– Дорогая, – продолжал бакалейщик, немного придя в себя, – позволь представить друга детства, капитана Поля Анрийона, о котором я так много рассказывал.
Женщина едва поклонилась в ответ и прощебетала:
– Очень рада, месье… Ах, эта инвентаризация… позвольте два слова Феликсу… дела есть дела, не так ли?
Капитан собрался было что-то сказать, однако «крошка» властно прервала его на первом же слове. Он так и стоял с разинутым ртом, что не помешало ему заметить себе:
«Тьфу ты! У моего друга Феликса жена – настоящий командир эскадры, без нее он ни шагу!»
– С инвентаризацией кончено, – решительно заявила мадам Обертен, давая понять, что больше говорить не о чем. – Шестьдесят две тысячи восемьсот франков сорок сантимов чистой прибыли… более тысячи франков – вознаграждение кассиру… более двух тысяч – приказчикам… сотня – Мариет…
– Прекрасно, мой друг, чудесно.
– Шестьдесят две тысячи франков, – невольно вскрикнул капитан, – но это же замечательно! Мадам, позвольте выразить вам мое искреннее восхищение.
– О! У нас могло бы быть и сто… двести тысяч, если бы муж захотел… Ах! Быть бы мне мужчиной!..
– Вот уж сказала так сказала! Была бы ты мужчиной, ну и что?
– Я всего лишь слабая женщина, не жалею ни времени, ни сил, и мне так досадно, что все впустую.
– Ну, пошло! Снова ты? Счастья у нас прибавится, что ли? Или лучше нам станет в этой конуре, где я умираю от скуки? Может быть, мы перестанем есть эти ненавистные котлеты под отвратительным соусом, что продает мясник на углу? Да, нам подавай миллионы, а единственная служанка носится как угорелая, к тому же заменяет горничную! Неудивительно, что для стряпни у нее попросту не хватает времени, поэтому питаемся на бегу, на скорую руку, точно служащие, которым платят двести франков в месяц.
Мадам Обертен раздраженно пожала плечами и воздела руки к небу, призывая Бога в союзники.
Чувствуя себя не в своей тарелке, моряк не знал, как держаться, и приготовился уже уходить, когда Феликс, разгадав намерения приятеля, обратился к нему:
– Котлеты под соусом бывают только на завтрак… на обед… Возможно, сегодня будет торжественный обед… как-никак инвентаризация. Останься, сделай милость.
– О! Конечно же, месье, – преувеличенно любезно пригласила мадам Обертен. – Боже мой! Чувствуйте себя как дома. Вы старинный друг мужа, а значит, почти член нашей семьи.
Капитан Анрийон молча поклонился и вновь уселся на ободранный бамбуковый стул. Доблестный моряк так удачно вписался в их семейный кружок, что мадам Обертен, быстро глотая горячий суп, без стеснения продолжала деловую беседу. Между тем в голове ее несчастного супруга вертелась кровожадная мысль: как было бы хорошо, если бы она обожгла однажды язык!
Совсем еще молодая, не старше двадцати семи, очень красивая, с золотыми, ниспадающими на детский лоб волосами, с маленьким коралловым ротиком, с огромными голубыми глазами и темными ресницами, с ямочками на румяных щеках, мадам Обертен была бы очаровательна, если бы не слишком решительный взгляд, суховатый голос и резкие жесты. Она чем-то напоминала американскую ученую даму, не хватало только педантизма note 31 Note31
Педантизм – преувеличенная точность, излишняя мелочь.

, свойственного обычно женщинам Нового Света.
Продолжая болтать без умолку, «малютка» успевала еще схватить что-нибудь с тарелки, решить сложные домашние проблемы, услужить гостю и довести до бешенства собственного мужа.
– Но, дорогая, – перебил он ее наконец, – это вовсе не интересно Полю… Поговорим о чем-нибудь другом, умоляю тебя!
– Как же так, – негодовала она, – что может быть важнее для серьезного человека, чем деловая беседа? Разве капитан дальнего плавания – это не тот же торговец? Моряк торгового флота! Может ли быть у мужчины звание достойнее? Коммерция для меня – все равно, что поэзия, – добавила она тоном Корнелии, говорящей о своих детях: «Вот мои сокровища!» – Еще одно словечко, только одно, относительно кофе. Во Франции кофе дорожает, не так ли, капитан?
– Как и по всей Европе, мадам. На Яве note 32 Note32
Ява – один из островов Малайского архипелага в Тихом океане.

