Может быть, пришло время, когда их надо раскрывать. Она ценила мнение Драмма, уважала его суждения и считала равным себе, хотя прекрасно знала, что, по мнению света, она стоит гораздо ниже. Но, в конце концов, они находятся вдали от света, и граф стал ей другом. У нее очень давно не было друзей.
Нет, решила девушка, он не совсем друг. Она видела, что граф спокойно ждал ее ответа, как будто это имело для него какое-то значение. Александра не могла поверить, что это в действительности так. Ей никогда не удавалось чувствовать себя с ним спокойно, потому что она не могла забыть: Драмм — мужчина и могущественный аристократ, Если бы он был здоров, она скорее всего онемела бы от страха и смущения в его присутствии. Ранение поставило графа на тот уровень, с которого он мог общаться с ней, но не более того. И благодаря этому стечению обстоятельств девушка обнаружила, что он обладает теми качествами, к которым всегда тянулась ее душа.
Она смотрела на Драммонда, гадая, почему он имеет такое влияние на нее. Его лицо не красиво, но весьма выразительно — незабываемое, отражающее характер, полное яркой мужской привлекательности. Он высок и худощав, хотя это не повод сомневаться в его силе. Граф бы ни за что не подошел на роль Ромео, но Александра ясно видела его в образе мудреца-соблазнителя Оберона. Он умный, смелый, обходительный, остроумный и добрый.
Девушка не боялась его, потому что не могла себе представить, что он коснется ее, хотя думала об этом каждый раз, когда смотрела на него, и могла только надеяться, что не краснеет, как случалось с ней при каких-нибудь стыдных фантазиях. Стыд в основном охватывал ее потому, что — она была уверена — это жалкие фантазии. Ее опыт близости был очень ограниченным, а знание мужчин, не слишком старых и не слишком молодых, вообще отсутствовало. Она очень хорошо понимала, что мужчина, находящийся перед нею, сосредоточивает в себе все, чего ей никогда не добиться. Он титулован, богат и недосягаем. Эта недосягаемость идет не только от его положения, в нем самом есть что-то неприступное.
Александра не ожидала, что еще когда-нибудь услышит о нем после отъезда. Когда Драмм уйдет, то уйдет навсегда. Это печально, но, может быть, не плохо, потому что делало возможной ту искренность между ними, которая не возникла бы, если бы они собирались еще увидеться. Между ними не может быть ничего, кроме, пожалуй, искренности.
К ответу на его вопрос надо идти осторожно, высвобождаться медленно, она не может сразу сказать правду.
— Почему так происходит? — тихо повторила она, избегая его взгляда и снова рассматривая собирающиеся фиолетовые тени во дворе. — Я не встречаюсь ни с кем потому, что мы живем вдали от людей.
— Здесь неподалеку есть школа, и наверняка имеются жены учителей, с которыми можно подружиться, и молодые учителя, с кем бы вы могли проводить время.
Он увидел, как Александра едва заметно криво усмехнулась.
— Мой дорогой сэр, — ответила девушка так тихо, что ему пришлось сдержать дыхание, чтобы услышать ее, — с меня вполне достаточно совместной жизни со школьным учителем. Кроме того, — быстро добавила она, — мистер Гаскойн не пользовался популярностью, даже среди своих коллег. Те, кто его ценил, не привлекают меня, а с остальными местными мужчинами у меня мало общего. — Александра горько улыбалась, ее голос стал резким и отрывистым, когда она повторила те слова, что были брошены ей в лицо перед единственной и крайне неудачной поездкой в Бат: — Я слишком хорошо образованна для своего сословия, все мои заслуги состоят как раз из этого образования и моей молодости, которая быстро проходит.
— Сколько вам лет? — спросил он так же тихо, чтобы не разрушить это странное мгновение откровенности.
— Двадцать четыре, — ответила она. — На выданье в нашей сельской местности и, думаю, даже в Лондоне.
Ее спокойная уверенность всегда удивляла Драмма. А сейчас он понял, с каким трудом ей дается самообладание. Она держалась прямо, но казалась такой беззащитной, стоя одиноко в надвигающихся сумерках, что он пожалел, что не может подойти к ней, обнять и успокоить.
— Но у вас наверняка имеются еще родственники, друзья, люди, которые могли бы ввести вас в более подходящее общество? — спросил он, думая о мужчинах с образованием и обхождением и с достаточным количеством денег, которые могут жениться, на ком захотят. Викарии, отставные военные, купцы, фермеры и тому подобное.
