Солнце скрылось за башнями и минаретами домов на Западной улице Центрального парка. Наступил теплый летний вечер. Миссис Вишер зажгла свечу и кивнула стоящим рядом представителям церквей, приглашая их последовать её примеру.
– Друзья! – Она подняла свечу над головой. – Пусть эти крошечные огоньки и наши тихие голоса сольются в неистовое пламя и громкозвучный протест. Мы стремимся лишь к одной цели, и стремление это никто не смеет ни игнорировать, ни остановить. Мы хотим одного. Вернуть себе наш город!
Толпа подхватила последнюю фразу, а миссис Вишер двинулась дальше, к Площади Великой армии. Смитбек могучим рывком пробился в первый ряд и присоединился к немногочисленной свите миссис Вишер. Это было то же самое, что оказаться в оке урагана.
– Я так рада, что вы смогли прийти, Билл, – повернулась к нему миссис Вишер. Она сказала это таким тоном, словно журналист явился на чашку чая.
– Я тоже счастлив оказаться здесь, – широко улыбнулся Смитбек.
Когда они медленно шли мимо отеля “Плаза” к Южной улице Центрального парка, Смитбек оглянулся. Огромная масса людей превратилась в поток и стала похожа на гигантскую змею, огибающую парк. Впереди него множество людей выходили с Шестой и Седьмой авеню, чтобы присоединиться к маршу. Среди толпы были и голубая кровь бизнеса, представители так называемых “старых денег” – спокойные респектабельные и седовласые мужи. Но Смитбек не мог не заметить, что число молодежи, о которой говорил Козински, непрерывно возрастает. Банковские операционисты, мелкие брокеры, трейдеры пили виски, орали, свистели и, казалось, рвались в бой. Смитбек вспоминал, как мало потребовалось для того, чтобы они начали кидать бутылки в мэра, и теперь размышлял, сумеет ли миссис Вишер удержать толпу под контролем, если все пойдет вразнос.
Водители на Южной улице осознали все безнадежность ситуации и, перестав давить на клаксоны, вылезли из автомобилей, чтобы поглазеть на толпу или присоединиться к ней. Однако со стороны Коламбус-сёркл все ещё доносилась какофония гудков. Смитбек дышал полной грудью, вбирая в себя весь этот хаос, как аромат дорогого вина. “В действиях толпы есть что-то невероятно возбуждающее”, – думал он.
К миссис Вишер протиснулся какой-то молодой человек.
– Это мэр, – протянул он ей сотовый телефон.
Неторопливо положив микрофон в сумочку, миссис Вишер взяла телефон.
– Да? – холодно сказала она, не замедляя шага. После довольно долгого молчания она проговорила: – Весьма сожалею, что вы так полагаете, но время разрешений кануло в прошлое. Вы, по-видимому, ещё не до конца осознали, что наш город находится в чрезвычайной ситуации. И своими действиями мы хотим привлечь ваше внимание к сложившемуся положению. Мы даем вам последний шанс вернуть покой на улицы Нью-Йорка.
Последовала пауза. Миссис Вишер слушала, приложив ладонь к уху, чтобы приглушить рев толпы.
– Я скорблю о том, что наш марш, по вашим словам, затрудняет действия вашей полиции. В то же время я рада услышать, что шеф полиции готовит какую-то собственную операцию. Но позвольте мне задать вопрос. Где находились ваши полицейские, когда была убита Памела? Где находились ваши…
Нетерпеливо выслушав ответ, она спокойно сказала:
– Нет. Абсолютно нет. Город тонет в преступлениях, а вы угрожаете наказанием мне. Если вам нечего больше сказать, я прекращаю разговор. У меня здесь крайне много дел.
Она передала телефон своему ассистенту:
– Если позвонит ещё раз, скажите, что я занята.
Затем миссис Вишер повернулась к Смитбеку и взяла его под руку:
– Следующая остановка на том месте, где убили мою дочь. Мне надо быть сильной, Билл. Вы мне поможете?
– Да, мэм, – ответил Смитбек, облизывая губы.

42

Д’Агоста вслед за Марго прошел в слабо освещенный, запыленный зал на первом этаже музея. Давным-давно здесь была развернута экспозиция, но вот уже много лет зал был закрыт для доступа публики и превращен в запасник огромной коллекции млекопитающих. По коридору вдоль стен выстроились чучела самых разнообразных зверей в наступательных или оборонительных позах. Д’Агоста едва не порвал пиджак о когти поднявшегося на задние лапы гризли. Вскоре он поймал себя на том, что плотно прижал руку к телу, стараясь избежать контакта с плесневеющими экспонатами.
