Знаешь ли ты, что лошадям требуется четыре дня на восстановление сил после скачек? Дело не в ногах, у них выматываются сердца. Я думал, что у тебя было несколько выходных дней. Какого черта ты делал?
Он разыскивал человека, которого нигде не было.
В течение пяти дней и ночей – с Мари и без нее – Уоррен рыскал по центральным улицам и окрестностям Хьюстона, беседуя с каждым бродягой или бездомным, которые ему встречались. В тот день в суде Шива Сингх снабдила его чуть более подробным описанием. Белый мужчина среднего роста и обычного сложения, бедно одетый, неряшливо выглядевший, скорее, с темной или загорелой кожей, чем с бледной, – вот и все, чем располагал Уоррен, плюс к тому возможность, допустимая благодаря любезно предоставленной Мей Си Трунг информации, что этот мужчина может быть одет в серый костюм или зеленый хлопчатобумажный свитер. Вдова просмотрела одежду своего покойного супруга и подтвердила воспоминания Шивы Сингх: именно эти вещи, похоже, и отсутствовали. Все рубашки Дан Хо Трунга, отданные в стирку, были из оксфордской ткани, белые и на пуговицах. Других он не покупал.
Уоррен объездил все миссии и бесплатные кухни, все парки, дешевые бары на Монтроз и Хайт, ночлежные дома, посетил автобусную станцию “Грейхаунд” и станцию “Эмтрэк”, в которых на деревянных лавочках спали отверженные мужчины и женщины. Он проезжал вдоль торгового центра на Уэслайн-террас по три раза на дню. Проверял городские больницы и тюрьму. Все безуспешно.
Больше он не мог сделать ничего – разве что начать все сначала.
– Хорошо, – сказал Рик, – я понял. А теперь, если тебя это не очень затруднит, постарайся сосредоточиться на нашей встревожившейся клиентке.
– А почему она встревожилась? Мы натаскивали ее, покуда ей не стало дурно от этого. У нас будет великое дело.
– Потому что ты пренебрегаешь ею. Она вызывала меня в пятницу для беседы. Она, должно быть, действительно в отчаянии. Я сказал, что ты думаешь о ней день и ночь.
– Я так и делаю, – ответил Уоррен.
* * *
В роскошном, обшитом деревянными панелями зале судьи Бингема первый ряд зрительских мест предназначался для прессы и стоял отдельно. Перед залом в переполненном коридоре поверх телекамер ярко сияли галогенные лампы. Джонни Фей Баудро, экипированная в серый чесучевый костюм, купленный ею в день убийства Дан Хо Трунга, занимала скромную позицию в середине и немного позади своих адвокатов.
– Мы с мистером Левиным ожидаем короткого процесса и вердикта о невиновности нашей подзащитной в убийстве доктора Отта, – заявил Уоррен в микрофоны.
– Будет ли миз Баудро давать свидетельские показания в свою защиту?
– Когда придет время, мы с мистером Левиным посовещаемся с нашей клиенткой и примем соответствующее решение. А теперь будьте добры извинить нас…
Репортеры повернулись к Бобу Альтшулеру, одетому в безукоризненный черный двубортный костюм, скрывавший его раздавшуюся талию. Имея намерение принять участие в политической кампании за место судьи, Альтшулер всегда был только рад поговорить с репортерами.
– Я не столько представляю штат, сколько самих жертв и их горюющие семьи. Это концепция, о которой мы постепенно начали забывать в наши дни. Что касается теперешнего конкретного случая…
По пути в зал суда Джонни Фей потянула Уоррена за рукав.
– Знаете, вы могли бы сделать это и с большим энтузиазмом. Например, сказать, что убеждены в моей невиновности.
– Мы надеемся, что это скажет суд, – ответил Уоррен.
– Ну, так буду я давать показания или нет?
– Если это окажется необходимым.
– Тогда зачем вы заставляли меня просиживать зад и учили, что говорить, когда я окажусь там?
– Подождите.
Уоррен остановился, глядя на нее, и произнес так, чтобы Рик тоже мог слышать его слова:
– Я никогда не учил вас, что говорить, я лишь объяснял, как это нужно делать. Я советовал, если вам придется давать показания, говорить правду. Запомните это.
Voir dire началось. Дело не квалифицировалось как предумышленное убийство: будущие члены суда могли избираться и гуртом – из списка в 60 человек.
Джонни Фей помогала команде адвокатов делать их выбор.
– Мне не нравится та женщина в зеленовато-желтом, которая медсестра. Она смотрела на меня как-то нехорошо. – Или: – Этот мужчина в черной спортивной куртке – он симпатичный. Могу сказать с уверенностью. Возьмите его.