— Не думаю, что это возможно, — сказала девушка.
— Почему? — сразу же спросил он, понимая, что в эту секунду она ответит ему, а позже — нет.
Она вздохнула, открыла рот — и внезапно остановилась, увидев внизу быстро промелькнувшую тень.
— Боже мой! — воскликнула девушка со смесью досады и облегчения, — вы, должно быть, самый известный человек в Англии! К вам еще один гость. — Она вглядывалась во всадника, сквозь вечернюю дымку галопом мчащегося к дому. — Или на нас опять нападают викинги!
— Викинги?
— У приезжего светлые волосы, он очень большой и несется во весь опор на огромной белой лошади.
Драмм хрипло рассмеялся.
— Действительно, викинг. Он утверждает, что является их потомком, и сражался с такой же храбростью, когда был в армии. Но не волнуйтесь, ему больше не надо воевать, он может одним своим обаянием заставить жертву отдать любые сокровища. Это Эрик Форд, — отчаянно пытаясь не сбиться с шутливого тона, продолжил Драмм. — Брат леди Далтон. Да, черная, как цыганка, женщина и светлый, как солнце, мужчина, но они сводные брат и сестра и очень привязаны друг к другу. Она говорила, что он приедет. Не знал, что это случится так скоро. Простите, вы, должно быть, уже сыты моими друзьями.
Александра невольно поправила волосы, глядя на нового гостя.
— Нет, — заверила она, — никакого беспокойства. Я спущусь и пришлю его к вам.
Драмм, нахмурившись, смотрел, как она поспешила пригласить в свой дом высокого светловолосого незнакомца.
— Мисс Гаскойн, — произнес Эрик Форд, и ее ладошка утонула в огромной руке. — Я разминулся с сестрой, не правда ли? Но ни о чем не жалею, поскольку встретил вас.
Александра подняла глаза. Она знала, что Драмм высокого роста, хотя никогда не видела его стоящим. Но этот мужчина был гигантом. Не толстый, но большой, ширококостный. Одет небрежно, но подобающим образом — в плотно облегающую куртку, демонстрирующую замечательно широкие плечи, желтовато-коричневые бриджи, обтягивающие длинные мускулистые ноги в блестящих полусапожках. Густые волосы медового цвета обрамляют классически красивое лицо, и карие глаза искрятся теплой улыбкой, когда он смотрит на нее.
У Александры перехватило дыхание при взгляде на него, поэтому она решила не принимать всерьез его комплиментов. Такие мужчины, как он, не флиртуют с деревенскими женщинами, подумала девушка, значит, это просто его обычный способ обращения с представительницами прекрасного пола.
Но он, должно быть, вспомнил о цели, с которой приехал, Потому что улыбка сошла с его лица и он тотчас спросил:
— Граф в порядке? Он еще здесь?
— Граф Драммонд прекрасно себя чувствует. Он сильно ушибся, но уже выздоравливает. Пожалуйста, поднимайтесь, его комната наверху. Вы приехали издалека? Вы не голодны? — с запозданием поинтересовалась Александра, подумав, сколько потребуется еды, чтобы накормить такого большого мужчину.
— Я всегда голоден, — со смехом ответил он, — но не беспокойтесь, я обойдусь.
— Никакого беспокойства, — сказала она, покраснев оттого, что он продолжал держать ее за руку. Когда девушка опустила глаза, Эрик заметил направление ее взгляда и отпустил руку. Она быстро отдернула ее. — Поднимайтесь, а я принесу вам перекусить, — произнесла хозяйка дома. — Немного курицы, может быть? Или ветчины? Или несколько кусочков пирога с мясом? Вы предпочитаете пиво, чай или вино?
— Да, спасибо, — неопределенно ответил он, улыбаясь ей, прежде чем повернулся и начал подниматься по лестнице.
— Ну кто бы мог подумать, что твое несчастье закончится так славно, — заявил Эрик, быстро входя в комнату. — Попал прямо в горшочек с медом, верно? Честно, она миленькая малышка. Черт! У тебя что-то с ногой? — спросил он, обходя кресло Драмма и с профессиональным интересом бывшего солдата оглядывая его ногу. — Это хороший повод оставаться здесь до бесконечности.
