Но ты ведь меня хорошо знаешь. У меня предчувствие, что это взаимосвязано.
Он вздохнул.
— Что же, возможно. Твои предчувствия оправдывались и раньше... — Он посмотрел на меня. — О'кей, я это сделаю. Но держи рот на замке. Я не хочу, чтобы ты нарушил общественный порядок. Больше мне ничего не нужно.
— Благодарю, капитан.
Я подошел к двери и уже там сказал:
— Ты неважно выглядешь, Сэм. Отправляйся-ка ты домой и ложись спать.
Он усмехнулся.
— Непременно. В следующую среду.
Я вышел, выпил чашку кофе с Ролинсом, немножко с ним посудачил, затем поехал домой.
Дом у меня — номер 212 в Спартанском Апартамент-Отеле, на третьем этаже. Из окна гостиной я могу смотреть через улицу на зеленую часть Вилширского Каунти-клуба. Это почти то же самое, что быть его членом. Я даже могу видеть людей, но они меня не видят, благодарение богу. Кроме гостиной в номере кухонька, ванная и спальня.
В гостиной пол застлан золотисто-желтым ковром от стены до стены, много места занимает массивный шоколадно-коричневый диван, пара кожаных кресел и несколько кожаных пуфиков.
Слева от входной двери — аквариум с пестрыми экзотическими рыбками: второй, поменьше — только для гуппий.
Я накормил рыб, понаблюдал за ними; мысли текли медленно. Пора было ложиться спать, и я пошел в спальню, пожелав спокойной ночи Амелии. Она висит на стене над фальшивым камином, потрясающей красоты женщина, написанная маслом, но не отличающаяся мягким характером.
Наверное, современные художники заявят, что такая манера письма устарела. Во всяком случае, свора Джонни Троя была бы единодушна в оценке. Черт знает что, все старые ценности отвергались только потому, что были старыми. Настоящее, проверенное временем, осмеивается...
«Несомненно, — думал я, — некоторые люди видят вещи иначе, чем остальные, у них «особое видение». Им ясна сущность вещей. Пусть так. Но в любом ракурсе, на любой нормальный взгляд «Жизнь и Смерть» — всего на-всего черная линия и красная клякса. Ось автомобиля и половина унитаза, какими бы глазами на них не смотреть, остаются осью автомобиля и половиной унитаза! Разве что сильно постараться; может, кому-то и надо превозносить до небес шедевр Рональда Дангера; я же предпочитаю Амелию».
Меня разбудил телефонный звонок. Оба будильника еще не сработали. Кого черти мучают в такую рань? Воскресенье называется!
Не стану врать, будто я всегда просыпаюсь с предвкушением наступающего нового дня. Без пары чашек черного кофе трудно приободриться. Ранняя побудка — не для меня. Так что я ответил на звонок отнюдь не ликующим голосом.
Звонил репортер из «Геральд Стандарт». Эта газета мне нравится, они довольно объективно печатают статьи представителей обоих политических направлений, но вообще-то поддерживают Дэвида Эмерсона.
Репортеру, конечно, не терпелось выяснить подробности моего вчерашнего визита к Джонни Трою. Я рассказал ему все, как было, не сомневаясь, что моя информация не будет ни искажена, ни «дополнена» отсебятиной. Этого репортера я хорошо знал: честный и способный малый. Но лучше бы мне дали выспаться.
Чуть позже еще четыре аналогичных звонка. Чтоб они провалились! Вообще-то удивляться не приходилось, ведь в настоящий момент самоубийство Джонни Троя — сенсация, похлеще приближающихся выборов.
Был я единственным «посторонним», который разговаривал с Троем в субботу, так что все, о чем мы с ним беседовали, вызывало повышенный интерес. Мое имя упоминалось решительно во всех отчетах о его гибели, но, в основном, они были заполнены подробностями из жизни Джонни, начиная с его знакомства с Юлиусом Себастьяном. Кстати, о жизни певца до той знаменательной даты не известно почти ничего.
Позвонил в отдел убийств; Сэмсона на месте не оказалось. Я пообещал перезвонить и предпринял дерзкую попытку приготовить завтрак.
С этим у меня напряженка. Яичница — потолок моих достижений. Даже маисовую кашу мне не удается толком сварить. Получается какая-то несъедобная клейкая масса. И на этот раз было то же самое. Я со вздохом посмотрел на плоды своего кулинарного искусства, опустошил кастрюлю в помойное ведро и сунул в мойку. На этом завтрак закончился. К счастью, по утрам я никогда не испытываю чувства голода.
После этого я снова позвонил Сэмсону — и поймал.
