Генриетта попыталась что-то сказать… но спазм сдавил горло, она не могла пошевелиться и только стояла с уличающим ее пергаментом в руках.
Дэниел поставил бутылку и бокалы на столик у кровати и пошел через комнату, звонко стуча сапогами по кафельному полу. Ни слова не говоря, он протянул руку и повелительно щелкнул пальцами. Она отдала ему документ. Он взял его, положил в шкатулку, запер ее и спрятал ключи в карман. Все это время выражение лица Дэниела оставалось неизменным, и холод продолжал сковывать Генриетту. Он отвернулся от нее, налил вино в бокалы и начал переодеваться в официальный костюм, подходящий для вечера в Прадо. Генриетта молча сделала то же самое.
Она запомнила этот вечер на всю оставшуюся жизнь. Воспоминания приходили в самые мрачные часы, когда настроение было ужасным. Генриетта вспоминала в основном это страшное молчание. Даже в многолюдном дворце, где играла музыка и звучали голоса, сливающиеся в непрерывный гул, она ощущала только молчание мужа. Он не говорил ей ни слова и, ловя его взгляд, она видела в его глазах все то же холодное отвращение. Это был взгляд, какого раньше она никогда ни у кого не встречала, и тем более у любимого, нежного, веселого человека, который даже во время ссор всегда проявлял понимание и выражал не более чем досаду, заставлявшую ее страдать и стыдиться до глубины души.
Ей удавалось каким-то образом разговаривать, улыбаться и двигаться по залу, как будто она не была поражена страхом и стыдом. Чем больше Генриетта думала о случившемся, тем сильнее чувствовала весь ужас своей ошибки, и теперь смотрела на себя глазами Дэниела. Вероятно, с его точки зрения, она постоянно мешала ему, совала нос в его дела, отказывалась признавать его право на тайну, не понимая, что эта тайна была делом его чести, а ей хотелось лишь удовлетворить свое любопытство. Это была ужасная картина, так как она вовсе не хотела обманывать мужа таким подлым образом. Она хотела для него только добра. Она хотела только один раз нарушить запрет, но с добрым намерением, по причине, которую Дэниел наверняка признал бы уважительной. Но теперь ее поступку не было оправдания, и она осуждала сама себя, страдая от молчания мужа.
Была только полночь, когда Генриетта, стоявшая и слушавшая восторженное обсуждение предстоящей корриды, почувствовала приближение мужа.
— Вы придете на праздник, донья Драммонд?
— Наверное, нет, дон Альва, — ответила она достаточно ровным голосом, хотя душа ее ушла в пятки, когда за спиной встал Дэниел. — Однако я знаю, что это великолепное зрелище. — Она обернулась к мужу с робкой улыбкой: — Надеюсь, мы еще раз побываем в Мадриде.
— Возможно, — ответил Дэниел, едва взглянув на нее, и тут же обратился с вопросом к одному из гостей. Генриетта хотела отойти, но его голос, холодный и спокойный, задержал ее. — Нам пора прощаться.
После бесконечных улыбок, реверансов и вежливых, ничего не значащих слов Генриетта села в носилки, а Дэниел, как обычно, пошел рядом. Несомненно, дома он должен что-то сказать ей. Что-то сказать… и что-то сделать. Сейчас ей казалось уже не столь важным, что он скажет или сделает, лишь бы поскорее нарушил это ужасное осуждающее молчание.
Носилки опустились, и Генриетта вышла. Дэниел открыл калитку во двор, и она проскользнула мимо него, с горечью подумав, какое, он, вероятно, испытал отвращение, когда ее рука коснулась рукава его камзола, а юбка задела колени. В небольшом, слабо освещенном холле Дэниел зажег для нее переносную свечу от большой свечи на мраморном столике. Генриетта взяла ее и пошла вверх по лестнице в спальню. Дойдя до самого верха, она обнаружила, что Дэниел не поднимается вслед за ней.
Окна были открыты, и теплый ночной ветерок доносил в спальню аромат роз и лаванды из окрестных садов. Подушки, из которых днем было сооружено их любовное ложе, снова лежали на кровати. Вероятно, сеньора наводила здесь порядок после того, как они ушли. Чувственные воспоминания о том, что было днем, вызвали мучительную боль. В этой страшной пустоте Генриетте казалось, что все случившееся произошло в какое-то иное время, в другом месте и с другим человеком.
