Он это помнил, поскольку все происходило при нем, но не завидовал брату.
У него своя боль, своя вина, и они останутся с ним навеки. Робби скорбел по тому счастью, которое всегда окружало Ненвернесс, как теплый уютный плащ, а ныне ушло навсегда. В те редкие минуты, когда Робби позволял себе расслабиться, он оплакивал Сару, нежный цветок, не приспособленный для суровой жизни, несчастную женщину, потерявшую рассудок и погибшую.
Даже страстная любовь бессильна вернуть Сару.
Но, возможно, она спасет Хью и Кэтрин.
Глава 28
Вступая на английскую землю, шотландцы предвкушали победу, тем печальнее стало их бесславное отступление под натиском войск Камберленда. Пушки, захваченные у генерала Коупа, валялись на обочине разбитой дороги, по которой измученные, голодные шотландцы возвращались домой.
Поговаривали, что вожди горцев и Карл Стюарт изрядно повздорили, когда решался вопрос об отступлении. И снова Кэтрин подумала, что бы сказал по этому поводу Хью. Принц якобы настаивал на продолжении похода, намереваясь идти аж до Лондона, даже собирался возглавить армию. Люди более сдержанные советовали не торопиться, для борьбы с непокорными шотландцами из Фландрии отозваны тысячи английских солдат, и это представляло реальную угрозу, если учесть, что поддержки ни английских якобитов, ни французов пока не ощущалось. Войска принца отчаянно нуждались в финансах, продовольствии и умелом руководстве.
Единственное, что по-прежнему имелось в избытке, так это мужество.
Тем не менее торговля Неда процветала, только наиболее ценным товаром стала еда. Каждый вечер Кэтрин под прицелом голодных взглядов готовила на костре украденных лудильщиком цыплят. За это богатство можно было заломить любую цену, однако Нед, никогда не упускавший своей выгоды, начал вдруг проявлять несвойственное ему человеколюбие, поэтому вокруг их костерка в центре наспех разбитого лагеря бывало многолюдно. Сюда приходили обменяться новостями, поговорить о прошлых битвах, обсудить планы на будущее, а главное, с наслаждением вцепиться зубами в подрумяненную куриную ножку или крылышко.
Иногда удавалось заночевать в хижине какого-нибудь фермера, тогда Кэтрин, прижав к себе Уильяма и скрючившись на земляном полу вместе с двумя десятками счастливчиков, радовалась этой недолгой защите от ледяного ветра и дождя не меньше, чем в прежней жизни чистым простыням и теплому одеялу.
Шотландцы медленно продвигались на север, армия побежденная, но не сломленная. Эйфория первых дней давно прошла, война приобрела жестокую реальность, и мальчишки, недавно рвавшиеся в бой, начали осознавать, что она совсем не похожа на игру, где тебя убивают понарошку.
Порой ночлегом служило помещение более просторное — флигель замка, дом богатого землевладельца, словом, любое место, где имелись стены и прочная крыша над головой, а огонь камелька мог разогнать серость дня и невеселые мысли тех, кто вокруг него собирался.
На этот раз судьба привела их в шумный кабачок с нещадно дымящим камином. Уильям уже мирно спал на груде чьих-то великодушно одолженных плащей, Кэтрин хотелось выйти на свежий воздух, подальше от омерзительного запаха сотен немытых тел, но, подняв воротник черного платья, она лишь отодвинулась в уголок.
Тошнота подступила внезапно, так же внезапно закружилась голова, и Кэтрин судорожно вцепилась в край дощатого стола, потом несколько раз сглотнула, чтобы предотвратить новый приступ. Но это не помогло, в легкие поступала лишь неприятная смесь дыма, запахов пригоревшей еды, пота и крови.
Она с неприличной торопливостью вскочила из-за стола, боясь, что ее вырвет на глазах людей, прислонилась к стене и сделала несколько глубоких вдохов.
Желудок как будто успокоился, головокружение тоже прошло.
Эта непонятная слабость наверняка вызвана усталостью, недоеданием, бессонными ночами и постоянным страхом. «Хорошо бы сейчас вдохнуть запах сочной травы, ощутить солнечное тепло, поесть вкусно и досыта!» — с тоской подумала Кэтрин.
Наклонившись, она ухватила стебелек, торчавший из земли, и тянула его до тех пор, пока он не треснул. Внезапно ей пришла в голову мысль, поразившая своей беспощадностью: когда-то она сурово осуждала себя за любовь к Хью Макдональду, которая чуть не стоила Уильяму жизни, а теперь сама тащит сына в пекло.