— Как насчет моей просьбы? Что-нибудь есть в архивах?
— Здесь — ничего, Шелл. Но ФБР отреагировало.
— Выкладывай.
— Чарли Вайт чист как стеклышко. Но Френсис Бойл провел шесть месяцев, с февраля по июль включительно, в 61-м году в тюрьме по статье 487. Автомобили. В Сан-Франциско.
Я хорошо знал уголовный кодекс и сообразил, что кто-то украл машину.
— Я не совсем понял. Кто такой Френсис Бойл?
— Джонни Трои. Это его настоящее имя.
Ну что я за недотепа! В Голливуде не найдешь ни одного человека, который выступал был под собственным именем. Вообще-то в этом нет
ничего плохого, но некоторые девушки используют не только фальшивые имена, но и фальшивые волосы, ресницы, зубы, бюсты. По-моему, сейчас они разрабатывают еще кое-что, так что в скором времени мужчины будут получать больше удовольствия в магазине скобяных товаров. Я задумчиво произнес:
— Шесть месяцев, да? Теперь мне ясно, почему он и его союзники, вроде Себастьяна, не хотели, чтобы копались в его прошлом. Да и потом «поет Френсис Бойл» звучит простовато...
Внезапно я нахмурился:
— Больше ничего? Не пришил ни одной старушки или...
— Нет, похоже на то, что эти полгода пошли ему на пользу. Сообщать это в прессу не имеет смысла. Теперь он мертв, после того за ним нет никаких грехов.
«Совсем как сын Джека Джексона», — подумал я. Иногда цель достигается одним звонким шлепком. Конечно, бывает и так, что после трех-четырех мелких нарушений, оставшихся практически безнаказанными, парень теряет чувство страха и решает ограбить банк или убить богатую старушку.
— Большое спасибо, Сэм. Есть еще что-нибудь? Что нового? Новостей не было. Тони Ангвиш исчез. Бубби не говорил даже «бу».
А Сэм, к счастью, не получал новых жалоб на недопустимо грубое обращение Шелла Скотта с покойным Джонни Троем.
Я положил трубку, привел себя в порядок, накормил рыбок и вышел из дома, думая о том, что зачастую неудачное начало дня не означает, что весь день пропал.
Сильвия Вайт мне тепло улыбнулась и сказала:
— Ох, теперь я олл-райт. Тогда я была в страшном напряжении, но сегодня я не стану плакать.
Я позвонил ей, информируя о событиях вчерашнего дня, и предупредил, что заеду к ней в отель «Халлер» на Вирширском бульваре. Мы сидели уже минут десять в ее комнате, разговаривали о ее брате, об этом деле, о смерти Джонни Троя. Она казалась менее напряженной, чем вчера утром, — наверное, потому, что мы уже немножко познакомились.
— Это так страшно, не правда ли? — говорила она. — Сначала Чарли, а теперь вот Джонни.
— Вы знали Троя?
— Я встречалась с ним всего лишь раз. С месяц назад, когда он приезжал в Роял Крест повидать Чарли. Такой красавец, у меня даже мурашки побежали по телу.
Я подумал, что ее саму можно назвать мурашкой. Рост у нее был всего 4 фута 11 дюймов, как она доложила. Вместе с тем она была очаровательной куколкой, именно так я ее назвал, когда увидел впервые. Ее фиалковые глаза поблескивали, тоненький голосок звенел. Черные волосы на затылке были закручены в пучок, или как это называется у девушек? Он делал ее на полдюйма выше.
Я спросил:
— Вы не припомнили что-нибудь еще из слов Чарли о Мордехае Питер се?
— Я все вам рассказала, Шелл. Я была у него последний раз в воскресенье. Неделю назад. Больше я уже не видела его в живых.
Она помолчала.
— Я вам говорила, что целый месяц он ужасно нервничал, был страшно напряженным, а тут расслабился. Я сказала ему об этом, он рассмеялся и сказал, что доктор, «старик Мордехай», помог ему. Вот тут-то он и упомянул о том, что ходил к нему на консультацию, но не стал вдаваться в подробности. В то воскресенье он был в странном настроении. И он без конца гонял одну и ту же пластинку. Я до сих пор слышу ее. Первая, записанная Джонни еще до того, как о нем кто-то узнал. «Аннабел Ли».
Это был приятный легкий разговор, от солнца комната нагрелась, но мне вдруг показалось, что солнце нырнуло за тучу. Холодок пробежал у меня по спине. «Аннабел Ли», «...мы любили любовью, которая больше любви...» Та самая пластинка, которую вчера вечером снова и снова проигрывал Джонни Трои.
— Чарли повторял ее много раз?
