Нашлись свидетели, которые утверждали, что будто бы вокруг Лжедмитриева тела, лежавшего на площади, ночами сиял таинственный свет, а когда покойника везли в убогий дом, сделалась ужасная буря, сорвала кровлю с башни на Кулишке и повалила деревянную стену у Калужских ворот. Говорили также, что мертвец переносился с места на место сам собой и на нем видели сидящего голубя. Случилась великая смута. Одни считали Лжедмитрия царским сыном, другие исчадием ада, но уж, во всяком случае, никто не сомневался, что он ведун, наученный волшбе лопарскими кудесниками, которые велят себя убить, а после оживают. А раз так, то спустя некоторое время население Московии вполне терпимо восприняло известие, что «природный государь Дмитрий Иванович объявился в Польше и собирается вновь занять законный престол». Таким образом, благодаря репутации саамских нойд Русь получила очередного самозванца. Лжедмитрия Второго.
Много всего рассказывал в то лето Юрген Хильде, не говорил только, что экспедиция в Ловозеро организована институтом Аненербе, мозговым центром Черного Ордена — СС, и сам он, работая в Главной службе расы и населения, имеет звание гауптштурмфюрера. Да и основная цель его исследований не изучение традиций шаманизма, аотыс-кание следов таинственной цивилизации, существовавшей на северной земле Туле, о которой упоминал еще Пифей около трехсотого года до нашей эры. Между тем лето подошло к концу, не за горами были холода, и экспедиция переселилась в зимний лагерь на северном берегу Ловозера. Здесь, в маленькой, жарко натопленной избушке, под завывание ветра и страстный шепот Юргена Хильда забыла наконец потные руки следователя и без сожаления рассталась с девственностью. Кто сказал, что это стыдно и больно? Полнота ощущений потрясла ее, заставила стонать, плакать, задыхаться от счастья, сотрясаясь в любовных судорогах, шептать страшные клятвы и пламенные признания. Юрген тоже был на верху блаженства, впервые в жизни он встретил женщину своей мечты. Кроме того, шифровка, полученная из Берлина, подтвердила истинно арийское происхождение Хильды, что делало роман с ней преисполненным не только страсти, но и здравого смысла. Против такой избранницы не стал бы возражать даже сам Рихард Дарре, главный теоретик «Крови и почвы», не говоря уже о составителях «Правил о браке» для офицеров СС.
С той поры прошло полгода. Восторженная влюбленность медового месяца сменилась в отношениях Юргена и Хильды чисто немецким прагматизмом и педантичностью. Все выверено, ничего лишнего: бурный секс после дневного воздержания, скромный ужин на двоих, разговоры по душам в семейном кругу, снова, если получится, бурный секс, полноценный восьмичасовой сон, обязательный утренний секс, когда концентрация половых гормонов в крови максимальна, медленный подъем, черный кофе и трогательная процедура прощания — до встречи, майн либхен, я буду скучать.
Вот и сейчас, удовлетворив первую страсть. Юрген прошептал: «О, как ты прекрасна, моя золотоволосая женушка!» — вылез из постели и, не одеваясь, принялся заниматься ужином: поставил на огонь чайник, открыл консервы, порезал хлеб. Если бы кто решил написать портрет бога Тора, лучшего натурщика было бы не найти. Белокурый, мощный, атлетически вылепленный, с кожей нежной и белой, словно у женщины, — идеальное воплощение древнего германского божества. Хильда, лежа без сил, молча наблюдала за ним сквозь полуприкрытые ресницы, улыбалась в блаженной истоме. Господи, этот великолепный красавец — ее мужчина, отец ее будущего ребенка! Наконец все было готово.
— Прошу, майн либхен, прошу. — Юрген сдернул со стены китайский шелковый халат, подал его Хильде. — Вкусившие страсти, вкусите плодов подношения.
Голос у него был гораздо тоньше, чем полагалось бы обладателю такой мощной фигуры.
— Юрген, это было восхитительно, у меня до сих пор голова кругом. — Потягиваясь, Хильда зевнула, медленно уселась в постели, и в это время снаружи раздался негромкий голос:
— Герр Химмель, герр Химмель! Прошу прощения, это Манцель, экстренная связь, вас срочно Берлин!
— Прости, сердце мое. — Сразу помрачнев. Юр-ген накинул халатик на себя, сунул ноги в теннисные туфли и, завязывая на ходу пояс, вышел из палатки. — Я на минутку.
