Неужели один из его парней прижал её в помещении архива? Только дела о сексуальных домогательствах ему ещё не хватало.
– Речь идет о тех телах, которые вы обнаружили в Клоаке, – начала Хейворд.
– Вот как? – Слова сержанта вызвали у д’Агосты нехорошие подозрения. Считалось, что расследование ведется в обстановке глубокой секретности.
– До реорганизации я работала в транспортной полиции, – сказала Хейворд таким тоном, словно это все объясняло. – Я до сих пор дежурю на Вест-Сайде. Чищу от бездомных Пенсильванский вокзал, Адскую Кухню и сортировочные станции под…
– Постойте-постойте. Так, значит, вы ассенизатор? – прервал её д’Агоста и тут же понял, что совершил ошибку.
Уловив насмешливое недоверие в его голосе, Хейворд вся напряглась и сдвинула брови. Повисло неловкое молчание.
– Нам не нравится это прозвище, лейтенант, – наконец сказала она.
Решив, что уже достаточно ублажил незваную гостью, д’Агоста бросил:
– Это мой кабинет.
Хейворд посмотрела на него, и по этому взгляду лейтенант понял, как меняется в худшую сторону её мнение о нем.
– О’кей. Если вы хотите играть по таким правилам… – Хейворд глубоко вздохнула и продолжила: – В этих ваших скелетах, когда я о них услышала, я почувствовала нечто знакомое. Они напомнили мне о ряде недавних убийств среди кротов.
– Кротов?
– Людей, обитающих в тоннелях. – Ее снисходительный тон разозлил лейтенанта. – Бездомных, поселившихся под землей. Впрочем, не важно. Сегодня я прочитала статью в “Пост”. Ту, которая про Мефисто.
Д’Агоста недовольно скривился. Этот вечно рыскающий в поисках скандалов Билл Смитбек нагнал страху на своих читателей и ещё более ухудшил ситуацию. В свое время они были в некотором роде друзьями, но теперь, получив пост криминального репортера, Смитбек стал просто невыносим. И д’Агоста предпочитал не снабжать его конфиденциальной информацией.
– Продолжительность жизни бездомного очень мала, – продолжала Хейворд. – Даже меньше, чем у настоящих кротов. Но журналист прав. Недавно произошло несколько необычайных по своей мерзости убийств. Головы исчезли, тела разорваны. Я подумала, что вам это будет интересно. – Чуть подвинувшись на стуле и одарив д’Агосту взглядом ясных карих глаз (этот взгляд почему-то тревожил его), Хейворд закончила: – Впрочем, мне, наверное, следовало поберечь дыхание.
Решив оставить последнее замечание без внимания, д’Агоста спросил:
– О каком числе безголовых покойников мы говорим, сержант? Двух? Трех?
– Скорее о полудюжине, – немного подумав, ответила Хейворд.
Рука с сигарой замерла на полпути ко рту.
– Полдюжины?!
– Это по моим прикидкам. Прежде чем прийти сюда, я порылась в делах. За последние четыре месяца было убито семь кротов. Модус операнди во всех семи случаях идентичен.
– Сержант, давайте напрямик. – Д’Агоста опустил руку с сигарой. – Вы хотите сказать, что под землей бродит какой-то Джек Потрошитель и никто им не занимается?
– Послушайте. Это всего лишь мое предположение, – воинственным тоном произнесла она. – Вообще-то это не мое дело. Я расследованием убийств не занимаюсь.
– Почему вы не действовали в установленном порядке и не сообщили о возникших подозрениях своему руководителю?
– Я сообщала своему шефу. Капитану Уокси. Вы его знаете?
Капитан Уокси был известен всем. Как самый жирный и самый ленивый начальник участка во всем городе. Как человек, своим бездельем сделавший карьеру, и сумевший при этом никого не обидеть. Годом раньше д’Агоста и сам был представлен благодарным мэром к званию капитана. Но тут случились выборы, и мэра Харпера турнули из кабинета. Новый мэр въехал в ратушу на обещаниях сократить налоги и уменьшить расходы. В результате политики экономии Уокси получил капитанство и участок под свою команду, а д’Агоста остался с носом. Таков, увы, мир.
– Убийство крота – совсем не то, что убийство на поверхности, – продолжала, закинув ногу на ногу, Хейворд. – Большую часть тел вообще не обнаруживают. А если и обнаруживают, то лишь после того, как их уже нашли крысы и собаки. Многие из них оказываются “Джонами Доу” – неизвестными. Идентифицировать их не удается даже в тех случаях, когда тела находятся в сравнительно приличном состоянии. А остальные кроты, можете быть уверены, нам не помощники.