— Да. Это была его любимая пластинка из всего большого репертуара Джонни, так он сказал. Старая, поцарапанная, куда хуже всех новых. Чарли считал, что голос Джонни тогда звучал лучше, естественнее и натуральнее, без всех этих электронных устройств, которые теперь используют, чтобы форсировать звук.
Я понял, что Чарли имел в виду. Певец, очевидно, чувствовал это яснее, а он ведь тоже был певцом. Джонни все эти ухищрения не требовались, но он, естественно, не хотел быть белой вороной среди прочего безголосого воронья и делал то же самое, что остальные.
Пожалуй, самым важным выводом в результате моей встречи с Сильвией было то, что я наконец-то уверовал в самоубийство Джонни. Допустим, что Чарли действительно спрыгнул с балкона. После того, как десятки раз прослушал «Аннабел Ли», свою любимую пластинку Джонни. А после этого сам Трои, тоскуя по другу, на протяжении двух недель слушал «Аннабел Ли» снова и снова, думая о Чарли, о проведенных вместе днях... И после этого — пуля в сердце. Такое возможно.
На секунду мне пришла в голову мысль о старой пластинке «Мрачное воскресенье», которая в конце концов была запрещена, потому что слишком многие кончали с собой, прослушав ее. Но то была действительно какая-то пугающая песня, призывающая «со всем покончить» и «неслышно уйти из жизни».
— Мне бы хотелось послушать эту пластинку, — сказал я, — что с ней случилось после того, как Чарли...
— Я запаковала все его вещи и временно спрятала их. Его пластинки находятся... в одной из коробок. Я хорошо помню, как положила эту пластинку с несколькими альбомами. Достать?
— Мне хотелось бы ее послушать, но я знаю, где находится вторая. Сейчас мне надо кое-чем заняться, Сильвия, так что я позвоню вам позднее.
Она проводила меня до двери.
— Бай-бай, Шелл.
Я помахал ей рукой:
— Увидимся позднее, Сильвия.
От себя я позвонил капитану Сэмсону и договорился, что я осмотрю апартаменты Троя. В гостиной я первым делом подошел к проигрывателю, на котором вчера стояла «Аннабел Ли». Сейчас ее там не было. Значит, она должна быть где-то поблизости.
Только ее не было нигде. Я потратил много времени на поиски, говорил с обслуживающим персоналом отеля, звонил в полицию. «Аннабел Ли» исчезла.
Полицейский офицер, приехавший в апартаменты по вызову, заявил, что никакой пластинки в проигрывателе не было, когда он приехал. Мне это показалось странным и настораживающим...
Допустим, что она все еще находилась в проигрывателе, но он был отключен, когда Трои умер. Если это предположить, выходило, что ее кто-то оттуда убрал и унес с собой до появления полиции. То есть кто-то мог находиться в помещении во время смерти Троя или сразу же после.
Я снова позвонил Сильвии Вайт, сказал, что я передумал, и буду ей очень признателен, если она найдет «Аннабел Ли» в вещах брата. Она ответила, что на это потребуется какое-то время, но я могу на нее рассчитывать.
Потом я поехал в «Дипломат-отель». По воскресеньям там удается застукать Джо Раиса. Поместье Раиса в Беверли-Хилл оценивалось в 200 тысяч долларов. Кроме того, он арендовал коттедж у плавательного бассейна в «Дипломат-отеле» на все уик-энды. Отель и церковь Раиса были на Вилширском бульваре на расстоянии четырех кварталов друг от друга. Таким образом, сходив с женой в воскресенье в церковь и бросив на блюдо стодолларовую бумажку, он уползал в свой коттедж или барахтался, как безволосый тюлень, в бассейне. Сразу же после церковной службы его жена отправлялась домой, предоставляя Джо полную возможность развлекаться по своему вкусу.
И коттедж, и имение, и щедрые пожертвования на «бедных» и «нуждающихся» — видимая и небольшая часть доходов, полученных от рэкета, торговли наркотиками, содержания игорных домов, платных убийств и тому подобного. Судили Раиса лишь однажды; ни единого дня в тюрьме.
Я нашел его возле пруда. Райс развалился в шезлонге под пляжн ым зонтом. У его ног на траве устроилась довольно привлекательная блондинка. Он выглядел, как Будда, печален.
Нет, просто большой, грузный, порочный толстяк с таким взглядом, который заставил бы отнести его к разряду грешников даже в том случае, если бы он в ангельском обличьи распевал псалмы, призывающие ко всеобщей любви.
