Дыхнуть человеку не дает, — и снова повернулась к Виторе: — Представляю, что там делается.
Крис захныкала, и Доми стала подбрасывать ее на коленях, напевая в такт: «Цок-цок-цок, мой ослик, в Вифлеем бегом…» Девочка прислонилась к старухе и прикрыла глазки. Доми сказала:
— Совсем засыпает.
Радио говорило: «Эсекиэлину Гутьерресу от его папочки и мамочки в день его двухлетия, с любовью. Послушайте песню «Продавщица фиалок».
Витора сновала от плиты с красным верхом к электроплите, от электроплиты к сушилке для посуды, от сушилки к шкафу, от шкафа к кладовой, от кладовой к котлу, от котла опять к плите с красным верхом. Время от времени она вздыхала и говорила: «Ох, господи». А с той минуты, как она включила музыку, вздохи раздавались чаще и шумнее. Кико всякий раз взглядывал на нее и наконец сказал:
— Вито, а тетя Куки подарит мне пистолет.
— Пистолет?
Мальчик с улыбкой кивнул головой и прикусил нижнюю губу. Витора спросила:
— А для чего тебе пистолет?
— Чтобы всех убивать.
— Надо же! И Вито тоже?
Кико снова кивнул, покусывая нижнюю губу. Вмешалась Доми:
— Он тебя одной болтовней на тот свет отправит.
Кристина захныкала и забарахталась в руках Доми, пытаясь слезть на пол. Старуха встала, ворча: «Чертова девчонка, какого шута теперь ей надо?» Кико опять повернулся к Доми:
— Доми, а мы видели черта.
— Да неужели?
— Ага, в отоплении, правда, Вито?
Радио сказало: «Хулио Аргосу, который едет в Африку, от друзей из его ватаги. Слушайте песню «Птица чогуи».
Витора взяла транзистор и прибавила звук.
— Как услышу эту песню, так обмираю, — пояснила она. — А уж Фемио…
Доми открыла рот, чтобы ответить, но тут Кико просунул между ними свою беленькую головку и сказал:
— Да, Доми, черт был весь черный, с крыльями и рогами и…
Доми вспылила:
— Убирайся немедленно, не то я сейчас…
Открылась дверь, вошел халат в красных и зеленых цветах, и Доми улыбнулась, погладила мальчика по головке, поскольку рука и так была уже поднята, и сказала:
— Уж этот Кико, чего только не придумает. Теперь говорит, что видел черта. Нет, золотце, нет, черт сидит в аду и не трогает таких хороших деток, как ты.
Час дня
Комната стояла чистая, прибранная, пол блестел, как будто по нему никогда не ходили. Стеллаж с книгами разделял комнату пополам, возле окна стоял длинный стол, над которым висела лампа с абажуром — ангел-хранитель; здесь дети, вернувшись из школы, делали уроки. В глубине по углам находились кровати Пабло и Маркоса под кретоновыми покрывалами, между ними — широкая кроватка Кико с высокими бортами из палочек, точно тюрьма. Войдя в комнату, Мама предупредила:
— Захочешь в уборную — скажи.
Кико расставил ноги и посмотрел на свои штанишки, затем, словно осмотра было мало, провел по ним сперва левой, потом правой рукой и заключил:
— Потрогай — даже ни мокринки.
Доми задержалась на кухне, и тогда Хуан предложил:
— Хочешь, устроим радугу?
— Ага, давай, — ответил Кико.
Хуан прикрыл шторы, взял Кико за руку, они осторожно подошли к маленькой кроватке, и оба одновременно подняли головы к третьей полке. Луч света падал на корешки книг, которые вспыхивали разноцветными искрами, и Кико сказал:
— Красиво. Да, Хуан?
Хуан наклонял голову то к одному, то к другому плечу.
— Когда светит солнце, тогда еще красивее, — сказал он.
Вдруг Кико встрепенулся.
— Пусть ангел-хранитель полетает, а, Хуан? — попросил он.
— Погоди, — отозвался Хуан.
Кико улыбался, предвкушая новое развлечение, а тем временем Хуан взобрался на стул, оттянул абажур в сторону, насколько хватило руки, и разом отпустил. Абажур закачался, как маятник, описывая широкую дугу. Хуан спрыгнул со стула и присоединился к брату, а Кико с улыбкой посмотрел на него и снова на лампу и сказал:
— Какой красивый ангел, да, Хуан?
Хуан прищурился, чтобы подстегнуть воображение.
— Ух ты, — воскликнул он вдруг, — смотри получше, это же не ангел, это черт!