Она начала раздеваться, когда со страхом услышала на лестнице шаги Дэниела. Дверь открылась. Генриетта стояла в одной сорочке, неуверенными движениями расчесывая волосы. Дверь мягко закрылась. Она продолжала стоять спиной к двери, слыша в тишине каждое движение. Дэниел снял плащ, пояс, на котором крепился меч, красный атласный камзол с разрезными рукавами, открывающими тонкий батист рубашки.
Он сел на стул рядом с кроватью, глядя на хрупкую фигурку жены, продолжавшей ритмичными движениями расчесывать свои блестящие золотистые волосы, как будто это привычное занятие могло вернуть их жизнь в обычное русло.
— Подойди сюда, Генриетта.
Этот тихий приказ наконец разорвал тишину, которая, как ей казалось, никогда не будет нарушена. Сердце ее бешено забилось, и она повернулась к нему лицом. Сидя на стуле со скрещенными на груди руками, Дэниел представлял собой весьма мрачную картину, и сердце Генриетты болезненно сжалось.
— Зачем? — с дрожью спросила она.
— Подойди сюда.
Она нерешительно подошла и встала перед ним. Дэниел откинулся на спинку стула и на минуту устало закрыл глаза.
— Я не знаю, что делать, — сказал он почти безразличным тоном. — Весь вечер я ломал голову над вопросом, как должен поступить мужчина, если жена тайком от него пытается сунуть свой нос в его секретные дела, не видя ничего ужасного в том, что роется в его вещах, хотя он строго запретил ей это. Жена, которая не имеет понятия о чести…
— Пожалуйста, — в отчаянии прервала его Генриетта. — Все было совсем не так.
— Значит, ты отрицаешь, что я застал тебя с секретными документами в руках? — резко спросил Дэниел, прежде чем она смогла продолжить. — Генриетта покачала головой. Какой смысл что-то объяснять, когда ему и так все ясно? — Я надеялся, что в моем доме ты не опустишься, как в детстве, до бесчестных поступков, но теперь понял, что дурные наклонности не исчезают так быстро.
Генриетта беспомощно заплакала от боли и стыда, но Дэниел, мучаясь ужасом разочарования, продолжал говорить, пока она не разразилась рыданиями на всю комнату. Тогда он, полностью опустошенный, встал и вышел из спальни.
Генриетта упала на кровать, корчась, как от физической боли, словно ее жестоко избили, но раны были не на теле, а в душе. Сжавшись в дрожащий комочек, она в отчаянии молила Бога, чтобы новый день никогда не наступал.
Глава 15
Генриетта проснулась в одиночестве и поняла, что проспала так всю ночь. Об этом ясно говорила холодная, несмятая постель рядом с ней. Она лежала, освещенная утренним светом, застывшая от горя. Глаза были красными и опухшими, потому что она плакала даже во сне. Как же это случилось? Почему ее благие намерения обернулись катастрофой? Ведь она хотела только помочь ему. Как могут они продолжать жить вместе после этого ужасного события? После всего того, что он сказал ей? Генриетта чувствовала себя маленьким ребенком, встречающим новый день в диком, полном опасностей месте и не имеющим подходящего убежища, где измученная душа могла бы укрыться. Встретив Дэниела, она утратила защищавший ее панцирь, но теперь, кажется, пришло время восстановить его.
Дэниел появился в спальне как раз в тот момент, когда она пришла к этому грустному выводу.
— Доброе утро. — Приветствие было кратким, и он едва взглянул в сторону маленькой фигурки, свернувшейся на большой кровати. Она произнесла в ответ что-то невнятное, украдкой разглядывая его. Если Дэниел и спал, то наверняка в одежде, судя по тому, как она была измята. Он начал быстро переодеваться, отвернувшись от нее.
Надо было что-то делать. Голосом, охрипшим от плача, ей удалось произнести несколько слов:
— Дэниел… это потому, что королева хотела…
— Что? — Он резко повернулся, глядя на нее с тем же презрительным недоверием. — Ты шпионила для…
Стук в дверь возвестил о прибытии сеньоры с горячей водой для бритья. Ее приветствие было, как обычно, оживленным и многословным, и если даже она и заметила отсутствие энтузиазма в ответных приветствиях, то не подала виду.