Рик в каждом случае спорил с ней. Медсестра была разведенной, и медсестры часто имеют дело с побитыми женщинами; она будет прекрасным присяжным, поддерживающим сторону защиты; мужчина же в куртке лютеранин, а они верят в “око за око…”. Уоррен возразил:
– Пусть будет, как хочет она. У нее развит инстинкт.
В помощь себе к этому процессу Боб Альтшулер подобрал двух молодых помощников прокурора – мужчину и женщину, которых готовил для других судов. Оба имели короткие стрижки, носили очки и никогда не улыбались никому, кроме друг друга.
– Они выглядят злыми, – прошептала Джонни Фей.
– Они на самом деле злые, – сказал Рик. – Это непременное условие их работы.
Запись судебной процедуры вела Мари Хан. Всякий раз, встречаясь глазами с Уорреном, она благопристойно улыбалась.
Присяжные были набраны к двум часам следующего дня, после чего судья Бингем пригласил старших адвокатов к своему столу. На одной из полок, находившейся как раз под рукой у судьи, Уоррен мельком заметил несколько стоп различных судебных документов, книгу о том, как расширить свой словарный запас, экземпляр “Современного английского языка” Фаулера и тоненькую брошюрку по выращиванию и уходу за циниями.
– Если хотите, – сказал судья, – мы можем начать прямо сейчас. Прослушаем вступительные заявления сторон. Или сделаем это завтра утром. Вам решать, джентльмены.
Альтшулер пожал плечами:
– Обвинение готово к процессу.
– Защита тоже готова, – заявил Уоррен.
* * *
В тот же вечер они с Мари на ее автомобиле ездили в Транквилити-парк. Там небольшим лагерем проживали бездомные: они спали под магнолиями или готовили свой ужин. Некоторые из этих людей были истощенными, некоторые казались довольно сытыми. Большинство носили бороды и походили на немытых дровосеков. Кое-где под деревьями кучками стояли продовольственные тележки, используемые в супермаркетах.
Ни на ком здесь не оказалось одежды Дан Хо Трунга. Уоррен побеседовал с каждым: и опять никто из них не был на Уэслайн-террас в конце мая, то есть в тот день, когда на автостоянке прогремел выстрел, – во всяком случае ни один в этом не признался. Когда эти люди отвечали, Уоррен внимательно смотрел им в глаза, держа при этом двумя пальцами сложенную десятидолларовую бумажку.
– Давай попробуем съездить в Германн-парк, – предложил Уоррен.
Уже в машине Мари сказала:
– Ты произнес сегодня отличную вступительную речь. Короткую и убедительную.
– Неужели? Но ведь я всего лишь изложил факты и сообщил, что, собственно, мы собираемся доказывать.
– Вступительная речь и должна быть такой. Боба, как всегда, занесло, и он едва не усыпил присяжных. Его речь больше была похожа на заключительное слово обвинения.
– Боб Альтшулер – это ответ округа Харрис на нейтронную бомбу. Все здания останутся стоять на месте, а все люди будут до смерти замучены его комментариями.
– Почему же ты не возражал?
– Наше дело будет говорить само за себя.
Уоррен сделал небольшую паузу.
– И все это, – добавил он, – постоянно напоминает мне об одном: что же случилось когда-то между тобой и Бобом?
– Мне бы не хотелось рассказывать об этом тебе.
– Тогда не нужно.
– Нет, я все же расскажу.
Боба Альтшулера назначили главным обвинителем в суд Дуайта Бингема три года назад, когда сыну Мари было пять лет. Отцом Ренди являлся детектив из Далласа, приезжавший сюда снимать показания в связи с каким-то делом.
– Я несколько раз переспала с ним – сказала Мари, – а проснулась беременной. Я просто места себе не находила от злости. Мне не хотелось, чтобы этот парень стал моим мужем, – он был сексуален, физически крепок, привлекателен на вид, но и только. И все же я решила завести ребенка. Мне тогда исполнился тридцать один год, и возраст для этого был подходящий. В девятнадцать лет я перенесла ужасный аборт. Короче, у меня появился Ренди. Никаких сожалений. Я люблю этого ребенка.
Любовный роман с Бобом Альтшулером был делом увлекательным, потому что опасным: Боб являл собой крупную фигуру в 342-м суде, к тому же был женат. Мари полюбила Боба за его ум, а он любил в ней ее тело.
Уоррен отлично понимал все это.