– И Джек Уокси, значит, всю вашу информацию закопал?
– Плевать он хотел на всех этих людей, – снова помрачнела Хейворд.
Д’Агоста долго смотрел на нее, размышляя, почему Уокси, закоренелый шовинист старой закалки, взял в свой штат женщину ростом всего в пять футов три дюйма. Посмотрев ещё раз на её изящные черты лица, карие глаза и тонкую талию, лейтенант нашел ответ.
– О’кей, сержант, – кивнул он. – Я покупаю вашу информацию. Вы можете назвать места убийств?
– Места – практически единственное, чем я располагаю.
Сигара давно погасла, и д’Агоста принялся рыться в столе в поисках спички.
– Итак, где же их обнаруживали?
– Здесь и здесь. – Хейворд извлекла из кармана компьютерную распечатку, развернула и подвинула через стол.
Раскуривая сигару, д’Агоста изучал листинг.
– Итак, первое тело обнаружено тридцатого апреля в доме № 624 на Пятьдесят восьмой Западной улице.
– В подвале, в бойлерной. Из неё есть доступ к железнодорожной ветке, поэтому она попала под юрисдикцию транспортной полиции.
Д’Агоста кивнул, не сводя взгляда с листка.
– Следующее – седьмого мая под станцией подземки “Коламбус-сёркл”. Третье – двадцатого мая на железнодорожном отводе Б4, на двадцать втором пути, у дорожного знака “1,2 мили”. Где это, черт побери?
– Один из закрытых ныне грузовых тоннелей, которые в свое время вели на Вестсайдскую сортировочную. Кроты проломили стены и поселились в некоторых из них.
Д’Агоста слушал, с наслаждением затягиваясь сигарой. Год назад, в ожидании повышения по службе он перешел с “Гарсиф и Вегас” на “Данхилл”. Хотя повышение не состоялось, д’Агоста так и не сумел убедить себя вернуться к прежнему сорту сигар. Все так же, без эмоций, он взглянул на Хейворд. Конечно, уважением к вышестоящим она не отличается. Но, с другой стороны, несмотря на крошечный рост, в ней ощущались уверенность в себе и прирожденная властность. Явившись к нему, она продемонстрировала инициативность. И смелость тоже. На какой-то момент он даже пожалел, что начал разговор не с той ноги.
– Ваше появление, конечно, не соответствует порядкам, установленным в департаменте полиции, – сказал он. – Тем не менее я высоко ценю то, что вы потратили время.
Хейворд едва заметно кивнула, давая понять, что комплимент слышала, но не принимает.
– Я не хочу вторгаться в юрисдикцию капитана Уокси, – продолжал д’Агоста. – Но я могу передать ему все, что вы мне сказали, на тот случай, если между всеми убийствами существует связь. Вы, кстати, заметили это первой. Давайте поступим так: забудем, что вы приходили ко мне и что мы разговаривали.
Хейворд снова кивнула.
– Я позвоню Уокси, как будто я получил сообщения об убийствах по своим каналам, после чего мы совершим небольшую экскурсию по памятным местам.
– Ему это не понравится. Капитану по вкусу лишь одно место – его кресло в участке и один пейзаж – вид из окна его кабинета.
– Нет, он пойдет. Как он будет выглядеть в глазах начальства, когда его работу делает какой-то лейтенант, а он греет задницу в кресле? Особенно если это обернется серьезным делом. Итак, мы совершим небольшую прогулку втроем. Не стоит раньше времени тревожить больших шишек.
– Все это не очень здорово, лейтенант, – мгновенно помрачнела Хейворд. – Там крайне опасно. Мы будем играть на чужом поле. А это не какие-то бедняги, сбившиеся с пути истинного. Там образовалось сообщество крутых парней. Ветераны Вьетнама, бывшие уголовники, отпущенные под залог. Никого они не ненавидят так яро, как копов. Нам потребуется по меньшей мере отделение полицейских.
Д’Агосту вновь начал раздражать её безапелляционный тон. Ни грана уважения!
– Послушайте, Хейворд, – сказал он. – Ведь речь идет не о Судном дне, а всего-навсего о спокойной ознакомительной прогулке. Я хочу осмотреть все, как оно есть. И если мы на что-нибудь наткнемся, то сможем начать официальное расследование.