— Можешь не продолжать, — твердо сказал Дэниел, когда они снова остались одни. — У меня вызывает отвращение вся эта подлая, бесчестная игра.
Генриетта задохнулась, как от резкой боли. Полным отчаяния взглядом она смотрела, как он точил лезвие ножа о кожаный ремень, как выполнял все утренние процедуры, которые были ей хорошо известны, но при этом казалось, что она наблюдает за незнакомцем. Дэниел закончил свой ежедневный туалет и теперь выглядел безупречно. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты.
Генриетта медленно встала, умылась, оделась, расчесала и заплела в косу волосы, глядя на себя в зеркало. Бледная, с опухшими глазами, она представляла собой печальное зрелище. Она не могла показаться на люди в таком виде, хотя предполагала нанести утренний визит одному из английских торговцев, проживающих в Мадриде. Может быть, послать письмо с извинениями? Ну нет, нельзя так поступать, нельзя падать духом. Если она замкнется, то совсем зачахнет от жалости к себе.
Генриетта решительно протянула руку к баночке с румянами и нанесла тонкий слой на щеки и губы, втайне надеясь, что сейчас войдет Дэниел и начнет громко ругать ее, как это уже было однажды. От такого проявления его недовольства ей стало бы гораздо легче. Но Дэниел не появился, и, спустившись вниз, Генриетта узнала, что он уже позавтракал и ушел из дома.
Она отправилась с визитом к госпоже Трогтон, где, потягивая лимонад и наслаждаясь виноградом и нарезанными ломтиками грушами, старалась держаться так, будто не произошло ничего, что могло бы изменить ровное течение ее жизни. Однако Бетси Трогтон, которая была на шесть лет старше Генриетты, имела двоих маленьких детей и ожидала третьего ребенка, заметила легкую тень на лице молодой женщины.
— Дорогая Генриетта, вы выглядите немного утомленной, — сказала она, садясь на деревянную скамью рядом со своей гостьей и лениво обмахиваясь веером. — Может быть, вы чувствуете легкую тошноту? Я сама ужасно страдала от этого и в первый, и во второй раз, но сейчас мне намного легче, хотя порой бывает невыносимо жарко.
«Боже милостивый, Бетси подумала, что я беременна!» Генриетта смутилась, с трудом
подыскивая нужные слова, чтобы оправдаться, и вдруг затаила дыхание, вспомнив, что было в саду две недели назад. С тех пор, по настоянию Дэниела, это больше ни разу не повторялось, и она почти забыла, как прошептала тогда, что, возможно, они зачали сына под испанской луной. А вдруг это случилось? Тогда есть надежда исцелить глубокую рану, разрушившую ее отношения с мужем.
Генриетта улыбнулась Бетси, не придавая значения ее словам, но мысль о беременности целиком овладела ею. Если она носит ребенка Дэниела, то все будет в порядке.
Приехав домой, она продолжала думать о возможной беременности. Генриетта села во дворе под апельсиновое дерево и стала мечтать о ребенке, прижав руки к животу, как бы защищая его. Дэниел простит ее, и они забудут этот ужасный случай с документами.
Однако в течение следующих нескольких дней никаких признаков того, что он простил ее, не было видно.
Дэниел пытался взглянуть на этот случай беспристрастно и увидеть в нем только детское неповиновение в пику его запретам. Можно было бы посчитать ее проступок довольно неприятным, но допустимым. Однако она нарушила основу их брака и вообще любого брака. Жены не шпионят за своими мужьями и не передают сведения врагу. Он знал, что Генриетта неопытна и простодушна, но верил в ее честность и потому был потрясен ее поступком. Его жена пренебрегла оказанным ей доверием и посягнула на его тайну самым подлым образом, выказав полное пренебрежение к таким человеческим ценностям, как честность и порядочность. Он пытался найти ей оправдание, вспомнив о ее трудном детстве, но тогда она прекрасно сознавала, что совершает неблаговидные поступки. Дэниел никак не мог отделаться от представшей перед ним картины, как она стоит с документами в руке, красная от замешательства и сознания вины. Потрясенный до глубины души, потеряв веру в честность жены, он не мог теперь доверять ей. А без доверия невозможно жить вместе.