Кико прижался к нему.
— Нет, это не черт, Хуан, — просительно сказал он.
— Черт, — подтвердил Хуан. — Гляди, у него есть рога и крылья, и он несется как ветер.
Кико ухватил его за джемпер:
— Нет, не черт, правда, Хуан?
Хуан состроил страшную гримасу, чтобы подчеркнуть свои слова.
— Гляди получше, видишь, как он злится?
Кико прижался к нему еще теснее.
— Открой окно, Хуан, — попросил он дрожащим голосом. — Это черт. И ведьма тоже здесь. Так Доми сказала.
Но Хуан и не думал раздергивать шторы, наоборот, продолжал:
— Черт летит за тобой, он схватит тебя за волосы и унесет в ад, вон смотри на него, смотри!
Кико дрожал. Обхватив брата обеими руками, он простонал:
— Открой, Хуан, открой!
— А вот и ведьма, гляди! — пронзительно вскрикнул Хуан, показывая на тень от абажура, качавшуюся на стене.
Кико в ужасе затопал ногами и разразился рыданиями.
— Открой, открой, Хуан! — вопил он.
Вошла Доми, ведя девочку за руку.
— Чего это вы задернули окна для ваших дурацких игр? — вопросила она.
Кико бросился к ней:
— Тут черт и ведьма, Доми. И черт хотел схватить меня за волосы и унести в ад.
Свободной рукой Доми отдернула шторы.
— Не лезь ко мне опять со своими глупостями, — предупредила она. — Очень много чепухи болтаешь.
Хуан присел у нижней, закрытой полки, толкнул в сторону раздвижную дверцу, и его задумчивый взгляд утонул в разноцветном и бесформенном нагромождении игрушек. Сначала он вытащил яркий мяч и, не вставая, несколько раз ударил его об пол. Потом взял коробку с красками, с надтреснутой крышкой, и переложил на другое место. В глубине стоял форт с поломанной оградой, и Хуан подумал секунду, глядя на него, потом повернулся к Кико.
— Индейцев нет, Кико? — спросил он.
— Нету.
Кико медленно подходил к брату и, оказавшись возле него, пнул ногой яркий мяч.
— Гол! — крикнул он.
Хуан вскочил на ноги.
— Давай! Я Ди Стефано.
Хуан пинал мяч то одной, то другой ногой, и Кико неловко и безрезультатно пытался преградить ему дорогу. Он трусил за мячом безо всякой надежды на успех и иногда еле-еле успевал коснуться его ногой. Играя, они наталкивались на стулья, запутывались в красном трехколесном велосипеде, визжали. Доми поднесла девочку к окну и говорила ей: «Ну-ка посмотри, вон бегут машины. Ой, сколько машин!» И Крис отвечала, причмокивая пухлыми, всегда влажными губками: «А-та-та».
Возмущенный крик застиг их врасплох, и они замерли по стойке «смирно», ожидая, когда дверь распахнется настежь. Мама была уже не в халате в красных и зеленых цветах, а в шерстяной кофточке в белую и синюю полоску и серой юбке, в кожаных домашних туфлях без пятки; длинные и тонкие пальцы держали сигарету, от которой тянулась струйка голубоватого дыма. Но голос был все тот же.
— Я повторяла вам двадцать раз, что дома в мяч не играют.
Отчитав мальчиков, она повернулась к Доми:
— А вы здесь для чего?
— Но, сеньора, — сказала Доми, — вы думаете, они меня слушаются?
Мама наклонилась и сказала решительно и твердо:
— Чтобы больше этого не было, ясно? В следующий раз — останетесь без карманных денег.
Минут пять Кико бродил по углам, не зная, чем заняться. Хуан взял с полки книжку большого формата, на обложке которой стояло: «Покорение Дальнего Запада». Усевшись на стул, Хуан открыл книжку, его черные глаза впились в первый рисунок и, словно тонизирующее питье, проглотили первую подпись: «Лет сто тридцать тому назад слова «Дальний Запад» были окружены для белых людей ореолом тайны…»
Кико вскарабкался на красный трехколесный велосипед, проскрипел «тррын-тррын-тррын», ловко вертя педали в обратном направлении, дал задний ход и затем пулей вылетел в коридор. Перед дверью, ведущей на кухню, он перевернул руль и так, с рулем задом наперед, запедалил в комнату. Там он вытащил из шкафа форт с поломанной оградой, отыскал шнурок, привязал форт к сиденью, уселся на велосипед и бодро покатил по коридору. Форт подпрыгивал и стучал «так-так-так, та-а-а-к», переднее колесо, вращаясь на несмазанной оси, скрипело «гуи-гуиии-гуи», и Кико сказал про себя: «Красивая музыка». Он то и дело поворачивал улыбающееся, довольное личико, чтобы полюбоваться, как прыгает и громыхает привязанный форт, и наконец громко завопил:
— Хуан, грузовик с прицепом!
