Не было времени присматриваться. Я затормозил и шлепнулся на сиденье; пальцы нажимали на дверную ручку, а машина продолжала двигаться, виляя из стороны в сторону.
Дверца отворилась, машина еще двигалась, когда я попытался незаметно выбраться наружу. И в этот миг резанула автоматная очередь. Так вот что держал мерзавец, вышедший из-за деревьев! Тяжелые пули впивались в мой «кэд», со звоном полетели осколки разбитого стекла.
Но я уже вывалился на асфальт и перекувыркнулся, сжимая в руке курносый «кольт».
Черный «седан» по-прежнему перегораживал дорогу; водитель из него выскочил. Верзила побежал ко мне. Автомат моментально умолк.
Вывалившись из машины, я нечаянно зацепил свой плащ, теперь он был возле моих колен. Раз так, надо попробовать его использовать. «Кэд» остановился как раз между мной и автоматчиком. Схватив плащ, я свернул его комком и изо всей силы швырнул за машины. И тотчас выстрелил, но промахнулся.
Верзила — иначе его не назовешь —был ближе всех ко мне; в руке — пистолет. Но на бегу не прицелиться. Я поднялся и еще раз выстрелил в верзилу. Правая рука у него дернулась, а пистолет описал дугу в воздухе и упал на асфальт. Вроде бы, Я позволил верзиле бежать на меня, сам же перенес внимание и «кольт» влево: автоматная очередь хлестнула мой бедный плащ.
Присев на корточки, я разглядел сквозь разбитые стекла своего «кадиллака» третьего, с автоматом, который все еще целился в меня.
Я дважды спустил курок. Готов. Справа от меня забухали по асфальту сапоги. Я быстро повернулся и перебросил «кольт» с правой руки в левую. Я не стрелял, у меня остался последний патрон, а водитель черного «седана» тоже приближался, правда, без особой спешки. По сравнению с двумя первыми, этот выглядел маленьким и невзрачным.
Верзила был в ярде от меня, бежит с пустыми руками. Значит, выбил пистолет. Я вложился во встречный удар. Мой кулак обрушился на его подбородок так, что у меня взорвались косточки на руке.
Удар не остановил его. Он прооежал- по йнерции~еще пару шагов, увлекая меня за собой. Я свалился на спину и сильно стукнулся затылком об асфальт; верзила же перекатился через меня и распластался на дороге. Я поднялся, шатаясь, и, как сквозь туман, увидел приближающегося ко мне маленького человека. Пистолет был все еще в моей руке; человечек остановился и выстрелил. Вспышка пламени и удивительно громкий звук, пуля с противным свистом пролетела рядом.
Человек повернулся и бросился бежать. Я прицелился в его узкую спину, но, петляя как заяц, он побежал к своей машине, и я промазал.
Верзила попытался подняться с асфальта, его рука потянулась к моему пиджаку. Я повернулся, поднял уже пустой «кольт» и влепил ему по лбу. Верзила тихонечко вздохнул и упал плашмя.
Хлопнули дверцы машины, заработал мотор, взвизгнули покрышки об асфальт; маленький человечек ретировался. Я заметил, что пистолет верзилы лежит в нескольких ярдах, и пошел было к нему, затем остановился.
Кроме шума удаляющегося «седана», все было тихо. Наверное, так бывает в могиле, куда я каким-то чудом все же не попал.
Через дорогу лежал на животе автоматчик, ноги увязли в грязи на обочине, одной щекой он прижался к асфальту. Не шевелился, а вот верзила опять подавал признаки жизни. Это меня не устраивало; я подобрал его собственный пистолет и стукнул еще раз им.
После этого перешел через дорогу взглянуть на автоматчика. Два красных пятна на белой рубашке слились в одну кособокую восьмерку. Одна из пуль угодила в сердце, вторая — рядом. Я знал его; знал и верзилу.
Прежде чем попытаться найти объяснение происшедшему, я воспользовался телефоном под приборной доской своего «кадиллака», чтобы вызвать полицию.
Потом сел у края дороги и задумался. Еще до приезда полиции из дивизиона Вэлли я проверил и временно, и окончательно потерявших сознание молодчиков — и не нашел у них другого оружия или чего-нибудь важного.
Я знал их обоих. Автоматчик — подонок по имени Снэг, — у него изо рта торчал безобразный клык, придавая физиономии издевательское выражение.