Дэниел продолжал относиться к жене со сдержанной учтивостью и спал теперь в маленькой комнате, примыкающей к спальне. Украдкой поглядывая на Генриетту, он не замечал в ней никаких признаков раскаяния. Она же, борясь с отчаянием и одиночеством, старалась быть привлекательной, хотя порой выглядела слишком бледной. Несмотря на прежнее решение не замыкаться в себе, она немного отдалилась от общества и теперь питала огромную надежду, которая быстро переросла в убежденность, вскоре удивить мужа новостью, которая сразу обеспечит ей помилование.
Поглощенная горем, Генриетта оставила попытки изменить что-либо в своей скучной жизни и даже не обращала внимания на то, что происходит вокруг, до того утра, когда ее посетила маркиза Айтона.
— Дорогая донья Драммонд, вы совсем не бываете при дворе, — сказала она, оглядывая хозяйку острым взглядом. — Надеюсь, вы не заболели. Ее величество беспокоится, все ли с вами в порядке.
— Ее величество оказывает мне слишком много чести, — ответила Генриетта и сама удивилась язвительной нотке, прозвучавшей в ее голосе, словно она давала понять, что королеву в гораздо большей степени должны интересовать государственные дела. — Я вполне здорова, мадам. Могу я предложить вам чего-нибудь освежающего? — Генриетта потянулась к сонетке. — Может быть, чашечку шоколада?
— Благодарю. — Гостья улыбнулась одними губами и, усаживаясь, расправила юбки. — Очень жарко. Могу понять, почему вы предпочитаете оставаться дома, в прохладе. Однако надеюсь, вы посетите завтрашнее выступление актеров во дворце. Я принесла самое горячее приглашение ее величества.
Отказаться невозможно, если только ты не на смертном одре, и Генриетта любезно согласилась, наливая гостье шоколад и придвигая вазу со сластями, столь любимыми испанскими придворными дамами. Вдруг в голове Генриетты со скоростью и яркостью падающей звезды мелькнула мысль. Ее первоначальный план помощи Дэниелу безнадежно провалился, но это не означает, что она не может достичь желаемой цели. За секунду или две до того, как Дэниел застал ее, ей удалось прочитать несколько строк королевского послания. Она уже пострадала за это, так что теперь терять нечего, и, может быть, ей все-таки удастся осуществить задуманное, пусть даже ценой утраты доверия мужа.
— Я много думала о том нашем разговоре, маркиза, — осторожно сказала Генриетта и тут же заметила вспыхнувший в глазах женщины интерес.
— В самом деле, донья Драммонд?
Так что же она успела прочитать? Что-то об ожидаемом прибытии к испанскому двору посланника парламента… Неужели это представляет какой-то интерес? Но почему? Вероятно, король Испании уже знает об этом, тогда почему он хочет услышать это от Дэниела?
— Меня удивляет, как посыльные короля Карла ухитряются доставлять депеши в столь отдаленные места, — осторожно сказала Генриетта, потягивая шоколад и чувствуя, как к ней снова возвращается способность быстро соображать.
— Это действительно удивительно, — согласилась гостья. — Можно предположить, что его величество король Карл имеет хороших осведомителей. Я уверена, что ему известно, например, о дипломатической активности убийц его отца… о том, что, возможно, они могу послать сюда своих представителей.
Так вот в чем дело. Испанский двор хочет знать, что известно королю Карлу. Дэниел был недоступен для них, не реагируя ни на прямые вопросы, ни на тонкие намеки, и, пока он таит эти сведения, ему не добиться аудиенции у короля. Король Карл приказал Дэниелу хранить молчание. Вероятно, его величество король Испании желает усилить свое влияние и расширить круг осведомителей в тайне от всех, кроме тех, в чьей верности и поддержке он уверен. Однако король Филипп IV не хочет открываться и ставить какие-либо условия.
— Возможно, парламент стремится добиться признания европейских королевских дворов, — сказала Генриетта уклончиво.
— Да, — прошептала маркиза. — Возможно. А как идут дела у вашего мужа, донья Драммонд?
Генриетта вежливо улыбнулась:
— К сожалению, не так быстро, как он надеялся, мадам. Его величество очень занят в эти дни, и у него нет времени на приемы.
— Ее величество, как все умные жены, часто дает советы своему мужу, дорогая, — осторожно сказала маркиза, — и с большим успехом использует свое влияние. Я уверена, ее можно уговорить посодействовать дону Драммонду.
