— Ладно, про политику больше не буду. — Юрасик покосился в сторону мадам Досталь и миролюбиво помахал стаканом. — А может, на брудершафт лучше дернем? У нас водочка есть, если, к примеру, «Балтику» мочевой пузырь не приемлет, хорошая водочка, не паленая, «Столичная».
Гордо отвернувшись, Генриетта обдала его ядом молчания, только Юрасик ничуть не обиделся, — после дюжины пива его тянуло к живому человеческому общению.
— А знаешь, Валюха, за что меня из морга-то поперли? — Он потряс за плечо закемарившего было Новомосковских и вдруг, прослезившись, принялся кормить окороком Пантрика со всей его сворой. — Старушенцию к нам сгрузили одну, а при ней был внучок. Стриженый, крутой, из новых русских, и так прямо нам и говорит, дескать, если хотя бы фикса из бабулиной пасти пропадет, можете с работы не уходить, забивайте себе плацкарту, уделаю начисто. И денег на обиход покойной дает немерено. Посмотрели мы старой перечнице в рот, действительно, рыжья как в Ювелирторге. А тут еще одну бабулю подогнали, но уже без наворотов — совсем без зубов. Мы ей тоже бирку на ногу и активно начинаем к празднику готовиться. Новый год на дворе. А чтобы с похмела не утруждаться, надумали бабушек обиходить впрок — денек полежат в лучшем виде. Намыли их, намарафетили и аккурат под бой курантов уселись праздновать, спирта — залейся. Ну а второго с утра явились получатели, забрали бабку и повезли ее кремировать. Никакие совсем, пьянющие в умат. Мы тоже похмелились, водочки, огурчиков, капустки, глядь — беда. Взамен беззубой отдали ту фиксатую каргу, с внучком-бандитом. Ты же должен понять меня, Валюха, я ведь был старший санитар. — Вспомнив о былом, Юрасик застонал, прикрыл голову руками и опять пустил слезу.
На кухне повисла тишина. Тетя Фира мужественно продолжала варить борщ, — ерунда, на фронте и не к такому привыкали, Гриша, с сожалением взирая на рассказчика, думал о тупиковых ветвях эволюции, а Генриетта Досталь от омерзения, на нервной почве, испробовала десяток полных ложек конфитюра.
— Ну, брат, где наша не пропадала. — Юрасик вдруг гордо выпрямился и ударил себя кулаком в грудь. — Грузим бабку в багажник моей «шестерки», и я лечу в крематорий, чтобы сделать ченч, зубастую на беззубую. Только не судьба. Пяти минут не хватило, опоздал, — фиксатую уже перекантовали в топку. Я к Василию Кузьмичу в ноги — выручай, а он что может сделать? Не выкатывать же гроб назад, вот вони-то будет. Так и порулил я обратно, а беда, известно, в одиночку не приходит. Попал под гаишную облаву. Остановили — перегар от меня за версту, менты в багажник сунулись, а там старуха, лыбится им беззубой пастью. Ох, что было…
Юрасик допил пиво и для утешения плеснул себе в стакан водочки.
— Ну, Валюха, давай, чтобы все наши были с зубами.
— Это омерзительно. Такое за обедом, при порядочных дамах. — Выйдя наконец из ступора, мадам Досталь отреагировала бурно, и весьма визгливо между прочим, а в это время на кухне появился Снегирев.
— Вкусно пахнет. — Он глубоко вдохнул аромат конфитюра и вдруг, как бы вспомнив что-то, с тревогой глянул на Генриетту: — А вы косточки из персиков вынимали?
В его голосе было столько беспокойства, что та уронила ложку в таз и побледнела как бумага:
— Нет, а что?
— И вы еще спрашиваете? — Снегирев подошел поближе и с опаской глянул на янтарное желе. — А отчего, спрашивается, умер фараон Рамзес Второй? Не знаете? Древний папирус гласит, что его убил персик. А Сомерхет Четвертый? Пепи Третий? Аменхотеп Восьмой? Хеопс Шестнадцатый? Их всех извели синильной кислотой — сильнейшим ядом из группы цианидов, содержащимся и в косточках персика. А чем, по-вашему, фашистские гады травили людей в газовых камерах? Чем казнят преступников в Америке? Все той же отравой. — Снегирев указал на таз, и голос его скорбно дрогнул. — А Распутина-то чем извели, знаете? Григория Ефимовича? Цианистым калием, а это тот же самый цианид.
— Вот и у нас в морге тоже случай был. — Юрасик тут же поддержал тему и незаметно подмигнул Снегиреву. — Мальчонку привезли одного. Весь синий-синий, скрюченный в три погибели, ну прямо в бараний рог его согнуло. Пить очень хотел, бедняга, вот мамаша его тройной порцией компота и напоила. Из персиков.
