– Разумеется, я понимаю это, – ответил Холлис.
– Комитету вы нравитесь еще меньше, чем я. Они могут не справиться с искушением доставить вас в можайский морг на их условиях.
– Я об этом сам позабочусь.
– О вас я как раз не беспокоюсь. Вы – заноза в заднице. Я волнуюсь о Лизе Родз. И имейте в виду, мне не удастся вас прикрывать в Можайске.
– Вы не смогли прикрыть меня в пятидесяти ярдах от посольства. Итак, до полудня в мой офис должны доставить два пропуска.
Айлеви открыл дверь, чтобы уйти, но Холлис закрыл ее и спросил:
– Вы выяснили, числился ли майор Додсон в списках пропавших без вести во Вьетнаме?
– Это выясняется.
– А как насчет нашего приятеля из номера 745? Я имею в виду Шиллера. В стране находится американец с такой фамилией?
– Я проверяю, Сэм. Буду постоянно держать вас в курсе.
– Знаю, что будете, Сэз. Сплошное удовольствие работать с ЦРУ.
Айлеви похлопал полковника по плечу.
– Постарайтесь, чтобы вас не прихлопнули на автостраде Минск – Москва. Мне хочется увидеть, чем закончится это дело.
Глава 8
Сэм Холлис натянул синие джинсы и кожаные сапоги. Сунул в левый сапог нож, а над правым ремнем прикрепил на лодыжке небольшую кобуру. Он проверил автоматический «Токарев» 7.62 советского производства. В сущности, тот был сделан по системе «кольта-браунинга», немного видоизмененной русским оружейным конструктором Токаревым, который, поставив на него свою фамилию, просто позабыл заплатить Кольту и Браунингу гонорар за патент. Холлис находил этот пистолет надежнее американского оригинала, кроме того, если придется пристрелить кого-нибудь, то лучше оставить в трупе пулю советского образца.
Холлис навинтил надуло глушитель и сунул пистолет в кобуру, прикрыв ее штаниной джинсов. Он надел черный свитер с высоким воротом, поверх кожаную куртку, в которой лежало четыре обоймы по восемь пуль в каждой.
Полковник вышел из своей комнаты и зашагал через широкий двор. Влажная трава хлюпала под сапогами, но небо было ясным, и сквозь облака слабо светило солнышко.
Трое мальчишек лет по тринадцать гоняли мяч во дворе. Холлис узнал в них Ларри Эшмана, сына коммандера Пола Эшмана, военно-морского атташе, Тома Карузо, сына генерального консула, сына торгового атташе Джейн Лоури. Обычное субботнее утро. Как всегда. Младший Эшман крикнул:
– Полковник Холлис? Вы готовы?
– Конечно! – Холлис побежал к боковой линии, а тем временем Карузо и Лоури заняли линию защиты. Эшман сделал сильную низкую передачу через поле. Двое мальчишек подбежали ближе. Шипы на их бутсах шлепали по мокрому дерну. Холлис подбежал к падающему мячу, поддел его кончиком сапога и принял на грудь, но поскользнулся и едва не упал, однако успел развернуть плечо вперед, и мяч надежно укрылся на его груди между правой рукой и изогнутым плечом. Он услышал громкий вопль Эшмана:
– Вот здорово! Молодец, полковник!
– Все нормально, полковник, держите, – сказал Карузо и протянул Холлису его пистолет. Сэм сунул его обратно в кобуру на лодыжке, покрепче затянув ремешок.
– Вы довольно быстро бегаете, полковник, – заметил Лоури. – Даже с этой железякой на ноге.
Карузо сдерживал ухмылку, а Холлис сказал:
– Когда я играл в финале в академии, я проходил три линии защиты.
Мальчишки рассмеялись. Холлис посмотрел на них. Им, наверное, очень одиноко здесь, подумал он. Ни танцев, какие бывают в средней школе, ни вечеринок по субботам, ни пляжа, ни лыжных поездок, ни друзей, ни девчонок. И ни Америки.
– Изучайте эту страну, ребята, пока вы здесь. И Москву тоже. Встречайтесь с русскими.
Они кивнули.
– И не показывайтесь в этих шиповках на глаза Ване. – Он имел в виду русского садовника, буквально помешавшегося на этом газоне. Он даже звонил Скоттам в Колумбус, штат Огайо, чтобы посоветоваться, как за ним ухаживать.
Холлис направился к жилому блоку – трехэтажному кирпичному дому. Первый этаж, который в Штатах служил бы гаражом, использовался под прачечную и кладовую. Из холла лестница вела в гостиную, столовую и кухню. На третьем этаже располагались одна или две спальни, а иногда и рабочий кабинет, это зависело от ранга сотрудника. Холлис отыскал квартиру Лизы и нажал на звонок. Он услышал ее шаги на лестнице, затем дверь отворилась.