— Это была бы большая милость со стороны ее величества, — ответила Генриетта. — Я узнала от моего мужа, что король Карл очень озабочен дипломатической активностью парламента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Дэниел поставил бутылку и бокалы на столик у кровати и пошел через комнату, звонко стуча сапогами по кафельному полу. Ни слова не говоря, он протянул руку и повелительно щелкнул пальцами. Она отдала ему документ. Он взял его, положил в шкатулку, запер ее и спрятал ключи в карман. Все это время выражение лица Дэниела оставалось неизменным, и холод продолжал сковывать Генриетту. Он отвернулся от нее, налил вино в бокалы и начал переодеваться в официальный костюм, подходящий для вечера в Прадо. Генриетта молча сделала то же самое.
Она запомнила этот вечер на всю оставшуюся жизнь. Воспоминания приходили в самые мрачные часы, когда настроение было ужасным. Генриетта вспоминала в основном это страшное молчание. Даже в многолюдном дворце, где играла музыка и звучали голоса, сливающиеся в непрерывный гул, она ощущала только молчание мужа. Он не говорил ей ни слова и, ловя его взгляд, она видела в его глазах все то же холодное отвращение. Это был взгляд, какого раньше она никогда ни у кого не встречала, и тем более у любимого, нежного, веселого человека, который даже во время ссор всегда проявлял понимание и выражал не более чем досаду, заставлявшую ее страдать и стыдиться до глубины души.
Ей удавалось каким-то образом разговаривать, улыбаться и двигаться по залу, как будто она не была поражена страхом и стыдом. Чем больше Генриетта думала о случившемся, тем сильнее чувствовала весь ужас своей ошибки, и теперь смотрела на себя глазами Дэниела. Вероятно, с его точки зрения, она постоянно мешала ему, совала нос в его дела, отказывалась признавать его право на тайну, не понимая, что эта тайна была делом его чести, а ей хотелось лишь удовлетворить свое любопытство. Это была ужасная картина, так как она вовсе не хотела обманывать мужа таким подлым образом. Она хотела для него только добра. Она хотела только один раз нарушить запрет, но с добрым намерением, по причине, которую Дэниел наверняка признал бы уважительной. Но теперь ее поступку не было оправдания, и она осуждала сама себя, страдая от молчания мужа.
Была только полночь, когда Генриетта, стоявшая и слушавшая восторженное обсуждение предстоящей корриды, почувствовала приближение мужа.
— Вы придете на праздник, донья Драммонд?
— Наверное, нет, дон Альва, — ответила она достаточно ровным голосом, хотя душа ее ушла в пятки, когда за спиной встал Дэниел. — Однако я знаю, что это великолепное зрелище. — Она обернулась к мужу с робкой улыбкой: — Надеюсь, мы еще раз побываем в Мадриде.
— Возможно, — ответил Дэниел, едва взглянув на нее, и тут же обратился с вопросом к одному из гостей. Генриетта хотела отойти, но его голос, холодный и спокойный, задержал ее. — Нам пора прощаться.
После бесконечных улыбок, реверансов и вежливых, ничего не значащих слов Генриетта села в носилки, а Дэниел, как обычно, пошел рядом. Несомненно, дома он должен что-то сказать ей. Что-то сказать… и что-то сделать. Сейчас ей казалось уже не столь важным, что он скажет или сделает, лишь бы поскорее нарушил это ужасное осуждающее молчание.
Носилки опустились, и Генриетта вышла. Дэниел открыл калитку во двор, и она проскользнула мимо него, с горечью подумав, какое, он, вероятно, испытал отвращение, когда ее рука коснулась рукава его камзола, а юбка задела колени. В небольшом, слабо освещенном холле Дэниел зажег для нее переносную свечу от большой свечи на мраморном столике. Генриетта взяла ее и пошла вверх по лестнице в спальню. Дойдя до самого верха, она обнаружила, что Дэниел не поднимается вслед за ней.
Окна были открыты, и теплый ночной ветерок доносил в спальню аромат роз и лаванды из окрестных садов. Подушки, из которых днем было сооружено их любовное ложе, снова лежали на кровати. Вероятно, сеньора наводила здесь порядок после того, как они ушли. Чувственные воспоминания о том, что было днем, вызвали мучительную боль. В этой страшной пустоте Генриетте казалось, что все случившееся произошло в какое-то иное время, в другом месте и с другим человеком.