А блондинка... Наверное, тоже грешница, раз ошивается при Раисе, но внешне это не было заметно. Спина, во всяком случае, безупречна. Девица из «Дипломата»? Они плохих не держат. «Дипломат» мне нравился, но я просто не выносил Джо Раиса.
Взаимно. Увидев меня, он выдвинул вперед челюсть, раздумывая, что лучше: поддеть меня рогами или по-бульдожьи вцепиться в горло.
Я остановился возле пляжного зонта, подтянул стул и сел. Обычно я веду себя вежливо, жду приглашения. Однако не с типами, которые пытаются меня убить. И, разумеется, не с руководителями мафии.
— Хеллоу, Джо, — сказал я. — Возражаете, если я к вам присоединюсь?
— Да.
— Но я хотел спросить вас о некоторых парнях.
— Спрашивайте. Вы уже здесь.
Глаза у него мутные, налитые кровью. Мне они чем-то напоминали горящее топливное масло.
— Что за парни?
— Снэг и Бубби, а также...
— Никогда не слышал про таких.
— Тони Ангвиш?
— Тони Ангвиш.
— Что скажете про Фрэнсиса Бойля?
— Никогда о нем не слышал.
Он немного выпрямился. Складки на его груди и животе заколыхались. Ногой он пнул блондинку под зад:
— Иди поиграй с деньгами, бэби.
— Дорогуша, у меня нет никаких денег.
— Ты бессовестная лгунья. Я дал тебе сотню. Иди...
Он остановился, немного подумал, глядя на то место, куда он ее пнул, затем потянулся за чековой книжкой и авторучкой, лежащими на столе. Закрыв от меня существенные подробности, он что-то написал на чеке, вырвал его и протянул блондинке. — Иди поиграй вот с этим.
Она взглянула на чек, глаза у нее округлились:
— Но, дорогуша...
— Ты хочешь это наличными? Или тебе хочется получить пинок по заду еще раз? Отправляйся, купи себе панталоны из норки. Проваливай.
Она послушно поднялась. Я спросил Раиса:
— Что в отношении Чарли Байта?
— Никогда о нем не слыхал.
— Джо Раиса? Бенджамина Рокфеллера? Или Джона Д. Франклина.
— Никогда не слыхал... Ах, заткнитесь!
Блондинка пошла прочь, так покачивая бедрами, что у меня на секунду остановилось сердце, а потом бешено заколотилось.
От нашего столика она прямиком двинулась к другому, тоже под пляжным зонтом, где сидел мужчина в черном костюме. Он был рослым, с жесткими черными усами и огромной лысиной, которую не могли скрыть несколько жалких волосиков.
Я заметил: — Она оставила вас ради другого дэнди. Сколько же вы ей дали?
— Доллар. Как всегда.
— Джо, ваш шарм равняется вашей красоте. Их превышает только ваша щедрость.
Он обдумывал мое изречение, почти улыбнулся, подумал снова. Меня всегда возмущает довольно широко распространенное мнение о выдающемся уме, которым должны обладать преступники, в особенности мафиози. Возможно, найдется один на тысячу, но остальные чувствуют себя творцами, если без посторонней помощи зашнуруют себе ботинки. Они любуются плодами своего труда и горделиво восклицают: «Ну, что скажете?»
Возможно, я преувеличиваю, но самую малость! Особого ума не требуется, чтобы нажать на курок, обвести вокруг пальца простака или избить напуганного человека.
Именно в этот момент я присмотрелся к лысому в пропотевшем пиджаке — и узнал.
Билл Бончак, но его чаще называли Билли Бонсом, и он, очевидно, носил пиджак для того, чтобы скрыть пару пистолетов и окровавленный нож. Внешне отличался страшной неопрятностью. Билли Бонса арестовывали за нападение со смертельным исходом: одно обвинение было в вымогательстве, два — в изнасиловании. Остальные были сняты за отсутствием доказательств. Он работал на Джо Раиса.
— Еще одно имя.
— Да.
— Билли Боне.
Он повернул голову и посмотрел на Билли Бонса.
— Никогда не слыхал о таком... Помолчал и снова, немного подумав:
— Нет, я слышал о нем. Вы имеете в виду мистера Бончака? Он живет здесь, в отеле.
— У вас под рукой. Стоит его поманить или окликнуть...
— Поманить?
— Вместо сигнала. Я хочу сказать, он на вас работает.
— Черта с два! Он не работает. Никто не работает.
— Что-то не верится.
— Скотт, я хочу вас удивить. Вместо того, чтобы утопить вас в пруду, я отвечу вам на все вопросы. Мне нечего скрывать. Заканчивайте и сматывайтесь.
— О'кей.