Минутка несколько затянулась. Немного подождав, Хильда поднялась, натянула платье и принялась крутиться перед зеркалом, — хороша все же, белокурая фрейлейн, баронесса фон Третнофф, истинная арийка! Она заколола волосы в пучок, уселась за стол и от нечего делать раскрыла наугад тетрадку, исписанную каллиграфическим почерком Юргена. «Мы пережили гибель всего, что было нам дорого, близко и свято. Вместо наших принцев германской крови у власти смертельные враги — евреи. Чем грозит нам этот хаос, мы еще не знаем. Но мы догадываемся. Время, которое придет, будет временем борьбы, горьких утрат, временем опасности… И пока я держу свой молот громовержца Тора, я клянусь все силы отдать этой борьбе. Наш орден — германский орден, и преданность наша германская. Наш бог — Вальватер, его руна — Аг. И триединство — Вотан, Вили, Ви едины в тройственности. Аг — руна означает Ариан, первоначальное пламя, солнце и орел. Чтобы показать волю орла к самопожертвованию, он окрашен в красный, с сегодняшнего дня наш символ — красный орел, пусть он предупреждает нас, что мы должны умереть, чтобы выжить…»
— Все в порядке, любимый?
Едва Юрген вернулся, Хильда захлопнула тетрадку, поднялась и сунула в рот консервированную маслину — у нее разыгрался аппетит. Словно не расслышав, Химмель промолчал, поставил на огонь остывший чайник, ответил не сразу:
— Завтра в полдень прибывает гидроплан, экстренная эвакуация. Ты поедешь со мной или останешься гнить здесь дальше?
Это прозвучало как предложение руки и сердца.
— И ты еще спрашиваешь? — Хильда крепко прижалась к нему, в ее глазах блеснули слезы. — Я готова идти за тобой хоть на край света!
Все лучше, чем жить матерью-одиночкой за полярным кругом.
— Вот и отлично. — Сразу смягчившись, Юрген откупорил бутылку вина, торопясь, разлил искрящуюся жидкость в бокалы. — Завтра ровно в одиннадцать. Никому ни слова, никаких сборов. Фатер-лянд даст тебе все. За наше счастье!
Снаружи уже слышались звуки команд, взревев дизелем, заскрежетал траками вездеход, в воздухе повисли пыль, запах солярки и витиеватая ругань, — суета эвакуации началась.
А вот скромный ужин на двоих не задался. Вино так и не допили, поели торопливо, без особого вкуса: Юрген мыслями был где-то далеко, у Хильды же от волнения пропал аппетит. Подумать только, завтра уже не будет ни опостылевшей бескрайней тайги, ни гнуса, ни ссылки, начнется сказочная жизнь в новом отечестве. Может, все это сон?
— Юрген, я, пожалуй, пойду, не буду тебе мешать. — Отказавшись от чаю, она поднялась, надела трусики и, сунув лифчик в карман, чмокнула возлюбленного в щеку. — До завтра, мой милый.
— Смотри не опаздывай. — Химмель улыбнулся, похлопал Хильду по обтянутому ситцем бедру. — И держи рот на замке.
Оставшись в одиночестве, он задумчиво выкурил сигарету, сбросил халат и начал одеваться. Душа его ликовала: похоже, позорной братской дружбе Советов и фатерлянда наступил конец.
…Настоящим доношу, что согласно устной директиве все возможные пособники германских диверсантов, работавших в районе Ловозера под видом этнографической партии, расстреляны…
Командир спецотряда ГУГБ ст. лейтенант госбезопасности Кустов 12 июля 1941 года .
Год 1945-й
— Фрау Хильда, это вас. — Вздрогнув от звонка, горничная взяла трубку, послушав, почему-то перешла на шепот. — Господин штандартенфюрер.
Глаза у нее были пустые, бегающие, в лицо она не смотрела, словно украла что-нибудь.
— Спасибо, Гретхен. — Поднявшись с кресл-а, Хильда подошла к телефону, несмотря на солнечный день, ее знобило. — Да, дорогой, хорошо, дорогой, до встречи, дорогой.
Положив трубку, она вздохнула и через плечо, искоса, глянула на горничную:
— Гретхен, накрывайте на стол, штандартенфюрер будет позже.