Она начала раздеваться, когда со страхом услышала на лестнице шаги Дэниела. Дверь открылась. Генриетта стояла в одной сорочке, неуверенными движениями расчесывая волосы. Дверь мягко закрылась. Она продолжала стоять спиной к двери, слыша в тишине каждое движение. Дэниел снял плащ, пояс, на котором крепился меч, красный атласный камзол с разрезными рукавами, открывающими тонкий батист рубашки.
Он сел на стул рядом с кроватью, глядя на хрупкую фигурку жены, продолжавшей ритмичными движениями расчесывать свои блестящие золотистые волосы, как будто это привычное занятие могло вернуть их жизнь в обычное русло.
— Подойди сюда, Генриетта.
Этот тихий приказ наконец разорвал тишину, которая, как ей казалось, никогда не будет нарушена. Сердце ее бешено забилось, и она повернулась к нему лицом. Сидя на стуле со скрещенными на груди руками, Дэниел представлял собой весьма мрачную картину, и сердце Генриетты болезненно сжалось.
— Зачем? — с дрожью спросила она.
— Подойди сюда.
Она нерешительно подошла и встала перед ним. Дэниел откинулся на спинку стула и на минуту устало закрыл глаза.
— Я не знаю, что делать, — сказал он почти безразличным тоном. — Весь вечер я ломал голову над вопросом, как должен поступить мужчина, если жена тайком от него пытается сунуть свой нос в его секретные дела, не видя ничего ужасного в том, что роется в его вещах, хотя он строго запретил ей это. Жена, которая не имеет понятия о чести…
— Пожалуйста, — в отчаянии прервала его Генриетта. — Все было совсем не так.
— Значит, ты отрицаешь, что я застал тебя с секретными документами в руках? — резко спросил Дэниел, прежде чем она смогла продолжить. — Генриетта покачала головой. Какой смысл что-то объяснять, когда ему и так все ясно? — Я надеялся, что в моем доме ты не опустишься, как в детстве, до бесчестных поступков, но теперь понял, что дурные наклонности не исчезают так быстро.
Генриетта беспомощно заплакала от боли и стыда, но Дэниел, мучаясь ужасом разочарования, продолжал говорить, пока она не разразилась рыданиями на всю комнату. Тогда он, полностью опустошенный, встал и вышел из спальни.
Генриетта упала на кровать, корчась, как от физической боли, словно ее жестоко избили, но раны были не на теле, а в душе. Сжавшись в дрожащий комочек, она в отчаянии молила Бога, чтобы новый день никогда не наступал.
Глава 15
Генриетта проснулась в одиночестве и поняла, что проспала так всю ночь. Об этом ясно говорила холодная, несмятая постель рядом с ней. Она лежала, освещенная утренним светом, застывшая от горя. Глаза были красными и опухшими, потому что она плакала даже во сне. Как же это случилось? Почему ее благие намерения обернулись катастрофой? Ведь она хотела только помочь ему. Как могут они продолжать жить вместе после этого ужасного события? После всего того, что он сказал ей? Генриетта чувствовала себя маленьким ребенком, встречающим новый день в диком, полном опасностей месте и не имеющим подходящего убежища, где измученная душа могла бы укрыться. Встретив Дэниела, она утратила защищавший ее панцирь, но теперь, кажется, пришло время восстановить его.
Дэниел появился в спальне как раз в тот момент, когда она пришла к этому грустному выводу.
— Доброе утро. — Приветствие было кратким, и он едва взглянул в сторону маленькой фигурки, свернувшейся на большой кровати. Она произнесла в ответ что-то невнятное, украдкой разглядывая его. Если Дэниел и спал, то наверняка в одежде, судя по тому, как она была измята. Он начал быстро переодеваться, отвернувшись от нее.
Надо было что-то делать. Голосом, охрипшим от плача, ей удалось произнести несколько слов:
— Дэниел… это потому, что королева хотела…
— Что? — Он резко повернулся, глядя на нее с тем же презрительным недоверием. — Ты шпионила для…
Стук в дверь возвестил о прибытии сеньоры с горячей водой для бритья. Ее приветствие было, как обычно, оживленным и многословным, и если даже она и заметила отсутствие энтузиазма в ответных приветствиях, то не подала виду.
— Можешь не продолжать, — твердо сказал Дэниел, когда они снова остались одни. — У меня вызывает отвращение вся эта подлая, бесчестная игра.