Я ему не верил, но попробовать стоило. И, к моему великому изумлению, он был гораздо общительнее, чем я ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Он вздохнул.
— Что же, возможно. Твои предчувствия оправдывались и раньше... — Он посмотрел на меня. — О'кей, я это сделаю. Но держи рот на замке. Я не хочу, чтобы ты нарушил общественный порядок. Больше мне ничего не нужно.
— Благодарю, капитан.
Я подошел к двери и уже там сказал:
— Ты неважно выглядешь, Сэм. Отправляйся-ка ты домой и ложись спать.
Он усмехнулся.
— Непременно. В следующую среду.
Я вышел, выпил чашку кофе с Ролинсом, немножко с ним посудачил, затем поехал домой.
Дом у меня — номер 212 в Спартанском Апартамент-Отеле, на третьем этаже. Из окна гостиной я могу смотреть через улицу на зеленую часть Вилширского Каунти-клуба. Это почти то же самое, что быть его членом. Я даже могу видеть людей, но они меня не видят, благодарение богу. Кроме гостиной в номере кухонька, ванная и спальня.
В гостиной пол застлан золотисто-желтым ковром от стены до стены, много места занимает массивный шоколадно-коричневый диван, пара кожаных кресел и несколько кожаных пуфиков.
Слева от входной двери — аквариум с пестрыми экзотическими рыбками: второй, поменьше — только для гуппий.
Я накормил рыб, понаблюдал за ними; мысли текли медленно. Пора было ложиться спать, и я пошел в спальню, пожелав спокойной ночи Амелии. Она висит на стене над фальшивым камином, потрясающей красоты женщина, написанная маслом, но не отличающаяся мягким характером.
Наверное, современные художники заявят, что такая манера письма устарела. Во всяком случае, свора Джонни Троя была бы единодушна в оценке. Черт знает что, все старые ценности отвергались только потому, что были старыми. Настоящее, проверенное временем, осмеивается...
«Несомненно, — думал я, — некоторые люди видят вещи иначе, чем остальные, у них «особое видение». Им ясна сущность вещей. Пусть так. Но в любом ракурсе, на любой нормальный взгляд «Жизнь и Смерть» — всего на-всего черная линия и красная клякса. Ось автомобиля и половина унитаза, какими бы глазами на них не смотреть, остаются осью автомобиля и половиной унитаза! Разве что сильно постараться; может, кому-то и надо превозносить до небес шедевр Рональда Дангера; я же предпочитаю Амелию».
Меня разбудил телефонный звонок. Оба будильника еще не сработали. Кого черти мучают в такую рань? Воскресенье называется!
Не стану врать, будто я всегда просыпаюсь с предвкушением наступающего нового дня. Без пары чашек черного кофе трудно приободриться. Ранняя побудка — не для меня. Так что я ответил на звонок отнюдь не ликующим голосом.
Звонил репортер из «Геральд Стандарт». Эта газета мне нравится, они довольно объективно печатают статьи представителей обоих политических направлений, но вообще-то поддерживают Дэвида Эмерсона.
Репортеру, конечно, не терпелось выяснить подробности моего вчерашнего визита к Джонни Трою. Я рассказал ему все, как было, не сомневаясь, что моя информация не будет ни искажена, ни «дополнена» отсебятиной. Этого репортера я хорошо знал: честный и способный малый. Но лучше бы мне дали выспаться.
Чуть позже еще четыре аналогичных звонка. Чтоб они провалились! Вообще-то удивляться не приходилось, ведь в настоящий момент самоубийство Джонни Троя — сенсация, похлеще приближающихся выборов.
Был я единственным «посторонним», который разговаривал с Троем в субботу, так что все, о чем мы с ним беседовали, вызывало повышенный интерес. Мое имя упоминалось решительно во всех отчетах о его гибели, но, в основном, они были заполнены подробностями из жизни Джонни, начиная с его знакомства с Юлиусом Себастьяном. Кстати, о жизни певца до той знаменательной даты не известно почти ничего.
Позвонил в отдел убийств; Сэмсона на месте не оказалось. Я пообещал перезвонить и предпринял дерзкую попытку приготовить завтрак.
С этим у меня напряженка. Яичница — потолок моих достижений. Даже маисовую кашу мне не удается толком сварить. Получается какая-то несъедобная клейкая масса. И на этот раз было то же самое. Я со вздохом посмотрел на плоды своего кулинарного искусства, опустошил кастрюлю в помойное ведро и сунул в мойку. На этом завтрак закончился. К счастью, по утрам я никогда не испытываю чувства голода.
После этого я снова позвонил Сэмсону — и поймал.
— Как насчет моей просьбы? Что-нибудь есть в архивах?