Окружающий мир разительно изменился. В нем больше нет уютной монотонности Данмута или величественного очарования Ненвернесса. Теперь он состоял из разбитых дорог, превратившихся из-за дождей в непросыхающее болото, кашля, не умолкающего ни днем, ни ночью, грязных тряпок, обернутых вокруг больного горла, и шерстяных лоскутов, заменявших бинты на ранах, которые из красных становились желтыми, а потом угрожающе зелеными. В этом мире существовали лишь стертые в кровь ноги, отмороженные пальцы да зловоние немытых тел. Словно по мановению волшебной палочки все, что прежде символизировало прочность, стабильность и красоту, было перевернуто с ног на голову, предано огню и мечу, на каждом шагу, за каждым поворотом дороги подстерегала опасность. Жизнь Кэтрин ограничивалась самыми необходимыми действиями: накормить Уильяма, по возможности уберечь его от простуды, следить, чтобы он не промочил ноги.
Каждый день шотландцы натыкались на отряды Камберленда, которые бросались за ними в погоню с той же страстью, с какой охотничья собака травит обезумевшего от страха кролика. Иногда Кэтрин хотелось разом покончить со всем этим, бросившись под колеса телеги. Если бы не Уильям, она бы так и сделала.
За две недели они прошагали две сотни миль, преследуемые английской кавалерией и свежими частями пехоты, специально отозванными с континента для борьбы с мятежниками. Снег чередовался с изморосью, ледяным ветром и дождем. Многие бывшие солдаты протерли обувь до дыр и теперь босыми ногами месили раскисший снег, все они простужены, голодны и измучены.
По слухам, герцог Камберленд был ровесником принца, и Кэтрин не раз задавалась вопросом: можно ли ожидать мудрости и сострадания от двадцатипятилетнего человека? У герцога больше, чем у принца, военного опыта, но меньше тщеславия. Кроме того, ему нечего терять, поскольку за ним уже закрепилась репутация человека кровожадного и жестокого, говорят, он не щадит даже пленных.
Двадцатого декабря принцу исполнилось двадцать пять лет, на его день рождения природа прислала свои поздравления в виде обильной порции снега. И смертей.
Четыреста солдат остались в Карлайле, чтобы обеспечить прикрытие отходящему войску. Это был живой щит между отступающими шотландцами и силами герцога Камберленда. В том, что все они погибнут, никто не сомневался еще до того, как в воздухе растаяло последнее «прости».
В один из серых промозглых дней Нед вдруг исчез. Как предполагала Кэтрин, лудильщик отправился на поиски провианта. Уильям сидел на муле, и, как ни старалась мать подбодрить сына улыбкой, его напряженный взгляд по-прежнему выражал только страх.
Перед ними шумела бурлящая река Эск, отделявшая Англию от Шотландии. Там, за рекой, начиналась вожделенная безопасность. Но прежде требовалось преодолеть водную преграду, и Кэтрин ни за что бы не справилась с задачей без посторонней помощи.
Смуглая мужская рука, вынырнувшая из-за ее спины, крепко ухватила поводья, вторая рука подняла Уильяма с седла. Кэтрин с удивлением обернулась и увидела Робби, сажающего мальчика к себе на плечи. Взгляд, которым они обменялись, длился не более секунды, поскольку сзади напирали те, кто стремился поскорее закончить переправу, а спереди неслись подбадривающие крики тех, кто это уже сделал. Взявшись за руки, Кэтрин и Робби вступили в ледяную черную воду, тут же провалились чуть не по шею, и Уильям судорожно вцепился в густые волосы юноши. Только раз с его губ сорвался испуганный крик, остальное время ребенок, как и взрослые, хранил молчание. У всех была одна мысль — поскорее добраться до противоположного берега, где уже играли волынки и были разведены костры, чтобы обогреть невольных купальщиков. И люди, и животные одинаково дрожали от холода.
Позднее, когда троица устроилась у огня, Кэтрин рискнула спросить Робби, как он здесь очутился.
Тот лишь с улыбкой покачал головой. «А ведь это в самом деле не важно, — вдруг подумала Кэтрин. — Главное, он здесь».
— Если бы ты знал, как я рада тебя видеть, — призналась она, и Робби вздрогнул, услышав ее голос. Чуть хрипловатый, немного изменившийся, он тем не менее напомнил ему о Ненвернессе.
