— Она начала говорить что-то о моем муже.
Маркиза улыбнулась и похлопала Генриетту по руке:
— Ее величество явно благоволит к вам, моя дорогая донья Драммонд. Если она соизволит дать вам небольшой совет, не оставьте его без внимания.
Генриетта медленно кивнула:
— Постараюсь, мадам, если смогу, но надо быть уверенной, что это совет. Мне кажется, ее величество говорит загадками.
— Не совсем так. Давайте пройдемся по саду. — Маркиза выскользнула из комнаты, где оставшиеся дамы щебетали, как стайка ярких птичек. Генриетта последовала за ней вниз по широким ступеням лестницы сквозь строй кланяющихся лакеев и вышла в чудесный сад. В мраморных бассейнах тихо журчали фонтаны, декоративные пруды сверкали на солнце среди зелени, как драгоценные камни, а огромные тенистые дубы благоприятствовали уединенным прогулкам.
Солнце палило нещадно, но спутница Генриетты не спешила. По мнению беспокойной и нетерпеливой леди Драммонд, они двигались слишком медленно в направлении апельсиновой рощи.
— Умоляю, мадам, откройте мне эту тайну, — попросила Генриетта, когда они дошли до укромного местечка.
Маркиза села на каменную скамью на краю пруда с цветущими лилиями и тщательно расправила свое изумрудного цвета платье, прежде чем предложить Генриетте место рядом с собой.
— Просто ее величество имела в виду, моя дорогая, что государственные дела являются сферой не только мужчин, но и женщин. Разумеется, жена, которая разбирается в этих делах, еще более любима своим мужем. — Она незаметно взглянула на Генриетту, чтобы убедиться, клюнула ли та на приманку. Задумчивый вид молодой женщины предвещал успех. — Разумеется, — продолжала она небрежно, — часто бывает полезно расширить свой кругозор для того, чтобы оказать услугу нашим мужьям.
— Простите мою глупость, мадам, но я не понимаю, как можно использовать информацию, не обнаружив, что владеешь ею? — заметила Генриетта. — Как можно помочь мужу и заслужить его благодарность, если надо скрывать средства достижения цели?
«Это дитя оказалась не такой уж простушкой, как мы думали», — размышляла маркиза, коснувшись нижней губы носовым платком, отделанным кружевами, и одновременно Энергично обмахиваясь веером. Ей пришлось тщательно подбирать слова.
— В некоторых случаях, — сказала она, заговорщически улыбаясь, — добродетель сама по себе является наградой, дополненная, конечно, радостью мужа, поскольку он достиг своей цели, хотя муж может и не знать, что своим успехом обязан вашему вмешательству. — Маркиза сделала паузу, чтобы Генриетта могла осмыслить сказанное, затем почти небрежно продолжила: — При дворе иногда необходимо использовать окольные пути, чтобы достичь желаемого. Надо знать, на кого обратить внимание, что дает сближение с различными людьми, и всегда быть готовой пойти на сделку. — Она снова сделала паузу, давая собеседнице время на размышление, затем продолжила таким же ровным тоном: — Порой люди не понимают, что надо пойти на соглашение, и тогда им не удается достичь своей цели.
Генриетта подумала о Дэниеле и о его бесполезных попытках получить аудиенцию у короля Филиппа. Он везде встречал теплый, дружеский прием, но всегда получал отказ, высказанный с чрезвычайной учтивостью. Было ли нечто такое, что ему следовало сделать, какая-то карта, которую надо бы разыграть, чтобы найти выход из тупика?
— Умоляю, скажите более определенно, мадам, — попросила Генриетта. — Я воспользуюсь вашим советом, чтобы помочь моему мужу в выполнении его миссии, которая пока не имеет успеха.
Маркиза вздохнула.
— Вы очень прямолинейны, донья Драммонд. А это не всегда разумно. Порой надо продвигаться обходными путями и говорить очень осторожно. Те, кто понимает это, скорее добиваются желаемой цели. — Она поднялась со скамьи. — Днем становится очень жарко, чтобы находиться на воздухе, моя дорогая. Вам следует вернуться домой на время сиесты.
Генриетта молча согласилась с деликатным окончанием разговора. Она многому научилась за последние недели и понимала, что ничего не добьется, если будет нарушать правила этикета, которыми руководствовалось испанское общество. Они вернулись во дворец, и маркиза распорядилась подать донье Драммонд носилки, затем подождала вместе с ней в холле за вежливой беседой. Когда лакей объявил о прибытии носилок ее светлости, маркиза взяла Генриетту за руку.