— Здесь — ничего, Шелл. Но ФБР отреагировало.
— Выкладывай.
— Чарли Вайт чист как стеклышко. Но Френсис Бойл провел шесть месяцев, с февраля по июль включительно, в 61-м году в тюрьме по статье 487. Автомобили. В Сан-Франциско.
Я хорошо знал уголовный кодекс и сообразил, что кто-то украл машину.
— Я не совсем понял. Кто такой Френсис Бойл?
— Джонни Трои. Это его настоящее имя.
Ну что я за недотепа! В Голливуде не найдешь ни одного человека, который выступал был под собственным именем. Вообще-то в этом нет
ничего плохого, но некоторые девушки используют не только фальшивые имена, но и фальшивые волосы, ресницы, зубы, бюсты. По-моему, сейчас они разрабатывают еще кое-что, так что в скором времени мужчины будут получать больше удовольствия в магазине скобяных товаров. Я задумчиво произнес:
— Шесть месяцев, да? Теперь мне ясно, почему он и его союзники, вроде Себастьяна, не хотели, чтобы копались в его прошлом. Да и потом «поет Френсис Бойл» звучит простовато...
Внезапно я нахмурился:
— Больше ничего? Не пришил ни одной старушки или...
— Нет, похоже на то, что эти полгода пошли ему на пользу. Сообщать это в прессу не имеет смысла. Теперь он мертв, после того за ним нет никаких грехов.
«Совсем как сын Джека Джексона», — подумал я. Иногда цель достигается одним звонким шлепком. Конечно, бывает и так, что после трех-четырех мелких нарушений, оставшихся практически безнаказанными, парень теряет чувство страха и решает ограбить банк или убить богатую старушку.
— Большое спасибо, Сэм. Есть еще что-нибудь? Что нового? Новостей не было. Тони Ангвиш исчез. Бубби не говорил даже «бу».
А Сэм, к счастью, не получал новых жалоб на недопустимо грубое обращение Шелла Скотта с покойным Джонни Троем.
Я положил трубку, привел себя в порядок, накормил рыбок и вышел из дома, думая о том, что зачастую неудачное начало дня не означает, что весь день пропал.
Сильвия Вайт мне тепло улыбнулась и сказала:
— Ох, теперь я олл-райт. Тогда я была в страшном напряжении, но сегодня я не стану плакать.
Я позвонил ей, информируя о событиях вчерашнего дня, и предупредил, что заеду к ней в отель «Халлер» на Вирширском бульваре. Мы сидели уже минут десять в ее комнате, разговаривали о ее брате, об этом деле, о смерти Джонни Троя. Она казалась менее напряженной, чем вчера утром, — наверное, потому, что мы уже немножко познакомились.
— Это так страшно, не правда ли? — говорила она. — Сначала Чарли, а теперь вот Джонни.
— Вы знали Троя?
— Я встречалась с ним всего лишь раз. С месяц назад, когда он приезжал в Роял Крест повидать Чарли. Такой красавец, у меня даже мурашки побежали по телу.
Я подумал, что ее саму можно назвать мурашкой. Рост у нее был всего 4 фута 11 дюймов, как она доложила. Вместе с тем она была очаровательной куколкой, именно так я ее назвал, когда увидел впервые. Ее фиалковые глаза поблескивали, тоненький голосок звенел. Черные волосы на затылке были закручены в пучок, или как это называется у девушек? Он делал ее на полдюйма выше.
Я спросил:
— Вы не припомнили что-нибудь еще из слов Чарли о Мордехае Питер се?
— Я все вам рассказала, Шелл. Я была у него последний раз в воскресенье. Неделю назад. Больше я уже не видела его в живых.
Она помолчала.
— Я вам говорила, что целый месяц он ужасно нервничал, был страшно напряженным, а тут расслабился. Я сказала ему об этом, он рассмеялся и сказал, что доктор, «старик Мордехай», помог ему. Вот тут-то он и упомянул о том, что ходил к нему на консультацию, но не стал вдаваться в подробности. В то воскресенье он был в странном настроении. И он без конца гонял одну и ту же пластинку. Я до сих пор слышу ее. Первая, записанная Джонни еще до того, как о нем кто-то узнал. «Аннабел Ли».
Это был приятный легкий разговор, от солнца комната нагрелась, но мне вдруг показалось, что солнце нырнуло за тучу. Холодок пробежал у меня по спине. «Аннабел Ли», «...мы любили любовью, которая больше любви...» Та самая пластинка, которую вчера вечером снова и снова проигрывал Джонни Трои.
— Чарли повторял ее много раз?
