Двое суток мотористы не ложились спать, и все самолёты отряда оказались, как говорится, на лету.
Лёша Сибиряк был парень что надо! Нас только удивляло, что он каждое утро подолгу начищал свои сапоги щётками, которые возил с собой в корзинке, а мы все ходили замарашками. И ещё несколько смущала нас его самоуверенность.
– Летать проще простого, – говорил он. – Если хоть немного имеешь представление, как управлять машиной, садись и лети – остальное само придёт. В лётном деле, брат, смекалка нужна, самое главное – соображать быстро…
Мне по секрету он рассказал, что полгода назад на юге он пробовал летать. Самовольно сел в машину, и при старте, еще на земле, у него вспыхнул мотор. Лёша, к счастью, отделался незначительными ожогами. Но что значат какие-то ожоги для человека, который хочет летать!
В другой раз он всё-таки самостоятельно поднялся в воздух, минут двадцать летал, но при посадке так плюхнул машину на лётное поле, что у неё лопнула крестовина тележки шасси.
Незадачливый пилот понёс тогда наказание: его отчислили из части и направили в резерв, откуда он к нам и прибыл.
– Не повезло мне тогда, – вспоминал об этом эпизоде Лёша. – И не случайно это. Летал я в понедельник – в тяжёлый день и, когда шёл на аэродром, повстречался с попом – знаешь, какая это дурная примета?.. Не надо было лететь.
У Лёши Сибиряка молодой задор и желание летать оказались сильнее здравого смысла, и в нашем отряде он принялся за старое. Он так долго надоедал командиру с просьбами о разрешении полетать и тем самым доказать, что он лётчик, что тот не выдержал характера и дал согласие; правда, с одним условием: в первый полёт идти вместе с Шадриным.
Это было в воскресенье. В понедельник подниматься в воздух Лёша не решался и договорился идти в полёт во вторник, в девять часов утра.
Едва рассвело, сияющий Лёша уже готовил «вуазен» к полёту. Вот и девять часов. Мотор работает, самолёт на старте Шадрина нет. Десять часов – лётчика нет. Силов сидит в пилотской кабине, нервничает. Он знает, что достаточно движения руки, и машина пойдёт в воздух. Лётчика всё нет. Забыл он, что ли! Ждал, ждал его Силов и не утерпел, взлетел один.
Дул сильный порывистый ветер. На взлёте самолёт, управляемый неопытной рукой, развернуло, и он черкнул землю крылом. Лёша, однако, сумел быстро выровнять машину и стал набирать высоту.
Наш аэродром был расположен на небольшой поляне, окружённой лесом, тянувшимся на многие десятки километров. Над лесом всегда побалтывает, а тут ещё, как назло, – ветер. Болтанка была сильная, с большим трудом Лёша управлял машиной одной рукой, а другой вцепился в борт.
Как Лёша потом сам признавался, несколько минут полёта вконец измучили его. Он уже сам был не рад, что взлетел один. Когда же решил идти на посадку, оказалось, что высота ещё большая, а граница аэродрома уже под крылом. Лёша сбавил обороты мотора, но он совсем остановился, и машина камнем пошла вниз.
Мы, наблюдавшие за полётом Силова с аэродрома, очень волновались за жизнь товарища. Всем было ясно, что самолёт будет разбит. Примчалась санитарная двуколка. Шадрин, нервничая за своего моториста, чертыхался беспрерывно. Однако Лёше здорово везло. Каким-то чудом он сумел сесть позади аэродрома на мелколесье. Верхушки деревьев смягчили удар, самолёт чуть не развалился, а сам незадачливый пилот отделался испугом и незначительными ушибами.
К «лётчику» подошёл командир отряда:
– С точки зрения спортивной я вас вполне понимаю. Но вы нарушили приказ. За это десять суток гауптвахты… И чтобы больше не заикаться о том, что умеете летать!
Лёше ничего не оставалось делать, как снять ремень и последовать за конвоиром.
Отбыв наказание, обескураженный, переставший даже чистить свои сапоги, Лёша Сибиряк с помощью товарищей взялся за ремонт разбитой им машины.
Вскоре самолёт был исправлен, и Шадрин с Лёшей снова начали вылетать на разведку.
В один из тусклых осенних дней их самолёт не вернулся с задания.
«Погиб, наверное, наш Лёша», – думали мы и в память о нём даже почистили свои порыжевшие, старые сапоги.