— Мне было приятно побеседовать с вами, донья Драммонд. Должно быть, вы очень скучаете по своему дому в Гааге.
— Немного, — призналась Генриетта. — гораздо больше я скучаю по своим падчерицам. Мне хотелось, чтобы они сопровождали нас.
— Да, конечно. Всегда тяжело оставлять семью. — Маркиза лучезарно улыбнулась, но взгляд ее был холоден, как лед. — Я уверена, что ваш муж получает регулярные послания из Гааги. Надеюсь, в них хорошие новости из вашего дома.
— Думаю, в депешах сообщается не о домашних делах, — простодушно сказала Генриетта. — Мой муж сказал бы мне, если бы новости касались дома. — В тишине, последовавшей за этим бесхитростным утверждением, ее внезапно осенило. Депеши из Гааги — вот главная цель этого странного утреннего разговора.
— Дон Драммонд не поделился с вами содержанием этих депеш? — осторожно спросила маркиза. — Наверное, он считает, что они вас не касаются?
— Возможно, — неопределенно согласилась Генриетта. — Мы не говорили на эту тему. — Она спокойно соврала и опустила глаза, чтобы собеседница не могла прочитать ее мысли.
— Помните, дорогая, государственные дела касаются жен не в меньшей степени, чем мужей, — сказала маркиза. — Ваш муж определенно выиграет, если вы проявите интерес к его делам.
Генриетта туманно улыбнулась, пробормотала слова прощания и села в носилки, облегченно вздохнув, когда шторы закрылись и она осталась одна. Ее понесли по улицам Мадрида четыре рослых носильщика. Карета и лошади были дороги, и Дэниел решил, что они не нужны. По своим делам он большей частью ходил пешком. Генриетта тоже обходилась без кареты, выполняя домашние поручения. Однако теперь ей часто приходилось совершать официальные визиты, поэтому носилки и носильщики всегда были в ее распоряжении, и она быстро привыкла путешествовать таким способом. При этом можно было размышлять в одиночестве. Сейчас мысли путались в ее голове, но постепенно стала вырисовываться вполне ясная картина. Кто-то очень интересовался содержанием депеш, которые Дэниел получил из Гааги… а он не был расположен разговаривать на эту тему. Если он ничего не сказал ей, значит, на то была причина, и никто не должен знать, о чем сказано в этих документах.
Однако интересно, что в них написано? Возможно, это помогло бы проникнуть к королю. Сегодня Генриетте многое стало ясно. Ей четко объяснили, в чем, по мнению королевского двора, заключается долг жены.
По существу, ей предложили шпионить за своим мужем. Неприятную пилюлю подсластили убеждением, что все это делается в интересах самого Дэниела. Кроме того, ее привлекал еще один аспект высказывания королевы. Генриетту обижало, что муж отстранил ее от деловой стороны своей жизни. Он по-прежнему считал ее слишком молодой и неопытной, чтобы вникнуть в дипломатические сложности, с которыми ему приходилось сталкиваться ежедневно, и Генриетта поддалась соблазну доказать мужу, что он ошибается. Она почувствовала, что может и должна не только играть в обществе роль его жены, но также и помочь ему. Вероятно, пришло время показать Дэниелу, что она способна на большее. И, как всегда, когда, по ее мнению, муж нуждался в поддержке и ей представлялся случай помочь ему, Генриетта не могла удержаться, чтобы не воспользоваться этим случаем.
Она задумчиво вышла из носилок, когда носильщики опустили их возле высокой стены, огораживающей двор их жилища. Надо как-то воспользоваться тем, что ей удалось узнать сегодня утром, чтобы расчистить дорогу Дэниелу, но при этом не предать его. Разумеется, она не сомневалась, что содержание депеш нельзя передавать королеве без ведома Дэниела, а он определенно не даст на это разрешения. Но если она узнает содержание документов, почему бы ей не сыграть при дворе свою собственную хитрую игру? Если бы она точно знала, что они хотят выведать, возможно, ей удалось бы подсунуть им ложную информацию, которая послужила бы частью сделки. Но при этом надо знать истинное содержание, чтобы быть убедительной. Однако как добраться до бумаг?
