— Не желание повидаться с тобой, Джексон.
— Ну, не хочешь, не говори. Послушай, мой парень построил уже шесть домов в Хайте! Целых шесть, можешь поверить? Зарабатывает побольше меня, представляешь?
Я был рад это слышать. Несколько лет назад с моей помощью его сына упрятали в окружную тюрьму на шесть месяцев за угон автомобилей, и в то время Джек не питал ко мне добрых чувств. Но наука пошла парню
на пользу, он образумился и по собственной инициативе пошел в строительную организацию. Теперь он хорошо и честно зарабатывает.
— Он зарабатывает больше, потому что работает прилежнее, — поддразнил я, — он строит, а ты разрушаешь. Да к тому же через каждые десять минут делаешь перерыв.
— Язык без костей! Я пошабашил впервые с самого утра. Кофейный перерыв. Кроме того, если я начну работать слишком быстро, начнутся неприятности с вывозкой мусора.
Он отстегнул плоскую фляжку с пояса, отвинтил крышку и хлебнул прямо из горлышка, сощурился, крякнул и облизал губы.
— По-прежнему употребляешь сорокаградусный кофеек?
— Человек должен поддерживать свои силы.
— А ты не боишься, что ты как-нибудь «перекофеинишься» и стукнешь этим ядром себя по голове?
— Ни боже мой. После двух таких фляжек я могу спокойно сбросить муху со стакана на стене, не повредив ни одного кирпичика. Ну, а кофеек, как ты сказал, мне нужен только для того, чтобы не спятить на работе. Бах — рушится стена, бах — вниз летит колонна, бах —
И так все дальше и дальше. Возможно, тебе это кажется интересным и восхитительным...
— Да нет, не совсем!
— Мне моя работа действует на нервы, если хочешь знать. Иной раз у меня появляется чувство, как будто я какое-то дикое чудовище, которое должно разрушить эту улицу.
Обведя рукой круг, я спросил:
— Что здесь происходит? Миллионеры строят новые банки и отели?
— Обновление города, они так его назвали.
Ясно, очередной проект перестройки, оплаченный из федеральных фондов. По-моему, куда понятнее сказать «из моего кармана». Джек продолжал:
— Три квартала полностью будут снесены, вот этот и те два. Он показал, какие именно.
— Ты хочешь сказать, что здание Себастьяна — тоже?
— Да-а. За него примемся на будущей неделе. Работы выше головы: это старье не так-то легко разрушить.
— Могу представить. И твои чувства — тоже... А у тебя не возникали сомнения?
Возможно, возникали, из-за этого он и пил. Но чтобы жить, надо работать.
Я снова посмотрел через улицу на смазливую физиономию Хорейши Хамбла. Вот у него нет сомнений. Он за всяческие модернизации и модификации и в городе, и в сельской местности.
— Ладно, Джек. У меня на три назначена встреча. Продолжай крушить.
— Мне и правда пора приниматься за дело, но все же минут десять я сосну... Хлебнешь моего зелья?
Он снова взбалтывал фляжку.
Я протянул руку и поднес фляжку к губам.
— Спасибо, выпью глоточек...
Чтобы добраться до клиники Мордехая Питерса, надо ехать по Бенедикт-каньон шоссе к горам Санта-Моника, затем свернуть на Хилл-Роуд. Через полмили — частная подъемная дорога, которая ведет к очаровательному владению, откуда открывается потрясающий вид на соседние Бевер-ли-Хилл и Голливуд, а в погожий день даже на Тихий океан.
Я проезжал мимо раза четыре, но внутри так и не бывал. С доктором Питерсом я тоже не знаком.
По дороге я припоминал все, что слышал об этом типе.
Он разработал теорию нового лечения психических заболеваний, которую неофициально называли «Питеризацией мозгов». Еще совсем недавно царствовавший психоанализ Фрейда с его «комплексом Эдипа», заполнявший пьесы, сценарии, радио и телепередачи, был полностью забыт. Мистер Мордехай Питере стал новым героем, чуть ли не гением космического значения. Он писал книги, предисловия к книгам, рецензии на книги и на рецензии... и загребал по сотне долларов в час.
Вот этого-то знаменитого человека мне предстояло увидеть. Свернув с Хилл-Роуд, я поднялся по асфальтированной дороге на высокое плато, которое, естественно, уже успели окрестить «Высотами Питеризации», на котором раскинулась в антисептической белизне клиника.
Ровно три. Увидев «место стоянки машин», я припарковался, поднялся по широким ступенькам и вошел в офис.