Тихий голос ее не выражал ничего, кроме усталости. Обедали в малой гостиной, — старинная резная мебель, наборный паркет из ценных пород древесины, огромные, от пола до потолка, окна, выходящие в сад. На одной из стен во всю ее четырехметровую высоту висел гобелен искусной работы, на нем — геральдические эмблемы, кабаньи головы, детали рыцарских доспехов. В центре выделялся фамильный герб рода фон Химмелей, замысловатая композиция рунических символов, апокалипсических зверей и таинственных каббалистических знаков. Наверняка кое-кто из этого семейства не избежал в свое время тесного знакомства со святейшей инквизицией и кончил свои дни на костре.
Обед проходил в молчании, лишь серебро негромко постукивало о старинный фаянс да под конец закапризничала Норна, ей пришелся не по вкусу яблочный штрудель, и в самом деле несколько суховатый.
— Тихо, моя маленькая, тихо. — Хильда нежно улыбнулась, погладила дочь по белокурым волосам, заплетенным в трогательные смешные косички, и, внезапно почувствовав выжидающий взгляд, медленно повернула голову. — Вы, Гретхен, хотите что-то сказать?
Меньше всего ей сейчас хотелось услышать монолог о лишнем выходном или о повышении жалованья.
— Фрау Хильда, могу я взять расчет? — Горничная опустила глаза, пальцы ее нервно теребили белый кружевной передник. — Прямо сегодня?
Она была чем-то похожа на гимназистку-двоечницу, мнущуюся у доски.
— Хорошо, Гретхен, я скажу управляющему. — Хильда отвернулась, в ее голосе слышалось холодное презрение. — Надеюсь, вы еще накормите нас ужином?
Она ничуть не удивилась, — все правильно, крысы разбегаются с тонущего корабля. Кто захочет оставаться в доме штандартенфюрера СС, когда русские вот-вот возьмут Берлин!
— Благодарю вас, госпожа. — Гретхен подобострастно улыбнулась, показав мелкие, выдающиеся вперед зубы, и, взяв Норну за руку, повела ее на прогулку. — Пойдем, моя девочка, пока солнышко не ушло за тучки.
«Ладно, оно и к лучшему, эта скалозубка мне не очень-то и нравилась, найдем другую. — Хильда налила себе еще остывшего кофе, выпив одним глотком, поднялась и подошла к окну, обезображенному светомаскировочными шторами. — Ранняя весна в этом году…»
В саду все цвело. Деревья были окутаны белой пеной лепестков, воздух казался тяжелым и ощутимо плотным. В солнечных лучах над кружевом цветов висели с деловым жужжанием пчелы, ветер еле слышно шелестел в зеленых кронах, и яблони бесшумно роняли бело-розовые лепестки своего свадебного наряда. Сад всегда был гордостью Хильды, особенно она любила цветы. Клумбы вплотную подступали к асфальтовой площадке перед домом, где Юрген обычно парковал свой автомобиль, вдоль аллей были высажены розы, а на открытых для солнца местах, всюду, где было хотя бы несколько метров свободной земли, по весне расцветали тюльпаны и нарциссы, ближе к осени — махровые георгины, красочные созвездия астр, огромные снежно-белые хризантемы. И вот скоро все это великолепие будет растоптано грязными сапогами русских солдафонов. В том, что это случится, у Хильды сомнений не оставалось: армии маршалов Жукова и Конева окружили имперскую столицу, авиация союзников бомбила Берлин каждую ночь, захватив Штеттин, русские стремительно наступали вдоль побережья. Недаром Юрген работает круглыми сутками, не щадя себя, чтобы ничего из научных сокровищ Аненербе не попало в лапы врага.
«Милый, милый Юрген». Взгляд Хильды задержался на большом, в полный рост, парадном портрете мужа: эсэсовская форма, дубовые листья в петлицах, шпага, кинжал, Totenkopfring на пальце. Этот перстень был весомым символом принадлежности к Черному Ордену и вручался лично Гиммлером вместе с документом, объясняющим его символику: изображение мертвой головы, двойной g — руна законченности, свастика, руна разрушения hagal и группа рун sig и tyr, выражающих гармонию истинного воина. Totenkopfring имел огромную духовную значимость и после смерти владельца должен был быть возвращен на вечное хранение в Вевельсбург, орденский замок СС, вместе с кинжалом и рыцарской шпагой.