же, напротив, цены падают. И в Бразилии тоже.
– Таким образом, если бы некий предприниматель захотел приобрести партию бразильского кофе…
– Отправившись туда с двумястами тысячами франков, он заработал бы миллион в каких-нибудь четыре месяца.
– Миллион!.. За четыре месяца!.. Ты слышишь, Феликс?
– Слышу! Ну, и что дальше?.. Не хочешь ли послать меня в Бразилию попытать счастье?
– А не ты ли сам все грозился уехать?
– Нет! Не выйдет, – решительно заявил Феликс. Очевидно, под действием винных паров он впервые, быть может, осмелился возразить своему «командиру эскадры».
Удивленная столь категоричным ответом, женским чутьем уловив, что не следует – во всяком случае сейчас – слишком нажимать на мужа, чье терпение было уже на исходе, мадам Обертен моментально сбавила тон и с нежностью произнесла:
– Друг мой, подумай хорошенько! Путешествие в Бразилию – это же бесподобно! Капитан Анрийон может подтвердить.
– Двадцать восемь дней туда, столько же обратно, два месяца там… Времени, чтобы облазить все бразильские рынки, более чем достаточно. И дело сделано!
– Вот это разумная речь! В добрый час! Ты слышишь, Феликс?
– Не слышу и не хочу понимать. – Бакалейщик даже повысил тон, видя, что жена начинает сдаваться. – К тому же я боюсь путешествий. Пусть торговля раздражает меня, пусть, но болтаться в море, которое я ненавижу, – еще хуже.
– Но, дорогой, подумай: шестьдесят тысяч франков в год… Этого едва хватит на кусок хлеба. Мы занимаем приличное положение в обществе…
– Положение разбогатевших бакалейщиков!
– Несчастный, ты просто не хочешь понять! Ладно, буду откровенна. Знаешь ли ты настоящую причину моей, как ты говоришь, жадности?
– Ну?
– Хорошо! Я сама против скупости разбогатевших бакалейщиков и хочу дать ей бой! Моим оружием будет миллион! Я хочу быть первой на приеме в префектуре Орлеана, хочу, чтобы монсеньор note 33 Note33
Монсеньор – обращение к высшим лицам католического духовенства.

попросил меня о вспомоществовании беднякам. Роскошью и неслыханной милостыней я хочу затмить этих иссохших богатых вдовушек, хочу, чтобы у моей дочери была карета с гербами…
– И ради этой красивой мечты ты отправляешь меня навстречу океану, желтой лихорадке, диким зверям, убийственному экваториальному климату?! Не слишком ли высокая цена для твоих амбиций? note 34 Note34
Амбиция – честолюбие, тщеславие, спесь, чванство.


– Ты находишь их неуместными?
– Я нахожу их неуместными, идиотскими, возмутительными! Можно подумать, что в Орлеане не знают, с чего начинали твои предки…
– Феликс!..
– Они торговали кроличьими шкурками. Ходили по деревням с лесенкой за спиной и принюхивались, не пахнет ли кроличьим рагу. Если есть запах, значит, есть и желанная шкурка.
– Месье! Вы нанесли оскорбление моей семье!
– Я никого не оскорбил, так оно и было. Твои предки – бравые ребята, они всегда искали, чем бы поживиться. Правда, в чем им не откажешь, так это в честности. На ужин у них подавали головы от копченой селедки, а на обед – постный суп. Они разбогатели на торговле старьем и шкурками. И в этом нет ничего постыдного. Но все орлеанское общество умрет с хохоту, узнав об уморительной претензии присутствующей здесь мадемуазель Аглаи Ламберт. Твои родители, безусловно, достойны всяческого уважения, но что делать, – до высшего света им далеко.
– О! Вы, несомненно, были бы счастливы прикарманить прибыль от нашей скромной торговли!
– Я этого не говорил! К тому же вы, кажется, забыли, что наши доли в деле равны. Мой отец, знаете ли, тоже не из последних оборванцев.
– Покончим с этим, сударь. Вы унижаете меня, и я вам этого не прощу. – Взгляд ее стал колючим, даже жестоким.
– Но… дорогая моя, – спохватился несчастный бакалейщик. Он слишком хорошо знал этот взгляд, таящий угрозу, взгляд укротителя. От недавней решительности не осталось и следа. – Дорогая моя!.. – У него чуть было не вырвалось «дорогуша», как до сих пор еще говорят в провинции. – Однако…
– Достаточно! Мне стыдно за ваше малодушие… я никогда не забуду, что вы заставили меня краснеть перед вашим другом.
Хозяйка была мертвенно бледна, губы побелели, рот искривила страшная гримаса, глаза метали молнии. Она выскочила из-за стола, отворила дверь в соседнюю комнату и исчезла.
– Ах! Вот как? – заорал бакалейщик не своим голосом, оглушительно ударив кулаком по столу. – Хорошо же! Посмотрим!
– Право, Феликс, успокойся, пожалуйста, – пробормотал моряк, оторопев от неожиданной вспышки гнева.
– Мой бедный Поль, ты не знаешь ее. Теперь моя жизнь превратится в сущий ад на полгода, а то и больше. Аглая из тех, кто долго не сдаются… Боюсь, как бы чего не вышло. Пойдем-ка отсюда, а не то я все здесь переломаю или запущу чем-нибудь в окно.