— Юрасик, а помнишь Нюру, любовь мою на третьем курсе? — подхватил эстафету Новомосковских и, тяжело вздохнув, патетически взмахнул куском окорока. — Такая была девушка, только не пришлось, умерла у меня на груди. Миндаля поела. — Он замолчал и выразительно посмотрел на Юрасика. — Брат, ты как знаешь, а я эвакуируюсь, — целый таз отравы, тут на весь дом хватит.
— Что же делать? — Стараясь не дышать, мадам Досталь отпрянула от конфитюра и с надеждой уставилась на Снегирева. — Может, в МЧС позвонить?
— Ну зачем же такие крайности, — пожал тот плечами, — не фосген все-таки. Медленно выключайте газ и идите к себе. Хорошо, конечно, марлевую повязку надеть. И не волнуйтесь, мы сами утилизируем заразу.
— Да, да, конечно. — Генриетта Генриховна с готовностью задрала халат и, закрыв им до глаз лицо, мгновенно исчезла в своих апартаментах. По коридору будто болид пролетел.
— А с виду интеллигентная женщина. — Гриша Борисов горестно почесал шевелюру, Юрасик одобрительно заржал, а Новомосковских поднял вверх большой палец, измазанный свиным жиром:
— Ну, Алексеич, ты даешь! Досталь достал!
— Алеша, скоро будет готово. — Попробовав борщ, Эсфирь Самуиловна для улучшения вкуса добавила сахарку и потянулась за лавровым листом. — Минут двадцать подождете?
— Спасибо, тетя Фира, я так, чайку. — Лукаво улыбнувшись, Снегирев налил себе заварки и, взяв с полки глубокое блюдце, направился к тазу с конфитюром. — С вареньем. Начнем бороться с заразой.
ГЛАВА 9
«Белеет парус одинокий. — Сделав музыку погромче, Снегирев притопил педаль газа. Он только что проехал милицейский пост в Лахте и теперь любовался на залив, зеркальную гладь которого резал шикарный швертбот. — Только ни хрена он там не отыщет. Дамба, говорят, превратила Невскую губу в помойку».
После Ольгино пошли леса, одетые, увы, уже в пурпур и золото, — сентябрю скоро хана, а там, глядишь, октябрь, дождливый, с ночными заморозками и улетающими к югу птицами, затем ноябрь, холодный, с несжатой, наводящей на грустную думу полоской, и все — зима, крестьянин торжествует…
Проехав указатель «Лисий Нос», Снегирев ушел налево и неспешно покатил вдоль убогих, построенных еще полвека назад развалюх. Правда, обшарпанность и неказистость наблюдались не везде. То тут, то там высились дворцы новорусского стиля — четыре этажа, двадцать комнат, подземный бункер с парой «мерседесов». Ну как тут не вспомнить строчку из Высоцкого:
Кто был ничем, тот станет всем,
Задумайся о том…
Однако Снегирева эта роскошь не привлекала. Загнав мышастую в тихий переулок, он прошел сотню метров ножками и остановился возле скромного одноэтажного дома, обнесенного тем не менее трехметровым бетонным забором. Огляделся по сторонам и, встав под объектив телекамеры, надавил на кнопку звонка. Щелкнул электромагнитный привод, калитка подалась, и Снегирев вошел в небольшой ухоженный дворик. Свирепого вида волкодав зарычал было на него, но, учуяв знакомый запах, принялся вилять хвостом — милости просим.
— Ты, брат, блохастый небось. — По пологому пандусу Снегирев поднялся на крыльцо и, толкнув незапертую дверь, ощутил благоухание кролика, тушенного с шампиньонами. У Аналитика, помимо всех прочих достоинств, был несомненный кулинарный дар.
— Весьма кстати. Дорогой друг. — Негромко загудел электродвигатель, и из кухни выкатилась инвалидная коляска, в которой сидел еще нестарый человек с грустной улыбкой на лице. — Устроим ранний ужин.
На коленях у него стоял поднос со скворчащей латкой, помидорным салатом и свежезаваренным чаем. Это был Аналитик, доверенный человек Скунса, звавшийся в миру Иваном Борисовичем Резниковым. Судьба обошлась с ним жестоко. Но не менее жестокими оказались и люди — жена, друзья, власти предержащие. Кому теперь есть дело до безногого калеки? Будь он даже трижды талантливей Эйнштейна и с головой, набитой множеством практических идей! Нужным он оказался только миру, живущему по собственным законам, — преступному.