Кэтрин очень похудела. Казалось, сильный ветер собьет ее с ног, мокрые волосы прилипли к голове, на обветренном лице выделялись румяные щеки и раскрасневшийся от холода нос. Губы припухли, словно ледяной ветер целовал их взасос, за ресницами, слипшимися от слез, которые она тщетно пыталась скрыть, прятались темно-карие глаза, покрасневшие от дыма и бессонных ночей. На руках она держала сына, который, уткнувшись ей в плечо, сладко посапывал.
Но в эту минуту Кэтрин показалась Робби настоящей красавицей.
— У тебя все в порядке? — задал он не слишком умный вопрос, ибо всем грозила в лучшем случае пневмония.
Он разыскивал их несколько недель, перемещаясь среди остатков разбитой армии принца. Иногда ему указывали верное направление, порой откровенно лгали, прельстившись деньгами, на которые Робби не скупился. Уже в Карлайле он услышал о некоем лудильщике и его спутниках, но ему понадобилось два дня, чтобы добраться до начала колонны.
Хотя на языке у Робби вертелась сотня вопросов, он почему-то спросил о принце.
— Видела его пару раз, — ответила Кэтрин. — Одет с иголочки. Должна признаться, он производит впечатление, жаль только, что этот товар не продается, иначе солдаты с удовольствием обменяли бы своего главнокомандующего на продовольствие.
Робби усмехнулся.
— Ты рассуждаешь совсем как… — начал он и осекся, смущенно уставившись в землю.
— Как Хью? — докончила Кэтрин. — В последнее время я часто о нем думаю.
Она сказала это легко, удивив и себя, и собеседника. Себя — потому, что с того памятного разговора, который состоялся между ней и Робби, вообще не произносила имя лэрда вслух. Робби — потому, что он ожидал слез, а голос у Кэтрин ничуть не дрогнул. Но почему она смотрела не на него, а в темные воды Эска? Об этом стоит подумать, только не сейчас.
— Почему бы тебе не вернуться?
Кэтрин в упор посмотрела на Робби, впервые с тех пор как он здесь появился. Они поняли друг друга без слов.
Могла ли она возвратиться в Ненвернесс?
Перед отъездом Кэтрин зашла к Агнес. При виде заплаканного лица горничной и ее припухших от бессонных ночей глаз в ней шевельнулось сочувствие, но не жалость.
— Если ты поедешь к моему брату, — сказала Кэтрин, впервые в жизни так назвав графа, — он вознаградит тебя за преданность Саре.
В конце концов, Агнес не виновата. Она, как и все, надеялась на лучшее, верила в чудо, не подозревая, на что способна ее любимица в своем безумии. Глупые решения, бесполезные мечты, бессмысленные надежды…
Горничная виновата лишь в том, что фанатично любила свою госпожу.
Кэтрин слишком хорошо знала, чем это грозит.
— Все лучше, чем здесь, — продолжал Робби, глядя на противоположный берег, где из серо-коричневой грязи упрямо тянулись вверх узловатые кусты. — Англичане не успокоятся, пока не загонят нас в ад, — горько усмехнулся он, с трудом поднимаясь.
Нога болела невыносимо, следовало бы снять и высушить протез, но оказаться перед молодой дамой в столь непрезентабельном виде Робби не позволяло достоинство.
Кэтрин тоже встала и устремила взгляд на тот берег. Люди все прибывали, негромко подбадривая в темноте своих товарищей и понукая лошадей.
Импровизированная палатка, устроенная Робби, плохо защищала от снега, однако на большее рассчитывать не приходилось. Во всяком случае, тут могли поместиться все трое, даже оставался крошечный пятачок для костра. Непросохшая одежда вкупе с неблагоприятной погодой наводила на мысль, что пневмония настигнет шотландцев раньше, чем войска Камберленда.
— Нелегко тебе приходится, да? — сочувственно произнес Робби, когда они уложили Уильяма поближе к огню.
— Какого ответа ты ждешь? — раздраженно спросила Кэтрин. — Хочешь, чтобы я рассказала, как мастерски научилась жарить птицу на костре? Или как пою на ночь песни этим несчастным? Не потому, что у меня красивый голос, — с горькой усмешкой уточнила она, — просто я напоминаю кому сестру, кому любимую, а кому и мать.
— Охотно верю, — кивнул Робби, и Кэтрин тут же смягчилась.
