел к власти, сдержать свое слово на этот раз? А сам ты намерен ли, как обещал, освободить Фалихаса? Мнение старейшин таково, что поединок, в котором он был побежден, является нарушением древнего обычая, а потому Фалихас может, если пожелает, вновь попытать счастья, но только не во власти заклятия, которое наложил на него некий грязный предатель.
Чайм содрогнулся, услышав эти слова, но тем не менее стойко выдержал ее холодный взгляд.
— Верный своей клятве, я освобожу Фалихаса, — ответил он и, подождав, пока толпа успокоится, продолжал:
— И кроме того, я представлю вам того, кто хотел бы бросить ему вызов. Хотя нынешний Хозяин Табунов держит свое слово и не намерен больше участвовать в поединке, он имеет право назначить другого вместо себя…
— Другого ксандимца! — выкрикнула Исалла.
— Да, это другой ксандимец, — с невозмутимым видом Чайм показал на Шианната, который стоял радом, и тотчас едва не был оглушен негодующими выкриками:
— Предатель!
— Ты не имеешь права!
— Это запрещено!
— Теперь он хочет навязать нам изгоя!
— Шианнат уже проиграл!
— Он потерял право драться!
Чайм поднял руку, и возмущенные крики потонули в вое пронесшегося над толпой ветра. Наступила напряженная тишина, и он заговорил снова.
— Позвольте вам напомнить, что Фалихас тоже проиграл поединок, однако это не мешает вам взывать к закону, утверждая, что он может сражаться. Паррик, Хозяин Табунов, желает сложить с себя бремя власти, но, согласно обычаю, он может назначить вместо себя любого бойца по собственному усмотрению, лишь бы этот боец был ксандимцем. Таков закон, и вы не станете этого отрицать!
Исалла заколебалась, но, не в состоянии опровергнуть его слова, наконец отвела глаза.
— Это так, — процедила сквозь зубы Первая из старейшин. — Если ты освободишь Фалихаса, Шианнат получит право участвовать в поединке, а мы, ксандимцы, клянемся признать победителя. Но послушай меня, Эфировидец!
Если победит Фалихас, завтрашнее утро будет последним в твоей жизни, как и в жизни твоих поганых чужеземных сообщников, клянусь светом богини!
— Прежде, чем давать столь опрометчивые клятвы, — с невозмутимым видом ответил Чайм, — нужно быть уверенным, что сможешь сдержать их. Я по крайней мере способен выполнить свое обещание. — С этими словами он поднял руки и направил поток воздуха в сторону Фалихаса. И вот там, где только что стоял черный конь, возник высокий и сильный ксандимец.
Возник — и словно безумный бросился туда, где стоял Чайм. Его схватили за руки, но он отчаянно пытался вырваться, изрыгая ругательства. Эфировидец молча смотрел на того, кто порывался его убить.
Наконец вмешалась Исалла.
— Опомнись, болван! — рявкнула она. — Ты что, хочешь все испортить? Если ты вступишь в Долину Мертвых, а тем более прольешь кровь накануне поединка, то будешь проклят и потеряешь право не только на власть, но и на жизнь.
Фалихас немедленно подчинился, но гнев по-прежнему горел в его глазах.
— Твои часы сочтены, Чайм! — крикнул он Эфировидцу. Чайм только пожал плечами. Он вел себя так нарочно, чтобы позлить Фалихаса, которому и без того предстояла очень напряженная ночь.
— Чьи-то часы наверняка сочтены, — согласился он и, повернувшись, пошел прочь.
Ориэлла во все глаза следила за Чаймом, гордясь его выдержкой.
* * *
Солнце скрылось за гребнем изувеченной горы под названием Стальной Коготь. У двух каменных глыб готовились к ночному бодрствованию будущие участники поединка. Для последних напутствий и дружеских бесед оставалось мало времени, ибо, согласно обычаю, до рассвета полагалось не только не спать, но и молчать. Ориэлла с Анваром разжигали костер, а остальные распределяли между собой очередность караула, чтобы двое могли постоянно охранять Шнанната, а третий поддерживать огонь и следить за тем, чтобы претендент на звание Хозяина Табунов случайно не заснул. Чайм настойчиво пытался уговорить Шианната хоть немного поесть, но тут кто-то тронул Эфировидца за плечо. Это был Паррик.