Хейворд молчала.
– И еще, сержант. Если я услышу разговоры о нашей беседе, я сразу определю, откуда растут ноги.
Хейворд поднялась со стула, разгладила брюки и поправила форменный пояс.
– Ясно, – сказала она.
– Я так и думал, что вы все поймете.
Д’Агоста встал с кресла и выпустил струйку дыма в сторону надписи НЕ КУРИТЬ .
Он заметил, как Хейворд смотрит на сигару – то ли с презрением, то ли с неодобрением.
– Не хотите ли закурить? – саркастически спросил он, запуская пальцы в нагрудный карман пиджака.
В первый раз за все время на губах сержанта промелькнуло подобие улыбки.
– Спасибо, не надо. Особенно после того, что случилось с моим дядей.
– А что с ним случилось?
– Рак полости рта. Ему вырезали губы.
Хейворд повернулась на каблуках и быстро вышла из кабинета. Попрощаться она не удосужилась. А вкус сигары почему-то резко ухудшился.
8
Он неподвижно сидел в тишине лаборатории. Хотя в помещении не было света, его взгляд перебегал с одной стены на другую, любовно задерживаясь на каждом предмете. Для него это ещё было в новинку – сидеть неподвижно часами, наслаждаясь замечательной остротой всех своих чувств.
Теперь он закрыл глаза и сконцентрировал все внимание на глухом городском шуме за стенами. Спустя некоторое время из общего рокота голосов он смог выловить обрывки разговоров, отделив самые громкие и близкие от тех, что велись на расстоянии нескольких комнат или даже этажей. Вскоре и эти шумы растворились в потоке его внимания, и он услышал шорох и писк мышей, совершающих свой тайный жизненный цикл глубоко за стенами. Временами ему казалось, что до него доносятся стоны самой земли, её движение и вздохи.
Позже – он не знал, насколько позже, – у него снова проснулось чувство голода. Это был не совсем голод. Скорее ощущение, что ему чего-то недостает. Казалось, что изнутри – места он определить не мог – его кто-то царапает, пока ещё очень нежно. Однако он никогда не позволял этому ощущению усиливаться.
Быстро поднявшись, он прошел по лаборатории, повернул вентиль на дальней стене, зажег газ и поставил на горелку реторту с дистиллированной водой. Когда вода нагрелась достаточно, он запустил руку в потайной карман и извлек оттуда продолговатую металлическую капсулу. Отвинтил колпачок, высыпал немного порошка на поверхность воды. Если бы в помещении горела лампа, можно было бы увидеть, что порошок имеет цвет светлого нефрита. Температура воды увеличивалась, и над поверхностью воды возникло легкое облачко. Наконец вода забурлила.
Он выключил газ и перелил дистиллат в мензурку. Теперь её следовало осторожно взять в ладони, отрешиться от всех мыслей и, совершив ритуальные движения, позволить божественному пару ласково прикоснуться к ноздрям. Но на это ему никогда не хватало терпения. Вот и сейчас, алчно глотая горячую жидкость, он почувствовал, как полыхает огнем нёбо. Он негромко рассмеялся. Его забавляло, как сам он нарушает ритуал, соблюдения которого так строго требует от всех остальных.
Он ещё не успел снова сесть, а странное ощущение внутри уже исчезло. В теле началось какое-то медленное движение. Поток огня, зародившись в конечностях, постепенно поднимался вверх, и вскоре ему стало казаться, что все его существо охвачено пламенем. Он ощутил в себе необыкновенное могущество, жизнь стала казаться ему неописуемо прекрасной. Чувства, и без того обостренные, позволяли теперь разглядеть в угольной тьме самые мельчайшие пылинки, услышать на Манхэттене все шумы, начиная от бесед в Радужной комнате на семидесятом этаже Рокфеллеровского центра и кончая голодными стенаниями его собственных детей глубоко под землей в тайных, забытых людьми местах.
Скоро они проголодаются ещё сильнее, и тогда их не сможет сдержать даже церемония.
Но к тому времени церемония больше и не потребуется.
Темнота казалась чуть ли не до боли яркой, и он прикрыл глаза, слушая, как течет в его сосудах кровь. Он будет сидеть, опустив веки, пока благостные ощущения не достигнут пика, а серебристая, блестящая пленка, временно затянувшая глазное яблоко, не исчезнет. “Кто-то назвал эту пленку “глазурью”, – весело вспомнил он. – Очень удачное название”.