* * *

Мадам Обертен заперлась в своей комнате и больше не выходила. Каково же было ее удивление, когда муж не вернулся ночью.
– Ба-а! Да не загулял ли он с капитаном? Ну ладно, месье Феликс, утром я вам устрою…
Но все случилось как раз наоборот. Очаровательная бакалейщица впервые со дня своей свадьбы завтракала в одиночестве. Она, словно тень, бродила по дому и кладовым, не находя, на ком бы выместить зло.
В томительном ожидании время текло все медленнее. Феликс не объявлялся. Наступил час ужина – никого. А потом – вторая бессонная ночь в гневе, в одиночестве, в тревоге.
На следующее утро, ровно в восемь, испуганная мадам Обертен решилась сообщить в полицейский участок об исчезновении мужа. Но как человек дела прежде разобрала почту. В образцовом торговом доме почта не может ждать.
Она наугад принялась рыться в ворохе писем со всех концов Франции, как вдруг наткнулась на большой квадратный конверт с парижской маркой, надписанный почерком ее мужа. Лихорадочно вскрыв письмо, залпом прочла несколько строк, улыбнулась и начала снова, уже вслух, как бы стараясь глубже проникнуть в смысл прочитанного:
«Париж, 4 октября 1886, 6 часов вечера.
Мадам!
Через полчаса я уезжаю в Гавр note 35 Note35
Гавр – портовый город во Франции, в устье реки Сены.

. Отправляюсь в Бразилию скупать все существующие запасы кофе. Капитан Анрийон убедил меня в вашей правоте. Я захватил с собой двести тысяч франков. Их хватит на закупки и дорожные расходы. Потрудитесь записать их на мой счет. Прилагаю нотариальное свидетельство, дающее вам право управлять фирмой в мое отсутствие.
Уезжаю, не поцеловав дочь. Увижу ли я ее?
Феликс Обертен».
– Прекрасно! В добрый час, – воскликнула молодая женщина, потирая руки. – Молодец Феликс! Настоящий мужчина. Главное в жизни – уметь взять. Итак, я стану дамой высшего света, моя дочь выйдет замуж за маркиза.

ГЛАВА 3


Отплытие. – «Дорада». – Зрители заинтригованы. – Марсельские матросы что-то подозревают. – Непогода. – Капитан колеблется. – Твердое решение. – Пассажир объявляет войну уткам. – Убийство сатанита. – Суеверие. – Человек за бортом. – Рискованное спасение. – Отменный пловец. – Умиление. – Спасен. – Акула. – Жди беды.

Утром 6 октября красивое трехмачтовое судно с пятьюстами бочками на борту отплывало из Гавра в неизвестном направлении.
И хотя обыкновенный парусник никого не мог удивить в старом нормандском порту, на этот раз любопытных собралось много. А все потому, что корабль отплывал не куда-нибудь, а в далекие, неведомые края, и отплывал внезапно. В строго отведенные сроки «Дораду» разгрузили, снабдили водой и продовольствием. Капитан помалкивал о цели неожиданного путешествия. И его матросы напоминали скорее членов дипломатического корпуса, так они были скрытны, не обронив до самого отплытия ни слова, ни полслова.
Подняв паруса, трехмачтовик плавно отошел от причала.
Провожая «Дораду», любуясь ее безукоризненными формами, одни утверждали, что парусник направляется в Китайское море за партией опиума, другие возражали: он просто плывет в Бразилию за сахаром и кофе.
– Обратите внимание! – говорили знающие люди. – Судя по ватерлинии note 36 Note36
Ватерлиния – линия вдоль борта судна, ниже которой оно не должно погружаться в воду; показывает нормальную осадку.

