«Хозяйка Ненвернесса» — прочел Хью и горько усмехнулся. Какая ирония! Но тот, кто ее вырезал, наверняка об этом не думал.
Макдональду хотелось бы оплакать смерть жены, посокрушаться о том, что он не сумел полюбить эту женщину, а потом безумие свело ее в могилу, и теперь имя Сары запятнано навеки. Странно, что, клеймя самоубийцу, люди помнят лишь последний шаг, забывая о жизни, которая ему предшествовала. Хозяйка Ненвернесса останется в людской памяти как жалкая сумасшедшая, никто не вспомнит о ее доброте, красоте, сердечности, лучезарной улыбке — все затмят несколько трагических минут, когда объятая ужасом фигура вырисовывалась на фоне зимнего неба.
Несмотря на отсутствие слез, даже желание заплакать принесло Макдональду облегчение.
Отвернувшись, Хью уставился на море. Бурлящие волны, с шумом бросающиеся на скалистый берег, чем-то были сродни его беспокойным мыслям. Сара умерла и похоронена здесь, а та, другая, хоть и жива, но тоже для него потеряна.
И она, и Робби.
В этот сумрачный день, когда грозовые тучи зловеще нависли над Ненвернессом и замок странно притих в ожидании бури, некое первозданное, давно забытое чувство подсказало Хью, что незачем постигать загадку жизни, самое разумное — принять эту тишину как данность и по возможности слиться с ней.
Макдональд вздрогнул.
Он боялся завтрашнего дня, послезавтрашнего и всех последующих, которые будут слагаться в годы, пока он не превратится в жалкого старца с морщинистым лицом и душой, истерзанной отчаянием. Внешний мир, созданный его воображением, с треском рушился. Скоро он будет погребен под обломками, а его жизнь станет пустым и бессмысленным существованием.
Неожиданно страх уступил место другому чувству. Хью осознал, что все дни, и сегодняшний, и вчерашний, и завтрашний, несмотря на переживаемые им боль и ужас, навеки запечатлятся в его памяти. Даже если он доживет до глубокой старости, он и тогда будет помнить, как стоял, любуясь Ненвернессом и морем, на которые нет-нет да и упадет солнечный луч, отважный проблеск света в разрыве между тучами. Как вспоминал женщину, наполнившую его жизнь восторгом, чей отъезд низверг его в пучину страданий, о глубине которой он не догадывался и теперь едва узнавал себя в том жалком существе, каким стал.
Но стоила или нет любовь к Кэтрин таких мук?
Этого Макдональд не знал.
Он вдруг заговорил, обращаясь к возлюбленной, словно она вдруг явилась перед ним, легко ступая по мокрой траве, и выжидательно склонила голову, чтобы расслышать сквозь шум ветра его слова.
— Ты мне нужна, Кэтрин. До сих пор я не понимал, насколько ты мне нужна. Ты будто приворожила меня соблазнительным телом, милым смехом, ласковой улыбкой и язвительными шутками. Знаешь ли ты, что я каждую ночь вижу тебя во сне?
Но только грохот волн был ему ответом.
Кэтрин проснулась в слезах.
Она плакала не впервые, но так горько еще ни разу. Ей приснилось, что Уильям судорожно цепляется за выступ скалы, рыдая, зовет ее, кричит все громче. Она не успевает к нему подбежать, и мальчик срывается вниз, напоследок издав слабый писк, похожий на мяуканье.
Порыв ледяного ветра, залетевшего в палатку, заставил Кэтрин вздрогнуть и открыть глаза. Привыкая к темноте, она поняла, что стискивает Уильяма в объятиях, и тот недовольно заворочался.
— Что с тобой? — услышала она мужской голос, и сильная рука легла ей на плечо.
Робби дотронулся до ее щеки, повторяя дорожку, проложенную слезами.
— Успокойся, — произнес он, и все перевернулось у Кэтрин в груди, настолько его голос был похож на голос Хью.
Господи, как же она по нему соскучилась!
Неужели она научится жить с этой кровоточащей раной в сердце?
Кэтрин затихла. Она чувствовала, что уже не уснет, но ей не хотелось тревожить Робби. Что бы он ни говорил, слова не помогут, лишь милосердное время притупит ее горе. Дружба бессильна там, где справится только любовь.
Однако Робби тоже не спал, терзаемый не душевной, а физической болью. К тому, что она не оставляет его днем, он уже привык, но кто бы мог подумать, что злой демон теперь станет одолевать его и ночью.