– Привет! – улыбнулась она. – Я было подумала, что вы идете ко мне, а потом увидела футбол. А что вы выронили, когда играли?
– Бумажник.
– О! – Она отошла в сторону и покружилась перед ним. – Ну, как я выгляжу – достаточно скромно?
Она была в невысоких сапожках, в широких вельветовых черных брюках и темно-синем жакете. Из-под воротника жакета виднелся такой же черный свитер, как и у Холлиса.
– Очень мило, – ответил он.
– Вы объясните мне, зачем вам понадобилось, чтобы я надела все темного цвета?
– Я поклонник темных цветов. Пошли.
– Ну, серьезно, Сэм... – проговорила она. – Я могу вас так называть?
– Конечно.
– Почему все-таки темное?
– Расскажу позже.
Они вышли на улицу не через главные ворота, а через калитку у казарм морских пехотинцев. Холлис подошел к милицейскому посту и по-русски сказал:
– Передайте тем двоим, что стояли ночью у главных ворот, что полковник Холлис просит прощения за некорректное поведение.
Один из милиционеров ответил:
– Мы обязательно передадим это, полковник.
– Всего хорошего.
Холлис с Лизой направились по Девятинскому переулку.
– О чем это вы их просили, Сэм? – спросила она.
– У меня возникли небольшие неприятности, когда они спросили у меня паспорт.
– Правильно, что вы извинились, – заметила Лиза.
– Это правильно с военной точки зрения, – сказал он и прибавил: – К тому же мне не хочется, чтобы эти ублюдки решили, что сумели достать меня.
– Где мы будем завтракать? – поинтересовалась Лиза.
– В «Праге».
– Тогда мы можем прогуляться по Арбату. Мне нужна передышка.
Они повернули и пошли пешком по широкому бульвару.
– Солнце светит... хоть какое-то разнообразие.
– Вижу.
– Вы часто бывали в «Праге»?
– Нет.
– За последнее время вы прочли какие-нибудь хорошие книги?
– Не могу вспомнить ни одной.
– Кто-то рассказывал мне, что вас сбили над Северным Вьетнамом.
– Это правда.
– Но вы не были военнопленным.
– Нет, меня спасли в море.
– Дело этого майора Додсона имеет для вас особое значение.
– Возможно.
– Вы не любите сложноподчиненных предложений, не так ли?
– Это зависит от темы разговора.
– Извините.
Они свернули на Арбат у Министерства иностранных дел, еще одного сталинского небоскреба.
– Вы когда-нибудь там бывали? – спросила Лиза.
– Несколько раз.
– Ну и на что это похоже?
– Вы когда-нибудь были в здании госдепартамента?
– Да.
– Ну вот, на него и похож советский МИД, если не считать того, что весь вздор и лицемерные разговоры произносятся на русском языке. Атак почти никакой разницы.
Они пошли по Арбату.
– Вам здесь нравится? – спросил Холлис Лизу.
– Ничего. Немного получше, если вы понимаете, что я имею в виду. Я знаю каждый квартал, оставшийся от старой Москвы.
– Неужели?
– Я занимаюсь фотоочерком.
– Занятно. Это хобби?
– Более или менее. Я собираюсь опубликовать этот материал.
– Желаю удачи, – произнес он и вдруг спросил: – Вы русофилка?
Она смущенно улыбнулась.
– Что-то вроде этого. Да, мне нравится... этот народ... язык... старая Россия.
– Русские необъяснимы, не так ли? Я не могу постичь их, – заметил Холлис. – Они слишком много говорят о своих русских душах, но никогда не упоминают о своих сердцах.
– Может быть...
– К примеру, вместо того, чтобы сказать «разговор по сердцам», они говорят «разговор по душам».
– Может быть, это вопрос сугубо семантического свойства...
– Иногда я считаю их проблемы чисто генетическими.
– Вообще-то и во мне течет русская кровь.
– О, неужели? Значит, я попал впросак.
– Я вас прощаю. Мои дед и бабка по отцу носили фамилию Питятовы. Они владели крупным поместьем и огромным кирпичным домом неподалеку от Казани, на Волге. У меня есть старинная фотография их дома.
– И он сохранился?
– Не знаю. Когда моя бабушка, Эвелина Васильевна, в последний раз видела его в тот день, когда бежала из страны, дом оставался еще целым и невредимым. В поместье у дедушки было пятьсот крестьян. Я пыталась разыскать поместье, но не получила разрешения МИДа. – Она вздохнула и с горечью добавила: – Почему мне нельзя потратить уик-энд на поездку по стране?