, в трюмах не густо; наверное, какая-нибудь мелочь на продажу, всякий хлам…
– Ветер, ветер у них в багаже! – послышался звонкий голос одного из стоявших неподалеку матросов, и всех обдало едким запахом лука и чеснока. – Одного взгляда достаточно, чтобы понять: судно направляется к берегам Африки, а там его уж поджидает добрая партия «черного дерева»!
– Не может быть, Мариус!
– Тю-у! Да это ясно как белый день!..
– И что же, вы действительно считаете, что это невольничий корабль? – осведомился пожилой, прилично одетый господин. – Я полагал, что международные законы сурово преследуют этот постыдный промысел, а англичане безжалостно вешают торговцев живым товаром.
– В доказательство скажу вам, папаша, что владелец «Дорады» – англичанин по имени Бейкер, и я работал на его фирму.
– И вы занимались подобным делом?
– Конечно! И неплохо зарабатывал.
– В таком случае могу подтвердить, что капитан Анрийон – совладелец «Дорады», а значит, заинтересован в прибылях.
– Вот именно, капитану нужно доходное место.
В разговор вмешался лоцман note 37 Note37
Лоцман – специалист по проводке судов на определенных участках пути.

:
– Однако это не мешает капитану Анрийону быть лихим моряком, а «Дораде» летать как птица.
– А как насчет экипажа?
– Команда достойна судна и капитана!
– Что правда, то правда! Взгляните-ка!
– Отдать концы! – послышалось с борта судна, и парусник, маневрируя с небывалой быстротой и четкостью, весь, от бушприта note 38 Note38
Бушприт – выступающий впереди судна горизонтальный или наклонный брус, который служит для вынесения вперед носовых парусов.

до бизань-мачты note 39 Note39
Бизань-мачта – самая задняя мачта трехмачтового судна, каковым является «Дорада».

; оделся в паруса.
– Нечего сказать: чисто сработано!
– А что ты думал? Как, по-твоему, работают матросы, которые не гуляют, не безобразничают и не пьют?
– Но они же бретонцы!..
– И тем не менее они не кутили, сами грузились и разгружались. На берег, между прочим, выходили только вместе и без конца следили один за другим.
– Добавьте к этому, что команда всегда ходит с одним и тем же капитаном.
– Тут явно дело нечисто!
– Куда же власти смотрят?
– Военный комиссар облазил все сверху донизу, да разве что найдешь? У капитана Анрийона все бумаги в порядке, концы с концами сходятся. Допрашивали людей, так они все, как один, подтвердили его слова.
– Ну, а если все это выеденного яйца не стоит, и «Дорада» – обыкновенное торговое судно, плывет, скажем, за опиумом?
– Увидим, – усмехнулись марсельские матросы.
Тем временем трехмачтовик уже миновал мол. Норд-вест note 40 Note40
Норд-вест – северо-западный ветер.

раздувал паруса. Кокетливо наклонившись влево, «Дорада» устремилась вперед подобно рыбе, имя которой она носила. Покачиваясь на волнах, судно удалялось, трижды подняв и опустив флаг.
Вскоре обогнули мыс.
– Северо-запад, один румб к северу! – скомандовал лоцман. – Капитан, вы взяли верный курс.
– Добро! Благодарю вас, лоцман, и прощайте.
– До свидания, капитан! Счастливого плавания!
В этот момент шлюпка причалила к правому борту, лоцман спустился в нее, и секунду спустя она уже спешила к пароходу, дымившему на горизонте.
«Дорада» покинула французские воды.
Между тем бриз все усиливался. Волны, поначалу, как обычно, похожие на речные, становились все больше. Берег был уже далеко, и море давало себя знать. Оно волновалось. Начиналась сильная качка, столь мучительная для любого, чей желудок и ноги не привыкли к морским путешествиям.
Капитан изучал карту в кают-компании, когда в дверном проеме показался веселый и немного взъерошенный Обертен.
– Феликс?! – удивленно произнес офицер. – Я думал, что ты преспокойно дрыхнешь на своей койке…
– Почему?
– Потому что качает.
– Качает?
– Да-да, и я удивлен, что, несмотря на сильную качку, ты не страдаешь морской болезнью.
– Морской болезнью?
– Ну, или как там еще это можно назвать…
– Морская болезнь? У меня? Никогда в жизни. Наоборот, появился волчий аппетит. Нельзя ли ускорить обед?
– Но позволь, не прошло и двух часов, как мы встали из-за стола.
– Возможно… Однако очень хочется есть. Я так счастлив, что сбежал из этой старой конуры на улице Ренар и больше не вижу угрюмой физиономии старой Мариеты, не слышу резкого тона госпожи Оберген, урожденной Ламберт, одно только имя которой – Аглая – производило на меня ужасное впечатление! Никогда не чувствовал себя лучше. Моя радость выражается в ненасытном голоде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51