Стараясь не думать о плохом, Хильда перевела взгляд на свой портрет, — сколько счастья на ее лице, они с Юргеном тогда только что стали мужем и женой. На глаза навернулись слезы, — Господи, неужели с той поры прошло всего четыре года! А кажется, пролетела вечность…
Их свадьба состоялась в Вевельсбурге, на церемонии присутствовали сам рейхсфюрер и комендант замка Манфред фон Кнобельсдорф, в руках он держал жезл из слоновой кости, украшенный голубыми лентами с изображением рун. Офицеры СС освещали новобрачным дорогу факелами, вечером на ужин собралось две сотни гостей, а ночью Юрген был нежен и неутомим, словно в первый раз…
Мысли Хильды прервались басовитым рокотом мощного двигателя. На парковочную площадку въехал кремовый восьмицилиндровый «мерседес-бенц», точная копия лимузина, некогда принадлежавшего шефу РСХА Гейдриху. Обходясь без водителя, за рулем был сам штандартенфюрер СС Юрген фон Химмель, первый заместитель генди-ректора Аненербе Вольфрама Сиверса. Заглушив мотор, он не торопясь стянул шоферские перчатки, вышел из машины и, поднявшись на крыльцо, распахнул массивную, с серебряным колокольчиком дверь:
— Здравствуй, Гвидо, здравствуй, мой хороший, соскучился по папочке?
Злобная немецкая овчарка радостно завиляла хвостом, по-щенячьи тявкнула в экстазе и, стуча когтями по паркету, бросилась впереди хозяина в гостиную. На ее ошейнике золотом отливал родовой герб фон Химмелей.
— Устал? — Хильда подождала, пока муж снимет мундир, вымоет лицо и руки, и стала кормить его обедом. Суп с фрикадельками, свиные ребрышки с тушеной капустой, масло, хлеб, паршивый экстрагированный кофе с пумперникелем. Чертова война!
Юрген ел молча, говорить не хотелось — действительно устал, да и вообще. Головокружительный успех, полковничьи погоны достались ему не просто так, на рыжих бакенбардах обозначилась седина, атлетическое тело начало грузнеть, один Бог знает, чего ему стоило выбиться в заместители Сиверса. И вот теперь все это стремительно катится под откос, и речь уже идет не о загубленной карьере, нет, речь идет о жизни, — за службу в Аненербе русские по головке не погладят, как бы петлю на шею не накинули…
А ведь как все здорово начиналось! В 1933 году профессор Фридрих Гильшер организовал частный независимый институт для изучения германской истории. Казалось бы, при чем тут политика? Древние мифы, археологические изыскания, научные труды. Однако в 1935 году Гиммлер совместно с Дарре превратил институт в государственное учреждение, и с того самого времени Аненербе стал подчиняться Черному Ордену. Объявленная программа состояла в следующем: изыскания в области локализации духа, деяний и наследства индогерманской расы. Популяризация результатов исследований в доступной и интересной для широких масс форме. Производство работ с полным соблюдением научных методов и научной точности. Но мало кто знал, что это было лишь прикрытием, фальшивкой для профанов, истинные же цели и задачи Аненербе имели в своей основе поиск таинственной земли Туле. Согласно древним германским преданиям, этот остров где-то на севере, ныне неразличимый для подавляющего большинства человечества. Туле, как и Атлантида, был легендарным центром магической цивилизации, и его прошлое величие все еще не кануло в Лету. Особенные существа, посредники между людьми и древней Традицией, располагают хранилищем сил, доступным для посвященных. Оттуда можно черпать тайное могущество, способное дать Германии власть •над миром и сделать из нее предвестницу грядущего сверхчеловечества.
Именно так и представляли себе будущее цивилизации журналист Дитрих Экарт и скульптор Альфред Розенберг, члены тайного Общества Туле, когда в 1925 году они повстречали бывшего ефрейтора, героя Первой мировой войны Адольфа Гитлера. Маленький человечек со смешной щеточкой усов обладал даром медиума, он был чрезвычайно внушаем, легко впадал в транс, душа его стремилась ко всему таинственному, загадочному, иррациональному. Три года Экарт лепил духовно Адольфа Гитлера, учил его письменно выражать свои мысли, разбираться в людях, выступать перед массами. Незадолго до своей смерти, в 1923 году, он завещал друзьям:
«Идите за Гитлером. Он поведет танец, но музыку написал я. Мы дали ему способность общаться с Ними… Не оплакивайте меня, мне удалось воздействовать на историю больше, чем какому-либо другому немцу».
