— Что вы имеете в виду? — спросил Николас, с облегчением переводя дух и беря щепотку табака.
— Для начала не помешает краткое пребывание в моей школе, — ответил Киллигрэ. — Существуют навыки и мастерство, которые надо изучать специально: ведь даже природный талант нуждается в шлифовке. А вообще скоро я буду ставить «Ревнивых соперниц». Это одна из любимых пьес его величества. Чудесная вещь, дающая актерам неограниченную возможность показать, на что они способны.
Полли выглядела немного смущенной.
— Я не совсем поняла, о какой это школе вы говорите, господин Киллигрэ.
— О той, в которой обучаются молодые актеры, — принялся объяснять он. — Я ставлю с ними пьесы в Мерфилде в расчете на обычную публику. Она невзыскательна, зато начинающие актрисы могут смело пробовать свои силы и приобретать столь бесценный опыт. Вы многому научитесь там, включая и умение завоевывать внимание рассеянного, а порой и просто враждебно настроенного зрителя.
— Но мне хотелось бы сразу играть вот на этой сцене, — молвила Полли, оглядываясь вокруг себя. — Почему нельзя учиться всему, о чем вы сказали, прямо здесь?
— Потому что другие актеры уже окончили эту школу и не захотят играть вместе с неопытным новичком, моя дорогая, каким бы талантливым он ни был. — Мэтр помолчал, глядя на девушку, стоявшую растерянно рядом. — У вас будет всего лишь один-единственный шанс снискать одобрение его величества. Крайне неразумно не использовать все возможное, чтобы подготовиться наилучшим образом к предстоящему испытанию.
— Да, понимаю. Простите меня, господин Киллигрэ, за такую самонадеянность!
Огромные глаза ее с мольбой смотрели на мэтра, губы дрожали в улыбке, и Томас почувствовал вдруг странное раскаяние за свою чрезмерную жестокость.
— Вы слишком впечатлительны, дорогая моя. Не стоит так волноваться, — произнес он, ласково улыбаясь. — Вполне естественно, что вы хотите начать играть как можно скорее. Однако доверьтесь моему опыту.
— О да! — отозвалась с живостью Полли, прижимая руки к груди. — Я сделаю все, что вы скажете! Я так благодарна…
— Ну-ну, Полли, — остановил ее Николас, чувствуя, что Киллигрэ начинает поддаваться гипнотическому воздействию мягкого взгляда девушки и ее страстной мольбе.
— Это вовсе не игра, Ник! — обернулась она с упреком к своему опекуну. — Я действительно раскаиваюсь, что была столь тщеславна и самонадеянна!
Николас улыбнулся:
— Ты просто искусная плутовка, Полли!.. Вы еще не знаете о ее проделках, Киллигрэ. У нее их премного в запасе!
— О, я догадываюсь. Мне, кажется, следует быть начеку. — Томас улыбнулся. — Я уже слишком стар для подобных игр, дорогая госпожа Уайт. Так что подумайте, прежде чем скрестить со мной шпаги.
— О, сэр, разве я смею?
Полли почтительно поклонилась, при этом ее медово-золотистые локоны упали ей на грудь,
открывая нежную шею. Это была абсолютно покорная поза и в то же время — откровенно дерзкая.
Киллигрэ расхохотался:
— Госпожа Уайт, сценические поклоны вы делаете просто превосходно! Это весьма важно для актрисы. Полагаю, вы учились танцам?
— О да, — подтвердила Полли, украдкой глядя на Ника. — Моя гувернантка была ужасно строга, сэр, за что я ей всегда буду благодарна.
Она озорно улыбнулась.
Не зная, как далеко заведут Полли ее фантазии, Николас решил, что пора взять инициативу в свои руки. Любое неосторожно произнесенное слово могло все испортить. Видно было, что она наслаждалась каждым мгновением своей новой роли. Ну а Киллигрэ пытался тем временем определить, к какому общественному слою принадлежит эта леди.
— Уже слишком поздно, Томас, — поспешно сказал Кинкейд. — Мы и так отняли у вас много времени. — Он протянул мэтру руку. — Весьма признателен вам за все.
— Нет-нет, — ответствовал Киллигрэ, — это я должен благодарить вас.
«И никто не считает нужным сказать спасибо мне», — горько подумала Полли. Однако обида ее длилась совсем недолго: слишком уж сильной была ее радость. Если двое этих джентльменов хотят благодарить друг друга за то, что она делает, что ж, пусть будет так, — она сама поздравит себя с успехом!
Когда они вышли из театра, Николас взял девушку за руку.
Полли произнесла:
— Я уверена, что вы — великолепный танцор: ведь все придворные умеют танцевать.