Второй тоже считал пистолет и кулак незаменимыми в решении жизненных вопросов. Его звали Бубби. Бубби — скотина, тупой зверь, лишенный зачатков разума. А значит, Бубби не мог быть организатором нападения на дороге. Снэг тоже — типичный подручный и только.
Мне было известно, что Бубби числился условно осужденным, а Снэг только что вышел из Сен-Квентина, отсидев девять месяцев по обвинению в мошенничестве. Освобожден досрочно. Подонкам полагалось еще долго сидеть за крепкой решеткой, а они благодаря краснобаям-защитникам оказались на свободе и пытались сейчас меня убить. Еще как старались.
Кто-то тщательно продумал операцию. Поскольку Снэг или Бубби отпадали, возможно, третий? Тот, который так поспешно удрал! Едва ли. Планирующие обычно поручают грязную работу другим, а сами стоят подальше от линии огня. И кажется, что третьего- я знаю тоже. Рассмотреть как следует возможности не было; поэтому я был не полностью уверен, но предполагал: это — некий Антонио Ангвинацио, более известный, как Тони Ангвиш. Если так, мы с ним сталкивались и раньше. Еще важнее то, что я знал, на кого он работал. Жаль пачкать слово «работал». Тони — киллер, специалист по убийствам, по убийствам простым и замысловатым, искусно устроенным «самоубийствам», несчастным случаям с фатальным исходом...
Человек, на которого он работал, — некий Джо Райс; разумеется, при рождении ему было дано другое имя. Он просто изменил его на американский манер. Джо Райс. Местный босс «Коза Ностра».
«Мафия. Черт подери!» — подумал я. Мы с Райсом незнакомы. Но, разумеется, за годы работы в Лос-Анджелесе я дважды участвовал в делах, которые заканчивались тюремным заключением мелкой рыбешки, нанятой Джо Райсом. Но Раиса не привлекли к судебной ответственности, поскольку мало знать правду, надо еще иметь юридические доказательства. И я, и полиция знали, что оба раза руководителем был Джо Райс.
Более того. Чтобы осудить такого человека, как Райс, мало располагать непоколебимыми доказательствами. Если останется хоть одна щелочка, многоопытный адвокат превратит ее в удобную лазейку; на худой конец, слушание дела будет отложено, за это время кое-кто из свидетелей получит дырку в черепе, а обвиняемый, выпущенный под залог, внезапно скроется. Да мало ли что произойдет!
Первое из упомянутых мною дел было об организованном шантаже десятка высокопоставленных лиц в Голливуде, второе — о контрабанде наркотиков. Как я уже сказал, пострадали только пешки. Райс остался в стороне.
Но все это было давно. Что я такое натворил, чтобы Райс взялся за меня сейчас?
Единственное дело, над которым я в данное время работал, было простым, по крайней мере внешне: смерть Чарли Байта. Я не мог представить, каким образом оно затрагивало босса мафии. Да и мои последние дела тоже не касались Джо Раиса.
Ну что же, возможно, когда я потолкую с Джонни Троем, он сможет немного рассеять темноту. Сейчас мне надо выполнить все формальности и постараться остаться в живых, пока полиция будет этим заниматься.
Наконец я услышал сирену. Около четырех часов полиция все закончила. Собрали тела, патроны и оружие, привели в чувство Бубби. От этого, естественно, не было никакого толку. Он не сказал ничего определенного.
О чем бы его ни спрашивали, он повторял одно и то же: «Я делал только то, что мне велел Снэг. Тони? Он не знает никакого Тони. Тони Ангвиш? Он даже не слышал такого имени. Нет, он вовсе не собирался застрелить Скотта, только ударить. Он не выносит парней с такими светлыми волосами».
Допрос продолжался в таком духе. После этого Снэга отправили в морг, Бубби в отдельную камеру, а я помчался на окраину Лос-Анджелеса и поднялся на четвертый этаж здания полиции.
Центральное управление отдела по расследованию убийств помещалось на четвертом этаже в комнате 314. В дежурке я выпил пару чашек кофе, пока разговаривал с Сэмом.
Сэмом я зову одного из самых толковых офицеров, который работает по ограблению, наркотикам, мошенничеству, шулерам, убийствам. Он дорос из простых копов до капитана Центрального полицейского дивизиона Л. А. Сэмом называл я его один, для остальных он был Фил Сэмсон.