— Она добропорядочная девушка, — коротко произнес Драмм, накидывая на ногу халат жестом старой девы, прикрывающей свои лодыжки. — И тебе все кажутся малышками. Пострадали моя нога и голова, и мне еще повезло. Все могло окончиться серьезнее. Кто-то стрелял в меня, Эрик, — уже без усмешки сказал граф. — Мне говорят, что какой-нибудь парнишка целил во все, что движется. Но я слишком много повидал в жизни, чтобы на этом успокоиться. Вот в чем все дело. Хотел бы узнать правду, но привязан здесь, как будто меня прибили к полу. — Он разочарованно стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Эрик поднял брови.
— Мой конь упал на меня. Не волнуйся так, он в порядке, — с тонкой улыбкой добавил Драмм. — Он сломал мне ногу в двух местах, так что теперь потребуется целая вечность, чтобы она срослась. С головой дело обстоит лучше, хотя доктор убежден, что она отвалится, стоит мне только кивнуть посильнее. Я рад, что ты приехал, мне нужен кто-нибудь, кто смог бы разведать тут все и выяснить, что случилось и кто за этим стоит. Ты старый следопыт, с чутким носом и зоркими глазами. И кстати, нечего их пялить на мою хозяйку. Если ты не серьезно настроен, а ты никогда не бываешь серьезен.
— Но я же становлюсь старше, — сказал Эрик, опираясь широким плечом о стену возле окна. — Серьезность появляется, как седые волосы: в одно утро ничего, а на следующее — целый пучок. Но я не буду тебе мешать, если скажешь.
Лицо Драмма сначала окаменело, а потом на нем появилось сердитое выражение.
— Мои интересы — это интересы благодарного пациента. Я хочу, чтобы ты понял: она — сельская девушка, бесхитростная, а ты — непревзойденный ловелас. Но поступай как знаешь, ты всегда делаешь все по-своему. И все же я бы предпочел, чтобы ты сейчас поработал на меня, а не ухаживал за хозяйкой дома.
— Одно другому не мешает, — с широкой улыбкой заявил Эрик. — Буду рад. Я тут как раз маялся без дела. И может быть, мне действительно пора остепениться и обзавестись потомством. Ну а пока послужу у тебя курьером. Ты кого-нибудь подозреваешь? У кого есть повод расправиться с тобой?
— Понятия не имею. Я грешу не больше, чем все остальные, — пожал плечами Драмм.
— Но у тебя денег и власти больше, чем у всех остальных, — возразил Эрик. — Ну же, давай, ты ведь обдумывал какие-нибудь варианты. Даже святой может наступить кому-нибудь на ногу.
— А как, ты считаешь, они становятся святыми? — со смехом произнес Драмм. — Если будешь постоянно наступать кому-то на ноги, очень скоро станешь мучеником. Я, однако, в святые не гожусь, так что этот вариант можно исключить.
— Хорошо, так кто может быть настроен к тебе настолько недоброжелательно? У кого есть на это причина? Кто-то, задолжавший тебе так много, что хочет избавиться от долга, и немедленно? Или у кого-нибудь гулящая жена, и он считает, что она наведывалась в твою постель? Или кто-то считает, что ты скомпрометировал его дочь? Бывают и другие причины. Вспомни, ты недавно не увольнял никого из слуг? Что, если он в раздражении решил восстановить попранную справедливость?
Драмм расхохотался.
— Так вот что ты обо мне думаешь! Нет. Я не ссужаю никого деньгами и не заключаю пари на большие суммы. Я не путаюсь с замужними дамами. Мой принцип — не согревать постель женатого мужчины. Я плачу за все свои удовольствия и не развлекаюсь с невинными. — Он подумал об одной невинной особе, с которой испытывал огромное искушение развлечься, и быстро продолжил: — И, как бы странно это ни казалось, я уделяю внимание слугам. Тщательно отбираю их и назначаю большую пенсию, когда они заканчивают свою службу. Нет, думаю, что напавший на меня, если таковой был, должен знать меня со времен работы против Наполеона. Тогда я не особо придерживался моральных принципов. Делал то, что должен и когда должен. Я нажил себе врагов, и вполне заслуженно. Если это один из них, то он к тому же хорошо подготовлен. Вот почему я обратился за помощью к тебе. Ты способен на большее, чем быть просто курьером.
— Надеюсь, — ответил Эрик. — По крайней мере постараюсь. Где мне остановиться? Здесь недостаточно места, даже чтобы просто стоять. Прелестный образчик ранней английской архитектуры, но я сверну себе шею, если не буду складываться пополам, хотя таким образом мне удастся лучше рассмотреть мисс Гаскойн. — Он с интересом заметил, что при упоминании возможности заигрывать с его хозяйкой лицо Драмма приобрело кислое выражение. — Так что, располагаться на открытом воздухе, как в добрые старые дни?