Наконец он встал, с трудом обрел равновесие, опираясь на обе ноги, живую и искусственную. Горькая усмешка тронула губы молодого человека. Он сделал несколько глубоких вдохов, обычно так ему удавалось отогнать приступ.
Нед как сквозь землю провалился, и, по мнению Робби, только к лучшему. Ему не хотелось, чтобы посторонний человек наблюдал за его страданиями. Впрочем, даже стон не вызвал бы удивления: под деревьями, на телегах и прямо на земле лежали сотни раненых. Стиснув зубы, Робби потряс кулаками, адресуясь к жестокому божеству, виновнику его мучений. И если лицо у младшего Макдональда вдруг подозрительно заблестело, виной тому был не только снег.
Он сделал один неловкий шаг, потом другой, пока его походка не приобрела некое подобие нормальной.
Нога воспалилась, болела невыносимо, вот уже неделю по ней ползли вверх зловещие красные полосы. Робби понимал, что означают эти тревожные симптомы, он прочел достаточно медицинских книг: началось нагноение, которое грозило стать роковым… если вообще еще можно надеяться на благополучный исход.
Он передвигался от дерева к дереву, устроив своеобразную скачку в темноте и не обращая внимания на болотистую почву, которая противно чавкала под ногами. Ходьба перешла в бег, точнее, неловкие отрывистые прыжки. Из обрубка показалась кровь, но Робби знал, что единственное спасение — вскрыть рану, полученную, когда он переправлялся через Эск. Он сделает это сам, вдали от любопытных глаз, а если ему суждено умереть, то он хотя бы не упрекнет себя в том, что сдался без боя.
Временами Робби едва не терял сознание от боли, однако упорно продолжал мучительные упражнения, наслаждаясь свободой передвижения, которой давно лишился, став калекой. Впрочем, сейчас он не думал о прошлом, просто мчался в ночь, как загнанный зверь, находя утешение в безмолвии спасительного леса.
Увидев его, Нед жестом приказал спутнику замереть. Слава Богу, этот идиот был в красной куртке, ночью она казалась черной, практически сливаясь с деревьями. Лишь когда Робби подошел слишком близко и мог бы узнать его, лудильщик вышел из укрытия.
Даже теперь, останься торговец неподвижным, Робби ничего бы не заметил, а легкий шорох принял бы за порыв ветра. Он думал только о резко пульсирующей боли, которая уже охватила бедро, не оставляя места для других чувств. Его безрассудная скачка кончилась.
Как и его жизнь.
Неожиданное появление лудильщика, с проклятиями возникшего из темноты, удивило Робби, а клинок, почти ласково вошедший в тело, привел в неописуемое изумление. И одновременно пришло запоздалое озарение.
Робби уставился на оружие, торчавшее у него из живота. Перед новой болью померкли остальные страдания. Прижав руку к ножу, он чувствовал толчки крови и теплоту собственных внутренностей, но только нащупав большим пальцем рукоятку, молодой человек наконец поверил в случившееся.
— Ты меня убил, — озадаченно сказал он, еле шевеля спекшимися губами, и покачнулся, не сводя глаз с коварного лудильщика, обернувшегося предателем.
— Выходи, дьявол тебя побери, — грубо приказал Нед, и из-за дерева, словно призрак, появился адъютант герцога Камберленда.
Робби упал на колени.
Нагнувшись, убийца стал вытаскивать нож из сильно кровоточившей раны, и в это время раздался выстрел. Сдавленный крик негодяя разорвал тишину ночи. Обитатели лагеря, сумевшие уснуть, несмотря на холод, мгновенно вскочили, думая, что их настиг отряд Камберленда, поскольку солдаты герцога преследовали шотландцев от самого Манчестера. Кое-кто принял выстрел за охотничий и уже предвкушал добавку к скудному утреннему рациону. Те же, кому холод, страх или беспокойство помешали уснуть, приготовились к худшему, молясь о том, чтобы судьба не оказалась к ним слишком жестокой.
Кэтрин же было не до молитв. Пнув ногой человека, напавшего на Робби, она отшвырнула ружье и даже застонала, когда увидела, что молодой человек ранен.
Кэтрин быстро разорвала нижнюю юбку, прижала сложенную ткань к зловещему отверстию, но тут он открыл глаза, губы у него шевельнулись, и она попыталась его остановить, чтобы раненый не тратил убывающие силы на пустые разговоры. Слова Робби были чуть слышными, но вполне осмысленными и настойчивыми, словно он не верил ни в то, что смертельно ранен, ни в то, что хрупкая Кэтрин убила предателя.