Генриетта задохнулась, как от резкой боли. Полным отчаяния взглядом она смотрела, как он точил лезвие ножа о кожаный ремень, как выполнял все утренние процедуры, которые были ей хорошо известны, но при этом казалось, что она наблюдает за незнакомцем. Дэниел закончил свой ежедневный туалет и теперь выглядел безупречно. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты.
Генриетта медленно встала, умылась, оделась, расчесала и заплела в косу волосы, глядя на себя в зеркало. Бледная, с опухшими глазами, она представляла собой печальное зрелище. Она не могла показаться на люди в таком виде, хотя предполагала нанести утренний визит одному из английских торговцев, проживающих в Мадриде. Может быть, послать письмо с извинениями? Ну нет, нельзя так поступать, нельзя падать духом. Если она замкнется, то совсем зачахнет от жалости к себе.
Генриетта решительно протянула руку к баночке с румянами и нанесла тонкий слой на щеки и губы, втайне надеясь, что сейчас войдет Дэниел и начнет громко ругать ее, как это уже было однажды. От такого проявления его недовольства ей стало бы гораздо легче. Но Дэниел не появился, и, спустившись вниз, Генриетта узнала, что он уже позавтракал и ушел из дома.
Она отправилась с визитом к госпоже Трогтон, где, потягивая лимонад и наслаждаясь виноградом и нарезанными ломтиками грушами, старалась держаться так, будто не произошло ничего, что могло бы изменить ровное течение ее жизни. Однако Бетси Трогтон, которая была на шесть лет старше Генриетты, имела двоих маленьких детей и ожидала третьего ребенка, заметила легкую тень на лице молодой женщины.
— Дорогая Генриетта, вы выглядите немного утомленной, — сказала она, садясь на деревянную скамью рядом со своей гостьей и лениво обмахиваясь веером. — Может быть, вы чувствуете легкую тошноту? Я сама ужасно страдала от этого и в первый, и во второй раз, но сейчас мне намного легче, хотя порой бывает невыносимо жарко.
«Боже милостивый, Бетси подумала, что я беременна!» Генриетта смутилась, с трудом
подыскивая нужные слова, чтобы оправдаться, и вдруг затаила дыхание, вспомнив, что было в саду две недели назад. С тех пор, по настоянию Дэниела, это больше ни разу не повторялось, и она почти забыла, как прошептала тогда, что, возможно, они зачали сына под испанской луной. А вдруг это случилось? Тогда есть надежда исцелить глубокую рану, разрушившую ее отношения с мужем.
Генриетта улыбнулась Бетси, не придавая значения ее словам, но мысль о беременности целиком овладела ею. Если она носит ребенка Дэниела, то все будет в порядке.
Приехав домой, она продолжала думать о возможной беременности. Генриетта села во дворе под апельсиновое дерево и стала мечтать о ребенке, прижав руки к животу, как бы защищая его. Дэниел простит ее, и они забудут этот ужасный случай с документами.
Однако в течение следующих нескольких дней никаких признаков того, что он простил ее, не было видно.
Дэниел пытался взглянуть на этот случай беспристрастно и увидеть в нем только детское неповиновение в пику его запретам. Можно было бы посчитать ее проступок довольно неприятным, но допустимым. Однако она нарушила основу их брака и вообще любого брака. Жены не шпионят за своими мужьями и не передают сведения врагу. Он знал, что Генриетта неопытна и простодушна, но верил в ее честность и потому был потрясен ее поступком. Его жена пренебрегла оказанным ей доверием и посягнула на его тайну самым подлым образом, выказав полное пренебрежение к таким человеческим ценностям, как честность и порядочность. Он пытался найти ей оправдание, вспомнив о ее трудном детстве, но тогда она прекрасно сознавала, что совершает неблаговидные поступки. Дэниел никак не мог отделаться от представшей перед ним картины, как она стоит с документами в руке, красная от замешательства и сознания вины. Потрясенный до глубины души, потеряв веру в честность жены, он не мог теперь доверять ей. А без доверия невозможно жить вместе.