Скоро – увы, слишком скоро – радостное пламя, полыхавшее в теле, начало угасать. Но ощущение могущества сохранилось как постоянное напоминание о том, что произошло с его суставами и связками, как напоминание о том, во что он превратился. Жаль, что его бывшие коллеги не могут его увидеть. Они бы все поняли.
Он поднялся, слегка сожалея о том, что приходится покидать это место наслаждений. Но сегодня ему предстоит ещё очень много дел.
Это будет бурная ночь.
9
Марго подошла к двери и с отвращением отметила, что она такая же грязная, как обычно. Даже для музея, печально известного своей терпимостью к пыли, дверь в лабораторию физической антропологии, или “комнаты скелетов”, как именовал её персонал, казалась омерзительно грязной. “Ее, видимо, не мыли с начала века”, – подумала Марго. От множества прикосновений ручка была засалена, а панель блестела, словно лакированная. Марго захотелось вынуть из сумочки платок, но она тут же отказалась от этой мысли, решительно взялась за ручку и открыла дверь.
В лаборатории царил обычный полумрак, и ей пришлось выждать, пока привыкнут глаза. До потолка поднимались ряды металлических выдвижных ящиков – двенадцать тысяч, и в каждом хранился человеческий скелет – либо целиком, либо его фрагменты. В основном – скелеты коренных обитателей Африки и обеих Америк. Однако сейчас Марго интересовали не антропологические, а медицинские образцы. Доктор Фрок предложил для начала исследовать скелеты людей, страдавших острыми костными деформациями. Он выдвинул гипотезу, что скелеты жертв агромегалии, или синдрома Протея, помогут пролить свет на происхождение отвратительного костяка, лежавшего под синим пластиковым покрывалом в лаборатории судебной антропологии. Пробираясь между стеллажами, Марго горестно вздохнула. Она знала, что её ожидает весьма недоброжелательный прием. Здесь всем приходилось выслушивать ворчание Сэя Хедждорна, такого же древнего, как и охраняемые им скелеты. Хедждорн вместе с вахтером Керли и Эммалайн Спрэгг из лаборатории биологии беспозвоночных принадлежал к старой гвардии музея. Сэй презирал компьютерную технику и упрямо отказывался приводить каталог своего собрания в соответствие с требованиями двадцатого столетия. Когда бывший коллега Марго Грег Кавакита получил место в лаборатории, ему приходилось терпеть брюзжание Сэя каждый раз, как только он открывал свой портативный компьютер. Кавакита прозвал старика за глаза Стампи. Лишь Марго, да ещё несколько аспирантов знали, что это прозвище происходит от Stumpiniceps troglodytes – названия существа, обитавшего на дне океанов в каменноугольный период.
При воспоминании о Каваките Марго нахмурилась. Она чувствовала себя виноватой. С полгода назад он оставил сообщение на её автоответчике. Грег извинился, что давно не звонил, и сказал, что ему обязательно надо с ней поговорить и что он позвонит завтра в то же время. Когда в назначенный час зазвонил телефон, Марго машинально потянулась к трубке – и замерла, удивленно спрашивая себя, почему ей так не хочется говорить с Кавакитой. Впрочем, она знала ответ. Кавакита, Пендергаст, Смитбек, лейтенант д’Агоста и даже доктор Фрок были частью того… Экстраполяционная программа Грега позволила понять, что представляет собой Мбвун – чудовище, наводившее ужас на весь музей и до сих пор видевшееся ей в ночных кошмарах. Да, это эгоизм, но Марго не хотела общаться с теми, кто мог напомнить ей о тех ужасных днях. Теперь, когда она по горло увязла в изучении деформированного скелета, прежние предрассудки выглядели по меньшей мере глупо.
Громкое покашливание вернуло её к реальности. Оглянувшись, она увидела рядом с собой крошечного человечка в поношенном твидовом костюме, с обветренным, изборожденным морщинами лицом.
– Не зря мне показалось, что кто-то бродит среди моих скелетов, – мрачно произнес Хедждорн, скрестив маленькие ручки на груди. – Итак?
Марго испытывала невольное раздражение. Его скелеты, как бы не так! Стараясь не демонстрировать своих чувств, она извлекла из сумки листок бумаги и вручила его Хедждорну.
– Доктор Фрок хочет, чтобы эти скелеты направили в лабораторию судебной антропологии.