– Вы рассказали им, что вы – аристократка и наследница пяти сотен крестьян?
– Ну, разумеется, нет, – рассмеялась Лиза. – Но могу поспорить, что там до сих пор вспоминают фамилию Питятовы.
– С любовью?
– Кто знает? В России все иначе, чем в Западной Европе, куда вы можете приехать и проследить всю свою родословную, Здесь же была полная неразбериха, перелом, были уничтожены целые семьи, две мировые войны, революция, гражданская война, сталинские чистки, мор, насильная коллективизация... Ну и что я буду делать, даже если найду этот дом или кого-нибудь из Питятовых?
– У вас же русская душа. Вы бы придумали что-нибудь, – сказал Холлис.
Лиза улыбнулась, однако промолчала и повела его к магазину, где позолоченными деревянными буквами было написано: «Антиквар».
– Это лучший из трех антикварных магазинов в Москве, – сказала она. – В других в основном торгуют всяким подержанным барахлом.
Они вошли внутрь. Их встретила шикарно одетая привлекательная молодая женщина, она сердечно поприветствовала Лизу.
– Анна, познакомьтесь, это мой друг Сэм, – сказала Лиза по-русски.
Женщина с минуту оценивающе разглядывала его, затем спросила:
– Вы ведь из посольства?
– В некотором роде.
– Значит, вы должны знать моего хорошего знакомого Сэза Айлеви.
– Слышал о нем.
– Если увидитесь с ним, передайте привет.
– Обязательно передам, если увижусь.
– Пожалуйста, смотрите... – она обвела рукой вокруг.
Холлис наблюдал, как Лиза неспешно все осматривает: изделия из серебра, слоновой кости, полудрагоценных уральских самоцветов, тройку с колокольчиками, фарфор, картины в позолоченных рамах – изделия исчезнувшего мира. Холлис подумал, а может, Лиза искала тут Питятовых?
– Вам нравится? – окликнула его Лиза, показывая круглую лаковую шкатулку.
На крышке была изображена удивительно изящная русская доярка. Через ее плечо было перекинуто коромысло, с которого свисали два ведра с молоком. Ко дну шкатулки была прикреплена этикетка с указанием цены: четыреста рублей.
– По-моему, это подлинная палехская шкатулка, – сказала Лиза. – Наверное, дореволюционная.
Довольно ограниченные знания Холлиса о палехских шкатулках не могли подсказать ему, как отличить старинную шкатулку от тех, которые изготовляли в Палехе в настоящее время.
– Не думаю, что ее цена – четыреста рублей.
– Именно это я и ожидала услышать от мужчины, – заметила Лиза.
Холлис лишь пожал плечами, а она добавила:
– Кроме того, мне нравится Анна. Она симпатичная и придерживает для меня кое-какие вещицы.
– И для Сэза.
– Да. Ей нравятся верблюды.
– Простите?
– Сигареты. Сигареты «Кэмел».
– А!..
– Я собираюсь это купить. – Она подошла к прилавку, о чем-то поболтала с Анной и отсчитала четыреста рублей. Завернув палехскую шкатулку в бумажную салфетку, Лиза положила ее в сумочку и протянула через прилавок блок «Кэмела». – Оставьте для меня, если будет, фарфор, инкрустированный серебром или золотом.
Они попрощались с Анной и вышли на улицу.
– Вы заплатили такую кучу денег за эту шкатулку, – осмелился заметить Холлис.
– Знаю.
– Вы что, постоянно носите с собой по четыреста рублей?
– Я – истинно русский человек. Ни кредитных карточек, ни чековых книжек. Просто сотни рублей на случай, если что-нибудь понравится.
– Откуда эта женщина знает вас и Сэза Айлеви, и то, что вы оба из посольства? И почему Сэз Айлеви часто заходит в этот магазин?
– Хороший вопрос. Полагаю, вы можете сами рассказать мне об этом.
– А я думаю, что не смогу.
– Сэз дает мне деньги, чтобы я покупала там вещи. Вообще-то он сам говорит мне, что именно покупать. И всегда то, что продается по завышенной цене. Я бы вам это не рассказывала, но он мне никогда не говорил, что надо это держать в секрете.
Холлис промолчал.
– Это было предательство с моей стороны?
– А вы что, обязаны быть ему преданной?
Она пожала плечами.
– Кое в чем, наверное. Тем не менее не считайте меня круглой дурой. Я получила приказ купить эту шкатулку.