В относительно прохладной затемненной спальне Генриетта с радостью сняла бирюзовое атласное платье и жесткую нижнюю юбку из тафты. Ей нравился новый гардероб, хотя роскошная и элегантная одежда была явно тяжеловата для жаркого мадридского лета. Необычайная чистоплотность испанской знати была легко объяснима, однако сначала удивила Генриетту, которая настолько привыкла к запаху немытых тел, смешанному с ароматом духов, что едва замечала его. На родине она купалась довольно редко, но здесь поняла, какое это удовольствие, и сейчас наслаждалась ощущением чистоты кожи и свежим запахом волос. Дэниел также следовал этому примеру, и теперь они всегда мылись, когда возвращались домой.
Генриетта аккуратно повесила свою одежду в шкаф и распустила волосы, вытащив шпильки. Обычай испанцев спать в самое жаркое время дня тоже стал привычкой, которую она приняла с восторгом. Подойдя к окну, она раздвинула шторы, облокотилась на широкий каменный подоконник и посмотрела вниз, на сонный, залитый солнцем двор. Горячий воздух, поднимаясь вверх от нагретого каменного подоконника, коснулся ее грудей сквозь тонкое полотно сорочки. Генриетта закрыла глаза, чувствуя, как солнце пробивается сквозь веки, рождая темно-красные круги, которые погружали ее в почти гипнотический транс. Когда кто-то сзади обнял ее за талию, сердце чуть не выскочило у нее из груди.
— Солнцепоклонница, — смеясь, сказал Дэниел и отвел волосы в сторону, чтобы прижаться носом к теплому душистому затылку. — Пойдем в постель.
— Я бы хотела заняться любовью прямо под солнцем, — полусонно сказала Генриетта, поворачиваясь в его объятиях. — Чтобы чувствовать его на своей обнаженной коже.
Дэниел улыбнулся:
— Ваше желание для меня закон, мадам. Но давай сначала разденемся. — Он ловко развязал ленту, стягивающую ворот сорочки. — Руки вверх.
Генриетта весело рассмеялась, услышав такую команду, и подчинилась, мотая головой, чтобы освободиться от складок материала.
— А теперь что? — Она опустила руки и озорно смотрела на него, склонив голову набок. — Могу я выйти наружу в таком виде?
Дэниел оценивающе оглядел жену сверху донизу, затем положил руку ей на голову и развернул, чтобы таким же образом осмотреть ее сзади.
— Вам нравится то, что вы увидели, сэр? — смиренно спросила Гэрри.
— Нищие не могут выбирать, — заметил он мрачно.
— Ну, ты… ты… — Задохнувшись от возмущения, она бросилась на него с кулаками, а Дэниел, изобразив притворный испуг, поймал ее в объятия и крепко сжал, гладя ладонями ягодицы.
— Какую фурию, не понимающую юмора, я взял в жены! Ну а сейчас успокойся.
— Ничуточки не смешно, — заявила Генриетта, стараясь держаться с высокомерным достоинством.
Однако она обнаружила, что, к сожалению, высокомерие и нагота — довольно неестественное сочетание, особенно когда эту наготу крепко обнимало мощное и совершенно одетое тело. Ее кожа покрылась мурашками, соприкасаясь с мягким шелком и холодными серебряными пуговицами. Соски ее напряглись, а ягодицы под руками Дэниела невольно сжались. Она чувствовала себя удивительно беззащитной, но это было приятное ощущение, и оно нисколько не тревожило ее. Генриетта посмотрела в лицо мужу и увидела в его глазах отражение того, что чувствовала сама. Его темная бровь вопросительно приподнялась, и она улыбнулась в ответ трепетной улыбкой.
— Кажется, я знаю способ, как угодить тебе, — мягко произнес Дэниел, растягивая слова. Генриетта облизала губы, но ничего не сказала. — Принеси подушки с кровати и положи их на пол на солнце у окна.
Генриетта молча повиновалась. В предвкушении чего-то необычного кровь ее стремительно побежала по жилам и тело увлажнилось от возбуждения. Она встала рядом с сооруженной из подушек постелью, наблюдая, как он раздевается. Дэниел сел на стул, чтобы стянуть сапоги.
— Ложись и закрой глаза. Представь, что ты лежишь одна в саду на солнышке.
Генриетта так и сделала, закрыв глаза и подставив тело теплым солнечным лучам, которые скользили по коже, а она старалась поймать их, перемещаясь по мягким подушкам. Руки ее медленно блуждали по телу, ощущая его теплоту. Генриетту охватило желание. Почувствовав на себе еще пару необычайно ласковых рук, она погрузилась в сказочный мир наслаждения, где сознание уже не существовало, побежденное требованиями плоти…
Когда Генриетта проснулась, солнце уже клонилось к закату и в углах комнаты затаились тени. Она лениво и томно потянулась на подушках, самодовольно улыбнулась и открыла глаза.