— Нет необходимости, — ответил Драмм. — Здесь есть сарай. Тебе не придется спать вместе со скотиной, наверху имеются удобные помещения.
— Сарай? — переспросил Эрик. — Который невозможно не заметить, когда подъезжаешь? Со странным пристроенным крылом, с которого еще сыплются свежие опилки? Твоих рук дело, так говорят в этом населенном пункте.
— Моих, — мрачно признался граф. — Ну что ж, я должен был его построить, хотя бы для того, чтобы дать повод посудачить местным жителям, верно? Дело в том, что мне поначалу требовался постоянный уход, я не мог позволить, чтобы Алли — мисс Гаскойн — сбилась с ног или чтобы мои люди спали на сырой земле. Просто сарай оказался не таким, как я себе его представлял. Я бы хотел, чтобы ты пожил там. Тебе будет удобно.
— В нем было бы удобно всей армии Ганнибала, — согласился Эрик, глядя в окно. — Вместе со слонами. О! — Он повернулся, когда в комнату с заставленным подносом вошла Александра. — Вам не стоило приносить все это сюда, я был бы рад спуститься вниз.
Она улыбнулась.
— Я подумала, что вы предпочтете компанию графа.
— Именно так, — отрывисто сказал Драмм. — Мне надо кое-что обсудить с Эриком. Спасибо, — запоздало добавил он.
— Не за что, — ответила девушка, с удивлением взглянув на него. Обычно граф не был так краток. — Вы не голодны? Пить не хотите?
— Нет, благодарю, — отказался Драмм.
— Если вам что-нибудь потребуется, дайте мне знать, — сказала Александра и повернулась к двери. Но снова развернулась, услышав шум и звон во дворе. Вместе с Эриком она поспешила к окну и выглянула наружу. Они полностью загородили его, так что Драмм не мог ничего видеть, сколько ни поднимался на руках и ни вытягивал шею.
— Боже мой, — выдохнула Александра.
— Да уж, — промолвил Эрик.
— Кто-нибудь сочтет нужным сказать мне, что происходит? — спросил Драмм, повысив голос и не видя ничего, кроме двух голов, прильнувших друг к другу в попытке разглядеть происходящее во дворе.
Когда Эрик заговорил, в его голосе звучали удивление и нотка сочувствия.
— Кажется, прибыл твой отец. Вначале я решил, что пожаловал сам король, но тут узнал герб на дверце кареты. Он гораздо больше, чем у Георга. Потом следуют еще две кареты, и народу в них достаточно, чтобы заполнить все побережье. Ты готов пристроить к сараю еще одно крыло?
— О Господи, — устало произнес Драмм, опускаясь в кресло. — Простите. — Это он сказал Александре.
— За что? — спросила девушка.
В голове ее царила кутерьма. Поскорее бы возвращалась миссис Тук, потому что неизвестно, как ей одной удастся справиться и накормить такую орду.
Драмм молчал. Она еще не знает, но скоро все поймет, и тогда извинения не помогут.
Глава 11
Александра догадалась бы, что человек, стоящий у ее дверей, — отец Драмма, даже если бы ей не сказали об этом. Он тоже был высок и худощав, и с гордостью, с которой другой носил бы корону, он предъявлял свой замечательно большой орлиный нос. Пожилой граф так высоко держал серебристо-белую голову, что должен был смотреть сверху вниз на окружающих. Его лицо состояло из сплошных углов, кожа туго обтягивала скулы, лишь пара морщин образовывала жесткие линии у рта — так будет выглядеть Драмм, когда станет старше. Но губы у отца были тоньше, чем у Драмма, или он поджимал их, превращая рот в прямую линию. И глаза серые, как кремень. Им не хватает удивительной красоты, отличающей лазурные глаза его сына, и явно не хватает теплоты.
Новый гость одет безукоризненно — сочетание черного с белым, и единственные цветные нотки, дополняющие наряд, — это серебряный блеск гравированного набалдашника трости и золотой — монокля в затянутой в перчатку руке. По крайней мере он не стал разглядывать Александру в монокль, иначе сильно разозлил бы ее.
Жесткий, гордый человек, подумала она, и считает такие качества достоинством. Она узнала эту породу. Мистер Гаскойн, маленький, жилистый простолюдин, с личиком скорее обезьяньим, чем человеческим, тем не менее лучше всех понял бы этого аристократа.