— Знаешь, я могла бы проговорить всю ночь, и к рассвету твоя душа изошла бы слезами. Я могла бы рассказать о Дункане Маккинноне, нашем сапожнике. Каждое утро начинается с того, что он придирчиво осматривает нашу с Уильямом обувь. Кожи, разумеется, тут не сыщешь, но Дункан непревзойденный изобретатель. Или об Айрин Донлеви. Она родом из Манчестера, но вышла замуж за шотландца и, когда муж отправился на войну, последовала за ним, решила воспользоваться случаем, чтобы навестить английских родственников, которых не видела много лет. Или о Джоне Кэмпбелле, он пишет жене письма в стихах, а дочурке рисует зайчиков. Или о нашем доблестном Йене, который учит меня стрелять и придирчиво оценивает мои успехи. Ах, Робби, — сказала она, обхватывая руками колени, — если бы ты знал, сколько тут замечательных людей. И скольких мы уже потеряли…
Но Робби сейчас не хотелось углубляться в печальные темы. Благодаря отсутствию Неда они с Кэтрин остались вдвоем, и он решил воспользоваться этим, чтобы поговорить с ней без свидетелей. Такой случай выпал первый раз, ночь тиха, мир безмолвен, рядом посапывает Уильям.
— Прости меня, — тихо произнес он, глядя на щель между лоскутами палатки, откуда пробивался неясный свет.
— За что?
— За то, что не распознал безумия, — ответил Робби, и за этими простыми словами Кэтрин угадала недосказанное: «Что видел лишь слабость и немощь там, где притаилось нечто более страшное… и за то, что подверг опасности твоего сына».
Но это ее вина, а не его.
— Не казни себя, — возразила Кэтрин, легко освобождая его от ответственности и перекладывая на себя ее груз. — Если нужно искать виноватых, то это я, и никто другой.
В ответ на его недоверчивый взгляд она решительно кивнула.
— Если разобраться, Сара была права. Я всю жизнь домогалась того, что принадлежало ей. Я тут внимательно изучала себя, — с иронией добавила молодая женщина, — как Хью изучает ночное небо, и вспомнила, что однажды, еще ребенком, брела в замок, вытирая слезы и умоляя мать не отправлять меня туда, хотя учеба мне всегда нравилась. Еще я вспомнила сад леди Эллен. Его мне тоже хотелось иметь. Я воображала себя Сарой, мечтала, как буду ухаживать за садом и он расцветет вновь, как наведу порядок в доме, вытру пыль с книг, до блеска натру пол… Я бы любила Данмут так, как он того заслуживал.
Кэтрин замолчала, устремив невидящий взгляд мимо Робби.
— Я хотела быть Сарой. Иметь золотистые волосы, нежный рот, белоснежную кожу. Мне не хотелось быть серым воробышком… — Эти слова Кэтрин прошептала чуть слышно, затем, подняв глаза на Робби, продолжала: — И наконец, Хью. Мне оказалось мало ее дома и ее красоты. Я захотела ее мужа.
— А разве ты не обратила бы на него внимания, будь он не женат?
— Я бы хотела его, даже если бы он принадлежал самому Богу, — произнесла Кэтрин со слезами в голосе.
— По-твоему, Сара умерла потому, что ты полюбила Хью?
Она вздрогнула, и Робби вдруг устыдился своей жестокой прямоты. Встав, он подошел ко входу и оттуда посмотрел на Кэтрин.
— Твой мир чище моего, — сказал он, пораженный глубокой печалью в ее глазах.
— Что ты имеешь в виду, Робби?
— Конечно, ты завидовала Саре. А какой ребенок не стал бы? Конечно, тебе хотелось жить в замке, иметь золотистые волосы и нежный смех. Я тоже хотел быть Хью, пока не вырос. Не всякое зло уравновешивается добром, не у всего на свете, как говорится, есть светлая сторона. Иногда хорошие люди страдают, а дурные торжествуют. Чем виноват ребенок, родившийся слепым, или юная девушка, умирающая от инфлюэнцы? Разве они заслужили столь жестокое наказание?
Кэтрин не ожидала ничего подобного. Мать с детства внушала ей, что за добро воздается добром, а следствием дурного поступка является неотвратимое наказание. И в этом девочка не раз убеждалась на собственной шкуре: стоило ослушаться отчима, как он давал ей подзатыльник.
— Робби… — начала она, но тот остановил ее, прижав палец к губам.
— Подумай об этом, Кэтрин. Мы только люди, нам свойственно ошибаться. Бери от жизни все, что она тебе предлагает. Люби, радуйся солнцу, веселись. Только не делай самой страшной ошибки — не поворачивайся к любви спиной…
Не дожидаясь ответа, Робби удалился в ночную тьму.