Сообщить родителям моториста о его гибели мы, конечно, не могли, так как они находились на территории, занятой врагом. Мы частенько вспоминали Сибиряка, и однажды кто-то сказал:
– А знаете, ребята, из Лёши обязательно бы вышел хороший лётчик!
И все с ним согласились.
Прошло недели три. За это время мы потеряли два самолёта. Погибло ещё несколько хороших товарищей. Мы уже перестали надеяться, что когда-нибудь увидим Лёшу Силова.
Но война есть война! Странные события случаются на ней. Одно из них произошло и с Лёшей Сибиряком.
Полетел он в хмурое октябрьское утро с Шадриным на разведку. Машина в порядке, баки заправлены полностью, летай сколько вздумается. Шадрин то снижал машину, то вновь поднимал её в высоту. Временами самолёт обстреливали с земли, а Шадрин всё летал, часто смотрел на карту, записывал что-то. Разведывательный полёт продолжался намного больше обычного.
Уже бензина было, как говорится, кот наплакал, когда Шадрин пошёл на посадку. Он удачно посадил самолёт и стал рулить к палаткам. Но что-то Лёша не узнал свой аэродром. Вдруг видит: бегут к ним солдаты с погонами.
– Товарищ командир! – закричал Силов не своим голосом. – Мы ведь к белякам попали!
– Какой я тебе, свинья, товарищ! – рявкнул Шадрин. – Я был, есть и буду господин поручик!
Тут Лёша сообразил, что Шадрин – предатель, перелетел к белым, и решил действовать по-другому. Он отдал честь и заискивающе произнёс:
– Слушаюсь, ваше благородие!
Самолёт окружили офицеры, Шадрин спрыгнул на землю, снял фуражку, перекрестился и восторженно воскликнул:
– Господа офицеры! Вы не можете представить, как я сейчас счастлив. Наконец-то я свободен! Теперь вместе с вами буду беспощадно драться за спасение единой, неделимой России.
«Вот артист! – подумал Лёша. – Вчера только на собрании распинался за Советскую власть и тоже счастливым себя называл».
Тем временем Шадрин рапортовал подошедшему седоусому толстому полковнику:
– Я привёз для вас важные сведения о расположении красных войск и этот трофей.
Шадрин презрительно кивнул в сторону Лёши, стоявшего по стойке «смирно», с безмятежной улыбкой на своём круглом лице. Он решил не терять ни секунды и, взяв под козырёк, со слезой в голосе прочувственно произнёс:
– Премного благодарен вам, господин поручик, что вы перебросили меня на сторону людей, с которыми живут мои родители. Я – сибиряк, отец мой – георгиевский кавалер, у нас хозяйство: лошади, коровы, землишки порядочно. Так что я тоже счастлив, что попал наконец к своим… Спасибо, ваше благородие!
У Шадрина среди офицеров оказалось много друзей, а Лёшу сразу же арестовали.
На следующий день его привели к полковнику – командиру особой эскадрильи. В кабинете сидел ещё один офицер – подполковник из контрразведки, как позднее об этом узнал Силов.
– Ты большевик? – спросил подполковник.
– Так точно, ваше благородие, сочувствующий. Мы вместе с господином поручиком подавали заявления в партию. Только ему сказали, что примут, когда он проявит себя в бою, а меня сразу взяли.
– Говори, большевистская зараза, сколько у вас на аэродроме самолётов? Кто командует отрядом? – заорал полковник.
Лёша сразу смекнул, в чём дело. Говорить неправду нельзя, a сказать не хочется: может быть, Шадрин в чём-нибудь и ошибся. И он нашёл выход:
– Я предан своему офицеру, господину поручику, и мне нечего скрывать, наши сведения будут одинаковые, но господин поручик больше меня знает, он записывал всё шифром…
А в том, что Шадрин, собираясь перелететь к белым, делал записи, Силов не сомневался. Конечно, он должен был козырнуть перед старыми друзьями.
– Откуда ты это знаешь? – осведомился подполковник. Лёша по тону почувствовал, что попал в точку. Он оживился, стал отвечать смелее:
– Знаю. Если бы я тоже не мечтал перебраться на вашу сторону и повидаться с отцом и матерью, то давно бы его выдал.
– А почему ты не сказал об этом поручику Шадрину? Вам было бы легче вдвоём.
– Откровенно сказать, боялся. Вдруг он всё это делает, чтобы поймать кого-нибудь! Уж больно здорово он на собраниях за большевиков распинался!
– А каков шифр у господина поручика?