— Я прибыл, чтобы повидать своего сына, — произнес он, слегка кивнув головой, что можно было принять за приветствие или за намерение наклониться, чтобы войти в низкую дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Нет, решила девушка, он не совсем друг. Она видела, что граф спокойно ждал ее ответа, как будто это имело для него какое-то значение. Александра не могла поверить, что это в действительности так. Ей никогда не удавалось чувствовать себя с ним спокойно, потому что она не могла забыть: Драмм — мужчина и могущественный аристократ, Если бы он был здоров, она скорее всего онемела бы от страха и смущения в его присутствии. Ранение поставило графа на тот уровень, с которого он мог общаться с ней, но не более того. И благодаря этому стечению обстоятельств девушка обнаружила, что он обладает теми качествами, к которым всегда тянулась ее душа.
Она смотрела на Драммонда, гадая, почему он имеет такое влияние на нее. Его лицо не красиво, но весьма выразительно — незабываемое, отражающее характер, полное яркой мужской привлекательности. Он высок и худощав, хотя это не повод сомневаться в его силе. Граф бы ни за что не подошел на роль Ромео, но Александра ясно видела его в образе мудреца-соблазнителя Оберона. Он умный, смелый, обходительный, остроумный и добрый.
Девушка не боялась его, потому что не могла себе представить, что он коснется ее, хотя думала об этом каждый раз, когда смотрела на него, и могла только надеяться, что не краснеет, как случалось с ней при каких-нибудь стыдных фантазиях. Стыд в основном охватывал ее потому, что — она была уверена — это жалкие фантазии. Ее опыт близости был очень ограниченным, а знание мужчин, не слишком старых и не слишком молодых, вообще отсутствовало. Она очень хорошо понимала, что мужчина, находящийся перед нею, сосредоточивает в себе все, чего ей никогда не добиться. Он титулован, богат и недосягаем. Эта недосягаемость идет не только от его положения, в нем самом есть что-то неприступное.
Александра не ожидала, что еще когда-нибудь услышит о нем после отъезда. Когда Драмм уйдет, то уйдет навсегда. Это печально, но, может быть, не плохо, потому что делало возможной ту искренность между ними, которая не возникла бы, если бы они собирались еще увидеться. Между ними не может быть ничего, кроме, пожалуй, искренности.
К ответу на его вопрос надо идти осторожно, высвобождаться медленно, она не может сразу сказать правду.
— Почему так происходит? — тихо повторила она, избегая его взгляда и снова рассматривая собирающиеся фиолетовые тени во дворе. — Я не встречаюсь ни с кем потому, что мы живем вдали от людей.
— Здесь неподалеку есть школа, и наверняка имеются жены учителей, с которыми можно подружиться, и молодые учителя, с кем бы вы могли проводить время.
Он увидел, как Александра едва заметно криво усмехнулась.
— Мой дорогой сэр, — ответила девушка так тихо, что ему пришлось сдержать дыхание, чтобы услышать ее, — с меня вполне достаточно совместной жизни со школьным учителем. Кроме того, — быстро добавила она, — мистер Гаскойн не пользовался популярностью, даже среди своих коллег. Те, кто его ценил, не привлекают меня, а с остальными местными мужчинами у меня мало общего. — Александра горько улыбалась, ее голос стал резким и отрывистым, когда она повторила те слова, что были брошены ей в лицо перед единственной и крайне неудачной поездкой в Бат: — Я слишком хорошо образованна для своего сословия, все мои заслуги состоят как раз из этого образования и моей молодости, которая быстро проходит.
— Сколько вам лет? — спросил он так же тихо, чтобы не разрушить это странное мгновение откровенности.
— Двадцать четыре, — ответила она. — На выданье в нашей сельской местности и, думаю, даже в Лондоне.
Ее спокойная уверенность всегда удивляла Драмма. А сейчас он понял, с каким трудом ей дается самообладание. Она держалась прямо, но казалась такой беззащитной, стоя одиноко в надвигающихся сумерках, что он пожалел, что не может подойти к ней, обнять и успокоить.
— Но у вас наверняка имеются еще родственники, друзья, люди, которые могли бы ввести вас в более подходящее общество? — спросил он, думая о мужчинах с образованием и обхождением и с достаточным количеством денег, которые могут жениться, на ком захотят. Викарии, отставные военные, купцы, фермеры и тому подобное.
— Не думаю, что это возможно, — сказала девушка.
— Почему? — сразу же спросил он, понимая, что в эту секунду она ответит ему, а позже — нет.