— Да. Это была его любимая пластинка из всего большого репертуара Джонни, так он сказал. Старая, поцарапанная, куда хуже всех новых. Чарли считал, что голос Джонни тогда звучал лучше, естественнее и натуральнее, без всех этих электронных устройств, которые теперь используют, чтобы форсировать звук.
Я понял, что Чарли имел в виду. Певец, очевидно, чувствовал это яснее, а он ведь тоже был певцом. Джонни все эти ухищрения не требовались, но он, естественно, не хотел быть белой вороной среди прочего безголосого воронья и делал то же самое, что остальные.
Пожалуй, самым важным выводом в результате моей встречи с Сильвией было то, что я наконец-то уверовал в самоубийство Джонни. Допустим, что Чарли действительно спрыгнул с балкона. После того, как десятки раз прослушал «Аннабел Ли», свою любимую пластинку Джонни. А после этого сам Трои, тоскуя по другу, на протяжении двух недель слушал «Аннабел Ли» снова и снова, думая о Чарли, о проведенных вместе днях... И после этого — пуля в сердце. Такое возможно.
На секунду мне пришла в голову мысль о старой пластинке «Мрачное воскресенье», которая в конце концов была запрещена, потому что слишком многие кончали с собой, прослушав ее. Но то была действительно какая-то пугающая песня, призывающая «со всем покончить» и «неслышно уйти из жизни».
— Мне бы хотелось послушать эту пластинку, — сказал я, — что с ней случилось после того, как Чарли...
— Я запаковала все его вещи и временно спрятала их. Его пластинки находятся... в одной из коробок. Я хорошо помню, как положила эту пластинку с несколькими альбомами. Достать?
— Мне хотелось бы ее послушать, но я знаю, где находится вторая. Сейчас мне надо кое-чем заняться, Сильвия, так что я позвоню вам позднее.
Она проводила меня до двери.
— Бай-бай, Шелл.
Я помахал ей рукой:
— Увидимся позднее, Сильвия.
От себя я позвонил капитану Сэмсону и договорился, что я осмотрю апартаменты Троя. В гостиной я первым делом подошел к проигрывателю, на котором вчера стояла «Аннабел Ли». Сейчас ее там не было. Значит, она должна быть где-то поблизости.
Только ее не было нигде. Я потратил много времени на поиски, говорил с обслуживающим персоналом отеля, звонил в полицию. «Аннабел Ли» исчезла.
Полицейский офицер, приехавший в апартаменты по вызову, заявил, что никакой пластинки в проигрывателе не было, когда он приехал. Мне это показалось странным и настораживающим...
Допустим, что она все еще находилась в проигрывателе, но он был отключен, когда Трои умер. Если это предположить, выходило, что ее кто-то оттуда убрал и унес с собой до появления полиции. То есть кто-то мог находиться в помещении во время смерти Троя или сразу же после.
Я снова позвонил Сильвии Вайт, сказал, что я передумал, и буду ей очень признателен, если она найдет «Аннабел Ли» в вещах брата. Она ответила, что на это потребуется какое-то время, но я могу на нее рассчитывать.
Потом я поехал в «Дипломат-отель». По воскресеньям там удается застукать Джо Раиса. Поместье Раиса в Беверли-Хилл оценивалось в 200 тысяч долларов. Кроме того, он арендовал коттедж у плавательного бассейна в «Дипломат-отеле» на все уик-энды. Отель и церковь Раиса были на Вилширском бульваре на расстоянии четырех кварталов друг от друга. Таким образом, сходив с женой в воскресенье в церковь и бросив на блюдо стодолларовую бумажку, он уползал в свой коттедж или барахтался, как безволосый тюлень, в бассейне. Сразу же после церковной службы его жена отправлялась домой, предоставляя Джо полную возможность развлекаться по своему вкусу.
И коттедж, и имение, и щедрые пожертвования на «бедных» и «нуждающихся» — видимая и небольшая часть доходов, полученных от рэкета, торговли наркотиками, содержания игорных домов, платных убийств и тому подобного. Судили Раиса лишь однажды; ни единого дня в тюрьме.
Я нашел его возле пруда. Райс развалился в шезлонге под пляжн ым зонтом. У его ног на траве устроилась довольно привлекательная блондинка. Он выглядел, как Будда, печален.
Нет, просто большой, грузный, порочный толстяк с таким взглядом, который заставил бы отнести его к разряду грешников даже в том случае, если бы он в ангельском обличьи распевал псалмы, призывающие ко всеобщей любви.
А блондинка... Наверное, тоже грешница, раз ошивается при Раисе, но внешне это не было заметно. Спина, во всяком случае, безупречна. Девица из «Дипломата»? Они плохих не держат. «Дипломат» мне нравился, но я просто не выносил Джо Раиса.