Когда они завернули за угол, перед д’Агостой предстало чучело огромного слона. Кожа гиганта, во многих местах заштопанная и подновленная, растрескалась и шелушилась. Под массивным брюхом скрывалась металлическая дверь грузового лифта.
– Нам надо все заканчивать побыстрее, – сказал д’Агоста. – Сразу после полудня в департаменте полиции развернулась мобилизация. Похоже, они готовятся по новой штурмовать пляжи Нормандии. И вдобавок ко всему на Пятой авеню проходит демонстрация этих, как их там… ах да, “Вернем себе наш город”! – Запах в помещении вызвал в памяти места преступлений, которые приходилось посещать жарким летом.
– Препараторская находится прямо под залом, – пояснила Марго, увидев, как лейтенант сморщил нос. – Видимо, сейчас они мацерируют образец.
– Видимо, – согласился д’Агоста. Он поднял глаза на гигантского слона и спросил: – А где же бивни?
– Перед вами Джамбо, лучшее животное из циркового шоу П.Т. Барнума. В Онтарио его ударил паровоз, и бивни раскололись. Барнум растер их в порошок, приготовил желе и подал его на траурном ужине в память Джамбо.
– Мужик с воображением, – одобрительно буркнул д’Агоста, сунув в рот сигару. Никто не поднимет шум, если он немного покурит среди такой вони.
– Прошу прощения, – застенчиво улыбнулась Марго. – Курить нельзя. Здесь возможна высокая концентрация метана.
Д’Агоста убрал сигару в карман, и тут раскрылась дверь лифта. Метан. Теперь ему есть над чем подумать.
Они вышли в душный подвальный коридор. Вдоль стен протянулись трубы, везде стояли огромные упаковочные ящики. Один из ящиков был открыт, и в нем виднелась массивная черная кость, по толщине не уступающая стволу дерева. “Должно быть, динозавр”, – подумал д’Агоста. Лейтенант всеми силами старался скрыть беспокойство, которое овладело им в тот момент, когда он вспомнил о своем последнем визите в подвалы музея.
– Мы испытали препарат на нескольких организмах, – сказала Марго, когда они вошли из мрачного коридора в ярко освещенную комнату. В углу над осциллографом склонилась лаборантка в халате. – На лабораторных мышах, бактерии e. coli, на сине-зеленых водорослях и нескольких одноклеточных организмах. Мыши находятся здесь.
Д’Агоста посмотрел в указанном направлении и невольно шарахнулся.
– Боже!
Белые стенки стоящих одна на другой клеток были густо забрызганы кровью. На полу – разорванные тушки животных.
– Как вы можете видеть, из четырех первоначально помещенных в клетку мышей живой осталась только одна, – пояснила Марго.
– Но почему вы не рассадили их по разным клеткам? – спросил д’Агоста.
– Суть эксперимента как раз и состояла в том, чтобы поселить их вместе. Мне хотелось установить характер как физических, так и поведенческих изменений.
– Сдается мне, эксперимент слегка вышел из-под контроля?
Марго кивнула:
– Всех мышей кормили лилией Мбвуна, и они очень сильно заражены реовирусом. Весьма необычно, что вирус оказывает на мышей такое же влияние, как и на людей. Обычно действие вируса весьма специфично и зависит от носителя. А теперь посмотрите на это.
Марго протянула руку к самой верхней клетке, и оставшаяся в живых мышь бросилась в атаку. Она шипела, царапала клетку, длинные желтые резцы терзали воздух.
Марго отдернула руку.
– Очаровательно, – кивнул д’Агоста. – Они бьются до смерти, да?
– Самое удивительное, – сказала Марго, – что эта мышь в драке получила страшные раны. Однако взгляните, как хорошо они затянулись. И во всех остальных клетках вы встретитесь с тем же феноменом. Препарат, по-видимому, обладает сильными омолаживающими и целебными свойствами. Свет, судя по всему, их раздражает, но нам и без того известно, что препарат усиливает светочувствительность. Джен как-то забыла выключить свет, и колония, находившаяся под лампой, к утру погибла.