— Отвези меня домой, Кэтрин, — попросил он, радуясь, что совсем не чувствует боли, и в то же время понимая, что ничего хорошего в этом нет. Да, жить ему осталось недолго, и Робби молил Господа, чтобы тот позволил ему умереть в Ненвернессе.
— Не могу, — покачала головой Кэтрин. — Тебе нужен покой, иначе ты не поправишься.
Она не решилась сказать Робби правду, ведь пути до дома он просто не вынесет. Из глаз у нее полились слезы бессилия.
— Отвези меня домой, Кэтрин, — настойчиво повторил раненый. — Я хочу в последний раз увидеть Ненвернесс.
Подняв измазанную кровью руку, казавшуюся в темноте черной, Робби нежно коснулся ее волос. Она не отстранилась, лишь молча кивнула и начала исступленно целовать его руку.
Робби везли домой на поскрипывающей телеге, запряженной отощавшей лошадью, которая на глазах теряла последние силы. Это был подарок генерала Макдермотта, узнавшего о предательстве Неда и его убийстве. Кэтрин опечалило двуличие лудильщика и возмутило то, что он позволил алчности одержать верх над порядочностью. Ей бы следовало терзаться угрызениями совести, ибо она лишила человека жизни, но, видимо, она уже исчерпала положенный ей запас вины и потому ничего не испытывала. Все ее мысли, чувства и действия сосредоточились на желании уберечь от опасности Уильяма и поскорее доставить Робби домой по возможности живым.
Если в юноше еще теплилась жизнь, это было скорее результатом силы его духа, нежели следствием врачевания и ухода. Йен Макдональд проводил их до Инвернесса, после чего, пошептавшись с Робби, повернул обратно. В ответ на недоуменный вопрос Кэтрин о причине столь поспешного отъезда, раненый туманно намекнул на некие важные сведения, которые Йену необходимо без промедления доставить генералу.
Дальнейшее путешествие оказалось сущим адом. Дождь лил не переставая, иногда для разнообразия переходя в снег с колючим ветром, который пронизывал до костей. Сильнее всего донимал голод, от истощения все трое превратились в скелеты. День или два они продержались на морковке, украденной Кэтрин из сарая, однажды разжились даже курицей, которую съели, не дожидаясь, пока она до конца изжарится.
Кэтрин правила лошадью, а Уильям, устроившись на соломе, разговаривал с Робби. Мальчик стал почти таким же, как раньше, когда неуемное любопытство заставляло его донимать окружающих расспросами. Хотя кое-что все же изменилось: за короткий срок он словно повзрослел, почувствовав ответственность за бывшего учителя. Если дорога становилась особенно тряской, малыш заботливо клал голову Робби к себе на колени, а во время обеда поил его жидким овощным отваром. Кэтрин приписывала перемену в сыне тому, что они возвращались в Ненвернесс.
Робби умирал, и эта мысль, жестокая в своей очевидности, не давала ей покоя. Ни утомительное путешествие, ни голод, ни воспаленная нога не смогли бы убить его, если бы не ранение в живот, которое свело бы в могилу человека менее крепкого физически. Силы Робби Макдональда поддерживало только несокрушимое желание вернуться в Ненвернесс.
Кэтрин соскочила на землю и, не обращая внимания на удивленные возгласы, сменившиеся криками радости, поспешила к телеге. Когда ее пальцы коснулись холодной щеки раненого, ей на мгновение показалось, что Робби не дожил до конца путешествия. Но нет, через минуту он с усилием открыл глаза, и мужественная улыбка озарила его восковое лицо. Подмигнув Уильяму, он повернул голову к Кэтрин.
— Вот мы и дома, — негромко сказала она.
Губы молодого человека дрогнули, он поднял глаза и увидел четкий силуэт Ненвернесса, вырисовывавшийся на фоне тусклого неба. Слезы потекли на солому, но Робби даже не пытался их вытереть — то ли от слабости, то ли потому, что не стыдился своих чувств. Кэтрин нежно сделала это за него, не обращая внимания на ручейки, бежавшие по ее щекам, ибо с той трагической ночи плакала довольно часто.
Она не отходила от Робби, когда его положили на носилки, держала за руку, пока его несли со всеми предосторожностями в комнату, где он жил еще мальчиком. И лишь когда он, вытянувшись на кровати, забылся тяжелым сном, Кэтрин обернулась. Вокруг сгрудились женщины, созванные для ухода за братом лэрда. Лицо Молли было залито слезами, она сразу догадалась, что надежды на выздоровление нет. Рут вытирала фартуком покрасневшие глаза, а Эбби с преувеличенным вниманием уставилась в окно, боясь встретиться с Кэтрин взглядом.