Однако Резникова недолго мучили укоры совести, в конце концов, разве не преступно само государство, развязавшее чеченскую бойню, обворовавшее, обрекшее на медленное вымирание собственный народ? Опытный инженер-электронщик, он для начала обзавелся аппаратурой, дающей контроль над всем санкт-петербургским эфиром. Затем разработал спецпрограмму для обработки и анализа данных, позволяющую вычислять владельцев пейджеров и сотовых трубок. Аппаратура была на взводе круглосуточно, всасывая информацию, анализируя ее, запоминая, и скоро Резников мог без проблем «отработать клиента», зная лишь его фамилию. Следующим его шагом был взлом компьютера ФСБ, причем настолько совершенный, что системы защиты оказались в положении беспомощных слепых котят. А еще Резников замечательно готовил…
— Чертовски вкусно. — Снегирев положил себе добавки и впился порцелановыми зубами в нежнейшую кроличью спинку. — Вероятно, все дело в шампиньонах?
— Все дело, Дорогой друг, в кролике. — Резников зачерпнул ложкой ароматный соус и снисходительно усмехнулся. — Прежде всего он не должен быть старым и жилистым. Приправы, конечно, тоже имеют значение, ну и сорт грибов. Я как-то пробовал с белыми — не то.
Во время еды о делах говорить было не принято, это чрезвычайно вредно для переваривания пищи. Чай пили с малиновым пирогом, горячим, с пылу, с жару. Резников испек его на скороводке, словно яблочную шарлотку. Наконец с обедом было покончено.
— Да, брат, ты силен. — Снегирев с уважением посмотрел на хозяина дома, и тот понял, что речь идет не о кролике в шампиньонах. Гость имел в виду господина Морозова, которого Аналитик преподнес ему на блюдечке с голубой каемочкой, правда без гарнира. Это уже дело Снегирева — довести клиента до нужных кондиций, опыта ему в этом не занимать.
— Схожу-ка я в закрома. — Он отнес грязную посуду на кухню и, сдвинув в сторону половичок, приподнял крышку подпола. — Сундучок-то мой крысы не сожрали?
Он спустился по скрипучим ступеням, зажег свет и, кряхтя, вытащил из тайника обитый железом короб, о содержимом которого ходили всевозможные легенды.
— Десяток из Госдумы на сундук мертвеца.
Отключив первый контур самоликвидатора, Снегирев открыл тяжелую крышку, набрал личный код на устройстве подрыва и принялся разбираться в своем добре. По существу, это был обычный спецназовский контейнер: оружие, снаряжение, экипировка, только все высшего качества, изготовленное на заказ, сугубо индивидуальное. И очень опасное. Наденет, например, кто-нибудь сдуру ботинки, сделает шаг и тут же останется без ног, — нехорошо брать чужое без спросу. Или взять хотя бы оружие — с виду ствол как ствол, а в чужих руках сразу превращается в гранату, стоит только спустить курок. Не зная броду, не суй х.. в воду.
— «А это был не мой, а это был не мой, — Снегирев открыл обычного вида кейс, вытащил коробочку, похожую на портсигар, и поглубже засунул ее в карман куртки, — а это был не мой чемоданчик…»
Пел он отвратительно, мерзким, скрипучим фальцетом. Так, теперь активизировать самоликвидатор, закрыть крышку, убрать контейнер в тайник. Когда он вылез из подполья на свет, Резников уже закончил мыть посуду и громко хохотал, глядя, как Трус, Бывалый и Балбес волокли в койку студентку, комсомолку и просто красавицу. Кавказскую пленницу, одним словом.
— Хороший фильм, — одобрил Снегирев и невесело усмехнулся, — любим народом. Говорят, именно поэтому его и показали перед президентскими выборами, предварительно снабдив двадцать пятым кадром с агиткой — «Голосуй или проиграешь». Делайте ваш выбор, господа. Храните деньги в сберегательной кассе.
Резников перестал смеяться и вырубил звук.
— Может, еще чайку?
— Да нет, спасибо, поеду. — Снегирев протянул Аналитику руку. — Кролик незабываем. Приятно было.
Волкодав на прощание тоже помахал ему хвостом.
Сентябрьский вечер был тих и приятен. В небе повисли низкие звезды, ветерок шелестел пожелтевшей листвой, и астры у входа в «Занзибар» трепетно дрожали лепестками. Только очарование вечера почтеннейшей публике было по барабану. Из-за дверей заведения, перекрывая звуки музыки, раздавались крики, смех и пронзительное улюлюканье, — уже неделю в «Занзибаре» протирали подиум самые лихие красавицы и бились самые могучие самцы.