Глава 29
На могиле Сары поставили скромный памятник с лаконичной надписью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
У него своя боль, своя вина, и они останутся с ним навеки. Робби скорбел по тому счастью, которое всегда окружало Ненвернесс, как теплый уютный плащ, а ныне ушло навсегда. В те редкие минуты, когда Робби позволял себе расслабиться, он оплакивал Сару, нежный цветок, не приспособленный для суровой жизни, несчастную женщину, потерявшую рассудок и погибшую.
Даже страстная любовь бессильна вернуть Сару.
Но, возможно, она спасет Хью и Кэтрин.
Глава 28
Вступая на английскую землю, шотландцы предвкушали победу, тем печальнее стало их бесславное отступление под натиском войск Камберленда. Пушки, захваченные у генерала Коупа, валялись на обочине разбитой дороги, по которой измученные, голодные шотландцы возвращались домой.
Поговаривали, что вожди горцев и Карл Стюарт изрядно повздорили, когда решался вопрос об отступлении. И снова Кэтрин подумала, что бы сказал по этому поводу Хью. Принц якобы настаивал на продолжении похода, намереваясь идти аж до Лондона, даже собирался возглавить армию. Люди более сдержанные советовали не торопиться, для борьбы с непокорными шотландцами из Фландрии отозваны тысячи английских солдат, и это представляло реальную угрозу, если учесть, что поддержки ни английских якобитов, ни французов пока не ощущалось. Войска принца отчаянно нуждались в финансах, продовольствии и умелом руководстве.
Единственное, что по-прежнему имелось в избытке, так это мужество.
Тем не менее торговля Неда процветала, только наиболее ценным товаром стала еда. Каждый вечер Кэтрин под прицелом голодных взглядов готовила на костре украденных лудильщиком цыплят. За это богатство можно было заломить любую цену, однако Нед, никогда не упускавший своей выгоды, начал вдруг проявлять несвойственное ему человеколюбие, поэтому вокруг их костерка в центре наспех разбитого лагеря бывало многолюдно. Сюда приходили обменяться новостями, поговорить о прошлых битвах, обсудить планы на будущее, а главное, с наслаждением вцепиться зубами в подрумяненную куриную ножку или крылышко.
Иногда удавалось заночевать в хижине какого-нибудь фермера, тогда Кэтрин, прижав к себе Уильяма и скрючившись на земляном полу вместе с двумя десятками счастливчиков, радовалась этой недолгой защите от ледяного ветра и дождя не меньше, чем в прежней жизни чистым простыням и теплому одеялу.
Шотландцы медленно продвигались на север, армия побежденная, но не сломленная. Эйфория первых дней давно прошла, война приобрела жестокую реальность, и мальчишки, недавно рвавшиеся в бой, начали осознавать, что она совсем не похожа на игру, где тебя убивают понарошку.
Порой ночлегом служило помещение более просторное — флигель замка, дом богатого землевладельца, словом, любое место, где имелись стены и прочная крыша над головой, а огонь камелька мог разогнать серость дня и невеселые мысли тех, кто вокруг него собирался.
На этот раз судьба привела их в шумный кабачок с нещадно дымящим камином. Уильям уже мирно спал на груде чьих-то великодушно одолженных плащей, Кэтрин хотелось выйти на свежий воздух, подальше от омерзительного запаха сотен немытых тел, но, подняв воротник черного платья, она лишь отодвинулась в уголок.
Тошнота подступила внезапно, так же внезапно закружилась голова, и Кэтрин судорожно вцепилась в край дощатого стола, потом несколько раз сглотнула, чтобы предотвратить новый приступ. Но это не помогло, в легкие поступала лишь неприятная смесь дыма, запахов пригоревшей еды, пота и крови.
Она с неприличной торопливостью вскочила из-за стола, боясь, что ее вырвет на глазах людей, прислонилась к стене и сделала несколько глубоких вдохов.
Желудок как будто успокоился, головокружение тоже прошло.
Эта непонятная слабость наверняка вызвана усталостью, недоеданием, бессонными ночами и постоянным страхом. «Хорошо бы сейчас вдохнуть запах сочной травы, ощутить солнечное тепло, поесть вкусно и досыта!» — с тоской подумала Кэтрин.
Наклонившись, она ухватила стебелек, торчавший из земли, и тянула его до тех пор, пока он не треснул. Внезапно ей пришла в голову мысль, поразившая своей беспощадностью: когда-то она сурово осуждала себя за любовь к Хью Макдональду, которая чуть не стоила Уильяму жизни, а теперь сама тащит сына в пекло.