— Позовите Хью, — негромко распорядилась та, держа Уильяма на руках, словно он был младенцем, а не шестилетним мальчиком. Только сейчас она поняла, насколько опасно состояние Робби.
Нельзя медлить ни минуты, чудо еще, что он до сих пор жив.
Спустив сына на пол, Кэтрин встала на колени у постели Робби, положила голову на подушку рядом с его головой, нежно поцеловала в лоб, затем в губы, сухие, потрескавшиеся от жара. Повязка, наложенная ею утром, пропиталась кровью и гноем. Кэтрин жестом подозвала сына, и тот, не дожидаясь подсказки, наклонился и поцеловал Робби в щеку. Лишь после этого Кэтрин выпрямилась и, обращаясь к Молли, попросила разыскать Мэри.
Одного взгляда на печальное лицо старой женщины оказалось достаточно, чтобы все находившиеся в комнате дружно зарыдали. Не желая травмировать сына, Кэтрин поспешила увести его.
У нее бы не хватило мужества встретиться с Хью, но не это стало причиной ее бегства. Она уже простилась с Робби, пожелав его душе счастливого вознесения. Собственно, весь путь в Ненвернесс был для Кэтрин одним долгим прощанием с младшим братом лэрда, наблюдать же телесную кончину Робби было выше ее сил.
Глава 30
— Неужели Робби тоже плохой, мамочка?
В голосе ребенка слышались недоумение и мольба. Взглянув на личико сына, не по-детски серьезное, Кэтрин поняла, что, отвечая, должна быть осторожной, чтобы не ранить его нежную душу.
Она присела перед Уильямом на корточки.
— Робби умер не потому, что он плохой, мой ягненочек.
Как ни пыталась Кэтрин сдержать слезы, они все же заструились у нее по лицу. До сих пор она храбрилась, стараясь быть стойкой ради сына, но, видно, пришла пора и ему столкнуться с настоящим горем.
— Папа же умер, а он был плохой, — дрожащим голосом сказал мальчик и с вызовом посмотрел на мать. Защищать Генри перед сыном, которого тот избил до полусмерти, на такое Кэтрин была неспособна. Однако дальнейшие слова Уильяма избавили ее от необходимости отвечать. — И Сара была плохая. Она меня чуть не убила.
— Люди умирают не потому, что они плохие, — осторожно начала Кэтрин. — Иногда они умирают от болезней, а иногда потому, что не могут оправиться от раны.
— Как Робби?
— Да, как Робби.
И вдруг она поняла, как надо ответить, словно дух Робби, пролетавший мимо, пришел ей на выручку.
— Твой папа никого не любил, ни тебя, ни меня. Он просто не умел этого делать, никто его не научил. А Сара была очень больна, всего боялась, иначе она никогда бы так не поступила с тобой.
Уильям сжал кулачки и решительно вздернул подбородок. Кэтрин еще ни разу не видела сына в подобном состоянии, только дрожащие губы выдавали его чувства.
— Робби говорил, что людям проще рассердиться, чем почувствовать жалость. Я лучше буду сердитым, мам.
Кэтрин обняла сына, и мальчик горько разрыдался.
Она старалась защитить его, а вместо этого вовлекла в пучину ужаса, смертей и утрат. Но такова жизнь. Прошедший год ознаменовался и печальными, и радостными событиями, одно от другого уже не отделить. Нельзя постоянно водить сына за ручку, оберегать от страданий и боли. Просто она должна быть рядом с Уильямом, служить ему опорой и поддержкой до того дня, когда покинет его навеки…
Ненвернесс погрузился в печаль, однако жизнь в нем продолжалась. Вечером Молли принесла им обильный ужин. Кэтрин не чувствовала голода, но радостно встретилась с подругой, они бросились друг другу в объятия, и было непонятно, кто кого утешает.
До ее прихода Кэтрин несколько часов провела, забывшись тяжелым сном. Страдания последних месяцев и смерть Робби оказались для нее слишком большим испытанием, организм требовал отдыха. И вот теперь, проснувшись, она узнала о скором отъезде Хью.
Об этом ей сообщила Молли, добавив, что ее не стали будить по приказу лэрда, однако умолчала о том, что все это время Макдональд провел у ее постели.