Однако только с приходом профессора Мюнхенского университета, специалиста по Востоку Карла Гаусхоффера Общество Туле приняло свой окончательный вид тайной организации посвященных, находящихся в контакте с невидимым миром, и сделалось магическим центром нацизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Много всего рассказывал в то лето Юрген Хильде, не говорил только, что экспедиция в Ловозеро организована институтом Аненербе, мозговым центром Черного Ордена — СС, и сам он, работая в Главной службе расы и населения, имеет звание гауптштурмфюрера. Да и основная цель его исследований не изучение традиций шаманизма, аотыс-кание следов таинственной цивилизации, существовавшей на северной земле Туле, о которой упоминал еще Пифей около трехсотого года до нашей эры. Между тем лето подошло к концу, не за горами были холода, и экспедиция переселилась в зимний лагерь на северном берегу Ловозера. Здесь, в маленькой, жарко натопленной избушке, под завывание ветра и страстный шепот Юргена Хильда забыла наконец потные руки следователя и без сожаления рассталась с девственностью. Кто сказал, что это стыдно и больно? Полнота ощущений потрясла ее, заставила стонать, плакать, задыхаться от счастья, сотрясаясь в любовных судорогах, шептать страшные клятвы и пламенные признания. Юрген тоже был на верху блаженства, впервые в жизни он встретил женщину своей мечты. Кроме того, шифровка, полученная из Берлина, подтвердила истинно арийское происхождение Хильды, что делало роман с ней преисполненным не только страсти, но и здравого смысла. Против такой избранницы не стал бы возражать даже сам Рихард Дарре, главный теоретик «Крови и почвы», не говоря уже о составителях «Правил о браке» для офицеров СС.
С той поры прошло полгода. Восторженная влюбленность медового месяца сменилась в отношениях Юргена и Хильды чисто немецким прагматизмом и педантичностью. Все выверено, ничего лишнего: бурный секс после дневного воздержания, скромный ужин на двоих, разговоры по душам в семейном кругу, снова, если получится, бурный секс, полноценный восьмичасовой сон, обязательный утренний секс, когда концентрация половых гормонов в крови максимальна, медленный подъем, черный кофе и трогательная процедура прощания — до встречи, майн либхен, я буду скучать.
Вот и сейчас, удовлетворив первую страсть. Юрген прошептал: «О, как ты прекрасна, моя золотоволосая женушка!» — вылез из постели и, не одеваясь, принялся заниматься ужином: поставил на огонь чайник, открыл консервы, порезал хлеб. Если бы кто решил написать портрет бога Тора, лучшего натурщика было бы не найти. Белокурый, мощный, атлетически вылепленный, с кожей нежной и белой, словно у женщины, — идеальное воплощение древнего германского божества. Хильда, лежа без сил, молча наблюдала за ним сквозь полуприкрытые ресницы, улыбалась в блаженной истоме. Господи, этот великолепный красавец — ее мужчина, отец ее будущего ребенка! Наконец все было готово.
— Прошу, майн либхен, прошу. — Юрген сдернул со стены китайский шелковый халат, подал его Хильде. — Вкусившие страсти, вкусите плодов подношения.
Голос у него был гораздо тоньше, чем полагалось бы обладателю такой мощной фигуры.
— Юрген, это было восхитительно, у меня до сих пор голова кругом. — Потягиваясь, Хильда зевнула, медленно уселась в постели, и в это время снаружи раздался негромкий голос:
— Герр Химмель, герр Химмель! Прошу прощения, это Манцель, экстренная связь, вас срочно Берлин!
— Прости, сердце мое. — Сразу помрачнев. Юр-ген накинул халатик на себя, сунул ноги в теннисные туфли и, завязывая на ходу пояс, вышел из палатки. — Я на минутку.