— Ты выглядишь, как кошка рядом со сметаной, — смеясь, сказал Дэниел с кресла, в котором сидел, наблюдая за женой.
— Я и чувствую себя кошкой. — Продолжая улыбаться, она перекатилась на бок и оперлась на локоть, глядя на мужа. — Ты не спал?
Дэниел покачал головой:
— Нет, наши игры, заставившие тебя уснуть, только взбодрили меня, и я не терял ни минуты, наслаждаясь восхитительным зрелищем.
Взгляд Генриетты остановился на шкатулке, стоящей на инкрустированном сундуке, и в голове ее возникли другие мысли. Может быть, расслабившись после любовных ласк, Дэниел станет более податливым. Она села на подушках и испытующе посмотрела на него:
— Ты любишь меня?
Он слегка нахмурился:
— К чему этот глупый вопрос, Гэрри?
Начало было малоутешительным, но она решила продолжить:
— Просто мне непонятно, если ты действительно любишь меня, почему скрываешь содержание полученных из Гааги документов?
Глаза Дэниела потемнели и полностью утратили ласковость.
— Мы уже однажды говорили на эту тему. Я не хочу снова к ней возвращаться.
Генриетта поднялась с подушек и подошла к нему.
— Пожалуйста, — произнесла она льстивым голосом, склоняясь над мужем и целуя его в лоб. — Я же твоя жена, частица тебя. Если ты расскажешь мне, это не будет предательством по отношению к королю.
Дэниел вздохнул и встал.
— Я не хочу с тобой ссориться, Генриетта, но, если ты будешь настаивать, это обязательно произойдет. Я сказал нет, значит, нет. В прошлый раз ты, кажется, все поняла, и не надо приставать ко мне.
Генриетта покраснела от досады.
— Перестань разговаривать со мной, как с Лиззи.
— Если бы ты была Лиззи, — медленно сказал Дэниел, — мне не пришлось бы еще раз говорить на эту тему. Она хорошо запоминает уроки. Возможно, тебе следует поучиться у нее. — Он подошел к двери, но вдруг остановился и обернулся, печально покачав головой. — Милая, давай не будем ссориться. Это самое последнее дело.
— Я тоже не хочу ссориться, — искренне сказала Генриетта, устремляясь в его объятия. — Я только подумала… О, не обращай внимания. Мы больше не будем говорить об этом.
Дэниел согласился с Генриеттой, не задавая вопросов. Он поцеловал ее и сказал, чтобы она поторопилась с одеванием.
— Мне ужасно хочется пригубить «Риоху», которую я получил от торговца вином на прошлой неделе. Я спущусь за бутылочкой в погреб. — С этими словами Дэниел вышел из спальни, закрыв за собой дверь.
Генриетта рассеянно протянула руку к брошенной сорочке, надела ее через голову, завязала ленту и вытащила волосы из-под воротника. Затем озабоченно нахмурилась, сдвинув светлые брови. Она снова посмотрела на шкатулку, и, казалось, ноги сами, помимо ее воли, понесли Генриетту к ней. Она медленно подняла крышку. Шкатулка обычно не запиралась, так как, кроме них, в доме была лишь сеньора, которая не понимала по-английски. Дэниел запирал ее, только когда они уезжали куда-нибудь надолго. На дне лежала белая пергаментная бумага с королевской сургучной печатью. Нужна всего лишь секунда, чтобы узнать ее содержание, и тогда она может сыграть свою маленькую игру и перехитрить испанцев, которые вознамерились обмануть ее. А затем, когда Дэниел добьется своей цели, она расскажет ему обо всем и он простит ей этот небольшой грех. Он, несомненно, поймет, что она вполне разбирается в его делах и что ей можно доверять в самых сложных ситуациях.
Ее рука потихоньку опустилась в шкатулку, коснулась пергамента, схватила его и вытащила. Генриетта лихорадочно развернула лист, который захрустел под ее пальцами, и впилась в текст, написанный ровным, четким почерком.
Позади нее открылась дверь. Генриетта виновато повернулась, и краска смущения залила ее лицо. В дверном проеме стоял Дэниел с бутылкой и бокалами в руках. Лицо его выражало крайнее изумление. Затем изумление сменилось выражением презрения и отвращения, отчего внутри у нее все похолодело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Маркиза улыбнулась и похлопала Генриетту по руке:
— Ее величество явно благоволит к вам, моя дорогая донья Драммонд. Если она соизволит дать вам небольшой совет, не оставьте его без внимания.