Стампи изучил бумагу и сделался ещё более мрачным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Речь идет о тех телах, которые вы обнаружили в Клоаке, – начала Хейворд.
– Вот как? – Слова сержанта вызвали у д’Агосты нехорошие подозрения. Считалось, что расследование ведется в обстановке глубокой секретности.
– До реорганизации я работала в транспортной полиции, – сказала Хейворд таким тоном, словно это все объясняло. – Я до сих пор дежурю на Вест-Сайде. Чищу от бездомных Пенсильванский вокзал, Адскую Кухню и сортировочные станции под…
– Постойте-постойте. Так, значит, вы ассенизатор? – прервал её д’Агоста и тут же понял, что совершил ошибку.
Уловив насмешливое недоверие в его голосе, Хейворд вся напряглась и сдвинула брови. Повисло неловкое молчание.
– Нам не нравится это прозвище, лейтенант, – наконец сказала она.
Решив, что уже достаточно ублажил незваную гостью, д’Агоста бросил:
– Это мой кабинет.
Хейворд посмотрела на него, и по этому взгляду лейтенант понял, как меняется в худшую сторону её мнение о нем.
– О’кей. Если вы хотите играть по таким правилам… – Хейворд глубоко вздохнула и продолжила: – В этих ваших скелетах, когда я о них услышала, я почувствовала нечто знакомое. Они напомнили мне о ряде недавних убийств среди кротов.
– Кротов?
– Людей, обитающих в тоннелях. – Ее снисходительный тон разозлил лейтенанта. – Бездомных, поселившихся под землей. Впрочем, не важно. Сегодня я прочитала статью в “Пост”. Ту, которая про Мефисто.
Д’Агоста недовольно скривился. Этот вечно рыскающий в поисках скандалов Билл Смитбек нагнал страху на своих читателей и ещё более ухудшил ситуацию. В свое время они были в некотором роде друзьями, но теперь, получив пост криминального репортера, Смитбек стал просто невыносим. И д’Агоста предпочитал не снабжать его конфиденциальной информацией.
– Продолжительность жизни бездомного очень мала, – продолжала Хейворд. – Даже меньше, чем у настоящих кротов. Но журналист прав. Недавно произошло несколько необычайных по своей мерзости убийств. Головы исчезли, тела разорваны. Я подумала, что вам это будет интересно. – Чуть подвинувшись на стуле и одарив д’Агосту взглядом ясных карих глаз (этот взгляд почему-то тревожил его), Хейворд закончила: – Впрочем, мне, наверное, следовало поберечь дыхание.
Решив оставить последнее замечание без внимания, д’Агоста спросил:
– О каком числе безголовых покойников мы говорим, сержант? Двух? Трех?
– Скорее о полудюжине, – немного подумав, ответила Хейворд.
Рука с сигарой замерла на полпути ко рту.
– Полдюжины?!
– Это по моим прикидкам. Прежде чем прийти сюда, я порылась в делах. За последние четыре месяца было убито семь кротов. Модус операнди во всех семи случаях идентичен.
– Сержант, давайте напрямик. – Д’Агоста опустил руку с сигарой. – Вы хотите сказать, что под землей бродит какой-то Джек Потрошитель и никто им не занимается?
– Послушайте. Это всего лишь мое предположение, – воинственным тоном произнесла она. – Вообще-то это не мое дело. Я расследованием убийств не занимаюсь.
– Почему вы не действовали в установленном порядке и не сообщили о возникших подозрениях своему руководителю?
– Я сообщала своему шефу. Капитану Уокси. Вы его знаете?
Капитан Уокси был известен всем. Как самый жирный и самый ленивый начальник участка во всем городе. Как человек, своим бездельем сделавший карьеру, и сумевший при этом никого не обидеть. Годом раньше д’Агоста и сам был представлен благодарным мэром к званию капитана. Но тут случились выборы, и мэра Харпера турнули из кабинета. Новый мэр въехал в ратушу на обещаниях сократить налоги и уменьшить расходы. В результате политики экономии Уокси получил капитанство и участок под свою команду, а д’Агоста остался с носом. Таков, увы, мир.
– Убийство крота – совсем не то, что убийство на поверхности, – продолжала, закинув ногу на ногу, Хейворд. – Большую часть тел вообще не обнаруживают. А если и обнаруживают, то лишь после того, как их уже нашли крысы и собаки. Многие из них оказываются “Джонами Доу” – неизвестными. Идентифицировать их не удается даже в тех случаях, когда тела находятся в сравнительно приличном состоянии. А остальные кроты, можете быть уверены, нам не помощники.