Посмотрев в задумчивости на клетки, она продолжила:
– Есть ещё одна вещь, которую мне хотелось бы вам показать. Джен, не могла бы ты мне помочь?
С помощью лаборантки Марго опустила в верхней клетке разделитель, изолировав мышь в углу, а затем при помощи длинных щипцов ловко извлекла останки мертвого животного и бросила их в ванночку из пирекса.
– Давайте посмотрим. – Она вынесла останки в главное лабораторное помещение и поместила их под широкоугольный бинокулярный микроскоп. Марго приникла к окулярам и расправила останки металлической лопаточкой. Д’Агоста с интересом следил за тем, как девушка рассекла затылочную часть головы и, отвернув в сторону шерсть и кожу, стала изучать череп. После чего она обнажила часть хребта и так же внимательно изучила позвонки.
– На первый взгляд они кажутся абсолютно нормальными. – Марго выпрямилась и повернулась к д’Агосте. – Если не считать омолаживающего эффекта, то препарат, видимо, главным образом оказывает влияние не на морфологию, а на поведение животного. По крайней мере у данного вида. Пока ещё преждевременно утверждать с полной определенностью, но, похоже, Каваките удалось усмирить препарат.
– Да, – согласился д’Агоста. – Но для него это было уже слишком поздно.
– Вот это меня и поражает больше всего, – сказала Марго. – Кавакита, судя по всему, начал принимать препарат до того, как была достигнута нужная фаза. Почему он так рисковал, испытывая наркотик на себе? Даже испытав препарат на других, нельзя быть до конца уверенным в его безопасности. Поспешность всегда была чужда его натуре.
– Самомнение, – подсказал д’Агоста.
– Самомнение не объясняет причин, в силу которых человек превращает себя в морскую свинку. Кавакита был ученым осторожным почти до неприличия. Подобные действия совершенно не в его характере.
– Наркоманом может стать любой, – заметил д’Агоста. – Мне постоянно приходится с этим сталкиваться. Врачи. Медицинские сестры. Даже офицеры полиции.
– Возможно, – не очень убежденно согласилась Марго. – Однако продолжим. Вот здесь находятся зараженные вирусом бактерии и одноклеточные. Как ни странно, но испытания на них дали негативный эффект. Для всех видов, кроме одного.
Она открыла термостат и извлекла из него поднос, уставленный рядами чашек Петри, покрытых пленкой пурпурного агара. Глянцевые, размером в десятицентовую монету пятна на поверхности агара представляли собой растущие колонии одноклеточных.
Марго взяла одну из чашечек:
– Это b. meresgrii – одноклеточное существо, обитающее в прибрежных океанских водах на листьях бурых водорослей и некоторых других водяных растений. В обычных условиях питается планктоном. Я использовала это одноклеточное потому, что оно исключительно спокойно и в то же время весьма чувствительно ко многим химическим веществам.
Проволочной петелькой Марго осторожно провела по колонии одноклеточных, мазнула по стеклышку, поместила его под линзу микроскопа, отрегулировала фокусировку и отступила в сторону, чтобы мог взглянуть д’Агоста.
Лейтенант прильнул к окуляру, но вначале ничего не увидел. Затем на решетчатом фоне он заметил изрядное количество круглых прозрачных пузырьков, отчаянно размахивающих своими жгутиками.
– Вы сказали, что оно ведет себя спокойно, – заметил лейтенант, не отрывая глаза от окуляра.
– Как правило, да.
Неожиданно д’Агоста понял, что безумное движение вовсе не носит случайный характер. Создания нападали одно на другое, разрывая друг у друга оболочку и припадая к образовавшимся разрывам.
– Вы сказали, что они ограничивают свою диету планктоном.
– Повторяю: как правило, да. Вам страшно, правда?
– Вы это точно подметили, – сказал, выпрямляясь, д’Агоста. Он был потрясен тем, что чудовищная ярость этих крошечных существ смогла вызвать у него чувство беспокойства.
– Я так и думала, что вам будет интересно это увидеть. – Марго подошла к микроскопу и прильнула к окуляру. – Потому что, если они намерены…
Она замолчала и замерла.
– В чем дело? – спросил д’Агоста.
Марго молчала.
– Странно, – пробормотала она наконец и обернулась к лаборантке: – Джен, не могла бы ты капнуть на эти экземпляры эозинофилами? И кроме того, постарайся радиоактивным трейсером выявить среди них первоначальных членов колонии.