Во внешнем офисе была кушетка, несколько стульев с изогнутыми спинками и стол с десятком непривлекательных журналов. За письменным столом сидела костлявая особа и что-то печатала на белых карточках. Не иначе как интимные мысли пациентов. Я ее сразу отнес к категории старых дев (ей было уже за тридцать), потерявшей надежду расстаться официально или, на худой конец, неофициально со своей девственностью.
Я подошел к ней и заявил:
— Я — мистер Скотт.
Она кивнула головой и пробормотала:
— Вы можете присесть. И продолжала печатать.
На столе секретарши раздался зуммер. Она перестала печатать, посмотрела на меня и сказала:
— Можете войти, мистер Скотт... — и добавила еще несколько слов, которые я не расслышал. Вскочив с удивительно неудобного стула, я был уже у двери и нажимал на ручку, когда раздался истерический вопль секретарши:
— Не сейчас! Я же сказала: через минуту. Слишком поздно.
Я замер, превратившись если не в соляной столб, то во что-то наподобие. Все слова вылетели у меня из головы. Представляете: через всю
комнату мелкими шажками шла абсолютно голая молоденькая красотка. Я вас не обманываю. Совершенно без ничего.
Единственным минусом было то, что она шла не ко мне, а от меня.
Автоматически я охнул. Наверное, этот звук произвел на нее такое же впечатление, как боевой клич диких индейцев на мирных поселенцев прошлых столетий. Девушка замерла на месте точно так же, как и я, повернулась и посмотрела на меня. Через секунду испуганное выражение исчезло с ее лица, она оказалась тоже немногословной, ограничившись
одним лишь «у-у-у-х».
У нее были волосы цвета шерри: коричневатого янтаря с огоньком внутри, они спускались кудрявой волной, закрывая половину ее лица, так что был виден один прекрасный зеленый глаз. Высокая, с потрясающей грудью, плоским животом и крутыми бедрами; ноги — стройные и длинные, как у танцовщицы. С такой я бы потанцевал...
Произнеся «о-о-о», она повернулась и без особой спешки прошла к той самой двери, к которой и направлялась прежде, отворила ее довольно широко, так что я успел заметить кусочек стола, какие-то ширмы и кресло. Войдя в комнату, девушка снова обернулась и закрыла дверь. Не захлопнула, а медленно прикрыла. Мне показалось, что она заулыбалась, но, возможно, я ошибаюсь.
Вот так состоялось мое появление у известного доктора Мордехая Питерса.
Но не она была доктором Питерсом. Он все время сидел в огромном мягком кресле, но надо быть круглым идиотом, чтобы в подобной обстановке обратить на него внимание.
Невысокий, с симпатичным розовощеким лицом, редеющими русыми волосами и довольно бесцветными широко расставленными глазами, скрытыми за большими очками в роговой оправе. На вид — около шестидесяти. Вокруг шеи у него был красный шелковый шарф, концы которого были засунуты за вязаный розовый джемпер, костюм дополняли желтые брюки и высокие лакированные сапоги для верховой езды. Наряд попугая. Килограммов десять — двенадцать веса — лишние. Чем-то он смахивал на голливудского Санта-Клауса, побритого, но готового к рождественскому представлению.
В одной руке у него была бумага, во второй — карандаш. Он постучал карандашом по листочку и скомандовал:
— Раздевайтесь.
— Не хочу.
— Ох, послушайте. Разве моя секретарша не объяснила вам процедуру?
— Нет.
— Таково требование. Это необходимо.
— Для чего?
— Для психоанализа.
— Что вы собираетесь анализировать?
— Ох, прекратите это глупое препирательство! — он повысил голос.
— Я вовсе не псих, не волнуйтесь... Что за прелестное создание только что вышло отсюда?
— Мисс Планк? Какое вы имеете отношение к мисс Планк? В каком смысле она вас интересует?
— К чему это все?
Он издал какой-то странный звук носом.
— Снимите одежду и ложитесь на кушетку, и мы начнем.
— Нет. Понимаете... Видите ли...
— Очевидно, вы ничего не понимаете. Моя секретарша должна была вам объяснить. Это часть моей методики. Все мои пациенты должны полностью раздеться и лечь на кушетку.
— Зачем?
— Это поможет вам вместе с одеждой сбросить состояние подавленности.
— Мне — нет. Наоборот.
— Мне придется прекратить нашу встречу, мистер Чанг, если вы не желаете мне помочь. Вы не хотите исправиться?