Окружающий мир разительно изменился. В нем больше нет уютной монотонности Данмута или величественного очарования Ненвернесса. Теперь он состоял из разбитых дорог, превратившихся из-за дождей в непросыхающее болото, кашля, не умолкающего ни днем, ни ночью, грязных тряпок, обернутых вокруг больного горла, и шерстяных лоскутов, заменявших бинты на ранах, которые из красных становились желтыми, а потом угрожающе зелеными. В этом мире существовали лишь стертые в кровь ноги, отмороженные пальцы да зловоние немытых тел. Словно по мановению волшебной палочки все, что прежде символизировало прочность, стабильность и красоту, было перевернуто с ног на голову, предано огню и мечу, на каждом шагу, за каждым поворотом дороги подстерегала опасность. Жизнь Кэтрин ограничивалась самыми необходимыми действиями: накормить Уильяма, по возможности уберечь его от простуды, следить, чтобы он не промочил ноги.
Каждый день шотландцы натыкались на отряды Камберленда, которые бросались за ними в погоню с той же страстью, с какой охотничья собака травит обезумевшего от страха кролика. Иногда Кэтрин хотелось разом покончить со всем этим, бросившись под колеса телеги. Если бы не Уильям, она бы так и сделала.
За две недели они прошагали две сотни миль, преследуемые английской кавалерией и свежими частями пехоты, специально отозванными с континента для борьбы с мятежниками. Снег чередовался с изморосью, ледяным ветром и дождем. Многие бывшие солдаты протерли обувь до дыр и теперь босыми ногами месили раскисший снег, все они простужены, голодны и измучены.
По слухам, герцог Камберленд был ровесником принца, и Кэтрин не раз задавалась вопросом: можно ли ожидать мудрости и сострадания от двадцатипятилетнего человека? У герцога больше, чем у принца, военного опыта, но меньше тщеславия. Кроме того, ему нечего терять, поскольку за ним уже закрепилась репутация человека кровожадного и жестокого, говорят, он не щадит даже пленных.
Двадцатого декабря принцу исполнилось двадцать пять лет, на его день рождения природа прислала свои поздравления в виде обильной порции снега. И смертей.
Четыреста солдат остались в Карлайле, чтобы обеспечить прикрытие отходящему войску. Это был живой щит между отступающими шотландцами и силами герцога Камберленда. В том, что все они погибнут, никто не сомневался еще до того, как в воздухе растаяло последнее «прости».
В один из серых промозглых дней Нед вдруг исчез. Как предполагала Кэтрин, лудильщик отправился на поиски провианта. Уильям сидел на муле, и, как ни старалась мать подбодрить сына улыбкой, его напряженный взгляд по-прежнему выражал только страх.
Перед ними шумела бурлящая река Эск, отделявшая Англию от Шотландии. Там, за рекой, начиналась вожделенная безопасность. Но прежде требовалось преодолеть водную преграду, и Кэтрин ни за что бы не справилась с задачей без посторонней помощи.
Смуглая мужская рука, вынырнувшая из-за ее спины, крепко ухватила поводья, вторая рука подняла Уильяма с седла. Кэтрин с удивлением обернулась и увидела Робби, сажающего мальчика к себе на плечи. Взгляд, которым они обменялись, длился не более секунды, поскольку сзади напирали те, кто стремился поскорее закончить переправу, а спереди неслись подбадривающие крики тех, кто это уже сделал. Взявшись за руки, Кэтрин и Робби вступили в ледяную черную воду, тут же провалились чуть не по шею, и Уильям судорожно вцепился в густые волосы юноши. Только раз с его губ сорвался испуганный крик, остальное время ребенок, как и взрослые, хранил молчание. У всех была одна мысль — поскорее добраться до противоположного берега, где уже играли волынки и были разведены костры, чтобы обогреть невольных купальщиков. И люди, и животные одинаково дрожали от холода.
Позднее, когда троица устроилась у огня, Кэтрин рискнула спросить Робби, как он здесь очутился.
Тот лишь с улыбкой покачал головой. «А ведь это в самом деле не важно, — вдруг подумала Кэтрин. — Главное, он здесь».
— Если бы ты знал, как я рада тебя видеть, — призналась она, и Робби вздрогнул, услышав ее голос. Чуть хрипловатый, немного изменившийся, он тем не менее напомнил ему о Ненвернессе.