Начальник кавалерии отвел Чайма в сторонку и сразу перешел к делу:
— Послушай, я — воин и не мастак говорить, но до сих пор я не поблагодарил тебя за все, что ты для нас сделал, а другого случая может и не представиться. И особенно я хочу поблагодарить тебя за то, что ты остановил меня тогда, в башне. Когда я бываю не прав, я всегда признаю это, а в тот раз я едва не совершил одну их самых худших ошибок в своей жизни. Я у тебя в долгу, приятель, тем более что ты не рассказал Ориэлле про такую мою несусветную глупость. Она ведь никогда бы мне этого не простила. Ты спас меня, а может быть — и Анвара, и я от души благодарен тебе за это.
И в этот момент раздался звук рога, возвестивший начало бодрствования и, стало быть, молчания. Чайм не успел ничего ответить, он только улыбнулся Паррику, и, крепко пожав друг другу руки, они вернулись к костру.
Хотя все дежурства были тщательно распределены, в эту ночь никто не спал за исключением Чайма, который впоследствии уверял, что Ориэлла все-таки околдовала его. Сангра и Язур, каждый на свой лад, скучали по дому:
Сангра — по суете Нексиса, тавернам и товарищам по гарнизону, а Язур — по жаре, по бескрайним просторам пустыни и по родному языку, которого он так давно не слышал.
Паррику тоже было над чем подумать после того, как он увидел Анвара в новом свете, но начальник кавалерии никогда не был склонен копаться в собственных переживаниях, и вскоре его мысли вернулись к более насущным проблемам. Он от всей души сочувствовал Шианнату, который сидел сейчас, бледный, едва скрывающий волнение и тревогу, напротив своего соперника, опытного и опасного бойца, боевые качества которого Паррик познал на собственной шкуре. Он сам прошел через такое же испытание, но теперь был бессилен помочь Шианнату и мог только сочувствовать ему и надеяться, что молодой ксандимец завтра окажется на высоте.
Ориэлла, сидя у костра, вспоминала, как Форрал когда-то учил ее ни в коем случае не смотреть на огонь во время ночного дозора. Впрочем, сегодня она едва ли могла заснуть: рассказ Чайма о своем видении дал ей обильную пищу для размышлений. Ее весьма настораживало, что Меч вдруг оказался не где-нибудь, а в Долине, где жила ее мать, словно сама судьба бросала волшебнице вызов. Однако она тоже постоянно возвращалась мыслями к завтрашней схватке. Этот день будет решающим не только для народа Ксандима, но и для ее собственного будущего. От исхода поединка целиком зависит, удастся ли ей без помех отправиться на север, отыскать Пламенеющий Меч и выступить против Миафана — или же придется опять сражаться за свою жизнь и снова терять боевых товарищей, которых она так любила. Ориэлла невольно вспомнила о печальной судьбе Боана и почувствовала, как рука Анвара, угадавшего мысли любимой, коснулась ее руки. Теперь, когда их связывали любовные узы, мысленное общение с Анваром давалось ей значительно легче, и Ориэлла поспешила заверить возлюбленного, не нарушая молчания:
«Нет, нет, я не позволяю себе слишком много об этом думать, это не к добру. К тому же оплакивать погибших — не та роскошь, которую мы сейчас можем себе позволить».
«К сожалению, ты права, — ответил Анвар, — но это совсем не значит, что мы не любили его, и придет время, когда мы сможем воздать ему должное»
«Хорошо сказано, чародей», — прозвучала у нее в голове безмолвная речь Шиа. Огромная кошка наотрез отказалась остаться в пещере, хотя она гораздо больше беспокоилась о магах, чем о ксандимце. Ориэлла погладила Шиа по лобастой голове и сама доверчиво склонилась на плечо Анвару. Она была счастлива тем, что в этот трудный час рядом с ней два самых дорогих для нее создания.