Вдруг в прихожей, за занавеской, он заметил пылесос, слез с велосипеда, взял резиновую трубу и снова забрался на сиденье. Вернувшись в комнату, он отвязал форт и сказал себе: «А теперь надо залить бензин», снова сел на велосипед и с трубой в руках въехал в розовую ванную. Там он слез, попытался вставить кран в трубу, но это ему не удалось, и тогда он открыл кран и прижал к отверстию конец трубы. Часть струи разлеталась веером, обрызгивая красный свитер, лицо и волосы, но Кико ничего не замечал: его глаза были прикованы к другому концу трубы, откуда лилась тоненькая струйка, падая на заднюю часть велосипеда.
— Бензоколонка, — упоенно сказал себе Кико.
Он еще трижды крутанул кран, отвернув его до отказа, но брызги воды, сильнее ударяя по лицу, заставили его зажмуриться, и он смеялся от их щекотки. Вдруг откуда ни возьмись в дверях появилось сердитое лицо Доми.
— Что-то ты притих. Интересно, чем это ты здесь занимаешься?
Кико поскорее завернул кран.
— Я только заправляю грузовик, Доми, — виновато сказал он.
Доми схватилась за голову.
— Ох, господи! Ну, пускай на тебя полюбуется твоя мама. Уж она тебя подзаправит, не волнуйся. — Доми повернула голову и закричала: — Сеньора!
Кико, стоя посреди лужи, похлопывал ладошки одна о другую, словно отряхивал от воды; из-под мокрой челочки, прилипшей ко лбу, глаза его с непередаваемой печалью глядели в коридор, ожидая появления Мамы. Он услышал, как открылась кухонная дверь, затем раздались торопливые шаги и голос Доми, говоривший все с большим пылом:
— Идите сюда, сеньора. За этим не углядишь. Только посмотрите, на кого он похож! А кругом-то что делается!..
Кико ощутил странную слабость в ногах, но продолжал отряхивать ладони, замерев посреди лужи и глядя на дверь умоляющими глазами; однако, увидев лицо Мамы, понял, что виноват, и опустил голову, а Мама закричала: «Что за наказанье с этими детьми! Видеть их не могу!» И, схватив его левой рукой, правой принялась колотить по попе так, что ей самой стало больно. Из-под ее руки Кико смотрел на Хуана, который, появившись в дверях, строил ему гримасы и целился из воображаемого автомата: «та-та-та-та». Наконец Мама отпустила его, и Кико побежал укрыться в щели между кроватью Маркоса и шкафом; когда из школы вернулась Мерче, она заметила его, подошла, потрепала по голове и сказала:
— Ну, как дела, гномик?
Он искоса поглядывал на сестру и вдруг заорал:
— Дерьмо, задница, какашки!
— Наш малыш сегодня не в духе, — снисходительно сказала девочка и повернулась к нему спиной.
— Мама меня побила, — наконец признался Кико.
Мерче положила портфель на одну из полок, потом скинула пальто и форменный берет и бросила их на кровать Маркоса. Ее движения были слегка нарочиты, неумело кокетливы. Хуан подошел поближе и сказал:
— Как ему попало — сдохнуть можно!
— Что, описался? — спросила Мерче.
— Нет, не за это, — ответил Хуан.
Кико вылез из угла и сказал:
— А я сегодня встал сухой, вот так.
Мерче недоверчиво улыбнулась.
— Ага, правда, — подтвердил Хуан. — Сегодня он встал сухой.
Из коридора доносился манящий запах стряпни. Вошел Маркос, подбросил портфель в воздух и схватил его на лету, точно вратарь — мяч.
— Маркос! — закричал Кико. — А у доньи Паулины умер кот!
— Да?
— Ага, и Лорен бросила его в помойку, а потом прилетел черт и унес его в ад, Хуан сам видел, а еще прилетала ведьма…
— Пабло еще не пришел? — спросила Мерче.
— Нет, — ответил Маркос.
Мерче вышла в коридор и столкнулась с Пабло, который как раз входил в дверь, и Мерче сказала ему, открывая книгу:
— Пабло, пожалуйста, объясни мне вот это, я тут не понимаю ни словечка.