Сэм — большой, солидный, видавший виды, опытный работник, без крика и шума преданный своему делу. Человек честный и справедливый, он никогда не был груб с подчиненными и с подонками, попавшими к нему в руки, но и не давал им спуску, считая, что за все надо платить сполна. У него на этот счет была совершенно точная формула: «Мошенник должен сидеть в тюрьме. Если человек не хочет сидеть в тюрьме, то не должен быть мошенником».
Сэм жевал большую незажженную сигару. Не закуривает при мне — я не выношу их дыма. Сейчас Фил Сэмсон провел рукой по своим сереб-ристо-черым волосам, передвинул сигару из одного угла рта в другой и сказал:
— Мы ничего не вытянем из Максима, Шелл. Он из тех людей, которые могут переносить лишения неделями, даже не спросят, где находится туалет.
Максим, Роберт Максим, Бубби.
— Даже если он и будет говорить, это ничего не даст, — сказал я, — да меня, откровенно говоря, интересует только Тони.
Сэм закусил свою сигару.
— Если ты действительно видел его, вряд ли от него можно ждать откровенного признания. К тому же ты не уверен, Шелл.
— Это самое скверное. Но три из пяти, что это был Тони.
— Мы послали словесный портрет на Ангвинаци. Возможно, что-то прояснится.
До сих пор не было никаких данных о наличии связей между Бубби, Снэгом и Джо Райсом. Ничего нового не появилось и в отношении смерти
Чарли Байта.
Допив кофе, я поехал на свидание с Джонни Троем.
Я опаздывал больше чем на час. Возможно, он откажется меня впустить.
Роял Крест стоял на Голливудском бульваре, к западу от Ле Врие, роскошный восьмиэтажный апартамент-отель, в спокойном жилом квартале, где масса деревьев, зеленые большие лужайки, в то же время рядом центр Голливуда.
В вестибюле, просторном и прохладном, живописно располагались пышные современные диваны и кресла. Связь с квартирами — по внутреннему телефону. Позволение войти последовало немедленно. Скоростной лифт молниеносно доставил меня под самую крышу; я нашел дверь и постучал.
Впустил меня определенно не Джонни Трои. Сначала я подумал, что это девушка, но не в моем вкусе, потом сообразил, что это все же парень. Отворив дверь, он торопливо махнул рукой и, не проронив ни слова, возвратился в тускло освещенную комнату. На нем была свободная белая рубашка, узкие черные эластиковые брюки и темные домашние шлепанцы. Когда я прошел за ним в комнату, он эффектно рухнул на мягкую подушку возле парня в тельняшке, синих джинсах и высоких коричневых сапогах, которые я называю «мокроступами». Парень остро нуждался в бритье.
Тихо звучала одна из пластинок Джонни Троя — такой у меня еще не было. Что-то о том, что он любил любовью, которая больше любви. Текст показался пошловатым.
Комната величиной с вестибюль маленького отеля в фешенебельном квартале. На подушках в самых непринужденных позах расположились пятеро. Справа от входа — прекрасный низкий диван, обитый золототканым материалом. На нем устроилось еще трое, а возле дивана, опираясь на шероховатую черную поверхность камина, в котором пылали дрова, возвышался Джонни Трои.
Публика, несомненно, колоритная, но в присутствии Джонни Троя все казались бесцветными тенями. Не-то чтобы он был по-особому одет. Синий пиджак, рубашка и галстук немного посветлее, кремовые брюки. Но в Джонни — особый шарм. Он невольно притягивал к себе общее внимание. Есть же такие люди, вроде ничего особенного, но все глаза обращаются к ним, будто подчиняясь магниту.
Джонни Трои обладал таким магнетизмом и вообще был привлекательным малым. Очень высокий, стройный, красивый, как греческий бог. Светлые золотистые волосы пенились вокруг головы подобием нимба. Разговаривая, он подчеркивал значение сказанного грациозным движением рук.
Как только я вошел, он повернулся, взглянул на меня, поднялся и пошел навстречу. Протянув руку, он улыбнулся и спросил:
— Мистер Скотт?
Я кивнул; мы обменялись рукопожатиями.
— Юлиус позвонил и предупредил о вашем визите. Я ожидал вас чуть раньше, вот почему не встретил у дверей.
— Прошу простить за опоздание, мистер Трои. У меня произошла небольшая неприятность по дороге.
— Все в порядке. Надеюсь, вы не возражаете против этой банды?
Он махнул рукой, указывая на присутствующих, нахмурился и добавил:
— Многие из них не признают никаких условностей. Не позволяйте выбить себя из седла.