— Я не болен, черт побери. И я не мистер Чанг.
— Вы не больны?
— Я абсолютно здоров.
— Невозможно. Все люди больны. Невоз... Он помолчал.
— Что вы имеете в виду, говоря, что вы не мистер Чанг?
— Кто он такой?
— Вы...
— Ничего подобного.
— А где же мистер Чанг?
— Откуда мне знать?
— Хм-м-м...
— Я приехал сюда вовсе не для анализов или психоанализа, как вы называете, мне такого не требуется. Я Шелл Скотт, частный детектив, я приехал сюда, чтобы поговорить с вами о смерти Чарли Байта.
— Вы — Шелл Скотт! — сказал он.
Я взглянул на часы. Да, я приехал в точно назначенное время. Поэтому я спросил:
— Кто же еще?
Он внимательно осмотрел мои белые волосы, брови, уши, даже ноги; вообще-то все — самое обыкновенное.
— Кто еще? — повторил он растерянно и тут же добавил: — Раз вы пришли сюда не ради психоанализа... хм. Извините меня.
Он прошел по ковру в помещение, где находилась потрясающая голая девушка, и закрыл за собой дверь. Что за жизнь! Но через минуту он снова возвратился, сел на прежнее место и жестом пригласил меня сесть.
Я сел. Потом он пробормотал:
— Извините, я ожидал вас в три часа.
— Я решил, что, поскольку нельзя опаздывать, постараюсь быть точным.
По-моему, он меня не понял. — Вы хотели поговорить со мной о мистере Байте?
— Да, он был одним из ваших пациентов, не так ли?
— Очень недолго. Практически мы даже не начали. Психоанализ, понимаете, требует нескольких лет.
— Это звучит, как старый фрейдовский...
— Нет! Ничего подобного! Мой метод совершенно другой, чем у Зигмунда Фрейда... Он противоположный — вот в чем секрет!
— В отношении Чарли...
— Понимаете, — продолжал он, не сбиваясь со своего курса, — на протяжении многих лет я был ортодоксом фрейдистского анализа. Вы об этом знали?
— Слышал краем уха, но...
— Лечил годами больных людей. Убедился, что их заболевания усиливались...
— О Чарли...
— Если фрейдистская методика давала отрицательный результат, значит, надо применять противоположную методику. Правильно? Делать обратное тому, что делалось прежде. Факт?
— Да, — ответил я, чтобы не молчать.
— Мне пришлось переделать каждое правило, закон, термин, срок и методику фрейдистского психоанализа. И мне это удалось!
— Так родилась «Питеризация мозгов»? Он поморщился.
— Молодой человек, должен вам сказать, что это выражение мне не нравится. Его не я придумал. А газетчики. Правильное наименование моего научного открытия — Дйерфизм.
Он выжидательно посмотрел на меня.
— Фрейд — Дйерф, ясно?
— Ого. Как дерепанмодаз.
— Что? Что?
— Это «задом наперед», сказанное задом наперед.
— Угу. В Дйерфизме нет таких смехотворных концепций, как «ид» или «эго», зато имеется «ди» и «огэ». И так далее. Понятно?
После этого последовала целая лекция, из которой явствовало, что все термины прежнего психоанализа следует читать наоборот. Не выдержав, я сказал:
— Доктор, до сегодняшнего дня я воображал, что фрейдистская философия, кроме того, что делает людей слабее, вместо того чтобы делать независимыми, — самая идиотская вещь на свете: но теперь, когда вы мне объяснили сущность Дйерфизма, — я повысил голос и благосклонно заулыбался, — я совершенно уверен, что в Дйерфизме столько же смысла.
— Да, да, — закричал он, — теперь излечение человечества от всех психических заболеваний в наших руках!
Страшно возбужденный, переполненный восхищением и любовью к собственной особе, Питере поднялся с кресла и взбрыкнул.
Но тут открылась дверь и на пороге появилась очаровательная девушка, мисс Планк, как ее назвал доктор. Она была полностью одета: белый вязаный костюм с красной отделкой, белые лодочки на высоченных каблуках, в которых ее ножки выглядели еще лучше. Потрясающая, ей-богу!
Это было мое мнение. Но доктор Питере рассматривал ее в трансе. Глаза у него полезли на лоб, рот раскрылся, он в полном смысле упал на спинку кресла.
Неожиданно до меня дошло: этот блудливый козел не получал полного удовольствия от своих клиентов, если они одеты.
Стоит ли удивляться, что он заставляет их раздеваться?