Глаза цвета морской воды были полны невыразимой боли, рука почти касалась ее руки, лежавшей на одеяле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Макдональду хотелось бы оплакать смерть жены, посокрушаться о том, что он не сумел полюбить эту женщину, а потом безумие свело ее в могилу, и теперь имя Сары запятнано навеки. Странно, что, клеймя самоубийцу, люди помнят лишь последний шаг, забывая о жизни, которая ему предшествовала. Хозяйка Ненвернесса останется в людской памяти как жалкая сумасшедшая, никто не вспомнит о ее доброте, красоте, сердечности, лучезарной улыбке — все затмят несколько трагических минут, когда объятая ужасом фигура вырисовывалась на фоне зимнего неба.
Несмотря на отсутствие слез, даже желание заплакать принесло Макдональду облегчение.
Отвернувшись, Хью уставился на море. Бурлящие волны, с шумом бросающиеся на скалистый берег, чем-то были сродни его беспокойным мыслям. Сара умерла и похоронена здесь, а та, другая, хоть и жива, но тоже для него потеряна.
И она, и Робби.
В этот сумрачный день, когда грозовые тучи зловеще нависли над Ненвернессом и замок странно притих в ожидании бури, некое первозданное, давно забытое чувство подсказало Хью, что незачем постигать загадку жизни, самое разумное — принять эту тишину как данность и по возможности слиться с ней.
Макдональд вздрогнул.
Он боялся завтрашнего дня, послезавтрашнего и всех последующих, которые будут слагаться в годы, пока он не превратится в жалкого старца с морщинистым лицом и душой, истерзанной отчаянием. Внешний мир, созданный его воображением, с треском рушился. Скоро он будет погребен под обломками, а его жизнь станет пустым и бессмысленным существованием.
Неожиданно страх уступил место другому чувству. Хью осознал, что все дни, и сегодняшний, и вчерашний, и завтрашний, несмотря на переживаемые им боль и ужас, навеки запечатлятся в его памяти. Даже если он доживет до глубокой старости, он и тогда будет помнить, как стоял, любуясь Ненвернессом и морем, на которые нет-нет да и упадет солнечный луч, отважный проблеск света в разрыве между тучами. Как вспоминал женщину, наполнившую его жизнь восторгом, чей отъезд низверг его в пучину страданий, о глубине которой он не догадывался и теперь едва узнавал себя в том жалком существе, каким стал.
Но стоила или нет любовь к Кэтрин таких мук?
Этого Макдональд не знал.
Он вдруг заговорил, обращаясь к возлюбленной, словно она вдруг явилась перед ним, легко ступая по мокрой траве, и выжидательно склонила голову, чтобы расслышать сквозь шум ветра его слова.
— Ты мне нужна, Кэтрин. До сих пор я не понимал, насколько ты мне нужна. Ты будто приворожила меня соблазнительным телом, милым смехом, ласковой улыбкой и язвительными шутками. Знаешь ли ты, что я каждую ночь вижу тебя во сне?
Но только грохот волн был ему ответом.
Кэтрин проснулась в слезах.
Она плакала не впервые, но так горько еще ни разу. Ей приснилось, что Уильям судорожно цепляется за выступ скалы, рыдая, зовет ее, кричит все громче. Она не успевает к нему подбежать, и мальчик срывается вниз, напоследок издав слабый писк, похожий на мяуканье.
Порыв ледяного ветра, залетевшего в палатку, заставил Кэтрин вздрогнуть и открыть глаза. Привыкая к темноте, она поняла, что стискивает Уильяма в объятиях, и тот недовольно заворочался.
— Что с тобой? — услышала она мужской голос, и сильная рука легла ей на плечо.
Робби дотронулся до ее щеки, повторяя дорожку, проложенную слезами.
— Успокойся, — произнес он, и все перевернулось у Кэтрин в груди, настолько его голос был похож на голос Хью.
Господи, как же она по нему соскучилась!
Неужели она научится жить с этой кровоточащей раной в сердце?
Кэтрин затихла. Она чувствовала, что уже не уснет, но ей не хотелось тревожить Робби. Что бы он ни говорил, слова не помогут, лишь милосердное время притупит ее горе. Дружба бессильна там, где справится только любовь.
Однако Робби тоже не спал, терзаемый не душевной, а физической болью. К тому, что она не оставляет его днем, он уже привык, но кто бы мог подумать, что злой демон теперь станет одолевать его и ночью.