Кэтрин очень похудела. Казалось, сильный ветер собьет ее с ног, мокрые волосы прилипли к голове, на обветренном лице выделялись румяные щеки и раскрасневшийся от холода нос. Губы припухли, словно ледяной ветер целовал их взасос, за ресницами, слипшимися от слез, которые она тщетно пыталась скрыть, прятались темно-карие глаза, покрасневшие от дыма и бессонных ночей. На руках она держала сына, который, уткнувшись ей в плечо, сладко посапывал.
Но в эту минуту Кэтрин показалась Робби настоящей красавицей.
— У тебя все в порядке? — задал он не слишком умный вопрос, ибо всем грозила в лучшем случае пневмония.
Он разыскивал их несколько недель, перемещаясь среди остатков разбитой армии принца. Иногда ему указывали верное направление, порой откровенно лгали, прельстившись деньгами, на которые Робби не скупился. Уже в Карлайле он услышал о некоем лудильщике и его спутниках, но ему понадобилось два дня, чтобы добраться до начала колонны.
Хотя на языке у Робби вертелась сотня вопросов, он почему-то спросил о принце.
— Видела его пару раз, — ответила Кэтрин. — Одет с иголочки. Должна признаться, он производит впечатление, жаль только, что этот товар не продается, иначе солдаты с удовольствием обменяли бы своего главнокомандующего на продовольствие.
Робби усмехнулся.
— Ты рассуждаешь совсем как… — начал он и осекся, смущенно уставившись в землю.
— Как Хью? — докончила Кэтрин. — В последнее время я часто о нем думаю.
Она сказала это легко, удивив и себя, и собеседника. Себя — потому, что с того памятного разговора, который состоялся между ней и Робби, вообще не произносила имя лэрда вслух. Робби — потому, что он ожидал слез, а голос у Кэтрин ничуть не дрогнул. Но почему она смотрела не на него, а в темные воды Эска? Об этом стоит подумать, только не сейчас.
— Почему бы тебе не вернуться?
Кэтрин в упор посмотрела на Робби, впервые с тех пор как он здесь появился. Они поняли друг друга без слов.
Могла ли она возвратиться в Ненвернесс?
Перед отъездом Кэтрин зашла к Агнес. При виде заплаканного лица горничной и ее припухших от бессонных ночей глаз в ней шевельнулось сочувствие, но не жалость.
— Если ты поедешь к моему брату, — сказала Кэтрин, впервые в жизни так назвав графа, — он вознаградит тебя за преданность Саре.
В конце концов, Агнес не виновата. Она, как и все, надеялась на лучшее, верила в чудо, не подозревая, на что способна ее любимица в своем безумии. Глупые решения, бесполезные мечты, бессмысленные надежды…
Горничная виновата лишь в том, что фанатично любила свою госпожу.
Кэтрин слишком хорошо знала, чем это грозит.
— Все лучше, чем здесь, — продолжал Робби, глядя на противоположный берег, где из серо-коричневой грязи упрямо тянулись вверх узловатые кусты. — Англичане не успокоятся, пока не загонят нас в ад, — горько усмехнулся он, с трудом поднимаясь.
Нога болела невыносимо, следовало бы снять и высушить протез, но оказаться перед молодой дамой в столь непрезентабельном виде Робби не позволяло достоинство.
Кэтрин тоже встала и устремила взгляд на тот берег. Люди все прибывали, негромко подбадривая в темноте своих товарищей и понукая лошадей.
Импровизированная палатка, устроенная Робби, плохо защищала от снега, однако на большее рассчитывать не приходилось. Во всяком случае, тут могли поместиться все трое, даже оставался крошечный пятачок для костра. Непросохшая одежда вкупе с неблагоприятной погодой наводила на мысль, что пневмония настигнет шотландцев раньше, чем войска Камберленда.
— Нелегко тебе приходится, да? — сочувственно произнес Робби, когда они уложили Уильяма поближе к огню.
— Какого ответа ты ждешь? — раздраженно спросила Кэтрин. — Хочешь, чтобы я рассказала, как мастерски научилась жарить птицу на костре? Или как пою на ночь песни этим несчастным? Не потому, что у меня красивый голос, — с горькой усмешкой уточнила она, — просто я напоминаю кому сестру, кому любимую, а кому и мать.
— Охотно верю, — кивнул Робби, и Кэтрин тут же смягчилась.