Минутка несколько затянулась. Немного подождав, Хильда поднялась, натянула платье и принялась крутиться перед зеркалом, — хороша все же, белокурая фрейлейн, баронесса фон Третнофф, истинная арийка! Она заколола волосы в пучок, уселась за стол и от нечего делать раскрыла наугад тетрадку, исписанную каллиграфическим почерком Юргена. «Мы пережили гибель всего, что было нам дорого, близко и свято. Вместо наших принцев германской крови у власти смертельные враги — евреи. Чем грозит нам этот хаос, мы еще не знаем. Но мы догадываемся. Время, которое придет, будет временем борьбы, горьких утрат, временем опасности… И пока я держу свой молот громовержца Тора, я клянусь все силы отдать этой борьбе. Наш орден — германский орден, и преданность наша германская. Наш бог — Вальватер, его руна — Аг. И триединство — Вотан, Вили, Ви едины в тройственности. Аг — руна означает Ариан, первоначальное пламя, солнце и орел. Чтобы показать волю орла к самопожертвованию, он окрашен в красный, с сегодняшнего дня наш символ — красный орел, пусть он предупреждает нас, что мы должны умереть, чтобы выжить…»
— Все в порядке, любимый?
Едва Юрген вернулся, Хильда захлопнула тетрадку, поднялась и сунула в рот консервированную маслину — у нее разыгрался аппетит. Словно не расслышав, Химмель промолчал, поставил на огонь остывший чайник, ответил не сразу:
— Завтра в полдень прибывает гидроплан, экстренная эвакуация. Ты поедешь со мной или останешься гнить здесь дальше?
Это прозвучало как предложение руки и сердца.
— И ты еще спрашиваешь? — Хильда крепко прижалась к нему, в ее глазах блеснули слезы. — Я готова идти за тобой хоть на край света!
Все лучше, чем жить матерью-одиночкой за полярным кругом.
— Вот и отлично. — Сразу смягчившись, Юрген откупорил бутылку вина, торопясь, разлил искрящуюся жидкость в бокалы. — Завтра ровно в одиннадцать. Никому ни слова, никаких сборов. Фатер-лянд даст тебе все. За наше счастье!
Снаружи уже слышались звуки команд, взревев дизелем, заскрежетал траками вездеход, в воздухе повисли пыль, запах солярки и витиеватая ругань, — суета эвакуации началась.
А вот скромный ужин на двоих не задался. Вино так и не допили, поели торопливо, без особого вкуса: Юрген мыслями был где-то далеко, у Хильды же от волнения пропал аппетит. Подумать только, завтра уже не будет ни опостылевшей бескрайней тайги, ни гнуса, ни ссылки, начнется сказочная жизнь в новом отечестве. Может, все это сон?
— Юрген, я, пожалуй, пойду, не буду тебе мешать. — Отказавшись от чаю, она поднялась, надела трусики и, сунув лифчик в карман, чмокнула возлюбленного в щеку. — До завтра, мой милый.
— Смотри не опаздывай. — Химмель улыбнулся, похлопал Хильду по обтянутому ситцем бедру. — И держи рот на замке.
Оставшись в одиночестве, он задумчиво выкурил сигарету, сбросил халат и начал одеваться. Душа его ликовала: похоже, позорной братской дружбе Советов и фатерлянда наступил конец.
…Настоящим доношу, что согласно устной директиве все возможные пособники германских диверсантов, работавших в районе Ловозера под видом этнографической партии, расстреляны…
Командир спецотряда ГУГБ ст. лейтенант госбезопасности Кустов 12 июля 1941 года .
Год 1945-й
— Фрау Хильда, это вас. — Вздрогнув от звонка, горничная взяла трубку, послушав, почему-то перешла на шепот. — Господин штандартенфюрер.
Глаза у нее были пустые, бегающие, в лицо она не смотрела, словно украла что-нибудь.
— Спасибо, Гретхен. — Поднявшись с кресл-а, Хильда подошла к телефону, несмотря на солнечный день, ее знобило. — Да, дорогой, хорошо, дорогой, до встречи, дорогой.
Положив трубку, она вздохнула и через плечо, искоса, глянула на горничную:
— Гретхен, накрывайте на стол, штандартенфюрер будет позже.
Тихий голос ее не выражал ничего, кроме усталости. Обедали в малой гостиной, — старинная резная мебель, наборный паркет из ценных пород древесины, огромные, от пола до потолка, окна, выходящие в сад. На одной из стен во всю ее четырехметровую высоту висел гобелен искусной работы, на нем — геральдические эмблемы, кабаньи головы, детали рыцарских доспехов. В центре выделялся фамильный герб рода фон Химмелей, замысловатая композиция рунических символов, апокалипсических зверей и таинственных каббалистических знаков. Наверняка кое-кто из этого семейства не избежал в свое время тесного знакомства со святейшей инквизицией и кончил свои дни на костре.