Голос у Пабло был уже взрослый и суровый:
— Ой, девочка! Не даешь человеку в дом войти…
Кико подходил то к одному, то к другому, но едва только ему показалось, что он нашел отклик в Маркосе, как тот схватил «Покорение Дальнего Запада» и спросил у Хуана:
— У тебя еще есть?
— Три, — ответил Хуан. — Вот, гляди.
Кико побрел по коридору в кухню, где надрывался транзистор. Возвращение остальных всегда сопровождалось послаблением в домашней дисциплине. У двери кладовки он увидел Кристину, чуточку обеспокоенную, чуточку раскоряченную, и, подойдя к ней, ощутил запах, все понял и закричал так, что у него на лбу вздулась жила:
— Мама, Доми, Вито, сюда! Крис наложила в штаны!
Девочка смотрела на брата своими круглыми глазами недоуменно и внимательно и, когда он замолчал, пробормотала:
— Атата.
— Да, кака, кака, грязнуля, — сказал Кико.
Подошла Доми, и Кико ткнул пальцем Кристину.
— Она наложила в штаны, — сказал он.
— Ладно уж, — сурово отозвалась Доми. — А ты писаешься, неряха, так тебе никто ничего не говорит.
Кико поднял указательный палец и наставительно погрозил сестре:
— Почему ты не просишься, а?
— Хватит, замолчи, уж кому-кому, а тебе-то лучше помолчать, — оборвала его Доми.
Мальчик побежал в гладильную, где переодевалась Вито, привстал на цыпочки, нажал на ручку и вошел.
— Вито, а Крис наложила в штаны.
Витора застегивала на кнопку белую манжету.
— Видишь, какая грязнуля, — сказала она.
Но мальчик уже мчался по коридору и, добежав до конца, попытался открыть дверь в розовую ванную.
— Кто там? — спросила Мама изнутри.
Кико согнулся пополам, чтобы придать своему голосу больше выразительности:
— Мама, а Крис наложила в штаны!
— Жидко? — спросила Мама ласковым голосом, поставив его в тупик.
— Не знаю! — прокричал он.
— Ну хорошо, пойди скажи Доми.
Кико постоял под дверью еще несколько секунд и наконец отправился в кабинет, где Мерче и Пабло разговаривали об углах и биссектрисах; застыв на пороге, он громко возвестил, смутно чувствуя, что мешает:
— А Крис наложила в штаны.
— Ладно, ступай себе, ябеда, — сказала Мерче.
Он повернулся.
— И закрой дверь! — крикнул Пабло ему вслед.
Он встал на цыпочки, ухватился за ручку и хлопнул дверью. И тут, перекрывая голос Лолы Бельтран, распевавшей «Эй, Халиско, не бахвалься», по квартире разнесся пронзительный свисток, звучавший все громче и громче. Кико замер, а потом завопил:
— Кастрюля!
Вбежав на кухню, он увидел, как Витора снимала ее с огня, ухватив клетчатой тряпкой, и кастрюля понемногу успокаивалась и переставала свистеть. В углу Доми переодевала Кристину в чистые штанишки. Раздались два звонка, короткий и длинный. Витора сказала:
— Твой папа. Беги открой другую дверь и скажи: «Добрый день, папа».
Но Папа не дал ему времени, он сразу подхватил его под мышки, поцеловал и спросил:
— Ну, как живешь, старина?
Лицо у Папы было холодное, борода кололась. Пока он снимал пальто, Кико сообщил:
— А Крис наложила в штаны.
Папа сделал вид, что новость его заинтересовала:
— Вот как?
— Да, а я сегодня встал сухой и ни разу не описался, а Маврик умер, и его бросили в помойку, и черти унесли его в ад, у них были рога и…
— Ну хорошо, хорошо, — сказал Папа, входя в гостиную. — У тебя столько новостей сразу, что мне их не переварить.
Он сел в кресло, откинулся на спинку и, положив ногу на ногу, принялся покачивать той, что была на весу. Вошла Мама с голубыми веками и красными губами, во рту поблескивали белоснежные зубы, и Папа посмотрел на Маму, а Мама на Папу, и Папа сказал:
— Не найдется ли в доме глотка виски для человека, умирающего от жажды?
Мама открыла бар, приготовила все в мгновение ока и поставила перед Папой на низеньком столике, а Папа вкрадчиво добавил:
— Лед, жена, будь уж доброй до конца.