Жестом попросив д’Агосту подождать, Марго помогла Джен подготовить трейсер и поместила образцы под объективы бинокуляра. Д’Агосте казалось, что прошла уже целая вечность. Наконец Марго выпрямилась, быстро записала что-то в блокнот и снова прильнула к окулярам. Д’Агоста слышал, как она что-то подсчитывает, негромко бормоча себе под нос.
– Продолжительность жизни этих одноклеточных, – в конце концов сказала она, – обычно не превышает шестнадцати часов. Эти же находятся здесь тридцать шесть часов. B. meresgrii, находясь в термостате при температуре тридцати семи градусов по Цельсию, делятся каждые восемь часов. Следовательно, – она показала на дифференциальное уравнение в записной книжке, – через тридцать шесть часов отношение мертвых одноклеточных к живым должно составить семь к девяти.
– И?.. – спросил д’Агоста.
– Я только что провела грубый подсчет и обнаружила, что соотношение между живыми и мертвыми наполовину меньше.
– И это означает?..
– Одно из двух. B. meresgrii либо делятся не с той скоростью, либо…
Она опять уткнулась в микроскоп, и до д’Агосты снова донеслось бормотание. На сей раз Марго выпрямилась значительно медленнее.
– Скорость деления нормальная, – совсем тихо произнесла она.
– И это означает?.. – спросил лейтенант, теребя сигару в нагрудном кармане.
– Что продолжительность жизни увеличилась на пятьдесят процентов.
Д’Агоста некоторое время молча смотрел на нее, а затем негромко сказал:
– Вот вам и мотив, объясняющий поступки Кавакиты.
Кто-то негромко постучал в дверь. Прежде чем Марго успела что-либо сказать, дверь открылась и в лабораторию скользнул Пендергаст, кивая на ходу им обоим. Он снова был в своем великолепном черном костюме, а его лицо, хотя и несколько утомленное, ничем не выдавало того, что спецагент вернулся из подземных странствий. Лишь над левой бровью виднелась небольшая царапина.
– Пендергаст! – воскликнул д’Агоста. – Почти вовремя!
– Само собой, – ответил агент. – У меня было предчувствие, что я найду вас, Винсент, именно здесь. Прошу извинить, что я столь долго не давал о себе знать. Путешествие оказалось несколько более утомительным и сложным, нежели я предполагал. Конечно, я мог представить доклад о моих встречах получасом раньше, но пришел к выводу, что душ и смена платья совершенно необходимы.
– Встречах? – переспросила Марго. – Следовательно, вы их видели?
– Видел – и не только видел, – кивнул Пендергаст. – Но прежде, умоляю, введите меня в курс событий, происходящих на поверхности. Я, естественно, слышал о трагедии в подземке и, кроме того, увидел людей в синих мундирах в таком количестве, словно они собрались на финальный матч Мировой лиги по бейсболу. Боюсь, однако, что множество событий прошло мимо моего внимания.
Он внимательно выслушал рассказ Марго и д’Агосты о подлинном характере “глазури”, об Уиттлси и Каваките и о планах затопления Тоннелей Астора. Он не прерывал разъяснения и задал лишь пару уточняющих вопросов, когда Марго кратко излагала результаты своих экспериментов.
– Поразительно! – воскликнул Пендергаст. – Поразительно и в то же время тревожно. – Он уселся на стул, закинув ногу за ногу. – Мои исследования принесли столь же неприятные результаты, подтверждающие ваши выводы. Глубоко в Тоннелях Астора существует своего рода сборный пункт. Он расположен в развалинах Хрустального павильона – частной железнодорожной станции под несуществующим ныне отелем “Никербокер”. В центре павильона я обнаружил весьма любопытную хижину, сложенную исключительно из человеческих черепов. К хижине ведут протоптанные тропы. Рядом имеется сооружение, напоминающее жертвенный стол, и некоторое количество разнообразных артефактов. Пока я занимался изучением жертвенника, из темноты появилось одно из этих существ.
– Как оно выглядит? – спросила Марго.
– Трудно сказать, – помрачнел Пендергаст. – Прибор ночного видения на расстоянии обладает низкой разрешающей способностью, а приближаться я не стал. Он похож на человека, или близко к тому. Но его поступь… хм-м… она каким-то образом отличалась от человеческой. – Агент ФБР, казалось, не мог подыскать слов, что было для него совершенно нетипично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49