Она вздохнула, открыла рот — и внезапно остановилась, увидев внизу быстро промелькнувшую тень.
— Боже мой! — воскликнула девушка со смесью досады и облегчения, — вы, должно быть, самый известный человек в Англии! К вам еще один гость. — Она вглядывалась во всадника, сквозь вечернюю дымку галопом мчащегося к дому. — Или на нас опять нападают викинги!
— Викинги?
— У приезжего светлые волосы, он очень большой и несется во весь опор на огромной белой лошади.
Драмм хрипло рассмеялся.
— Действительно, викинг. Он утверждает, что является их потомком, и сражался с такой же храбростью, когда был в армии. Но не волнуйтесь, ему больше не надо воевать, он может одним своим обаянием заставить жертву отдать любые сокровища. Это Эрик Форд, — отчаянно пытаясь не сбиться с шутливого тона, продолжил Драмм. — Брат леди Далтон. Да, черная, как цыганка, женщина и светлый, как солнце, мужчина, но они сводные брат и сестра и очень привязаны друг к другу. Она говорила, что он приедет. Не знал, что это случится так скоро. Простите, вы, должно быть, уже сыты моими друзьями.
Александра невольно поправила волосы, глядя на нового гостя.
— Нет, — заверила она, — никакого беспокойства. Я спущусь и пришлю его к вам.
Драмм, нахмурившись, смотрел, как она поспешила пригласить в свой дом высокого светловолосого незнакомца.
— Мисс Гаскойн, — произнес Эрик Форд, и ее ладошка утонула в огромной руке. — Я разминулся с сестрой, не правда ли? Но ни о чем не жалею, поскольку встретил вас.
Александра подняла глаза. Она знала, что Драмм высокого роста, хотя никогда не видела его стоящим. Но этот мужчина был гигантом. Не толстый, но большой, ширококостный. Одет небрежно, но подобающим образом — в плотно облегающую куртку, демонстрирующую замечательно широкие плечи, желтовато-коричневые бриджи, обтягивающие длинные мускулистые ноги в блестящих полусапожках. Густые волосы медового цвета обрамляют классически красивое лицо, и карие глаза искрятся теплой улыбкой, когда он смотрит на нее.
У Александры перехватило дыхание при взгляде на него, поэтому она решила не принимать всерьез его комплиментов. Такие мужчины, как он, не флиртуют с деревенскими женщинами, подумала девушка, значит, это просто его обычный способ обращения с представительницами прекрасного пола.
Но он, должно быть, вспомнил о цели, с которой приехал, Потому что улыбка сошла с его лица и он тотчас спросил:
— Граф в порядке? Он еще здесь?
— Граф Драммонд прекрасно себя чувствует. Он сильно ушибся, но уже выздоравливает. Пожалуйста, поднимайтесь, его комната наверху. Вы приехали издалека? Вы не голодны? — с запозданием поинтересовалась Александра, подумав, сколько потребуется еды, чтобы накормить такого большого мужчину.
— Я всегда голоден, — со смехом ответил он, — но не беспокойтесь, я обойдусь.
— Никакого беспокойства, — сказала она, покраснев оттого, что он продолжал держать ее за руку. Когда девушка опустила глаза, Эрик заметил направление ее взгляда и отпустил руку. Она быстро отдернула ее. — Поднимайтесь, а я принесу вам перекусить, — произнесла хозяйка дома. — Немного курицы, может быть? Или ветчины? Или несколько кусочков пирога с мясом? Вы предпочитаете пиво, чай или вино?
— Да, спасибо, — неопределенно ответил он, улыбаясь ей, прежде чем повернулся и начал подниматься по лестнице.
— Ну кто бы мог подумать, что твое несчастье закончится так славно, — заявил Эрик, быстро входя в комнату. — Попал прямо в горшочек с медом, верно? Честно, она миленькая малышка. Черт! У тебя что-то с ногой? — спросил он, обходя кресло Драмма и с профессиональным интересом бывшего солдата оглядывая его ногу. — Это хороший повод оставаться здесь до бесконечности.
— Она добропорядочная девушка, — коротко произнес Драмм, накидывая на ногу халат жестом старой девы, прикрывающей свои лодыжки. — И тебе все кажутся малышками. Пострадали моя нога и голова, и мне еще повезло. Все могло окончиться серьезнее. Кто-то стрелял в меня, Эрик, — уже без усмешки сказал граф. — Мне говорят, что какой-нибудь парнишка целил во все, что движется. Но я слишком много повидал в жизни, чтобы на этом успокоиться. Вот в чем все дело. Хотел бы узнать правду, но привязан здесь, как будто меня прибили к полу. — Он разочарованно стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Эрик поднял брови.