– И Джек Уокси, значит, всю вашу информацию закопал?
– Плевать он хотел на всех этих людей, – снова помрачнела Хейворд.
Д’Агоста долго смотрел на нее, размышляя, почему Уокси, закоренелый шовинист старой закалки, взял в свой штат женщину ростом всего в пять футов три дюйма. Посмотрев ещё раз на её изящные черты лица, карие глаза и тонкую талию, лейтенант нашел ответ.
– О’кей, сержант, – кивнул он. – Я покупаю вашу информацию. Вы можете назвать места убийств?
– Места – практически единственное, чем я располагаю.
Сигара давно погасла, и д’Агоста принялся рыться в столе в поисках спички.
– Итак, где же их обнаруживали?
– Здесь и здесь. – Хейворд извлекла из кармана компьютерную распечатку, развернула и подвинула через стол.
Раскуривая сигару, д’Агоста изучал листинг.
– Итак, первое тело обнаружено тридцатого апреля в доме № 624 на Пятьдесят восьмой Западной улице.
– В подвале, в бойлерной. Из неё есть доступ к железнодорожной ветке, поэтому она попала под юрисдикцию транспортной полиции.
Д’Агоста кивнул, не сводя взгляда с листка.
– Следующее – седьмого мая под станцией подземки “Коламбус-сёркл”. Третье – двадцатого мая на железнодорожном отводе Б4, на двадцать втором пути, у дорожного знака “1,2 мили”. Где это, черт побери?
– Один из закрытых ныне грузовых тоннелей, которые в свое время вели на Вестсайдскую сортировочную. Кроты проломили стены и поселились в некоторых из них.
Д’Агоста слушал, с наслаждением затягиваясь сигарой. Год назад, в ожидании повышения по службе он перешел с “Гарсиф и Вегас” на “Данхилл”. Хотя повышение не состоялось, д’Агоста так и не сумел убедить себя вернуться к прежнему сорту сигар. Все так же, без эмоций, он взглянул на Хейворд. Конечно, уважением к вышестоящим она не отличается. Но, с другой стороны, несмотря на крошечный рост, в ней ощущались уверенность в себе и прирожденная властность. Явившись к нему, она продемонстрировала инициативность. И смелость тоже. На какой-то момент он даже пожалел, что начал разговор не с той ноги.
– Ваше появление, конечно, не соответствует порядкам, установленным в департаменте полиции, – сказал он. – Тем не менее я высоко ценю то, что вы потратили время.
Хейворд едва заметно кивнула, давая понять, что комплимент слышала, но не принимает.
– Я не хочу вторгаться в юрисдикцию капитана Уокси, – продолжал д’Агоста. – Но я могу передать ему все, что вы мне сказали, на тот случай, если между всеми убийствами существует связь. Вы, кстати, заметили это первой. Давайте поступим так: забудем, что вы приходили ко мне и что мы разговаривали.
Хейворд снова кивнула.
– Я позвоню Уокси, как будто я получил сообщения об убийствах по своим каналам, после чего мы совершим небольшую экскурсию по памятным местам.
– Ему это не понравится. Капитану по вкусу лишь одно место – его кресло в участке и один пейзаж – вид из окна его кабинета.
– Нет, он пойдет. Как он будет выглядеть в глазах начальства, когда его работу делает какой-то лейтенант, а он греет задницу в кресле? Особенно если это обернется серьезным делом. Итак, мы совершим небольшую прогулку втроем. Не стоит раньше времени тревожить больших шишек.
– Все это не очень здорово, лейтенант, – мгновенно помрачнела Хейворд. – Там крайне опасно. Мы будем играть на чужом поле. А это не какие-то бедняги, сбившиеся с пути истинного. Там образовалось сообщество крутых парней. Ветераны Вьетнама, бывшие уголовники, отпущенные под залог. Никого они не ненавидят так яро, как копов. Нам потребуется по меньшей мере отделение полицейских.
Д’Агосту вновь начал раздражать её безапелляционный тон. Ни грана уважения!
– Послушайте, Хейворд, – сказал он. – Ведь речь идет не о Судном дне, а всего-навсего о спокойной ознакомительной прогулке. Я хочу осмотреть все, как оно есть. И если мы на что-нибудь наткнемся, то сможем начать официальное расследование.