Кто мог все это придумать? Доктор Мордехай — маньяк.
Прелестная мисс Планк с минуту постояла в комнате — должно быть, сводила с ума Питерса, если судить по тому, какой эффект она произвела на меня, — потом приблизилась к нам.
Она подарила мне широкую ульбку, затем сказала доктору:
— Благодарю вас, доктор. Я приеду, если... когда мне потребуется следующая встреча, олл-райт?
— Олл-райт, — ответил он ей, точно воспроизведя ее интонацию. Видно было, что он все еще странно возбужден.
Потом она повернулась, чуть сощурилась и снова произнесла «у-у-у-у».
Ребята, это неспроста. Означает нечто. Но что? Не успокоюсь, пока не выясню. Лекарство от сонливости. Что она мне сказала?
Мисс Планк покинула кабинет. Я повернулся к доктору и в сотый раз произнес:
— Доктор... в отношении Чарли?
— Э-э? Ах. Хм, да. Что вы хотели узнать?
— Что с ним было?
— Запущенный суицидальный комплекс, осложненный травматическим...
— Извините, доктор. Я человек простой и люблю выясняться простым языком. Договорились? Меня не столько интересует диагноз, сколько его самочувствие. На что Чарли жаловался?
— Просто на депрессию, странные сны, которые можно назвать даже кошмарами; иногда ему казалось, что теряет голову... Обычные вещи.
— Разве это обычно?
— Сущие пустяки. Слыхали бы вы...
— Вы не заметили признаков того, что он замышляет самоубийство? Мой вопрос его потряс. Он надул губы, опустил голову и посмотрел на меня поверх очков.
— Не совсем. Но я бы сказал, что такая возможность не исключается. Фактически, я даже уверен, что это возможно. Разумеется, я не могу вдаваться в подробности того, что он мне сказал. Профессиональная этика, вы знаете.
— Знаю, знаю...
- Попросту говоря, у него укоренившийся суицидный комплекс, усугубленный инвективным каннибализмом и приближающийся к неизлечимому психоневрозу. Вы меня понимаете, да? Если бы он обратился ко мне несколько лет или даже месяцев назад, я бы его полностью излечил. Не сомневаюсь. Но едва хватило времени объяснить, что болезненные симптомы у него обусловлены подавленной бессознательной
страстью к отцу...
— Да, благодарю вас, доктор. Вы мне очень помогли...
Я поднялся:
— Для меня достаточно. Еще раз спасибо. Визит я оплачу. Секретарше.
И вышел.
Что вы думаете? Тощая секретарша, не моргнув глазом, содрала с меня
сто долларов. Спрашивается, за что?
На все это ушло много времени. Мисс Планк успела уехать. Спустившись на Хилл-Роуд, я машинально свернул налево, думая о том, что Мордехай, возможно, прав. Но если так, то почему же Чарли не поместили в больницу? Почему прославленный Мордехай промолчал? Или дело еще не зашло так далеко?
Стало прохладно; я закрыл окно в своем «кэде» и прибавил скорости, чтобы поскорее вернуться домой. Рядом на сиденье лежал плащ — с утра собирался дождь, но сейчас небо полностью прояснилось.
Впереди, на правой обочине, в том месте, где боковая дорога пересекает Бенедикт Каньон, был припаркован черный «седан». Один человек — за рулем, второй — возле поднятого капота. «Неполадки с двигателем», — подумал я.
В этом месте Бенедикт Каньон окаймлен развесистыми деревьями и низким коричневым кустарником. Когда я подъезжал к перекрестку, почудилось легкое движение слева, за деревьями. Но, переведя взгляд, я ничего там не увидел.
Однако этого достаточно, чтобы заставить меня насторожиться. К тому же человек, копавшийся в моторе, со стуком опустил капот и прошел к водителю, а не к противоположной стороне автомашины, что естественнее. И я провел рукой по пиджаку, поверх кольта 38-го калибра, который сопровождает меня во всех поездках.
После многих лет знакомства с привычками людей к насилию, кулаку или оружию это была вполне нормальная реакция. Кроме того, в нашем городе наберется пара десятков головорезов, готовых плясать от восторга на моей могиле; не хочется доставлять им такую радость.
Предчувствия не обманули. «Седан» рванулся к перекрестку и загородил дорогу, а верзила, стоявший рядом, побежал ко мне навстречу. Объехать «седан» слева я не мог, успел только сбавить скорость.
Из-за кустарника возник третий; не приближался, но что-то металлическое поблескивало в его руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15