Генриетта медленно кивнула:
— Постараюсь, мадам, если смогу, но надо быть уверенной, что это совет. Мне кажется, ее величество говорит загадками.
— Не совсем так. Давайте пройдемся по саду. — Маркиза выскользнула из комнаты, где оставшиеся дамы щебетали, как стайка ярких птичек. Генриетта последовала за ней вниз по широким ступеням лестницы сквозь строй кланяющихся лакеев и вышла в чудесный сад. В мраморных бассейнах тихо журчали фонтаны, декоративные пруды сверкали на солнце среди зелени, как драгоценные камни, а огромные тенистые дубы благоприятствовали уединенным прогулкам.
Солнце палило нещадно, но спутница Генриетты не спешила. По мнению беспокойной и нетерпеливой леди Драммонд, они двигались слишком медленно в направлении апельсиновой рощи.
— Умоляю, мадам, откройте мне эту тайну, — попросила Генриетта, когда они дошли до укромного местечка.
Маркиза села на каменную скамью на краю пруда с цветущими лилиями и тщательно расправила свое изумрудного цвета платье, прежде чем предложить Генриетте место рядом с собой.
— Просто ее величество имела в виду, моя дорогая, что государственные дела являются сферой не только мужчин, но и женщин. Разумеется, жена, которая разбирается в этих делах, еще более любима своим мужем. — Она незаметно взглянула на Генриетту, чтобы убедиться, клюнула ли та на приманку. Задумчивый вид молодой женщины предвещал успех. — Разумеется, — продолжала она небрежно, — часто бывает полезно расширить свой кругозор для того, чтобы оказать услугу нашим мужьям.
— Простите мою глупость, мадам, но я не понимаю, как можно использовать информацию, не обнаружив, что владеешь ею? — заметила Генриетта. — Как можно помочь мужу и заслужить его благодарность, если надо скрывать средства достижения цели?
«Это дитя оказалась не такой уж простушкой, как мы думали», — размышляла маркиза, коснувшись нижней губы носовым платком, отделанным кружевами, и одновременно Энергично обмахиваясь веером. Ей пришлось тщательно подбирать слова.
— В некоторых случаях, — сказала она, заговорщически улыбаясь, — добродетель сама по себе является наградой, дополненная, конечно, радостью мужа, поскольку он достиг своей цели, хотя муж может и не знать, что своим успехом обязан вашему вмешательству. — Маркиза сделала паузу, чтобы Генриетта могла осмыслить сказанное, затем почти небрежно продолжила: — При дворе иногда необходимо использовать окольные пути, чтобы достичь желаемого. Надо знать, на кого обратить внимание, что дает сближение с различными людьми, и всегда быть готовой пойти на сделку. — Она снова сделала паузу, давая собеседнице время на размышление, затем продолжила таким же ровным тоном: — Порой люди не понимают, что надо пойти на соглашение, и тогда им не удается достичь своей цели.
Генриетта подумала о Дэниеле и о его бесполезных попытках получить аудиенцию у короля Филиппа. Он везде встречал теплый, дружеский прием, но всегда получал отказ, высказанный с чрезвычайной учтивостью. Было ли нечто такое, что ему следовало сделать, какая-то карта, которую надо бы разыграть, чтобы найти выход из тупика?
— Умоляю, скажите более определенно, мадам, — попросила Генриетта. — Я воспользуюсь вашим советом, чтобы помочь моему мужу в выполнении его миссии, которая пока не имеет успеха.
Маркиза вздохнула.
— Вы очень прямолинейны, донья Драммонд. А это не всегда разумно. Порой надо продвигаться обходными путями и говорить очень осторожно. Те, кто понимает это, скорее добиваются желаемой цели. — Она поднялась со скамьи. — Днем становится очень жарко, чтобы находиться на воздухе, моя дорогая. Вам следует вернуться домой на время сиесты.
Генриетта молча согласилась с деликатным окончанием разговора. Она многому научилась за последние недели и понимала, что ничего не добьется, если будет нарушать правила этикета, которыми руководствовалось испанское общество. Они вернулись во дворец, и маркиза распорядилась подать донье Драммонд носилки, затем подождала вместе с ней в холле за вежливой беседой. Когда лакей объявил о прибытии носилок ее светлости, маркиза взяла Генриетту за руку.