Хейворд молчала.
– И еще, сержант. Если я услышу разговоры о нашей беседе, я сразу определю, откуда растут ноги.
Хейворд поднялась со стула, разгладила брюки и поправила форменный пояс.
– Ясно, – сказала она.
– Я так и думал, что вы все поймете.
Д’Агоста встал с кресла и выпустил струйку дыма в сторону надписи НЕ КУРИТЬ .
Он заметил, как Хейворд смотрит на сигару – то ли с презрением, то ли с неодобрением.
– Не хотите ли закурить? – саркастически спросил он, запуская пальцы в нагрудный карман пиджака.
В первый раз за все время на губах сержанта промелькнуло подобие улыбки.
– Спасибо, не надо. Особенно после того, что случилось с моим дядей.
– А что с ним случилось?
– Рак полости рта. Ему вырезали губы.
Хейворд повернулась на каблуках и быстро вышла из кабинета. Попрощаться она не удосужилась. А вкус сигары почему-то резко ухудшился.
8
Он неподвижно сидел в тишине лаборатории. Хотя в помещении не было света, его взгляд перебегал с одной стены на другую, любовно задерживаясь на каждом предмете. Для него это ещё было в новинку – сидеть неподвижно часами, наслаждаясь замечательной остротой всех своих чувств.
Теперь он закрыл глаза и сконцентрировал все внимание на глухом городском шуме за стенами. Спустя некоторое время из общего рокота голосов он смог выловить обрывки разговоров, отделив самые громкие и близкие от тех, что велись на расстоянии нескольких комнат или даже этажей. Вскоре и эти шумы растворились в потоке его внимания, и он услышал шорох и писк мышей, совершающих свой тайный жизненный цикл глубоко за стенами. Временами ему казалось, что до него доносятся стоны самой земли, её движение и вздохи.
Позже – он не знал, насколько позже, – у него снова проснулось чувство голода. Это был не совсем голод. Скорее ощущение, что ему чего-то недостает. Казалось, что изнутри – места он определить не мог – его кто-то царапает, пока ещё очень нежно. Однако он никогда не позволял этому ощущению усиливаться.
Быстро поднявшись, он прошел по лаборатории, повернул вентиль на дальней стене, зажег газ и поставил на горелку реторту с дистиллированной водой. Когда вода нагрелась достаточно, он запустил руку в потайной карман и извлек оттуда продолговатую металлическую капсулу. Отвинтил колпачок, высыпал немного порошка на поверхность воды. Если бы в помещении горела лампа, можно было бы увидеть, что порошок имеет цвет светлого нефрита. Температура воды увеличивалась, и над поверхностью воды возникло легкое облачко. Наконец вода забурлила.
Он выключил газ и перелил дистиллат в мензурку. Теперь её следовало осторожно взять в ладони, отрешиться от всех мыслей и, совершив ритуальные движения, позволить божественному пару ласково прикоснуться к ноздрям. Но на это ему никогда не хватало терпения. Вот и сейчас, алчно глотая горячую жидкость, он почувствовал, как полыхает огнем нёбо. Он негромко рассмеялся. Его забавляло, как сам он нарушает ритуал, соблюдения которого так строго требует от всех остальных.
Он ещё не успел снова сесть, а странное ощущение внутри уже исчезло. В теле началось какое-то медленное движение. Поток огня, зародившись в конечностях, постепенно поднимался вверх, и вскоре ему стало казаться, что все его существо охвачено пламенем. Он ощутил в себе необыкновенное могущество, жизнь стала казаться ему неописуемо прекрасной. Чувства, и без того обостренные, позволяли теперь разглядеть в угольной тьме самые мельчайшие пылинки, услышать на Манхэттене все шумы, начиная от бесед в Радужной комнате на семидесятом этаже Рокфеллеровского центра и кончая голодными стенаниями его собственных детей глубоко под землей в тайных, забытых людьми местах.
Скоро они проголодаются ещё сильнее, и тогда их не сможет сдержать даже церемония.
Но к тому времени церемония больше и не потребуется.
Темнота казалась чуть ли не до боли яркой, и он прикрыл глаза, слушая, как течет в его сосудах кровь. Он будет сидеть, опустив веки, пока благостные ощущения не достигнут пика, а серебристая, блестящая пленка, временно затянувшая глазное яблоко, не исчезнет. “Кто-то назвал эту пленку “глазурью”, – весело вспомнил он. – Очень удачное название”.