— Мой конь упал на меня. Не волнуйся так, он в порядке, — с тонкой улыбкой добавил Драмм. — Он сломал мне ногу в двух местах, так что теперь потребуется целая вечность, чтобы она срослась. С головой дело обстоит лучше, хотя доктор убежден, что она отвалится, стоит мне только кивнуть посильнее. Я рад, что ты приехал, мне нужен кто-нибудь, кто смог бы разведать тут все и выяснить, что случилось и кто за этим стоит. Ты старый следопыт, с чутким носом и зоркими глазами. И кстати, нечего их пялить на мою хозяйку. Если ты не серьезно настроен, а ты никогда не бываешь серьезен.
— Но я же становлюсь старше, — сказал Эрик, опираясь широким плечом о стену возле окна. — Серьезность появляется, как седые волосы: в одно утро ничего, а на следующее — целый пучок. Но я не буду тебе мешать, если скажешь.
Лицо Драмма сначала окаменело, а потом на нем появилось сердитое выражение.
— Мои интересы — это интересы благодарного пациента. Я хочу, чтобы ты понял: она — сельская девушка, бесхитростная, а ты — непревзойденный ловелас. Но поступай как знаешь, ты всегда делаешь все по-своему. И все же я бы предпочел, чтобы ты сейчас поработал на меня, а не ухаживал за хозяйкой дома.
— Одно другому не мешает, — с широкой улыбкой заявил Эрик. — Буду рад. Я тут как раз маялся без дела. И может быть, мне действительно пора остепениться и обзавестись потомством. Ну а пока послужу у тебя курьером. Ты кого-нибудь подозреваешь? У кого есть повод расправиться с тобой?
— Понятия не имею. Я грешу не больше, чем все остальные, — пожал плечами Драмм.
— Но у тебя денег и власти больше, чем у всех остальных, — возразил Эрик. — Ну же, давай, ты ведь обдумывал какие-нибудь варианты. Даже святой может наступить кому-нибудь на ногу.
— А как, ты считаешь, они становятся святыми? — со смехом произнес Драмм. — Если будешь постоянно наступать кому-то на ноги, очень скоро станешь мучеником. Я, однако, в святые не гожусь, так что этот вариант можно исключить.
— Хорошо, так кто может быть настроен к тебе настолько недоброжелательно? У кого есть на это причина? Кто-то, задолжавший тебе так много, что хочет избавиться от долга, и немедленно? Или у кого-нибудь гулящая жена, и он считает, что она наведывалась в твою постель? Или кто-то считает, что ты скомпрометировал его дочь? Бывают и другие причины. Вспомни, ты недавно не увольнял никого из слуг? Что, если он в раздражении решил восстановить попранную справедливость?
Драмм расхохотался.
— Так вот что ты обо мне думаешь! Нет. Я не ссужаю никого деньгами и не заключаю пари на большие суммы. Я не путаюсь с замужними дамами. Мой принцип — не согревать постель женатого мужчины. Я плачу за все свои удовольствия и не развлекаюсь с невинными. — Он подумал об одной невинной особе, с которой испытывал огромное искушение развлечься, и быстро продолжил: — И, как бы странно это ни казалось, я уделяю внимание слугам. Тщательно отбираю их и назначаю большую пенсию, когда они заканчивают свою службу. Нет, думаю, что напавший на меня, если таковой был, должен знать меня со времен работы против Наполеона. Тогда я не особо придерживался моральных принципов. Делал то, что должен и когда должен. Я нажил себе врагов, и вполне заслуженно. Если это один из них, то он к тому же хорошо подготовлен. Вот почему я обратился за помощью к тебе. Ты способен на большее, чем быть просто курьером.
— Надеюсь, — ответил Эрик. — По крайней мере постараюсь. Где мне остановиться? Здесь недостаточно места, даже чтобы просто стоять. Прелестный образчик ранней английской архитектуры, но я сверну себе шею, если не буду складываться пополам, хотя таким образом мне удастся лучше рассмотреть мисс Гаскойн. — Он с интересом заметил, что при упоминании возможности заигрывать с его хозяйкой лицо Драмма приобрело кислое выражение. — Так что, располагаться на открытом воздухе, как в добрые старые дни?