– Дело в том, что он хотел бросить свою жену и детей, чтобы жениться на мне. У него трое дочерей-подростков, очень трудных юных леди. Их дом походит на ад – вечные истерики, рок-н-ролл и запертые ванные комнаты. К тому же, жена Боба то и дело лежит в больнице. Я соблазнилась, потому что Боб с ума по мне сходил и по-настоящему любил Ренди. Я постоянно твердила ему, что Ренди тоже когда-то станет подростком, но Боб отвечал, что мальчики – это совсем другое дело. Как бы то ни было, в конечном итоге я на это не пошла. Любовный роман – это одно, и я, в сущности, не любила Боба, а наш брак означал, что рухнет другая семья. Я верю в такие вещи. Он перенес это довольно тяжело.
– Это видно.
– Да, я тоже так думаю. Он мне по-прежнему нравился. Боб превосходный юрист, с ним не так-то легко справиться на процессе. Ну, а теперь ты расскажи мне, что произошло у вас с женой.
Уоррен, как мог, пересказал ей свою историю. Мари заявила:
– Я не понимаю этого. Она, должно быть, сумасшедшая. Ты же отличный мужик.
– Спасибо. Честно говоря, я и сам по большей части этого не понимаю. Но, может быть, я не всегда был такой отличный.
– Да, всякое случается.
Но в этом ли было дело? – думал Уоррен. Последние дни Чарм лишь изредка занимала его мысли. Нельзя сказать, что он уже пережил ее уход, однако рана постепенно начала зарубцовываться. Безусловно, дружба с Мари помогла этому. После того вечера, когда она готовила ласагну, Уоррен почти каждую ночь проводил в ее доме. Вместе они разыскивали человека, которого нигде почему-то не было. Когда это занятие утомляло или обескураживало их, Уоррен разворачивался на 180 градусов и они ехали спать. Однажды они даже ходили в кино, где купили “попкорн” и держали друг друга за руки. Руки Мари были изящны и удивительно прохладны. Словом, всякое случается. Простое стечение обстоятельств. Мари казалась ему простой женщиной, вовсе не необычной, какою виделась Чарм. Но, может быть, с экстраординарными людьми труднее ладить и тем более жить. Слишком много драм и треволнений в сочетании с их сознательной стимуляцией. В себе самом Уоррен тоже не находил ничего необычного: он был простым трудягой-адвокатом. Однажды он обзавелся бы детьми, новыми стенами, на которых развесил бы свои фотографии, новой газонокосилкой. Возможно, ему и нужна была ординарная женщина, которая любила бы его и которую он без всяких эмоциональных закидонов любил бы сам. Ему хотелось гармонии и простоты. Что касается драм, тревог и самобичеваний, то он с лихвой получал их в своем суде. Может быть, простота и была ответом на его вопрос.
Уоррен поставил машину на стоянку около конюшен в Германн-парке, там, где он когда-то нашел и потерял Педро. Вечер был теплым, хотя и не настолько, чтобы выступил пот. Сквозь листву деревьев проглядывали мерцающие огни города, и Уоррену удалось разглядеть даже высотный дом, в котором жила Джонни Фей, – светящиеся и расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга окна делали его похожим на приборную панель реактивного самолета.
– Ты кого-нибудь видишь? – спросила Мари.
– Пока нет, но давай немножко порыщем в темноте.
– Насчет твоего “порыщем”. Скажи, ты когда-нибудь занимался любовью ночью, на траве под деревом?
– Ты это серьезно?
– Это такое дело, о котором я никогда не шучу. Или, по крайней мере, очень редко.
– А тебе случалось?
– Нет, но мне всегда хотелось попробовать. У меня в багажнике есть пляжное одеяло.
– Ты не возражаешь, если мы сначала все же поищем того человека? Чтобы я уже ни о чем другом потом не стал думать.
Мари вздохнула:
– О'кей!
Сарайчик за конюшнями оказался пуст, но Уоррен, благодаря карманному фонарику, заметил несколько пустых бутылок из-под пива и узелок со скомканным грязным бельем. Дверь в конюшню была закрыта. Уоррен расслышал, как за нею шуршат соломой копыта лошадей. Следуя за лучом фонарика, он прошел по пружинящей под ногами темной траве к площадке для выездки животных.
Мари схватила его за руку.
– Там кто-то есть. Похоже, какие-то двое парней.
Уоррен водил фонарем до тех пор, пока яркий луч не выхватил из темноты фигуры двух мужчин, которые отдыхали, прислонившись к ограде, окружавшей площадку. Мужчины курили и о чем-то тихо беседовали. Курят марихуану, догадался Уоррен по чмокающим звукам. Когда они с Мари подобрались поближе, крохотный красный огонек исчез за спиной одного из сидевших.