Тут-то Лёша немного растерялся и пожалел о том, что заварил кашу с этим шифром. Но он вовремя вспомнил о старшем брате, который работал в ВЧК. Тот рассказывал ему, что многие контрреволюционеры попадаются с шифром, который изобретают сами, для того чтобы записывать всё, что видят и слышат. Иногда это бывают цифры, иногда стихи. Лёша и ответил полковнику, что шифр господина поручика – это стихи и письма разные.
Несколько раз ещё допрашивали Алексея Силова, а потом всё-таки поверили ему и послали работать в походную мастерскую, ремонтировать моторы.
Как-то проходил мимо мастерских седоусый полковник. Лёша подошёл к нему строевым шагом и откозырнул по всем правилам воинской службы:
– Ваше благородие, разрешите обратиться!
– В чём дело?
– Господин полковник, вон там стоит старый «вуазен». Разрешите, я его отремонтирую. У вас в эскадрилье будет ещё одна боевая единица.
– Как – отремонтируешь? Мне доложили, что его надо списать, – возразил полковник.
– Если я не приведу «вуазен» в боевую готовность, можете меня расстрелять! – бойко ответил Силов.
– Не понимаю, почему ты так стремишься отремонтировать эту брошенную машину? – спросил офицер.
– Я хочу на деле доказать вам свою преданность, господин полковник!
Подумав, командир эскадрильи дал разрешение и прислал Лёше даже помощника – моториста Егора Дубинина. Вдвоём они осмотрели брошенную машину. Полотно на крыльях было гнилым и в нескольких местах порвано. Многие детали мотора растаскали на запасные части.
– Как ты починишь такую рухлядь? – сердито заметил Дубинин. – И вообще, господин хороший, если хочешь выслужиться перед начальством, то лучше просись к полковнику в денщики!
Из одного этого замечания Лёша понял, что Егор может стать его хорошим союзником.
Через неделю мотор был собран, хотя и пришлось здорово потрудиться. Полотно заклеили. Машина получилась неказистая, вся в заплатках, но летать на ней можно.
Несколько раз опробовали мотор на земле. Работает хорошо. Тогда Силов попросил Шадрина проверить мотор в воздухе. Он согласился, но откладывал вылет со дня на день.
И вот однажды Лёша сказал Егору:
– Не попробовать ли нам самим, а то их не дождёшься. Кого из лётчиков ни попросишь, все как-то жмутся.
– Попробовать? – переспросил Дубинин. – А ты сумеешь?
– Кто его знает? В воздухе я за ручку держался.
Вначале Силов не очень доверял Дубинину – а вдруг его нарочно подослали к нему, чтобы проверить.
Егор, как видно, тоже смотрел на Лёшу с опаской – больно уж прыток: сам вызвался ремонтировать негодный самолёт, выскочка!
Но ничто так не сближает людей, как совместный труд. Мало-помалу Лёша узнал, что его помощник родом из Тулы, что он попал к белым прямо из царской армии. Служить ему здесь не по душе, но и красных он боится: вдруг расстреляют? Много часов провели они в задушевных беседах, и Лёша сумел убедить Егора в том, что если они смогут принести пользу Советской власти, то их не только не расстреляют, но ещё и спасибо скажут.
– Какой же от нас может быть толк? – спросил как-то Егор. – Расположения войск мы не знаем. Только про нашу эскадрилью расскажем. Маловато будет.
Силов успокоил его:
– Мы с тобой прилетим на самолёте. Разве это не польза будет? Вот если бы нам ещё удалось посадить у наших Шадрина, то тогда совсем здорово было бы.
И мотористы стали думать о том, как заставить поручика сделать вынужденную посадку там, откуда он убежал.
Случай представился дня через три. Все лётчики эскадрильи получили задание совершить на рассвете бомбовый налёт на узловую станцию, недавно занятую советскими войсками.
Егор готовил к вылету самолёт Шадрина. По совету Лёши, он налил в баки машины ровно столько горючего, чтобы хватило долететь до расположения красных. На обратную дорогу – ни грамма! Чтобы лётчик не догадался об этом, было сделано так, что стекломер всё время показывал полный бак. К тому же трубку стекломера нарочно вымазали грязью, чтобы Шадрин никак не смог разобраться в том, сколько осталось бензина.
Чуть посветлел небосклон, когда самолёты с бело-красно-синими кольцами на крыльях, царскими опознавательными знаками, стали один за другим уходить ввысь. Как только последний самолёт поднялся на задание, Лёша дал команду Егору запускать мотор их машины.
Рулить Лёша умел хорошо и после пробега по прямой поднял самолёт в воздух. Вначале машину стало сильно кренить, но он сумел выровнять её.