«Что это вам обоим не спится?» — безмолвно спросила волшебница.
«Что ты говоришь такое? — возмутилась Шиа. — Я беспокоюсь за тебя».
«Разве тут заснешь? — поддержал ее Анвар. — От этого поединка столько зависит… Как ты думаешь, Шианнат добьется своего?»
«Уж пусть постарается» — решительно ответила Ориэлла. — Иначе всем нам крышка О боги, это бесконечное ожидание, по-моему, и есть самое ужасное".
«Уж не хочешь ли ты усыпить меня, как Чайма?» — спросил Анвар, указывая на спящего Эфировидца.
«Смотри, не проговорись ему! Он убьет меня, если узнает. Но все-таки лучше поспать. Бедняга совсем измучился».
«Да, он заслужил отдых. Как здорово он отбрил сегодня этих старейшин. Но, знаешь, Ориэлла… Тебе не показалось, что Чайм что-то скрывает насчет своего видения?»
«Ты тоже это почувствовал? — Ориэлла нахмурилась. — А я-то надеялась, что это просто моя дурацкая мнительность. Но я верю Чайму. Мне кажется, он не предаст. А тебе?»
«Мне тоже! Но все-таки, что же он скрыл и зачем?»
"Не знаю, но он был тогда очень напуган. — Ориэлла задумалась, потом продолжала:
— Я думаю, если бы опасность угрожала нам, он наверняка бы нас предупредил. Значит, дело касается только его самого, и это меня ужасно беспокоит. Я, знаешь ли, полюбила его за это время".
«Ты хочешь сказать, что у меня появился соперник?» — с деланным ужасом спросил Анвар.
«Не в том смысле полюбила, дуралей! — Волшебница с благодарностью оценила эту попытку поднять ее настроение. Анвар был прав: мрачные размышления до добра не доведут. — У тебя нет соперников, — продолжала она, — и, не будь здесь столько народу, я бы тебе это доказала».
* * *
Увы, Шианнат был лишен возможности мысленного общения. Ему приходилось бодрствовать в молчании, причем Фалихас не спускал с него ненавидящих глаз, и ненависть эта была значительно сильнее, чем обычная ненависть вождя к претенденту, и Шианната начали мучить сомнения. Не выдержав, он отвел взгляд и со стыдом подумал, что уже начинает проигрывать. А что, если завтра он погибнет? Что тогда будет с его бедной сестрой? Шианнат осторожно поднял глаза и вдруг заметил, что Фалихас смотрит уже не на него, а на Искальду. Теперь во взгляде соперника читалась не злоба, а похоть, глумливая насмешка и такое высокомерное презрение, что молодой ксандимец едва не взвыл от ярости. Бывший Хозяин Стад даже не скрывал, что считает себя уже заранее победившим.
Вспышка ярости моментально развеяла все сомнения Шианната, и решимость его окрепла. Нет, этому не бывать! Фалихасу больше никогда не удастся отнять у него сестру! Он, Шианнат, не имеет права потерпеть поражение. Он должен победить Фалихаса! Набычившись, Шианнат уставился на своего врага, и на сей раз Фалихас отвел взгляд. Теперь бывший изгнанник даже получал удовольствие от этого безмолвного поединка.
Искальда сидела рядом с братом, держа его руку в тревожном ожидании. Она не заметила этого обмена красноречивыми взглядами — она вообще не смотрела на соперников. Она уставилась в землю и изо всех сил старалась не дать воли своим чувствам. Если Шианнат погибнет, она не только потеряет брата, которого любит больше жизни, но и попадет в лапы Фалихаса, а даже мысль об этом была ей невыносима. Свободной рукой Искальда коснулась спрятанного за пазухой кинжала и поклялась про себя, что, если брат погибнет, она последует за ним — и пусть богиня примет их.
* * *
Снова затрубил рог, и лишь тогда Ориэлла, погруженная в свои мысли, заметила, что начало светать.
— Ну вот, теперь наконец можно и побеседовать, — зевая, проговорил Эфировидец, выбираясь из-под одеяла, которым укрыла его волшебница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42