Голос спросил:
– Que paso? В чем дело! (исп.)
Уоррен направил свет фонаря в лицо одного из курильщиков.
Мексиканец. То же самое можно было сказать и о другом.
– Педро?
– Quien es? Кто это? (исп.)
– Я адвокат! Тот самый адвокат, от которого ты сбежал, негодяй! Я защитник Гектора. Я еще дал тебе сорок баксов, помнишь?
– Ах, да!
Педро повернулся к своему компаньону:
– Es el pinche adogado de Hector. Me queria ir al juez para ayudarle, recuerdes? Да это сам адвокат Гектора. Я собирался пойти к судье, помочь ему, ты помнишь? (исп.).
Чертов адвокат, который хотел, чтобы я пошел в суд и помог Гектору.
– Это твой друг Армандо? – спросил Уоррен, стараясь теперь быть чуть дружелюбней.
– Это Армандо. Он не говорит по-английски.
– Так что же с тобой случилось, Педро? Я приезжал, хотел тебя найти, но вы оба куда-то пропали.
– Я потерял работу, парень. Пришлось уйти. В миссии все-таки кормят. Но мне не понравилось в миссии. Я вернулся.
– Давайте уйдем отсюда, – сказал Уоррен. – Я куплю вам пива.
Уоррен отвез их в ближайший бар и купил кувшин разливного “Мичелоб”.
– Слушай меня, Педро, и ты тоже, Армандо. Вы нужны мне, ребята. И еще важнее то, что вы нужны Гектору. Суд над ним еще идет. На следующей неделе я должен представить своих свидетелей. Наступает моя очередь, понимаете? У меня есть шанс спасти жизнь вашего друга. Мне нужно, чтобы вы пришли туда и поклялись, что у Гектора не было пистолета. Сделаете вы это? И не дурачьте меня. Скажите да или нет.
Мексиканцы продолжали невозмутимо разглядывать грудь Мари, которая сидела и пила пиво, положив одну руку на плечо Уоррена. В баре было прохладно, и соски Мари выпирали из-под ее тонкой белой блузки.
– У нас будут неприятности, – наконец выговорил Педро.
– Неприятности, – сказал Уоррен, – у вас будут в том случае, если вы не перестанете пялить глаза на титьки моей подруги.
Они сразу же прекратили. Уоррен обдумал слова Педро.
– Ты имеешь в виду неприятности из-за того, что у вас нет документов?
– Вот именно.
– Я уже говорил тебе раньше, что вас об этом не спросят. Я сумею вас защитить. Вы поклянетесь, что у Гектора не было пистолета, и затем можете идти.
Некоторое время оба мужчины быстро бормотали по-испански, очевидно, споря. Уоррен с нетерпением ждал.
– О'кей, – сказал Педро. Потом кивнул в сторону Армандо. – Но мой друг не так хорошо говорит по-английски, как я.
– Если он будет давать свидетельские показания, суд обеспечит переводчика. Где вы, ребята, сейчас ночуете?
Педро пожал плечами:
– Да где придется.
– Если вы знаете какую-то недорогую гостиницу, то я помещу вас на неделю туда. Или подождите, кажется, у меня есть идея получше. Вы можете пока пожить у меня. Отличный номер-апартаменты. Еда, пиво – все это за мой счет. Сколько влезет. Все, что придется делать вам, – это присмотреть за моей собакой.
Снова они на целую минуту заговорили. Педро повернулся к Уоррену:
– А у вас есть телевизор?
– И еще кабельное телевидение. Фильмы день и ночь. Два испаноязычных канала.
– А видеомагнитофон?
– И это тоже. Вы сможете взять напрокат “Да здравствует Запата!” – видеосалон внизу, в том же здании, выдает любые фильмы. Все, что вам понравится. Я плачу.
– И нас не арестуют? Не вышибут оттуда?
– Я даю вам слово. Mi palabra de honor. Даю честное слово (исп.).
Армандо снова заговорил. Педро сказал:
– Он спрашивает, не кусается ли ваша собака.
– Только если я попрошу ее об этом.
* * *
В своем номере в “Рейвендейле” Уоррен сказал:
– Только не звоните по телефону в Мексику. Это мне не по карману.
Он рассчитывал на то, что они в любом случае позвонят, но после такого предупреждения больше десяти минут говорить не станут. И к тому же им наверняка доставит удовольствие сделать что-нибудь такое, чего им не предлагали.