Наконец он встал, с трудом обрел равновесие, опираясь на обе ноги, живую и искусственную. Горькая усмешка тронула губы молодого человека. Он сделал несколько глубоких вдохов, обычно так ему удавалось отогнать приступ.
Нед как сквозь землю провалился, и, по мнению Робби, только к лучшему. Ему не хотелось, чтобы посторонний человек наблюдал за его страданиями. Впрочем, даже стон не вызвал бы удивления: под деревьями, на телегах и прямо на земле лежали сотни раненых. Стиснув зубы, Робби потряс кулаками, адресуясь к жестокому божеству, виновнику его мучений. И если лицо у младшего Макдональда вдруг подозрительно заблестело, виной тому был не только снег.
Он сделал один неловкий шаг, потом другой, пока его походка не приобрела некое подобие нормальной.
Нога воспалилась, болела невыносимо, вот уже неделю по ней ползли вверх зловещие красные полосы. Робби понимал, что означают эти тревожные симптомы, он прочел достаточно медицинских книг: началось нагноение, которое грозило стать роковым… если вообще еще можно надеяться на благополучный исход.
Он передвигался от дерева к дереву, устроив своеобразную скачку в темноте и не обращая внимания на болотистую почву, которая противно чавкала под ногами. Ходьба перешла в бег, точнее, неловкие отрывистые прыжки. Из обрубка показалась кровь, но Робби знал, что единственное спасение — вскрыть рану, полученную, когда он переправлялся через Эск. Он сделает это сам, вдали от любопытных глаз, а если ему суждено умереть, то он хотя бы не упрекнет себя в том, что сдался без боя.
Временами Робби едва не терял сознание от боли, однако упорно продолжал мучительные упражнения, наслаждаясь свободой передвижения, которой давно лишился, став калекой. Впрочем, сейчас он не думал о прошлом, просто мчался в ночь, как загнанный зверь, находя утешение в безмолвии спасительного леса.
Увидев его, Нед жестом приказал спутнику замереть. Слава Богу, этот идиот был в красной куртке, ночью она казалась черной, практически сливаясь с деревьями. Лишь когда Робби подошел слишком близко и мог бы узнать его, лудильщик вышел из укрытия.
Даже теперь, останься торговец неподвижным, Робби ничего бы не заметил, а легкий шорох принял бы за порыв ветра. Он думал только о резко пульсирующей боли, которая уже охватила бедро, не оставляя места для других чувств. Его безрассудная скачка кончилась.
Как и его жизнь.
Неожиданное появление лудильщика, с проклятиями возникшего из темноты, удивило Робби, а клинок, почти ласково вошедший в тело, привел в неописуемое изумление. И одновременно пришло запоздалое озарение.
Робби уставился на оружие, торчавшее у него из живота. Перед новой болью померкли остальные страдания. Прижав руку к ножу, он чувствовал толчки крови и теплоту собственных внутренностей, но только нащупав большим пальцем рукоятку, молодой человек наконец поверил в случившееся.
— Ты меня убил, — озадаченно сказал он, еле шевеля спекшимися губами, и покачнулся, не сводя глаз с коварного лудильщика, обернувшегося предателем.
— Выходи, дьявол тебя побери, — грубо приказал Нед, и из-за дерева, словно призрак, появился адъютант герцога Камберленда.
Робби упал на колени.
Нагнувшись, убийца стал вытаскивать нож из сильно кровоточившей раны, и в это время раздался выстрел. Сдавленный крик негодяя разорвал тишину ночи. Обитатели лагеря, сумевшие уснуть, несмотря на холод, мгновенно вскочили, думая, что их настиг отряд Камберленда, поскольку солдаты герцога преследовали шотландцев от самого Манчестера. Кое-кто принял выстрел за охотничий и уже предвкушал добавку к скудному утреннему рациону. Те же, кому холод, страх или беспокойство помешали уснуть, приготовились к худшему, молясь о том, чтобы судьба не оказалась к ним слишком жестокой.
Кэтрин же было не до молитв. Пнув ногой человека, напавшего на Робби, она отшвырнула ружье и даже застонала, когда увидела, что молодой человек ранен.
Кэтрин быстро разорвала нижнюю юбку, прижала сложенную ткань к зловещему отверстию, но тут он открыл глаза, губы у него шевельнулись, и она попыталась его остановить, чтобы раненый не тратил убывающие силы на пустые разговоры. Слова Робби были чуть слышными, но вполне осмысленными и настойчивыми, словно он не верил ни в то, что смертельно ранен, ни в то, что хрупкая Кэтрин убила предателя.