Он подмигнул мне. Я усмехнулся в ответ.
— Этого не случится.
— Прекрасно. Мы все друзья. Большинство — клиенты Себастьяна. Полагаю, вы многих знаете, хотя бы заочно.
Я действительно увидел несколько знакомых физиономий. На золотом диване сидел Гарри Вароу, местный телевизионный обозреватель и, отчасти, писатель. Броская примета — белая прядь в каштановых волосах. Глаза — надменные, холодные, но он ухитрялся разглядеть ими самый «горячий» материал, мимо которого проскакивали другие. Белая прядка придавала ему очень решительный вид, что соответствовало истине. Его репортажи — злободневны и весьма остры.
Рядом с ним полулежал худощавый, томный, весь такой салонно-поэтический Рональд Дангер, автор самого шумного бестселлера сезона. О романе с дурацким названием «Ляг и умри» столько говорили, что даже я его прочитал от начала до конца, несмотря на то что с первой страницы меня затошнило:
«Преследуемый в какофонии молчавших сумерек своим неослабевающим желанием Рори, я познал шок нереальности, когда впервые увидел Лайбиду». Далее выявляется, что Лайбиде — 76 лет, именно она была «первой девушкой» семнадцатилетнего героя. Полагаю, что достоинства таких произведений вам ясны.
Парень, впустивший меня в дом, — поэт, хотя не припоминалось ни его имя, ни тем паче стихи, а тип, в мокроступах — скульптор. Я видел фотографию его последнего творения, состоящего из половины автомобильной оси, тряпичной куклы и разбитого, унитаза. Вроде бы он получил за сей шедевр какую-то премию, но какую-— Бог весть.
Заговорил Джонни Трои.
— Мне нужно еще выпить, мистер Скотт, после этого я предоставлю себя полностью в ваше распоряжение. Составите мне компанию? Водка? Скотч? Бурбон? Есть еще...
— Бурбон с водой. Благодарю вас.
Трои потащил меня через комнату и взял чистые стаканы с низенького стола, стоявшего у потрескивающей топки, потом мы прошли к бару в углу комнаты. Бормотание голосов на секунду замолкло, все глаза проводили меня. Дело вовсе не в моем потрясающем магнетизме. Взгляды — холодные, почти враждебные. Удивляться не приходилось: я не был «своим» и не стремился им стать.
Наполнив стаканы, Трои сказал, почти извиняясь:
— Обычно здесь не бывает столько народу, мистер Скотт. Но после...
Он запнулся, потом продолжил еще тише:
— ...после того, как Чарли умер, мне тяжело дается одиночество. Тут так... пусто. Уверен — вы понимаете...
И, не ожидая моего ответа, бросил другим тоном:
— Вы хотели расспросить меня о Чарли, это так?
— Совершенно верно. Надеюсь, вы не возражаете? Он как-то натянуто улыбнулся:
— Откровенно говоря, возражаю. Предпочитаю не говорить и даже не думать об этом. Но как сказал Юлиус, это случилось. Не могу же я притворяться, что этого не было.
Он сделал пару глотков из бокала. Водка с апельсиновым соком. Не первый бокал. И не второй.
- Ну так что же в первую очередь? — Я бы хотел взглянуть на апартаменты, в которых жил Чарли, если вы не против. И балкон, с которого он упал.
— Пойдемте со мной, — кивнул Джонни. Мы вышли из комнаты в холл, где была еще одна дверь, которую он отомкнул. Апартаменты Чарли — точно такие же, как у Троя, но только «наизнанку», с обратной планировкой. Если гостиная Троя выходила окнами на бульвар, а огни города сверкали слева, у Чарли же огни Голливуда светились справа.
В спальне — несколько фотографий в красивых рамках: штук пять девушек, весьма хорошеньких и соблазнительных, и портрет самого Чарли. Еще один снимок: рядом с Джонни перед зданием ночного клуба, рука Троя покоится у него на плече. Чарли был ростом всего в 5 футов 6 дюймов: на этой фотографии высоченный Джонни Трои буквально превратил его в карлика.
Чарли далеко не красавец: круглая мясистая физиономия и грустные глаза клоуна; но, если судить по имеющимся здесь портретам девушек, они находили его интересным.
Я невольно задумался, каково такому все время находиться с рослым красавцем, энергичным, исключительно популярным и насмешливым Тро-ем, и снова, как недавно — во время-разговора с Сильвией Вайт, — решил, что Чарли не мог не переживать из-за этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15