– Вы хорошо отнеслись к нам, – сказал Педро, – мы теперь не будем хитрить с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Он разыскивал человека, которого нигде не было.
В течение пяти дней и ночей – с Мари и без нее – Уоррен рыскал по центральным улицам и окрестностям Хьюстона, беседуя с каждым бродягой или бездомным, которые ему встречались. В тот день в суде Шива Сингх снабдила его чуть более подробным описанием. Белый мужчина среднего роста и обычного сложения, бедно одетый, неряшливо выглядевший, скорее, с темной или загорелой кожей, чем с бледной, – вот и все, чем располагал Уоррен, плюс к тому возможность, допустимая благодаря любезно предоставленной Мей Си Трунг информации, что этот мужчина может быть одет в серый костюм или зеленый хлопчатобумажный свитер. Вдова просмотрела одежду своего покойного супруга и подтвердила воспоминания Шивы Сингх: именно эти вещи, похоже, и отсутствовали. Все рубашки Дан Хо Трунга, отданные в стирку, были из оксфордской ткани, белые и на пуговицах. Других он не покупал.
Уоррен объездил все миссии и бесплатные кухни, все парки, дешевые бары на Монтроз и Хайт, ночлежные дома, посетил автобусную станцию “Грейхаунд” и станцию “Эмтрэк”, в которых на деревянных лавочках спали отверженные мужчины и женщины. Он проезжал вдоль торгового центра на Уэслайн-террас по три раза на дню. Проверял городские больницы и тюрьму. Все безуспешно.
Больше он не мог сделать ничего – разве что начать все сначала.
– Хорошо, – сказал Рик, – я понял. А теперь, если тебя это не очень затруднит, постарайся сосредоточиться на нашей встревожившейся клиентке.
– А почему она встревожилась? Мы натаскивали ее, покуда ей не стало дурно от этого. У нас будет великое дело.
– Потому что ты пренебрегаешь ею. Она вызывала меня в пятницу для беседы. Она, должно быть, действительно в отчаянии. Я сказал, что ты думаешь о ней день и ночь.
– Я так и делаю, – ответил Уоррен.
* * *
В роскошном, обшитом деревянными панелями зале судьи Бингема первый ряд зрительских мест предназначался для прессы и стоял отдельно. Перед залом в переполненном коридоре поверх телекамер ярко сияли галогенные лампы. Джонни Фей Баудро, экипированная в серый чесучевый костюм, купленный ею в день убийства Дан Хо Трунга, занимала скромную позицию в середине и немного позади своих адвокатов.
– Мы с мистером Левиным ожидаем короткого процесса и вердикта о невиновности нашей подзащитной в убийстве доктора Отта, – заявил Уоррен в микрофоны.
– Будет ли миз Баудро давать свидетельские показания в свою защиту?
– Когда придет время, мы с мистером Левиным посовещаемся с нашей клиенткой и примем соответствующее решение. А теперь будьте добры извинить нас…
Репортеры повернулись к Бобу Альтшулеру, одетому в безукоризненный черный двубортный костюм, скрывавший его раздавшуюся талию. Имея намерение принять участие в политической кампании за место судьи, Альтшулер всегда был только рад поговорить с репортерами.
– Я не столько представляю штат, сколько самих жертв и их горюющие семьи. Это концепция, о которой мы постепенно начали забывать в наши дни. Что касается теперешнего конкретного случая…
По пути в зал суда Джонни Фей потянула Уоррена за рукав.
– Знаете, вы могли бы сделать это и с большим энтузиазмом. Например, сказать, что убеждены в моей невиновности.
– Мы надеемся, что это скажет суд, – ответил Уоррен.
– Ну, так буду я давать показания или нет?
– Если это окажется необходимым.
– Тогда зачем вы заставляли меня просиживать зад и учили, что говорить, когда я окажусь там?
– Подождите.
Уоррен остановился, глядя на нее, и произнес так, чтобы Рик тоже мог слышать его слова:
– Я никогда не учил вас, что говорить, я лишь объяснял, как это нужно делать. Я советовал, если вам придется давать показания, говорить правду. Запомните это.
Voir dire началось. Дело не квалифицировалось как предумышленное убийство: будущие члены суда могли избираться и гуртом – из списка в 60 человек.
Джонни Фей помогала команде адвокатов делать их выбор.
– Мне не нравится та женщина в зеленовато-желтом, которая медсестра. Она смотрела на меня как-то нехорошо. – Или: – Этот мужчина в черной спортивной куртке – он симпатичный. Могу сказать с уверенностью. Возьмите его.