— Отвези меня домой, Кэтрин, — попросил он, радуясь, что совсем не чувствует боли, и в то же время понимая, что ничего хорошего в этом нет. Да, жить ему осталось недолго, и Робби молил Господа, чтобы тот позволил ему умереть в Ненвернессе.
— Не могу, — покачала головой Кэтрин. — Тебе нужен покой, иначе ты не поправишься.
Она не решилась сказать Робби правду, ведь пути до дома он просто не вынесет. Из глаз у нее полились слезы бессилия.
— Отвези меня домой, Кэтрин, — настойчиво повторил раненый. — Я хочу в последний раз увидеть Ненвернесс.
Подняв измазанную кровью руку, казавшуюся в темноте черной, Робби нежно коснулся ее волос. Она не отстранилась, лишь молча кивнула и начала исступленно целовать его руку.
Робби везли домой на поскрипывающей телеге, запряженной отощавшей лошадью, которая на глазах теряла последние силы. Это был подарок генерала Макдермотта, узнавшего о предательстве Неда и его убийстве. Кэтрин опечалило двуличие лудильщика и возмутило то, что он позволил алчности одержать верх над порядочностью. Ей бы следовало терзаться угрызениями совести, ибо она лишила человека жизни, но, видимо, она уже исчерпала положенный ей запас вины и потому ничего не испытывала. Все ее мысли, чувства и действия сосредоточились на желании уберечь от опасности Уильяма и поскорее доставить Робби домой по возможности живым.
Если в юноше еще теплилась жизнь, это было скорее результатом силы его духа, нежели следствием врачевания и ухода. Йен Макдональд проводил их до Инвернесса, после чего, пошептавшись с Робби, повернул обратно. В ответ на недоуменный вопрос Кэтрин о причине столь поспешного отъезда, раненый туманно намекнул на некие важные сведения, которые Йену необходимо без промедления доставить генералу.
Дальнейшее путешествие оказалось сущим адом. Дождь лил не переставая, иногда для разнообразия переходя в снег с колючим ветром, который пронизывал до костей. Сильнее всего донимал голод, от истощения все трое превратились в скелеты. День или два они продержались на морковке, украденной Кэтрин из сарая, однажды разжились даже курицей, которую съели, не дожидаясь, пока она до конца изжарится.
Кэтрин правила лошадью, а Уильям, устроившись на соломе, разговаривал с Робби. Мальчик стал почти таким же, как раньше, когда неуемное любопытство заставляло его донимать окружающих расспросами. Хотя кое-что все же изменилось: за короткий срок он словно повзрослел, почувствовав ответственность за бывшего учителя. Если дорога становилась особенно тряской, малыш заботливо клал голову Робби к себе на колени, а во время обеда поил его жидким овощным отваром. Кэтрин приписывала перемену в сыне тому, что они возвращались в Ненвернесс.
Робби умирал, и эта мысль, жестокая в своей очевидности, не давала ей покоя. Ни утомительное путешествие, ни голод, ни воспаленная нога не смогли бы убить его, если бы не ранение в живот, которое свело бы в могилу человека менее крепкого физически. Силы Робби Макдональда поддерживало только несокрушимое желание вернуться в Ненвернесс.
Кэтрин соскочила на землю и, не обращая внимания на удивленные возгласы, сменившиеся криками радости, поспешила к телеге. Когда ее пальцы коснулись холодной щеки раненого, ей на мгновение показалось, что Робби не дожил до конца путешествия. Но нет, через минуту он с усилием открыл глаза, и мужественная улыбка озарила его восковое лицо. Подмигнув Уильяму, он повернул голову к Кэтрин.
— Вот мы и дома, — негромко сказала она.
Губы молодого человека дрогнули, он поднял глаза и увидел четкий силуэт Ненвернесса, вырисовывавшийся на фоне тусклого неба. Слезы потекли на солому, но Робби даже не пытался их вытереть — то ли от слабости, то ли потому, что не стыдился своих чувств. Кэтрин нежно сделала это за него, не обращая внимания на ручейки, бежавшие по ее щекам, ибо с той трагической ночи плакала довольно часто.
Она не отходила от Робби, когда его положили на носилки, держала за руку, пока его несли со всеми предосторожностями в комнату, где он жил еще мальчиком. И лишь когда он, вытянувшись на кровати, забылся тяжелым сном, Кэтрин обернулась. Вокруг сгрудились женщины, созванные для ухода за братом лэрда. Лицо Молли было залито слезами, она сразу догадалась, что надежды на выздоровление нет. Рут вытирала фартуком покрасневшие глаза, а Эбби с преувеличенным вниманием уставилась в окно, боясь встретиться с Кэтрин взглядом.