Дэниел продолжал относиться к жене со сдержанной учтивостью и спал теперь в маленькой комнате, примыкающей к спальне. Украдкой поглядывая на Генриетту, он не замечал в ней никаких признаков раскаяния. Она же, борясь с отчаянием и одиночеством, старалась быть привлекательной, хотя порой выглядела слишком бледной. Несмотря на прежнее решение не замыкаться в себе, она немного отдалилась от общества и теперь питала огромную надежду, которая быстро переросла в убежденность, вскоре удивить мужа новостью, которая сразу обеспечит ей помилование.
Поглощенная горем, Генриетта оставила попытки изменить что-либо в своей скучной жизни и даже не обращала внимания на то, что происходит вокруг, до того утра, когда ее посетила маркиза Айтона.
— Дорогая донья Драммонд, вы совсем не бываете при дворе, — сказала она, оглядывая хозяйку острым взглядом. — Надеюсь, вы не заболели. Ее величество беспокоится, все ли с вами в порядке.
— Ее величество оказывает мне слишком много чести, — ответила Генриетта и сама удивилась язвительной нотке, прозвучавшей в ее голосе, словно она давала понять, что королеву в гораздо большей степени должны интересовать государственные дела. — Я вполне здорова, мадам. Могу я предложить вам чего-нибудь освежающего? — Генриетта потянулась к сонетке. — Может быть, чашечку шоколада?
— Благодарю. — Гостья улыбнулась одними губами и, усаживаясь, расправила юбки. — Очень жарко. Могу понять, почему вы предпочитаете оставаться дома, в прохладе. Однако надеюсь, вы посетите завтрашнее выступление актеров во дворце. Я принесла самое горячее приглашение ее величества.
Отказаться невозможно, если только ты не на смертном одре, и Генриетта любезно согласилась, наливая гостье шоколад и придвигая вазу со сластями, столь любимыми испанскими придворными дамами. Вдруг в голове Генриетты со скоростью и яркостью падающей звезды мелькнула мысль. Ее первоначальный план помощи Дэниелу безнадежно провалился, но это не означает, что она не может достичь желаемой цели. За секунду или две до того, как Дэниел застал ее, ей удалось прочитать несколько строк королевского послания. Она уже пострадала за это, так что теперь терять нечего, и, может быть, ей все-таки удастся осуществить задуманное, пусть даже ценой утраты доверия мужа.
— Я много думала о том нашем разговоре, маркиза, — осторожно сказала Генриетта и тут же заметила вспыхнувший в глазах женщины интерес.
— В самом деле, донья Драммонд?
Так что же она успела прочитать? Что-то об ожидаемом прибытии к испанскому двору посланника парламента… Неужели это представляет какой-то интерес? Но почему? Вероятно, король Испании уже знает об этом, тогда почему он хочет услышать это от Дэниела?
— Меня удивляет, как посыльные короля Карла ухитряются доставлять депеши в столь отдаленные места, — осторожно сказала Генриетта, потягивая шоколад и чувствуя, как к ней снова возвращается способность быстро соображать.
— Это действительно удивительно, — согласилась гостья. — Можно предположить, что его величество король Карл имеет хороших осведомителей. Я уверена, что ему известно, например, о дипломатической активности убийц его отца… о том, что, возможно, они могу послать сюда своих представителей.
Так вот в чем дело. Испанский двор хочет знать, что известно королю Карлу. Дэниел был недоступен для них, не реагируя ни на прямые вопросы, ни на тонкие намеки, и, пока он таит эти сведения, ему не добиться аудиенции у короля. Король Карл приказал Дэниелу хранить молчание. Вероятно, его величество король Испании желает усилить свое влияние и расширить круг осведомителей в тайне от всех, кроме тех, в чьей верности и поддержке он уверен. Однако король Филипп IV не хочет открываться и ставить какие-либо условия.
— Возможно, парламент стремится добиться признания европейских королевских дворов, — сказала Генриетта уклончиво.
— Да, — прошептала маркиза. — Возможно. А как идут дела у вашего мужа, донья Драммонд?
Генриетта вежливо улыбнулась:
— К сожалению, не так быстро, как он надеялся, мадам. Его величество очень занят в эти дни, и у него нет времени на приемы.
— Ее величество, как все умные жены, часто дает советы своему мужу, дорогая, — осторожно сказала маркиза, — и с большим успехом использует свое влияние. Я уверена, ее можно уговорить посодействовать дону Драммонду.
— Это была бы большая милость со стороны ее величества, — ответила Генриетта. — Я узнала от моего мужа, что король Карл очень озабочен дипломатической активностью парламента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38