Рик в каждом случае спорил с ней. Медсестра была разведенной, и медсестры часто имеют дело с побитыми женщинами; она будет прекрасным присяжным, поддерживающим сторону защиты; мужчина же в куртке лютеранин, а они верят в “око за око…”. Уоррен возразил:
– Пусть будет, как хочет она. У нее развит инстинкт.
В помощь себе к этому процессу Боб Альтшулер подобрал двух молодых помощников прокурора – мужчину и женщину, которых готовил для других судов. Оба имели короткие стрижки, носили очки и никогда не улыбались никому, кроме друг друга.
– Они выглядят злыми, – прошептала Джонни Фей.
– Они на самом деле злые, – сказал Рик. – Это непременное условие их работы.
Запись судебной процедуры вела Мари Хан. Всякий раз, встречаясь глазами с Уорреном, она благопристойно улыбалась.
Присяжные были набраны к двум часам следующего дня, после чего судья Бингем пригласил старших адвокатов к своему столу. На одной из полок, находившейся как раз под рукой у судьи, Уоррен мельком заметил несколько стоп различных судебных документов, книгу о том, как расширить свой словарный запас, экземпляр “Современного английского языка” Фаулера и тоненькую брошюрку по выращиванию и уходу за циниями.
– Если хотите, – сказал судья, – мы можем начать прямо сейчас. Прослушаем вступительные заявления сторон. Или сделаем это завтра утром. Вам решать, джентльмены.
Альтшулер пожал плечами:
– Обвинение готово к процессу.
– Защита тоже готова, – заявил Уоррен.
* * *
В тот же вечер они с Мари на ее автомобиле ездили в Транквилити-парк. Там небольшим лагерем проживали бездомные: они спали под магнолиями или готовили свой ужин. Некоторые из этих людей были истощенными, некоторые казались довольно сытыми. Большинство носили бороды и походили на немытых дровосеков. Кое-где под деревьями кучками стояли продовольственные тележки, используемые в супермаркетах.
Ни на ком здесь не оказалось одежды Дан Хо Трунга. Уоррен побеседовал с каждым: и опять никто из них не был на Уэслайн-террас в конце мая, то есть в тот день, когда на автостоянке прогремел выстрел, – во всяком случае ни один в этом не признался. Когда эти люди отвечали, Уоррен внимательно смотрел им в глаза, держа при этом двумя пальцами сложенную десятидолларовую бумажку.
– Давай попробуем съездить в Германн-парк, – предложил Уоррен.
Уже в машине Мари сказала:
– Ты произнес сегодня отличную вступительную речь. Короткую и убедительную.
– Неужели? Но ведь я всего лишь изложил факты и сообщил, что, собственно, мы собираемся доказывать.
– Вступительная речь и должна быть такой. Боба, как всегда, занесло, и он едва не усыпил присяжных. Его речь больше была похожа на заключительное слово обвинения.
– Боб Альтшулер – это ответ округа Харрис на нейтронную бомбу. Все здания останутся стоять на месте, а все люди будут до смерти замучены его комментариями.
– Почему же ты не возражал?
– Наше дело будет говорить само за себя.
Уоррен сделал небольшую паузу.
– И все это, – добавил он, – постоянно напоминает мне об одном: что же случилось когда-то между тобой и Бобом?
– Мне бы не хотелось рассказывать об этом тебе.
– Тогда не нужно.
– Нет, я все же расскажу.
Боба Альтшулера назначили главным обвинителем в суд Дуайта Бингема три года назад, когда сыну Мари было пять лет. Отцом Ренди являлся детектив из Далласа, приезжавший сюда снимать показания в связи с каким-то делом.
– Я несколько раз переспала с ним – сказала Мари, – а проснулась беременной. Я просто места себе не находила от злости. Мне не хотелось, чтобы этот парень стал моим мужем, – он был сексуален, физически крепок, привлекателен на вид, но и только. И все же я решила завести ребенка. Мне тогда исполнился тридцать один год, и возраст для этого был подходящий. В девятнадцать лет я перенесла ужасный аборт. Короче, у меня появился Ренди. Никаких сожалений. Я люблю этого ребенка.
Любовный роман с Бобом Альтшулером был делом увлекательным, потому что опасным: Боб являл собой крупную фигуру в 342-м суде, к тому же был женат. Мари полюбила Боба за его ум, а он любил в ней ее тело.
Уоррен отлично понимал все это.