— Позовите Хью, — негромко распорядилась та, держа Уильяма на руках, словно он был младенцем, а не шестилетним мальчиком. Только сейчас она поняла, насколько опасно состояние Робби.
Нельзя медлить ни минуты, чудо еще, что он до сих пор жив.
Спустив сына на пол, Кэтрин встала на колени у постели Робби, положила голову на подушку рядом с его головой, нежно поцеловала в лоб, затем в губы, сухие, потрескавшиеся от жара. Повязка, наложенная ею утром, пропиталась кровью и гноем. Кэтрин жестом подозвала сына, и тот, не дожидаясь подсказки, наклонился и поцеловал Робби в щеку. Лишь после этого Кэтрин выпрямилась и, обращаясь к Молли, попросила разыскать Мэри.
Одного взгляда на печальное лицо старой женщины оказалось достаточно, чтобы все находившиеся в комнате дружно зарыдали. Не желая травмировать сына, Кэтрин поспешила увести его.
У нее бы не хватило мужества встретиться с Хью, но не это стало причиной ее бегства. Она уже простилась с Робби, пожелав его душе счастливого вознесения. Собственно, весь путь в Ненвернесс был для Кэтрин одним долгим прощанием с младшим братом лэрда, наблюдать же телесную кончину Робби было выше ее сил.
Глава 30
— Неужели Робби тоже плохой, мамочка?
В голосе ребенка слышались недоумение и мольба. Взглянув на личико сына, не по-детски серьезное, Кэтрин поняла, что, отвечая, должна быть осторожной, чтобы не ранить его нежную душу.
Она присела перед Уильямом на корточки.
— Робби умер не потому, что он плохой, мой ягненочек.
Как ни пыталась Кэтрин сдержать слезы, они все же заструились у нее по лицу. До сих пор она храбрилась, стараясь быть стойкой ради сына, но, видно, пришла пора и ему столкнуться с настоящим горем.
— Папа же умер, а он был плохой, — дрожащим голосом сказал мальчик и с вызовом посмотрел на мать. Защищать Генри перед сыном, которого тот избил до полусмерти, на такое Кэтрин была неспособна. Однако дальнейшие слова Уильяма избавили ее от необходимости отвечать. — И Сара была плохая. Она меня чуть не убила.
— Люди умирают не потому, что они плохие, — осторожно начала Кэтрин. — Иногда они умирают от болезней, а иногда потому, что не могут оправиться от раны.
— Как Робби?
— Да, как Робби.
И вдруг она поняла, как надо ответить, словно дух Робби, пролетавший мимо, пришел ей на выручку.
— Твой папа никого не любил, ни тебя, ни меня. Он просто не умел этого делать, никто его не научил. А Сара была очень больна, всего боялась, иначе она никогда бы так не поступила с тобой.
Уильям сжал кулачки и решительно вздернул подбородок. Кэтрин еще ни разу не видела сына в подобном состоянии, только дрожащие губы выдавали его чувства.
— Робби говорил, что людям проще рассердиться, чем почувствовать жалость. Я лучше буду сердитым, мам.
Кэтрин обняла сына, и мальчик горько разрыдался.
Она старалась защитить его, а вместо этого вовлекла в пучину ужаса, смертей и утрат. Но такова жизнь. Прошедший год ознаменовался и печальными, и радостными событиями, одно от другого уже не отделить. Нельзя постоянно водить сына за ручку, оберегать от страданий и боли. Просто она должна быть рядом с Уильямом, служить ему опорой и поддержкой до того дня, когда покинет его навеки…
Ненвернесс погрузился в печаль, однако жизнь в нем продолжалась. Вечером Молли принесла им обильный ужин. Кэтрин не чувствовала голода, но радостно встретилась с подругой, они бросились друг другу в объятия, и было непонятно, кто кого утешает.
До ее прихода Кэтрин несколько часов провела, забывшись тяжелым сном. Страдания последних месяцев и смерть Робби оказались для нее слишком большим испытанием, организм требовал отдыха. И вот теперь, проснувшись, она узнала о скором отъезде Хью.
Об этом ей сообщила Молли, добавив, что ее не стали будить по приказу лэрда, однако умолчала о том, что все это время Макдональд провел у ее постели.
Глаза цвета морской воды были полны невыразимой боли, рука почти касалась ее руки, лежавшей на одеяле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32