— Мне было приятно побеседовать с вами, донья Драммонд. Должно быть, вы очень скучаете по своему дому в Гааге.
— Немного, — призналась Генриетта. — гораздо больше я скучаю по своим падчерицам. Мне хотелось, чтобы они сопровождали нас.
— Да, конечно. Всегда тяжело оставлять семью. — Маркиза лучезарно улыбнулась, но взгляд ее был холоден, как лед. — Я уверена, что ваш муж получает регулярные послания из Гааги. Надеюсь, в них хорошие новости из вашего дома.
— Думаю, в депешах сообщается не о домашних делах, — простодушно сказала Генриетта. — Мой муж сказал бы мне, если бы новости касались дома. — В тишине, последовавшей за этим бесхитростным утверждением, ее внезапно осенило. Депеши из Гааги — вот главная цель этого странного утреннего разговора.
— Дон Драммонд не поделился с вами содержанием этих депеш? — осторожно спросила маркиза. — Наверное, он считает, что они вас не касаются?
— Возможно, — неопределенно согласилась Генриетта. — Мы не говорили на эту тему. — Она спокойно соврала и опустила глаза, чтобы собеседница не могла прочитать ее мысли.
— Помните, дорогая, государственные дела касаются жен не в меньшей степени, чем мужей, — сказала маркиза. — Ваш муж определенно выиграет, если вы проявите интерес к его делам.
Генриетта туманно улыбнулась, пробормотала слова прощания и села в носилки, облегченно вздохнув, когда шторы закрылись и она осталась одна. Ее понесли по улицам Мадрида четыре рослых носильщика. Карета и лошади были дороги, и Дэниел решил, что они не нужны. По своим делам он большей частью ходил пешком. Генриетта тоже обходилась без кареты, выполняя домашние поручения. Однако теперь ей часто приходилось совершать официальные визиты, поэтому носилки и носильщики всегда были в ее распоряжении, и она быстро привыкла путешествовать таким способом. При этом можно было размышлять в одиночестве. Сейчас мысли путались в ее голове, но постепенно стала вырисовываться вполне ясная картина. Кто-то очень интересовался содержанием депеш, которые Дэниел получил из Гааги… а он не был расположен разговаривать на эту тему. Если он ничего не сказал ей, значит, на то была причина, и никто не должен знать, о чем сказано в этих документах.
Однако интересно, что в них написано? Возможно, это помогло бы проникнуть к королю. Сегодня Генриетте многое стало ясно. Ей четко объяснили, в чем, по мнению королевского двора, заключается долг жены.
По существу, ей предложили шпионить за своим мужем. Неприятную пилюлю подсластили убеждением, что все это делается в интересах самого Дэниела. Кроме того, ее привлекал еще один аспект высказывания королевы. Генриетту обижало, что муж отстранил ее от деловой стороны своей жизни. Он по-прежнему считал ее слишком молодой и неопытной, чтобы вникнуть в дипломатические сложности, с которыми ему приходилось сталкиваться ежедневно, и Генриетта поддалась соблазну доказать мужу, что он ошибается. Она почувствовала, что может и должна не только играть в обществе роль его жены, но также и помочь ему. Вероятно, пришло время показать Дэниелу, что она способна на большее. И, как всегда, когда, по ее мнению, муж нуждался в поддержке и ей представлялся случай помочь ему, Генриетта не могла удержаться, чтобы не воспользоваться этим случаем.
Она задумчиво вышла из носилок, когда носильщики опустили их возле высокой стены, огораживающей двор их жилища. Надо как-то воспользоваться тем, что ей удалось узнать сегодня утром, чтобы расчистить дорогу Дэниелу, но при этом не предать его. Разумеется, она не сомневалась, что содержание депеш нельзя передавать королеве без ведома Дэниела, а он определенно не даст на это разрешения. Но если она узнает содержание документов, почему бы ей не сыграть при дворе свою собственную хитрую игру? Если бы она точно знала, что они хотят выведать, возможно, ей удалось бы подсунуть им ложную информацию, которая послужила бы частью сделки. Но при этом надо знать истинное содержание, чтобы быть убедительной. Однако как добраться до бумаг?