– Дело в том, что он хотел бросить свою жену и детей, чтобы жениться на мне. У него трое дочерей-подростков, очень трудных юных леди. Их дом походит на ад – вечные истерики, рок-н-ролл и запертые ванные комнаты. К тому же, жена Боба то и дело лежит в больнице. Я соблазнилась, потому что Боб с ума по мне сходил и по-настоящему любил Ренди. Я постоянно твердила ему, что Ренди тоже когда-то станет подростком, но Боб отвечал, что мальчики – это совсем другое дело. Как бы то ни было, в конечном итоге я на это не пошла. Любовный роман – это одно, и я, в сущности, не любила Боба, а наш брак означал, что рухнет другая семья. Я верю в такие вещи. Он перенес это довольно тяжело.
– Это видно.
– Да, я тоже так думаю. Он мне по-прежнему нравился. Боб превосходный юрист, с ним не так-то легко справиться на процессе. Ну, а теперь ты расскажи мне, что произошло у вас с женой.
Уоррен, как мог, пересказал ей свою историю. Мари заявила:
– Я не понимаю этого. Она, должно быть, сумасшедшая. Ты же отличный мужик.
– Спасибо. Честно говоря, я и сам по большей части этого не понимаю. Но, может быть, я не всегда был такой отличный.
– Да, всякое случается.
Но в этом ли было дело? – думал Уоррен. Последние дни Чарм лишь изредка занимала его мысли. Нельзя сказать, что он уже пережил ее уход, однако рана постепенно начала зарубцовываться. Безусловно, дружба с Мари помогла этому. После того вечера, когда она готовила ласагну, Уоррен почти каждую ночь проводил в ее доме. Вместе они разыскивали человека, которого нигде почему-то не было. Когда это занятие утомляло или обескураживало их, Уоррен разворачивался на 180 градусов и они ехали спать. Однажды они даже ходили в кино, где купили “попкорн” и держали друг друга за руки. Руки Мари были изящны и удивительно прохладны. Словом, всякое случается. Простое стечение обстоятельств. Мари казалась ему простой женщиной, вовсе не необычной, какою виделась Чарм. Но, может быть, с экстраординарными людьми труднее ладить и тем более жить. Слишком много драм и треволнений в сочетании с их сознательной стимуляцией. В себе самом Уоррен тоже не находил ничего необычного: он был простым трудягой-адвокатом. Однажды он обзавелся бы детьми, новыми стенами, на которых развесил бы свои фотографии, новой газонокосилкой. Возможно, ему и нужна была ординарная женщина, которая любила бы его и которую он без всяких эмоциональных закидонов любил бы сам. Ему хотелось гармонии и простоты. Что касается драм, тревог и самобичеваний, то он с лихвой получал их в своем суде. Может быть, простота и была ответом на его вопрос.
Уоррен поставил машину на стоянку около конюшен в Германн-парке, там, где он когда-то нашел и потерял Педро. Вечер был теплым, хотя и не настолько, чтобы выступил пот. Сквозь листву деревьев проглядывали мерцающие огни города, и Уоррену удалось разглядеть даже высотный дом, в котором жила Джонни Фей, – светящиеся и расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга окна делали его похожим на приборную панель реактивного самолета.
– Ты кого-нибудь видишь? – спросила Мари.
– Пока нет, но давай немножко порыщем в темноте.
– Насчет твоего “порыщем”. Скажи, ты когда-нибудь занимался любовью ночью, на траве под деревом?
– Ты это серьезно?
– Это такое дело, о котором я никогда не шучу. Или, по крайней мере, очень редко.
– А тебе случалось?
– Нет, но мне всегда хотелось попробовать. У меня в багажнике есть пляжное одеяло.
– Ты не возражаешь, если мы сначала все же поищем того человека? Чтобы я уже ни о чем другом потом не стал думать.
Мари вздохнула:
– О'кей!
Сарайчик за конюшнями оказался пуст, но Уоррен, благодаря карманному фонарику, заметил несколько пустых бутылок из-под пива и узелок со скомканным грязным бельем. Дверь в конюшню была закрыта. Уоррен расслышал, как за нею шуршат соломой копыта лошадей. Следуя за лучом фонарика, он прошел по пружинящей под ногами темной траве к площадке для выездки животных.
Мари схватила его за руку.
– Там кто-то есть. Похоже, какие-то двое парней.
Уоррен водил фонарем до тех пор, пока яркий луч не выхватил из темноты фигуры двух мужчин, которые отдыхали, прислонившись к ограде, окружавшей площадку. Мужчины курили и о чем-то тихо беседовали. Курят марихуану, догадался Уоррен по чмокающим звукам. Когда они с Мари подобрались поближе, крохотный красный огонек исчез за спиной одного из сидевших.