— И я должен учить тебя этому, да? Никогда не думал, что стану учителем танцев, да еще и «ужасно строгой гувернанткой», — усмехнулся Кинкейд. — Однако ничего не поделаешь, придется взять на себя и эту роль.
Взгляд Полли мерцал в темнеющем вечернем воздухе.
— Я стану актрисой! Непременно! — издала она вдруг радостный вопль и закружилась в восторге на месте.
— Кажется, дело идет к тому, — спокойно заметил Ник.
Внезапно им овладело безумное желание, которое неведомым образом передалось в тот же миг и Полли. Она сжала его руку и крепче прижалась к нему.
— Боже мой! — воскликнул он, резко останавливаясь. — Никогда еще не хотел я тебя так сильно! Просто сгораю от нетерпения!
— Ник! — прошептала Полли, прижимаясь к нему в темноте улицы и не обращая внимания на ветер и стук проезжавшей мимо кареты.
— Идем! — отрывисто скомандовал лорд Кинкейд. — До дома всего несколько ярдов.
Он крепко взял ее за руку и ускорил шаг. Парадная дверь оказалась запертой, и Николас громко постучал. Миссис Бенсон поспешила открыть и, увидев взволнованное лицо лорда, спросила:
— Что-нибудь случилось, сэр?
— Нет-нет, все в порядке, — ответил он. — Просто на улице ужасно холодно. Мы замерзли.
Все еще крепко держа Полли за руку, он быстро поднялся по лестнице.
— Боже милостивый! — произнес Николас, резким движением захлопывая дверь гостиной и заключая свою возлюбленную в объятия.
Она, отчаянно желая близости с ним, расстегнула плащ и бросила его на пол. Николас стал целовать ее грудь, плечи, волосы. Потом, сняв с нее легкое изящное платье, принялся ласкать ее с такой смелой страстью, что Полли, дрожа от наслаждения и отдаваясь сладостному рабству и поклонению, буквально растворилась в волнах восторга и счастья.
Ник нетерпеливо сорвал с себя одежду, и Полли, встав на колени, возвратила ему томную ласку. И вот, когда желание слиться с ней стало уже непреодолимым, Ник положил ее на ковер и овладел ею. Она, его пассия, испытала блаженство столь безмерное, что душа ее, казалось, рассталась с телом, исчезли и представление о месте и времени, и ощущение своего «я».
Ник смотрел на Полли, лежавшую в его объятиях. Золотистые ресницы ее дрожали, бросая тени на атласные щеки, розовые от поцелуев. И, любуясь ею, лорд Кинкейд думал о том, что был готов ко всему в затеянной им новой и опасной игре, но любовь застала его врасплох, и ему теперь остается только одно — желать поражения самому себе.
Глава 11
Когда неделю спустя Ник вошел в разместившийся в Мерфилде театр, коим ведал достопочтенный Томас Киллигрэ, слух его потряс пронзительный визг. Он не спеша прошел мимо сцены, откуда слышались веселые голоса и громкий смех, открыл дверь в гримерную и несколько секунд молча наблюдал за происходящим.
— Подтяни еще на полдюйма, Лиззи, — приказал Киллигрэ раскрасневшейся камеристке, которая затягивала шнуровку корсета на жалобно вопящей Полли.
— Это невозможно! — закричала девушка, вцепившись в спинку стула так, что пальцы ее побелели. — Я не могу дышать! Вы меня задушите!
— Ерунда, — спокойно возразил господин Киллигрэ. — Сначала вы будете чувствовать некоторое неудобство, но со временем привыкнете.
— Я к этому никогда не привыкну, — простонала Полли, оборачиваясь и стараясь разглядеть, что делает за ее спиной Лиззи. Увидев стоявшего у дверей лорда Кинкейда, она взмолилась: — О, Николас! Скажите господину Киллигрэ, чтобы он не делал этого!
Слова ее сопровождались глубоким стоном — это Лиззи закрепила шнуровку.
— А, Ник, добро пожаловать! — Киллигрэ поднялся навстречу лорду. — Может быть, хоть вам удастся объяснить Полли, что без корсета никак не обойтись.
Николас взглянул на рассерженное личико своей возлюбленной. Только тонкая ткань сорочки защищала ее кожу от твердого костяного корсета, который туго сжимал спину и плечи и высоко поднимал грудь в вырезе сорочки, окаймленной тонкими венецианскими кружевами.
— Ты обязательно должна носить корсет, — сказал Кинкейд. — То, что надето под платьем, порой важнее самого платья.