— Нет необходимости, — ответил Драмм. — Здесь есть сарай. Тебе не придется спать вместе со скотиной, наверху имеются удобные помещения.
— Сарай? — переспросил Эрик. — Который невозможно не заметить, когда подъезжаешь? Со странным пристроенным крылом, с которого еще сыплются свежие опилки? Твоих рук дело, так говорят в этом населенном пункте.
— Моих, — мрачно признался граф. — Ну что ж, я должен был его построить, хотя бы для того, чтобы дать повод посудачить местным жителям, верно? Дело в том, что мне поначалу требовался постоянный уход, я не мог позволить, чтобы Алли — мисс Гаскойн — сбилась с ног или чтобы мои люди спали на сырой земле. Просто сарай оказался не таким, как я себе его представлял. Я бы хотел, чтобы ты пожил там. Тебе будет удобно.
— В нем было бы удобно всей армии Ганнибала, — согласился Эрик, глядя в окно. — Вместе со слонами. О! — Он повернулся, когда в комнату с заставленным подносом вошла Александра. — Вам не стоило приносить все это сюда, я был бы рад спуститься вниз.
Она улыбнулась.
— Я подумала, что вы предпочтете компанию графа.
— Именно так, — отрывисто сказал Драмм. — Мне надо кое-что обсудить с Эриком. Спасибо, — запоздало добавил он.
— Не за что, — ответила девушка, с удивлением взглянув на него. Обычно граф не был так краток. — Вы не голодны? Пить не хотите?
— Нет, благодарю, — отказался Драмм.
— Если вам что-нибудь потребуется, дайте мне знать, — сказала Александра и повернулась к двери. Но снова развернулась, услышав шум и звон во дворе. Вместе с Эриком она поспешила к окну и выглянула наружу. Они полностью загородили его, так что Драмм не мог ничего видеть, сколько ни поднимался на руках и ни вытягивал шею.
— Боже мой, — выдохнула Александра.
— Да уж, — промолвил Эрик.
— Кто-нибудь сочтет нужным сказать мне, что происходит? — спросил Драмм, повысив голос и не видя ничего, кроме двух голов, прильнувших друг к другу в попытке разглядеть происходящее во дворе.
Когда Эрик заговорил, в его голосе звучали удивление и нотка сочувствия.
— Кажется, прибыл твой отец. Вначале я решил, что пожаловал сам король, но тут узнал герб на дверце кареты. Он гораздо больше, чем у Георга. Потом следуют еще две кареты, и народу в них достаточно, чтобы заполнить все побережье. Ты готов пристроить к сараю еще одно крыло?
— О Господи, — устало произнес Драмм, опускаясь в кресло. — Простите. — Это он сказал Александре.
— За что? — спросила девушка.
В голове ее царила кутерьма. Поскорее бы возвращалась миссис Тук, потому что неизвестно, как ей одной удастся справиться и накормить такую орду.
Драмм молчал. Она еще не знает, но скоро все поймет, и тогда извинения не помогут.
Глава 11
Александра догадалась бы, что человек, стоящий у ее дверей, — отец Драмма, даже если бы ей не сказали об этом. Он тоже был высок и худощав, и с гордостью, с которой другой носил бы корону, он предъявлял свой замечательно большой орлиный нос. Пожилой граф так высоко держал серебристо-белую голову, что должен был смотреть сверху вниз на окружающих. Его лицо состояло из сплошных углов, кожа туго обтягивала скулы, лишь пара морщин образовывала жесткие линии у рта — так будет выглядеть Драмм, когда станет старше. Но губы у отца были тоньше, чем у Драмма, или он поджимал их, превращая рот в прямую линию. И глаза серые, как кремень. Им не хватает удивительной красоты, отличающей лазурные глаза его сына, и явно не хватает теплоты.
Новый гость одет безукоризненно — сочетание черного с белым, и единственные цветные нотки, дополняющие наряд, — это серебряный блеск гравированного набалдашника трости и золотой — монокля в затянутой в перчатку руке. По крайней мере он не стал разглядывать Александру в монокль, иначе сильно разозлил бы ее.
Жесткий, гордый человек, подумала она, и считает такие качества достоинством. Она узнала эту породу. Мистер Гаскойн, маленький, жилистый простолюдин, с личиком скорее обезьяньим, чем человеческим, тем не менее лучше всех понял бы этого аристократа.
— Я прибыл, чтобы повидать своего сына, — произнес он, слегка кивнув головой, что можно было принять за приветствие или за намерение наклониться, чтобы войти в низкую дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35