Скоро – увы, слишком скоро – радостное пламя, полыхавшее в теле, начало угасать. Но ощущение могущества сохранилось как постоянное напоминание о том, что произошло с его суставами и связками, как напоминание о том, во что он превратился. Жаль, что его бывшие коллеги не могут его увидеть. Они бы все поняли.
Он поднялся, слегка сожалея о том, что приходится покидать это место наслаждений. Но сегодня ему предстоит ещё очень много дел.
Это будет бурная ночь.
9
Марго подошла к двери и с отвращением отметила, что она такая же грязная, как обычно. Даже для музея, печально известного своей терпимостью к пыли, дверь в лабораторию физической антропологии, или “комнаты скелетов”, как именовал её персонал, казалась омерзительно грязной. “Ее, видимо, не мыли с начала века”, – подумала Марго. От множества прикосновений ручка была засалена, а панель блестела, словно лакированная. Марго захотелось вынуть из сумочки платок, но она тут же отказалась от этой мысли, решительно взялась за ручку и открыла дверь.
В лаборатории царил обычный полумрак, и ей пришлось выждать, пока привыкнут глаза. До потолка поднимались ряды металлических выдвижных ящиков – двенадцать тысяч, и в каждом хранился человеческий скелет – либо целиком, либо его фрагменты. В основном – скелеты коренных обитателей Африки и обеих Америк. Однако сейчас Марго интересовали не антропологические, а медицинские образцы. Доктор Фрок предложил для начала исследовать скелеты людей, страдавших острыми костными деформациями. Он выдвинул гипотезу, что скелеты жертв агромегалии, или синдрома Протея, помогут пролить свет на происхождение отвратительного костяка, лежавшего под синим пластиковым покрывалом в лаборатории судебной антропологии. Пробираясь между стеллажами, Марго горестно вздохнула. Она знала, что её ожидает весьма недоброжелательный прием. Здесь всем приходилось выслушивать ворчание Сэя Хедждорна, такого же древнего, как и охраняемые им скелеты. Хедждорн вместе с вахтером Керли и Эммалайн Спрэгг из лаборатории биологии беспозвоночных принадлежал к старой гвардии музея. Сэй презирал компьютерную технику и упрямо отказывался приводить каталог своего собрания в соответствие с требованиями двадцатого столетия. Когда бывший коллега Марго Грег Кавакита получил место в лаборатории, ему приходилось терпеть брюзжание Сэя каждый раз, как только он открывал свой портативный компьютер. Кавакита прозвал старика за глаза Стампи. Лишь Марго, да ещё несколько аспирантов знали, что это прозвище происходит от Stumpiniceps troglodytes – названия существа, обитавшего на дне океанов в каменноугольный период.
При воспоминании о Каваките Марго нахмурилась. Она чувствовала себя виноватой. С полгода назад он оставил сообщение на её автоответчике. Грег извинился, что давно не звонил, и сказал, что ему обязательно надо с ней поговорить и что он позвонит завтра в то же время. Когда в назначенный час зазвонил телефон, Марго машинально потянулась к трубке – и замерла, удивленно спрашивая себя, почему ей так не хочется говорить с Кавакитой. Впрочем, она знала ответ. Кавакита, Пендергаст, Смитбек, лейтенант д’Агоста и даже доктор Фрок были частью того… Экстраполяционная программа Грега позволила понять, что представляет собой Мбвун – чудовище, наводившее ужас на весь музей и до сих пор видевшееся ей в ночных кошмарах. Да, это эгоизм, но Марго не хотела общаться с теми, кто мог напомнить ей о тех ужасных днях. Теперь, когда она по горло увязла в изучении деформированного скелета, прежние предрассудки выглядели по меньшей мере глупо.
Громкое покашливание вернуло её к реальности. Оглянувшись, она увидела рядом с собой крошечного человечка в поношенном твидовом костюме, с обветренным, изборожденным морщинами лицом.
– Не зря мне показалось, что кто-то бродит среди моих скелетов, – мрачно произнес Хедждорн, скрестив маленькие ручки на груди. – Итак?
Марго испытывала невольное раздражение. Его скелеты, как бы не так! Стараясь не демонстрировать своих чувств, она извлекла из сумки листок бумаги и вручила его Хедждорну.
– Доктор Фрок хочет, чтобы эти скелеты направили в лабораторию судебной антропологии.
Стампи изучил бумагу и сделался ещё более мрачным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49