— Смею заметить, — вставил Киллигрэ, — корсет придает движениям особую грацию. Без него платье не будет сидеть хорошо, и вы не сможете правильно держаться на сцене. Особенно это касается поклонов. Не захотите же вы испортить то, что у вас получается столь превосходно?
— Мне кажется, что в нем я вообще ничего не смогу сделать, — заметила недовольно Полли.
Подойдя к ней, Николас окинул ее опытным взглядом.
— Я думаю, это чересчур туго, Киллигрэ. Надо немного ослабить. Хотя бы на первый раз, — произнес он и, не дожидаясь ответа, сам развязал шнуровку.
— Странно, что вы не носили корсета раньше, — выказал свое недоумение Киллигрэ. — Если у вас была гувернантка со строгими правилами…
— Дело в том, что моя тетя умерла от слишком туго затянутой шнуровки, когда была в положении, — выпалила вдруг Полли. — Так что моя мать совсем не одобряла этого. Кроме того, мои родители были пуритане и осуждали подобную суетность.
«Какая находчивость!» — восхитился Николас, однако на всякий случай поспешил сменить тему разговора.
— Вы не передумали ставить «Проказы Флоры», Томас? — спросил он.
— Нет, я действительно поставлю эту пьесу. Но при условии, что Полли окажется достаточно сговорчивой, — с улыбкой ответил Киллигрэ. — Я ведь не прошу слишком много.
— Ну да, разве лишь зажать меня в тиски, — проворчала девушка.
— Надень платье, дорогая моя, и ты сразу почувствуешь, в чем преимущества корсета, — увещевал ее лорд Кинкейд.
Полли, не в силах устоять перед нежной улыбкой Ника, с готовностью повернулась к Лиззи, которая встряхивала и расправляла оборки вышитой нижней юбки.
Когда парчовое платье было надето, Полли взглянула в зеркало. Странно, но наряду с некоторыми неудобствами корсет имел и неоспоримые преимущества. Теперь не надо было думать о своей позе и о том, насколько открыта грудь и красиво ли ниспадают складки платья.
Девушка медленно подошла под шуршание шлейфа к низкому пуфу, чтобы сесть на него, но это оказалось не так-то просто. Надо было сначала подобрать юбки, отвести шлейф и, что самое главное, элегантно опуститься на самый краешек сиденья.
— Ну, что же вы медлите? Пуф не кусается, — пошутил Томас и направился к Полли. — Хорошо, давайте я покажу вам, как это делается… Подберите юбки с одной стороны… Вот так… Отведите шлейф вправо… Правильно… А теперь садитесь… Молодец! — Управляющий улыбнулся. — Это не столь уж и сложно, не правда ли?
— Я бы сказала, не столь уж и просто, — ответила Полли, сидя с выпрямленной спиной. — Если я хоть чуть-чуть наклонюсь вперед или назад, эти ужасные косточки вопьются мне в тело!
— Это-то и не позволит вам сутулиться, — заметил Киллигрэ. — Флора может быть резвой и даже резковатой молодой особой, однако она — леди и никогда не позволит себе сидеть в кресле развалясь, как иногда делаете это вы.
Николас задумался.
— Вы уверены, что недели будет достаточно, чтобы Полли научилась всему необходимому?
— Конечно! — опередила своего наставника девушка. — Я и по ночам стану заниматься, лишь бы поскорее выйти на сцену!
— Не стоит беспокоиться, — заверил Николаса Киллигрэ. — Она недолго пробудет в школе.
Неделю спустя стало ясно, что Полли сдержала свое слово. Томас Киллигрэ, безусловно, был очень строгим учителем, однако она не слишком нуждалась в подстегивании. Целыми вечерами она заставляла Ника разучивать вместе с ней пьесу и знала теперь свою роль назубок. Кроме того, девушка с мрачной отвагой снова и снова надевала ненавистный корсет, пока не привыкла к нему настолько, что почти перестала его замечать.
— Я ужасно волнуюсь, — признался как-то Киллигрэ, сидя рядом с Николасом в зале и глядя на сцену. Лорд Кинкейд удивился:
— Волнуетесь? Но почему?
— Потому что все, кроме Полли, смотрятся просто ужасно. Двигаются, словно деревянные манекены. И к тому же публика не привыкла к такой красоте и таланту, какими обладает Полли, и запросто может освистать ее.
— Если ей и впрямь угрожает нечто подобное, Томас, я не позволю ей выйти на сцену, — заявил вполне серьезно Николас. — Нельзя допустить провала.
Томас улыбнулся:
— И как же вам удастся запретить ей это, друг мой? Я с удовольствием посмотрю, что у вас получится. Поднявшись, мэтр подошел к сцене.