— Знаешь, я могла бы проговорить всю ночь, и к рассвету твоя душа изошла бы слезами. Я могла бы рассказать о Дункане Маккинноне, нашем сапожнике. Каждое утро начинается с того, что он придирчиво осматривает нашу с Уильямом обувь. Кожи, разумеется, тут не сыщешь, но Дункан непревзойденный изобретатель. Или об Айрин Донлеви. Она родом из Манчестера, но вышла замуж за шотландца и, когда муж отправился на войну, последовала за ним, решила воспользоваться случаем, чтобы навестить английских родственников, которых не видела много лет. Или о Джоне Кэмпбелле, он пишет жене письма в стихах, а дочурке рисует зайчиков. Или о нашем доблестном Йене, который учит меня стрелять и придирчиво оценивает мои успехи. Ах, Робби, — сказала она, обхватывая руками колени, — если бы ты знал, сколько тут замечательных людей. И скольких мы уже потеряли…
Но Робби сейчас не хотелось углубляться в печальные темы. Благодаря отсутствию Неда они с Кэтрин остались вдвоем, и он решил воспользоваться этим, чтобы поговорить с ней без свидетелей. Такой случай выпал первый раз, ночь тиха, мир безмолвен, рядом посапывает Уильям.
— Прости меня, — тихо произнес он, глядя на щель между лоскутами палатки, откуда пробивался неясный свет.
— За что?
— За то, что не распознал безумия, — ответил Робби, и за этими простыми словами Кэтрин угадала недосказанное: «Что видел лишь слабость и немощь там, где притаилось нечто более страшное… и за то, что подверг опасности твоего сына».
Но это ее вина, а не его.
— Не казни себя, — возразила Кэтрин, легко освобождая его от ответственности и перекладывая на себя ее груз. — Если нужно искать виноватых, то это я, и никто другой.
В ответ на его недоверчивый взгляд она решительно кивнула.
— Если разобраться, Сара была права. Я всю жизнь домогалась того, что принадлежало ей. Я тут внимательно изучала себя, — с иронией добавила молодая женщина, — как Хью изучает ночное небо, и вспомнила, что однажды, еще ребенком, брела в замок, вытирая слезы и умоляя мать не отправлять меня туда, хотя учеба мне всегда нравилась. Еще я вспомнила сад леди Эллен. Его мне тоже хотелось иметь. Я воображала себя Сарой, мечтала, как буду ухаживать за садом и он расцветет вновь, как наведу порядок в доме, вытру пыль с книг, до блеска натру пол… Я бы любила Данмут так, как он того заслуживал.
Кэтрин замолчала, устремив невидящий взгляд мимо Робби.
— Я хотела быть Сарой. Иметь золотистые волосы, нежный рот, белоснежную кожу. Мне не хотелось быть серым воробышком… — Эти слова Кэтрин прошептала чуть слышно, затем, подняв глаза на Робби, продолжала: — И наконец, Хью. Мне оказалось мало ее дома и ее красоты. Я захотела ее мужа.
— А разве ты не обратила бы на него внимания, будь он не женат?
— Я бы хотела его, даже если бы он принадлежал самому Богу, — произнесла Кэтрин со слезами в голосе.
— По-твоему, Сара умерла потому, что ты полюбила Хью?
Она вздрогнула, и Робби вдруг устыдился своей жестокой прямоты. Встав, он подошел ко входу и оттуда посмотрел на Кэтрин.
— Твой мир чище моего, — сказал он, пораженный глубокой печалью в ее глазах.
— Что ты имеешь в виду, Робби?
— Конечно, ты завидовала Саре. А какой ребенок не стал бы? Конечно, тебе хотелось жить в замке, иметь золотистые волосы и нежный смех. Я тоже хотел быть Хью, пока не вырос. Не всякое зло уравновешивается добром, не у всего на свете, как говорится, есть светлая сторона. Иногда хорошие люди страдают, а дурные торжествуют. Чем виноват ребенок, родившийся слепым, или юная девушка, умирающая от инфлюэнцы? Разве они заслужили столь жестокое наказание?
Кэтрин не ожидала ничего подобного. Мать с детства внушала ей, что за добро воздается добром, а следствием дурного поступка является неотвратимое наказание. И в этом девочка не раз убеждалась на собственной шкуре: стоило ослушаться отчима, как он давал ей подзатыльник.
— Робби… — начала она, но тот остановил ее, прижав палец к губам.
— Подумай об этом, Кэтрин. Мы только люди, нам свойственно ошибаться. Бери от жизни все, что она тебе предлагает. Люби, радуйся солнцу, веселись. Только не делай самой страшной ошибки — не поворачивайся к любви спиной…
Не дожидаясь ответа, Робби удалился в ночную тьму.
Глава 29
На могиле Сары поставили скромный памятник с лаконичной надписью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32