Лиза снова взяла его под руку, и он искоса взглянул на нее. Теперь, после того как она рассказала о себе, он заметил в ней что-то отдаленно русское. Но, возможно, это объяснялось лишь силой внушения, как тогда, когда он видел Джули Кристи в роли пастернаковской Лары на фоне московских декораций в Голливуде.
Холлис решил, что Лиза довольно симпатична. У нее высокие скулы и мелкие черты лица, какие иногда встречаются у славянок. Она была белокожей, с огромными синими глазами и рыжеватыми волосами. Он заметил, что она умеет очень мило обиженно надувать губки, хотя чаще всего она улыбалась и прикусывала нижнюю губу, когда задумывалась.
Она спросила, не глядя на него:
– Разве мне на нос села муха?
– Да нет... я... просто ищу русские черты.
– Не надо искать их в лице. Ноги... Короткие, крепкие ноги и крупные ступни. Широкие бедра.
Она улыбнулась и повела его вниз, в Калашный переулок. Названия переулков Арбата напоминали о поставщиках царского двора шестнадцатого века, когда-то живших и здесь: Плотников, Серебряный и тому подобные.
– Куда вы меня сейчас ведете? – спросил Холлис.
– Завтракать. Разве вы не пригласили меня?
– Да, но я предпочел бы «Прагу».
– А я решила, что могу выбирать.
– Прекрасно, но здесь по дороге нет ни одного ресторана.
– Есть один.
– Как же он называется?
– Не знаю, есть ли у него название. – Они перешли Калашный переулок и вошли в старое отштукатуренное здание, бывший дом богатого купца.
Лиза указала на дверь, расположенную под лестницей, и они спустились в подвал. Перед ними открылось плохо освещенное помещение с низким деревянным потолком. Пол и стены были покрыты восточными коврами, а в воздухе витал табачный аромат. С широкой улыбкой их встретила пожилая женщина. У Холлиса создалось впечатление, что у нее чужие зубные протезы.
– Салям алейкум, – сказала женщина.
Лиза ответила на приветствие и вместе с Холлисом последовала за ней к низкому столу, покрытому грязной красной скатертью.
– Вашему другу нравится наша еда? – спросила женщина на ломаном русском.
– Он ее очень любит. Вы не принесете нам бутылочку того сливового вина?
Женщина ушла.
– Это место есть в путеводителе?
– Нет, сэр. Но должно быть. Здесь великолепно кормят.
– Это евреи?
– Нет, азербайджанцы. Я ведь сказала салям алейкум, а не шолом алейхем. Но это довольно близко, это ведь разновидность арабского языка.
– Понятно.
Помещение было переполнено; клиенты, главным образом мужчины, были явно не русского происхождения, русской речи совсем не было слышно. Как заметил Холлис, Москва была этнически разнородной, поскольку национальные меньшинства всегда стремились в центр империи. Режим старался препятствовать этой иммиграции, а коренные москвичи приходили от нее в ужас. Недавно Сэз Айлеви подготовил доклад, в котором подсчитал, что чуть ли не двадцать процентов московского населения сейчас представляют люди нерусского происхождения. Столица стала домом для узбеков, армян, грузин, татар и еще множества национальных меньшинств. Москва становилась более космополитичной и сложной из-за такого этнического многообразия, она превращалась в сточную канаву империи, как и прежние имперские столицы, ибо наполнялась различными пройдохами и махинаторами, бродягами, дельцами, спекулянтами и паразитами. Такими, как Миша. Там, где русские сталкивались с проблемами, Сэз Айлеви и Сэм Холлис видели благоприятные перспективы.
Холлис обратил внимание, что большинство присутствующих разглядывали их, и спросил:
– Это место безопасно?
– Полагаю.
– Оно не похоже на государственный ресторан.
– Это заведение для обслуживания обедов, свадеб и т.д. Почти что частный клуб. Оно принадлежит азербайджанскому кооперативу. Все тут законно.
– О'кей.
– Вы когда-нибудь ели кооперативную пищу?
– Нет.
– Она лучше, чем в самых хороших ресторанах.
Молодой человек поставил на стол блюдо с мелким белым виноградом и мандаринами.
– Видите? Когда вы в последний раз ели мандарины? – спросила Лиза.
– На прошлой неделе во сне. – Маленьким ножичком Холлис очистил мандарин от кожуры и разделил его на дольки. Они с Лизой отведали азербайджанских фруктов.
– Ну как вам все это? – снова спросила Лиза.
– Вы спасли меня от цинги.
Она вытерла губы носовым платком, поскольку салфеток здесь не было.
– Сюда приходят все азербайджанцы, живущие в Москве. Тут настоящая национальная еда.
Холлис кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47