Взаимно. Увидев меня, он выдвинул вперед челюсть, раздумывая, что лучше: поддеть меня рогами или по-бульдожьи вцепиться в горло.
Я остановился возле пляжного зонта, подтянул стул и сел. Обычно я веду себя вежливо, жду приглашения. Однако не с типами, которые пытаются меня убить. И, разумеется, не с руководителями мафии.
— Хеллоу, Джо, — сказал я. — Возражаете, если я к вам присоединюсь?
— Да.
— Но я хотел спросить вас о некоторых парнях.
— Спрашивайте. Вы уже здесь.
Глаза у него мутные, налитые кровью. Мне они чем-то напоминали горящее топливное масло.
— Что за парни?
— Снэг и Бубби, а также...
— Никогда не слышал про таких.
— Тони Ангвиш?
— Тони Ангвиш.
— Что скажете про Фрэнсиса Бойля?
— Никогда о нем не слышал.
Он немного выпрямился. Складки на его груди и животе заколыхались. Ногой он пнул блондинку под зад:
— Иди поиграй с деньгами, бэби.
— Дорогуша, у меня нет никаких денег.
— Ты бессовестная лгунья. Я дал тебе сотню. Иди...
Он остановился, немного подумал, глядя на то место, куда он ее пнул, затем потянулся за чековой книжкой и авторучкой, лежащими на столе. Закрыв от меня существенные подробности, он что-то написал на чеке, вырвал его и протянул блондинке. — Иди поиграй вот с этим.
Она взглянула на чек, глаза у нее округлились:
— Но, дорогуша...
— Ты хочешь это наличными? Или тебе хочется получить пинок по заду еще раз? Отправляйся, купи себе панталоны из норки. Проваливай.
Она послушно поднялась. Я спросил Раиса:
— Что в отношении Чарли Байта?
— Никогда о нем не слыхал.
— Джо Раиса? Бенджамина Рокфеллера? Или Джона Д. Франклина.
— Никогда не слыхал... Ах, заткнитесь!
Блондинка пошла прочь, так покачивая бедрами, что у меня на секунду остановилось сердце, а потом бешено заколотилось.
От нашего столика она прямиком двинулась к другому, тоже под пляжным зонтом, где сидел мужчина в черном костюме. Он был рослым, с жесткими черными усами и огромной лысиной, которую не могли скрыть несколько жалких волосиков.
Я заметил: — Она оставила вас ради другого дэнди. Сколько же вы ей дали?
— Доллар. Как всегда.
— Джо, ваш шарм равняется вашей красоте. Их превышает только ваша щедрость.
Он обдумывал мое изречение, почти улыбнулся, подумал снова. Меня всегда возмущает довольно широко распространенное мнение о выдающемся уме, которым должны обладать преступники, в особенности мафиози. Возможно, найдется один на тысячу, но остальные чувствуют себя творцами, если без посторонней помощи зашнуруют себе ботинки. Они любуются плодами своего труда и горделиво восклицают: «Ну, что скажете?»
Возможно, я преувеличиваю, но самую малость! Особого ума не требуется, чтобы нажать на курок, обвести вокруг пальца простака или избить напуганного человека.
Именно в этот момент я присмотрелся к лысому в пропотевшем пиджаке — и узнал.
Билл Бончак, но его чаще называли Билли Бонсом, и он, очевидно, носил пиджак для того, чтобы скрыть пару пистолетов и окровавленный нож. Внешне отличался страшной неопрятностью. Билли Бонса арестовывали за нападение со смертельным исходом: одно обвинение было в вымогательстве, два — в изнасиловании. Остальные были сняты за отсутствием доказательств. Он работал на Джо Раиса.
— Еще одно имя.
— Да.
— Билли Боне.
Он повернул голову и посмотрел на Билли Бонса.
— Никогда не слыхал о таком... Помолчал и снова, немного подумав:
— Нет, я слышал о нем. Вы имеете в виду мистера Бончака? Он живет здесь, в отеле.
— У вас под рукой. Стоит его поманить или окликнуть...
— Поманить?
— Вместо сигнала. Я хочу сказать, он на вас работает.
— Черта с два! Он не работает. Никто не работает.
— Что-то не верится.
— Скотт, я хочу вас удивить. Вместо того, чтобы утопить вас в пруду, я отвечу вам на все вопросы. Мне нечего скрывать. Заканчивайте и сматывайтесь.
— О'кей.
Я ему не верил, но попробовать стоило. И, к моему великому изумлению, он был гораздо общительнее, чем я ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15