— Полли, вы держите веер так, будто в руке у вас холодная скользкая рыбина. Будьте естественнее. Вам надо показать, что вы расстроены. Взмахните веером, потом закройте его… Вот так… А теперь повторите это еще раз, но только быстрее.
И в самом деле, размышлял Николас, глядя на сцену, как мог бы он не дать ей сыграть в премьере? Запереть в четырех стенах? Но это не выход. К тому же представление с ее участием непременно должно состояться завтра вечером, хочется ему того или нет. Взглянуть на игру Полли придут Ричард Де Винтер, сэр Питер и майор Конвэй. Они хотят лично удостовериться, что их план и впрямь может сработать.
Сам же Николас не сомневался, что ему удастся осуществить свой замысел. Однако не испытывал от этого особой радости. И терзался, не зная, как примирить нежелание вовлекать Полли в грязную авантюру и данное друзьям обещание, выполнить которое — дело чести.
В последующие двадцать четыре часа у Ника было не слишком много времени, чтобы ломать голову над этой дилеммой.
Настроение Полли без всяких видимых на то причин колебалось от состояния необузданного гнева до полной апатии. Николас старался быть с ней как можно более ласковым и терпеливым. Однако ни нежность, ни сердитый тон не оказывали на нее никакого действия. В конце концов, терпение его истощилось, и, подойдя к двери, он объявил, что уходит, оставляя Полли один на один с ее дурным настроением в надежде, что она все-таки придет в чувство.
— Нет, не оставляйте меня, Ник! — Девушка, подскочив к нему, взяла его за руку. — Простите мне мои капризы, но я ужасно-ужасно боюсь провалиться! Мне кажется, что я все забуду или упаду в обморок и публика закидает меня гнилыми апельсинами…
— Не бойся, никто не станет бросать в тебя апельсины, — заверил ее Ник. И это было истинной правдой, ибо в Мерфилде обычно бросают в незадачливых актеров лишь гнилые помидоры — деталь, о которой он предпочел умолчать. — Помимо всего прочего, в зале будут твои друзья: лорд Де Винтер, сэр Питер и майор. И я, конечно…
Внизу кто-то настойчиво постучал в парадную дверь.
— Черт подери, кто бы это мог быть в столь поздний час? — нахмурился Ник.
Полли, подбежав к окну, вгляделась во мрак дождливого вечера. Слуга, держа фонарь, вел под уздцы коня.
— Это же лорд Де Винтер! — воскликнула она.
— Простите за столь поздний визит, — сказал Ричард, входя в гостиную и стряхивая мокрый плащ. — Но у меня для вас есть важные новости, которые, возможно, извинят мое неожиданное вторжение.
— Проходи, Ричард, выпей вина. Ты здесь всегда желанный гость, — произнес Николас.
Де Винтер благодарно улыбнулся и, посмотрев на девушку, пребывавшую явно в расстроенных чувствах, обменялся с Ником понимающим взглядом. А потом заметил с привычной прямотой:
— Ты что-то неважно выглядишь, Полли. Наверное, волнуешься из-за спектакля?
— А вы находите это странным, милорд? — в свою очередь, спросила девушка, испытывая полное доверие к другу Николаса.
Де Винтер, беря бокал с вином, покачал головой:
— Напротив. Но я хочу сообщить тебе кое-что. Хорошую новость. — Он помолчал. — Впрочем, не знаю, может быть, это лишь еще больше взволнует тебя… — Отпив глоток вина, Де Винтер сказал: — Отличная малага, Ник, благодарю!
Ричард удобно расположился в мягком кресле с резной деревянной спинкой и вновь пригубил напиток. Полли, сжав руки, терпеливо ждала продолжения.
— Сегодня я был во дворце. Королева давала бал. Все, как всегда, — довольно скучно…
Николас улыбнулся и, подбросив в камин немного дров, обратился к девушке:
— Иди сюда, Полли. Ты как будто вконец перепугалась.
Он усадил ее к себе на колени и обнял.
— Разговор на балу вертелся вокруг одной только темы — что у господина Киллигрэ есть сюрприз, который он тщательно скрывает. Поговаривали, будто те, кто приедет завтра в Мерфилд, — если, конечно, найдутся такие смельчаки, что отважатся показаться среди столь непрезентабельной публики… — Ричард выразительно помахал в воздухе батистовым платком, словно отгоняя нечто весьма неприятное, связанное, на его взгляд, с простоватыми зрителями Мерфилда. — В общем, они узнают секрет Томаса чуть раньше остальных!
— Хорошо, если бы желающих нашлось побольше, — проговорил Ник, справедливо полагая, что, если в зале будут сидеть истинные ценители прекрасного, никаких проблем со спектаклем не возникнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33