Блистали бедра и плечи, трещали ребра и ключицы, публика вставала на уши и громким матом кричала «браво».
Около одиннадцати со стороны помойки послышался рев мотора и прямо через поребрик на газон вырулил «студебеккер», огромный, ржавый, несомненно видавший еще салют сорок пятого. Примерно на таком коварный бандюга Фоке рвал когти от доблестного капитана Жеглова. В вечернем воздухе сразу густо запахло дерьмом, — не иначе, автомобильный раритет служил для перевозки навоза. Рокот мотора смолк, громко, так что всполошились окрестные вороны, хлопнули дверцы кабины, и к «Занзибару» направились двое. Впереди шел крепкий парень в ватнике и армейских хабэ, заправленных в юфтевые, задубевшие от навоза сапоги. Охраннику на входе его скуластое, с перебитым носом лицо чем-то не понравилось, и, хотя и так все было ясно, страж порядка насупился:
— Куда?
— Туда.
Следом за парнем в ватнике появился его спутник, и дальнейшие вопросы стали совершенно неуместны. Он был двухметрового роста и весил никак не менее полутора центнеров. При этом ни капли жира, только кости, связки и упругие мышцы, — куда там Лундгрену со Шварценеггером. На великане была необъятных размеров футболка с надписью «Лучше отойди», чекистские галифе со вставками фасона «летучая мышь» и хорошие хромовые сапоги со скрипом.
— Ну? — Он ласково глянул на охранника голубыми, словно у младенца, — глазами, и тот, съежившись, врос в стенку:
— М-м-м-мы…
— Пошли, Евлампий. — Великан тронул спутника за плечо, и они окунулись в залитое яркими огнями великолепие «Занзибара».
Процесс естественного отбора был организован грамотно, на широкую ногу. Соискатели подходили к столу, за которым восседал лысый крепыш, платили по таксе и заносились в пухлую, уже наполовину исписанную бухгалтерскую книгу. Недолго томились в ожидании и выпускались на сцену — десятками. Красоткам надлежало изобразить под музыку стриптиз. Причем границы обнаженности не оговаривались, и так было ясно, что за шикарную «топоту» можно запросто вылезти из собственной кожи. Процессом раздевания руководила моложавая, крашенная под блондинку дама с бриллиантовыми семафорами в ушах.
— На сцену, ласточки, на сцену. — Она профессионально хлопала в ладоши и махала ручкой, чтобы включили фонограмму. — Ну-ка, опаньки!
Лилась песня, и конкурсантки начинали корежиться. Победительнице доставалась надежда, а кое-кому из неудачниц приз зрительских симпатий в виде аплодисментов и нескромных предложений.
Бойцам снимать трусы было не нужно. Они раздевались только до пояса и в таком виде устраивали групповое побоище по принципу «каждый за себя». Побеждал последний оставшийся на ногах. Организаторы процесса были на высоте. За стриптизом непременно следовала драка, крики ярости вновь сменяли звуки нежной музыки, а аромат парфюма плавно смешивался с запахом крови.
— Ишь накурили-то, ироды. — Двое из «студебеккера» глянули по сторонам и, шаркая сапожищами по изысканной мозаике пола, направились к столику устроителей. При их появлении бойцы как-то сразу поутихли, сделались ниже ростом и серьезно задумались о судьбе своих кровных баксов.
— Вы, что ли, драку заказывали? — Великан сурово посмотрел на лысого кассира и, не дожидаясь ответа, шмякнул об стол увесистым мешком, напоминающим инкассаторскую сумку. — Считать будете али на веру?
— Что это? — Лысый дернулся, словно в приступе зубной боли, и в его усталых глазах отразилась мука.
— Как это что? — Великан извлек из кармана галифе смятую в комок газету, бережно расправил и стукнул по ней огромной, сплошь в ожогах, пятерней. — Агриппина моя баба глазастая, вот, в сельсоветовском сортире из очка выудила. Насчет махаловки объява ваша? Так что прошу принять по курсу — двести долариев за мово младшого брата Евлампия. Ну так как, вываливать монету?
— Не надо, верю. — Лысый со звоном сбросил мешок себе под ноги и обреченно взялся за ручку. — Фамилия?
— Ты, мил человек, мово младшенького-то не забижай. — Великан повел широченным плечом, и мышцы под его футболкой вздулись буграми. — С отчеством нас пиши. Евлампий Дормидонтов Скуратов-Бельский, Пскопской уезд, деревня Лаврики. С поселения мы. Я его старшой брат, Корней До-рмидонтыч, знакомы будем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41