Обед проходил в молчании, лишь серебро негромко постукивало о старинный фаянс да под конец закапризничала Норна, ей пришелся не по вкусу яблочный штрудель, и в самом деле несколько суховатый.
— Тихо, моя маленькая, тихо. — Хильда нежно улыбнулась, погладила дочь по белокурым волосам, заплетенным в трогательные смешные косички, и, внезапно почувствовав выжидающий взгляд, медленно повернула голову. — Вы, Гретхен, хотите что-то сказать?
Меньше всего ей сейчас хотелось услышать монолог о лишнем выходном или о повышении жалованья.
— Фрау Хильда, могу я взять расчет? — Горничная опустила глаза, пальцы ее нервно теребили белый кружевной передник. — Прямо сегодня?
Она была чем-то похожа на гимназистку-двоечницу, мнущуюся у доски.
— Хорошо, Гретхен, я скажу управляющему. — Хильда отвернулась, в ее голосе слышалось холодное презрение. — Надеюсь, вы еще накормите нас ужином?
Она ничуть не удивилась, — все правильно, крысы разбегаются с тонущего корабля. Кто захочет оставаться в доме штандартенфюрера СС, когда русские вот-вот возьмут Берлин!
— Благодарю вас, госпожа. — Гретхен подобострастно улыбнулась, показав мелкие, выдающиеся вперед зубы, и, взяв Норну за руку, повела ее на прогулку. — Пойдем, моя девочка, пока солнышко не ушло за тучки.
«Ладно, оно и к лучшему, эта скалозубка мне не очень-то и нравилась, найдем другую. — Хильда налила себе еще остывшего кофе, выпив одним глотком, поднялась и подошла к окну, обезображенному светомаскировочными шторами. — Ранняя весна в этом году…»
В саду все цвело. Деревья были окутаны белой пеной лепестков, воздух казался тяжелым и ощутимо плотным. В солнечных лучах над кружевом цветов висели с деловым жужжанием пчелы, ветер еле слышно шелестел в зеленых кронах, и яблони бесшумно роняли бело-розовые лепестки своего свадебного наряда. Сад всегда был гордостью Хильды, особенно она любила цветы. Клумбы вплотную подступали к асфальтовой площадке перед домом, где Юрген обычно парковал свой автомобиль, вдоль аллей были высажены розы, а на открытых для солнца местах, всюду, где было хотя бы несколько метров свободной земли, по весне расцветали тюльпаны и нарциссы, ближе к осени — махровые георгины, красочные созвездия астр, огромные снежно-белые хризантемы. И вот скоро все это великолепие будет растоптано грязными сапогами русских солдафонов. В том, что это случится, у Хильды сомнений не оставалось: армии маршалов Жукова и Конева окружили имперскую столицу, авиация союзников бомбила Берлин каждую ночь, захватив Штеттин, русские стремительно наступали вдоль побережья. Недаром Юрген работает круглыми сутками, не щадя себя, чтобы ничего из научных сокровищ Аненербе не попало в лапы врага.
«Милый, милый Юрген». Взгляд Хильды задержался на большом, в полный рост, парадном портрете мужа: эсэсовская форма, дубовые листья в петлицах, шпага, кинжал, Totenkopfring на пальце. Этот перстень был весомым символом принадлежности к Черному Ордену и вручался лично Гиммлером вместе с документом, объясняющим его символику: изображение мертвой головы, двойной g — руна законченности, свастика, руна разрушения hagal и группа рун sig и tyr, выражающих гармонию истинного воина. Totenkopfring имел огромную духовную значимость и после смерти владельца должен был быть возвращен на вечное хранение в Вевельсбург, орденский замок СС, вместе с кинжалом и рыцарской шпагой.