Часовой несколько раз выстрелил им вслед, но не попал.
Поднявшись на значительную высоту, новоявленному лётчику удалось «прицепиться» к железной дороге и лететь вдоль неё. Какая высота, какая скорость, далеко ли до линии фронта – ничего этого он не знал.
Минут через сорок полёта перепуганный Егор наклонился к его уху и крикнул:
– В нас стреляют… Пробит радиатор… Вода уходит!
«Раз стреляют – значит, внизу наши», – подумал Алексей. Впереди он увидел луг и пошёл на посадку.
«И можете мне поверить, машину я не сломал, только погнул заднюю ось!» – хвастался потом Лёша Сибиряк, вспоминая свой воздушный побег от врагов.
Через несколько минут Лёша и Егор были задержаны красноармейцами. Сначала им не поверили, что они приземлились добровольно.
– Вот какие дела творятся сегодня, – услышал Лёша разговор двух красноармейцев. – Только одного белого лётчика в плен взяли, как эти сами прилетают.
Лёша с радостью понял, что Шадрин волей-неволей вернул украденный им самолёт.
…Лёшу Сибиряка и Егора Дубинина для выяснения под конвоем отправили к нам в часть.
Мы были несказанно удивлены, когда увидели его, прыгающего через лужи на лётном поле.
Лёша шёл по аэродрому, весело распевая:
Я воюю, милая.
Командир отряда расцеловал его.
– К нам поступило пополнение, – не то в шутку, не то всерьёз сказал он, – два самолёта и два моториста. Где взять лётчика?.. Придётся вам подучиться, товарищ Силов!…
– Вот и выходит, что летать-то совсем нетрудно, – говорил мне час спустя Лёша. – Была бы смекалка!
«Да, смекалка и находчивость нужны в полёте, – подумал я. – Если они помогли человеку, который не умеет летать, то лётчику помогут вдвойне».
«Возьмите меня в школу!…»
Командование нашей части в 1922 году поручило мне очень ответственное дело: привезти пятьдесят комплектов нового обмундирования из Москвы.
В первый раз в жизни я поехал в такую важную командировку, да ещё в Москву! Приехал я ненадолго и старался использовать каждый час, каждую минуту на ознакомление с городом. Буквально дни и ночи бродил я по улицам столицы.
Каково же было моё удивление, когда меня, совершенно чужого в Москве человека, вдруг окликнули по имени! Оказывается, и у меня в столице есть знакомые! Да ещё кто – сам Лёша Сибиряк! Я обрадовался и долго с восторгом глядел на бывшего моториста из нашего дивизиона, горячо пожимая ему руку.
С первых же слов выяснилось, что Лёша учится в Москве, в лётной школе. Это меня сразило.
– Добился всё же своего!
– Трудно было. Операцию глаза пришлось делать.
– Да ну!
– Теперь всё в порядке. Как бог летаю, на «отлично».
– Вот бы и мне тоже!… – невольно отозвался я с завистью.
– Это не так уж трудно, – утешил меня Силов. – Пойди к нашему начальнику лётной части – он очень хороший человек. Попроси как следует – так, мол, и так, давно мечтаю. Думаю, что он тебе поможет.
Я легко верил, что всего можно добиться, если ты не лентяй. Через час я уже сидел неподалёку от здания школы, на одной из скамеек Петровского парка, и пристально разглядывал всех прохожих. Начальника не оказалось, но мне сказали, что он должен скоро быть. Я задумал: если угадаю среди множества людей, шедших в школу, кто начальник, значит, будет удача.
Несмотря на мою «многолетнюю», как мне тогда казалось, службу в Красной Армии, я был ещё очень тёмен и охотно положился на загаданную примету, совершенно не подумав о том, что, находясь на действительной военной службе, я вообще не имел права без ведома и разрешения командира определяться в какую-либо школу…
Согласно моему гаданию, всё сначала пошло отлично. Когда к школе подъехал на велосипеде человек с приветливым, гладко выбритым лицом, да ещё в кожаной куртке, меня кольнуло в сердце. Я так и подскочил: он!
Едва человек успел спрыгнуть с велосипеда, я уже стоял возле него и готовился произнести речь. Но почему-то вместо подготовленной речи выпалил только одну фразу:
– Возьмите меня в школу!… – От волнения я даже забыл осведомиться о том, действительно ли сам начальник стоит передо мной. Правда, я быстро одумался и добавил: – Ведь вы начальник лётной части школы товарищ Арцеулов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40