В относительно прохладной затемненной спальне Генриетта с радостью сняла бирюзовое атласное платье и жесткую нижнюю юбку из тафты. Ей нравился новый гардероб, хотя роскошная и элегантная одежда была явно тяжеловата для жаркого мадридского лета. Необычайная чистоплотность испанской знати была легко объяснима, однако сначала удивила Генриетту, которая настолько привыкла к запаху немытых тел, смешанному с ароматом духов, что едва замечала его. На родине она купалась довольно редко, но здесь поняла, какое это удовольствие, и сейчас наслаждалась ощущением чистоты кожи и свежим запахом волос. Дэниел также следовал этому примеру, и теперь они всегда мылись, когда возвращались домой.
Генриетта аккуратно повесила свою одежду в шкаф и распустила волосы, вытащив шпильки. Обычай испанцев спать в самое жаркое время дня тоже стал привычкой, которую она приняла с восторгом. Подойдя к окну, она раздвинула шторы, облокотилась на широкий каменный подоконник и посмотрела вниз, на сонный, залитый солнцем двор. Горячий воздух, поднимаясь вверх от нагретого каменного подоконника, коснулся ее грудей сквозь тонкое полотно сорочки. Генриетта закрыла глаза, чувствуя, как солнце пробивается сквозь веки, рождая темно-красные круги, которые погружали ее в почти гипнотический транс. Когда кто-то сзади обнял ее за талию, сердце чуть не выскочило у нее из груди.
— Солнцепоклонница, — смеясь, сказал Дэниел и отвел волосы в сторону, чтобы прижаться носом к теплому душистому затылку. — Пойдем в постель.
— Я бы хотела заняться любовью прямо под солнцем, — полусонно сказала Генриетта, поворачиваясь в его объятиях. — Чтобы чувствовать его на своей обнаженной коже.
Дэниел улыбнулся:
— Ваше желание для меня закон, мадам. Но давай сначала разденемся. — Он ловко развязал ленту, стягивающую ворот сорочки. — Руки вверх.
Генриетта весело рассмеялась, услышав такую команду, и подчинилась, мотая головой, чтобы освободиться от складок материала.
— А теперь что? — Она опустила руки и озорно смотрела на него, склонив голову набок. — Могу я выйти наружу в таком виде?
Дэниел оценивающе оглядел жену сверху донизу, затем положил руку ей на голову и развернул, чтобы таким же образом осмотреть ее сзади.
— Вам нравится то, что вы увидели, сэр? — смиренно спросила Гэрри.
— Нищие не могут выбирать, — заметил он мрачно.
— Ну, ты… ты… — Задохнувшись от возмущения, она бросилась на него с кулаками, а Дэниел, изобразив притворный испуг, поймал ее в объятия и крепко сжал, гладя ладонями ягодицы.
— Какую фурию, не понимающую юмора, я взял в жены! Ну а сейчас успокойся.
— Ничуточки не смешно, — заявила Генриетта, стараясь держаться с высокомерным достоинством.
Однако она обнаружила, что, к сожалению, высокомерие и нагота — довольно неестественное сочетание, особенно когда эту наготу крепко обнимало мощное и совершенно одетое тело. Ее кожа покрылась мурашками, соприкасаясь с мягким шелком и холодными серебряными пуговицами. Соски ее напряглись, а ягодицы под руками Дэниела невольно сжались. Она чувствовала себя удивительно беззащитной, но это было приятное ощущение, и оно нисколько не тревожило ее. Генриетта посмотрела в лицо мужу и увидела в его глазах отражение того, что чувствовала сама. Его темная бровь вопросительно приподнялась, и она улыбнулась в ответ трепетной улыбкой.
— Кажется, я знаю способ, как угодить тебе, — мягко произнес Дэниел, растягивая слова. Генриетта облизала губы, но ничего не сказала. — Принеси подушки с кровати и положи их на пол на солнце у окна.
Генриетта молча повиновалась. В предвкушении чего-то необычного кровь ее стремительно побежала по жилам и тело увлажнилось от возбуждения. Она встала рядом с сооруженной из подушек постелью, наблюдая, как он раздевается. Дэниел сел на стул, чтобы стянуть сапоги.
— Ложись и закрой глаза. Представь, что ты лежишь одна в саду на солнышке.
Генриетта так и сделала, закрыв глаза и подставив тело теплым солнечным лучам, которые скользили по коже, а она старалась поймать их, перемещаясь по мягким подушкам. Руки ее медленно блуждали по телу, ощущая его теплоту. Генриетту охватило желание. Почувствовав на себе еще пару необычайно ласковых рук, она погрузилась в сказочный мир наслаждения, где сознание уже не существовало, побежденное требованиями плоти…
Когда Генриетта проснулась, солнце уже клонилось к закату и в углах комнаты затаились тени. Она лениво и томно потянулась на подушках, самодовольно улыбнулась и открыла глаза.