Голос спросил:
– Que paso? В чем дело! (исп.)
Уоррен направил свет фонаря в лицо одного из курильщиков.
Мексиканец. То же самое можно было сказать и о другом.
– Педро?
– Quien es? Кто это? (исп.)
– Я адвокат! Тот самый адвокат, от которого ты сбежал, негодяй! Я защитник Гектора. Я еще дал тебе сорок баксов, помнишь?
– Ах, да!
Педро повернулся к своему компаньону:
– Es el pinche adogado de Hector. Me queria ir al juez para ayudarle, recuerdes? Да это сам адвокат Гектора. Я собирался пойти к судье, помочь ему, ты помнишь? (исп.).
Чертов адвокат, который хотел, чтобы я пошел в суд и помог Гектору.
– Это твой друг Армандо? – спросил Уоррен, стараясь теперь быть чуть дружелюбней.
– Это Армандо. Он не говорит по-английски.
– Так что же с тобой случилось, Педро? Я приезжал, хотел тебя найти, но вы оба куда-то пропали.
– Я потерял работу, парень. Пришлось уйти. В миссии все-таки кормят. Но мне не понравилось в миссии. Я вернулся.
– Давайте уйдем отсюда, – сказал Уоррен. – Я куплю вам пива.
Уоррен отвез их в ближайший бар и купил кувшин разливного “Мичелоб”.
– Слушай меня, Педро, и ты тоже, Армандо. Вы нужны мне, ребята. И еще важнее то, что вы нужны Гектору. Суд над ним еще идет. На следующей неделе я должен представить своих свидетелей. Наступает моя очередь, понимаете? У меня есть шанс спасти жизнь вашего друга. Мне нужно, чтобы вы пришли туда и поклялись, что у Гектора не было пистолета. Сделаете вы это? И не дурачьте меня. Скажите да или нет.
Мексиканцы продолжали невозмутимо разглядывать грудь Мари, которая сидела и пила пиво, положив одну руку на плечо Уоррена. В баре было прохладно, и соски Мари выпирали из-под ее тонкой белой блузки.
– У нас будут неприятности, – наконец выговорил Педро.
– Неприятности, – сказал Уоррен, – у вас будут в том случае, если вы не перестанете пялить глаза на титьки моей подруги.
Они сразу же прекратили. Уоррен обдумал слова Педро.
– Ты имеешь в виду неприятности из-за того, что у вас нет документов?
– Вот именно.
– Я уже говорил тебе раньше, что вас об этом не спросят. Я сумею вас защитить. Вы поклянетесь, что у Гектора не было пистолета, и затем можете идти.
Некоторое время оба мужчины быстро бормотали по-испански, очевидно, споря. Уоррен с нетерпением ждал.
– О'кей, – сказал Педро. Потом кивнул в сторону Армандо. – Но мой друг не так хорошо говорит по-английски, как я.
– Если он будет давать свидетельские показания, суд обеспечит переводчика. Где вы, ребята, сейчас ночуете?
Педро пожал плечами:
– Да где придется.
– Если вы знаете какую-то недорогую гостиницу, то я помещу вас на неделю туда. Или подождите, кажется, у меня есть идея получше. Вы можете пока пожить у меня. Отличный номер-апартаменты. Еда, пиво – все это за мой счет. Сколько влезет. Все, что придется делать вам, – это присмотреть за моей собакой.
Снова они на целую минуту заговорили. Педро повернулся к Уоррену:
– А у вас есть телевизор?
– И еще кабельное телевидение. Фильмы день и ночь. Два испаноязычных канала.
– А видеомагнитофон?
– И это тоже. Вы сможете взять напрокат “Да здравствует Запата!” – видеосалон внизу, в том же здании, выдает любые фильмы. Все, что вам понравится. Я плачу.
– И нас не арестуют? Не вышибут оттуда?
– Я даю вам слово. Mi palabra de honor. Даю честное слово (исп.).
Армандо снова заговорил. Педро сказал:
– Он спрашивает, не кусается ли ваша собака.
– Только если я попрошу ее об этом.
* * *
В своем номере в “Рейвендейле” Уоррен сказал:
– Только не звоните по телефону в Мексику. Это мне не по карману.
Он рассчитывал на то, что они в любом случае позвонят, но после такого предупреждения больше десяти минут говорить не станут. И к тому же им наверняка доставит удовольствие сделать что-нибудь такое, чего им не предлагали.
– Вы хорошо отнеслись к нам, – сказал Педро, – мы теперь не будем хитрить с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45