Стараясь не думать о плохом, Хильда перевела взгляд на свой портрет, — сколько счастья на ее лице, они с Юргеном тогда только что стали мужем и женой. На глаза навернулись слезы, — Господи, неужели с той поры прошло всего четыре года! А кажется, пролетела вечность…
Их свадьба состоялась в Вевельсбурге, на церемонии присутствовали сам рейхсфюрер и комендант замка Манфред фон Кнобельсдорф, в руках он держал жезл из слоновой кости, украшенный голубыми лентами с изображением рун. Офицеры СС освещали новобрачным дорогу факелами, вечером на ужин собралось две сотни гостей, а ночью Юрген был нежен и неутомим, словно в первый раз…
Мысли Хильды прервались басовитым рокотом мощного двигателя. На парковочную площадку въехал кремовый восьмицилиндровый «мерседес-бенц», точная копия лимузина, некогда принадлежавшего шефу РСХА Гейдриху. Обходясь без водителя, за рулем был сам штандартенфюрер СС Юрген фон Химмель, первый заместитель генди-ректора Аненербе Вольфрама Сиверса. Заглушив мотор, он не торопясь стянул шоферские перчатки, вышел из машины и, поднявшись на крыльцо, распахнул массивную, с серебряным колокольчиком дверь:
— Здравствуй, Гвидо, здравствуй, мой хороший, соскучился по папочке?
Злобная немецкая овчарка радостно завиляла хвостом, по-щенячьи тявкнула в экстазе и, стуча когтями по паркету, бросилась впереди хозяина в гостиную. На ее ошейнике золотом отливал родовой герб фон Химмелей.
— Устал? — Хильда подождала, пока муж снимет мундир, вымоет лицо и руки, и стала кормить его обедом. Суп с фрикадельками, свиные ребрышки с тушеной капустой, масло, хлеб, паршивый экстрагированный кофе с пумперникелем. Чертова война!
Юрген ел молча, говорить не хотелось — действительно устал, да и вообще. Головокружительный успех, полковничьи погоны достались ему не просто так, на рыжих бакенбардах обозначилась седина, атлетическое тело начало грузнеть, один Бог знает, чего ему стоило выбиться в заместители Сиверса. И вот теперь все это стремительно катится под откос, и речь уже идет не о загубленной карьере, нет, речь идет о жизни, — за службу в Аненербе русские по головке не погладят, как бы петлю на шею не накинули…
А ведь как все здорово начиналось! В 1933 году профессор Фридрих Гильшер организовал частный независимый институт для изучения германской истории. Казалось бы, при чем тут политика? Древние мифы, археологические изыскания, научные труды. Однако в 1935 году Гиммлер совместно с Дарре превратил институт в государственное учреждение, и с того самого времени Аненербе стал подчиняться Черному Ордену. Объявленная программа состояла в следующем: изыскания в области локализации духа, деяний и наследства индогерманской расы. Популяризация результатов исследований в доступной и интересной для широких масс форме. Производство работ с полным соблюдением научных методов и научной точности. Но мало кто знал, что это было лишь прикрытием, фальшивкой для профанов, истинные же цели и задачи Аненербе имели в своей основе поиск таинственной земли Туле. Согласно древним германским преданиям, этот остров где-то на севере, ныне неразличимый для подавляющего большинства человечества. Туле, как и Атлантида, был легендарным центром магической цивилизации, и его прошлое величие все еще не кануло в Лету. Особенные существа, посредники между людьми и древней Традицией, располагают хранилищем сил, доступным для посвященных. Оттуда можно черпать тайное могущество, способное дать Германии власть •над миром и сделать из нее предвестницу грядущего сверхчеловечества.
Именно так и представляли себе будущее цивилизации журналист Дитрих Экарт и скульптор Альфред Розенберг, члены тайного Общества Туле, когда в 1925 году они повстречали бывшего ефрейтора, героя Первой мировой войны Адольфа Гитлера. Маленький человечек со смешной щеточкой усов обладал даром медиума, он был чрезвычайно внушаем, легко впадал в транс, душа его стремилась ко всему таинственному, загадочному, иррациональному. Три года Экарт лепил духовно Адольфа Гитлера, учил его письменно выражать свои мысли, разбираться в людях, выступать перед массами. Незадолго до своей смерти, в 1923 году, он завещал друзьям:
«Идите за Гитлером. Он поведет танец, но музыку написал я. Мы дали ему способность общаться с Ними… Не оплакивайте меня, мне удалось воздействовать на историю больше, чем какому-либо другому немцу».
Однако только с приходом профессора Мюнхенского университета, специалиста по Востоку Карла Гаусхоффера Общество Туле приняло свой окончательный вид тайной организации посвященных, находящихся в контакте с невидимым миром, и сделалось магическим центром нацизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41