— Ты выглядишь, как кошка рядом со сметаной, — смеясь, сказал Дэниел с кресла, в котором сидел, наблюдая за женой.
— Я и чувствую себя кошкой. — Продолжая улыбаться, она перекатилась на бок и оперлась на локоть, глядя на мужа. — Ты не спал?
Дэниел покачал головой:
— Нет, наши игры, заставившие тебя уснуть, только взбодрили меня, и я не терял ни минуты, наслаждаясь восхитительным зрелищем.
Взгляд Генриетты остановился на шкатулке, стоящей на инкрустированном сундуке, и в голове ее возникли другие мысли. Может быть, расслабившись после любовных ласк, Дэниел станет более податливым. Она села на подушках и испытующе посмотрела на него:
— Ты любишь меня?
Он слегка нахмурился:
— К чему этот глупый вопрос, Гэрри?
Начало было малоутешительным, но она решила продолжить:
— Просто мне непонятно, если ты действительно любишь меня, почему скрываешь содержание полученных из Гааги документов?
Глаза Дэниела потемнели и полностью утратили ласковость.
— Мы уже однажды говорили на эту тему. Я не хочу снова к ней возвращаться.
Генриетта поднялась с подушек и подошла к нему.
— Пожалуйста, — произнесла она льстивым голосом, склоняясь над мужем и целуя его в лоб. — Я же твоя жена, частица тебя. Если ты расскажешь мне, это не будет предательством по отношению к королю.
Дэниел вздохнул и встал.
— Я не хочу с тобой ссориться, Генриетта, но, если ты будешь настаивать, это обязательно произойдет. Я сказал нет, значит, нет. В прошлый раз ты, кажется, все поняла, и не надо приставать ко мне.
Генриетта покраснела от досады.
— Перестань разговаривать со мной, как с Лиззи.
— Если бы ты была Лиззи, — медленно сказал Дэниел, — мне не пришлось бы еще раз говорить на эту тему. Она хорошо запоминает уроки. Возможно, тебе следует поучиться у нее. — Он подошел к двери, но вдруг остановился и обернулся, печально покачав головой. — Милая, давай не будем ссориться. Это самое последнее дело.
— Я тоже не хочу ссориться, — искренне сказала Генриетта, устремляясь в его объятия. — Я только подумала… О, не обращай внимания. Мы больше не будем говорить об этом.
Дэниел согласился с Генриеттой, не задавая вопросов. Он поцеловал ее и сказал, чтобы она поторопилась с одеванием.
— Мне ужасно хочется пригубить «Риоху», которую я получил от торговца вином на прошлой неделе. Я спущусь за бутылочкой в погреб. — С этими словами Дэниел вышел из спальни, закрыв за собой дверь.
Генриетта рассеянно протянула руку к брошенной сорочке, надела ее через голову, завязала ленту и вытащила волосы из-под воротника. Затем озабоченно нахмурилась, сдвинув светлые брови. Она снова посмотрела на шкатулку, и, казалось, ноги сами, помимо ее воли, понесли Генриетту к ней. Она медленно подняла крышку. Шкатулка обычно не запиралась, так как, кроме них, в доме была лишь сеньора, которая не понимала по-английски. Дэниел запирал ее, только когда они уезжали куда-нибудь надолго. На дне лежала белая пергаментная бумага с королевской сургучной печатью. Нужна всего лишь секунда, чтобы узнать ее содержание, и тогда она может сыграть свою маленькую игру и перехитрить испанцев, которые вознамерились обмануть ее. А затем, когда Дэниел добьется своей цели, она расскажет ему обо всем и он простит ей этот небольшой грех. Он, несомненно, поймет, что она вполне разбирается в его делах и что ей можно доверять в самых сложных ситуациях.
Ее рука потихоньку опустилась в шкатулку, коснулась пергамента, схватила его и вытащила. Генриетта лихорадочно развернула лист, который захрустел под ее пальцами, и впилась в текст, написанный ровным, четким почерком.
Позади нее открылась дверь. Генриетта виновато повернулась, и краска смущения залила ее лицо. В дверном проеме стоял Дэниел с бутылкой и бокалами в руках. Лицо его выражало крайнее изумление. Затем изумление сменилось выражением презрения и отвращения, отчего внутри у нее все похолодело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38