2 часа
Папа вошел в желтую ванную и прижал дверь ногой. Едва он приступил, как услышал в коридоре возню Кико, который старался просунуть голову внутрь.
— Ступай отсюда! — сказал Папа.
Но мальчик изо всех сил пытался заглянуть в ванную, и Папа закрутил задом, чтобы ему помешать. Кико дергал отца за брюки и спрашивал:
— Папа, у тебя есть дудушка?
— Эй, убирайся отсюда! — закричал Папа.
Но Кико настойчиво протискивался вперед, и Папа вихлялся все быстрее и нелепее, чтобы не дать малышу войти, а его голос, поначалу сдержанно повелительный, гремел теперь, как у генерала на плацу:
— Уходи немедленно, ты что, не слышишь? Пошел вон!
Предвидя крушение своих планов, Кико сделал отчаянную попытку просунуть голову между папиными коленями, и тогда Папа стиснул ноги и застыл в дурацкой позе, словно собрался танцевать чарльстон, да вдруг передумал и все это время твердил не переставая: «Уйди! Уйди, слышишь!» — и наконец опять задергался, не разжимая ног, потому что Кико, столкнувшись с новым препятствием, решил сломить сопротивление противника, атаковав его с флангов. В конце концов Папе удалось застегнуться, и он обернулся к Кико:
— На это смотреть нельзя, понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Крис захныкала, и Доми стала подбрасывать ее на коленях, напевая в такт: «Цок-цок-цок, мой ослик, в Вифлеем бегом…» Девочка прислонилась к старухе и прикрыла глазки. Доми сказала:
— Совсем засыпает.
Радио говорило: «Эсекиэлину Гутьерресу от его папочки и мамочки в день его двухлетия, с любовью. Послушайте песню «Продавщица фиалок».
Витора сновала от плиты с красным верхом к электроплите, от электроплиты к сушилке для посуды, от сушилки к шкафу, от шкафа к кладовой, от кладовой к котлу, от котла опять к плите с красным верхом. Время от времени она вздыхала и говорила: «Ох, господи». А с той минуты, как она включила музыку, вздохи раздавались чаще и шумнее. Кико всякий раз взглядывал на нее и наконец сказал:
— Вито, а тетя Куки подарит мне пистолет.
— Пистолет?
Мальчик с улыбкой кивнул головой и прикусил нижнюю губу. Витора спросила:
— А для чего тебе пистолет?
— Чтобы всех убивать.
— Надо же! И Вито тоже?
Кико снова кивнул, покусывая нижнюю губу. Вмешалась Доми:
— Он тебя одной болтовней на тот свет отправит.
Кристина захныкала и забарахталась в руках Доми, пытаясь слезть на пол. Старуха встала, ворча: «Чертова девчонка, какого шута теперь ей надо?» Кико опять повернулся к Доми:
— Доми, а мы видели черта.
— Да неужели?
— Ага, в отоплении, правда, Вито?
Радио сказало: «Хулио Аргосу, который едет в Африку, от друзей из его ватаги. Слушайте песню «Птица чогуи».
Витора взяла транзистор и прибавила звук.
— Как услышу эту песню, так обмираю, — пояснила она. — А уж Фемио…
Доми открыла рот, чтобы ответить, но тут Кико просунул между ними свою беленькую головку и сказал:
— Да, Доми, черт был весь черный, с крыльями и рогами и…
Доми вспылила:
— Убирайся немедленно, не то я сейчас…
Открылась дверь, вошел халат в красных и зеленых цветах, и Доми улыбнулась, погладила мальчика по головке, поскольку рука и так была уже поднята, и сказала:
— Уж этот Кико, чего только не придумает. Теперь говорит, что видел черта. Нет, золотце, нет, черт сидит в аду и не трогает таких хороших деток, как ты.
Час дня
Комната стояла чистая, прибранная, пол блестел, как будто по нему никогда не ходили. Стеллаж с книгами разделял комнату пополам, возле окна стоял длинный стол, над которым висела лампа с абажуром — ангел-хранитель; здесь дети, вернувшись из школы, делали уроки. В глубине по углам находились кровати Пабло и Маркоса под кретоновыми покрывалами, между ними — широкая кроватка Кико с высокими бортами из палочек, точно тюрьма. Войдя в комнату, Мама предупредила:
— Захочешь в уборную — скажи.
Кико расставил ноги и посмотрел на свои штанишки, затем, словно осмотра было мало, провел по ним сперва левой, потом правой рукой и заключил:
— Потрогай — даже ни мокринки.
Доми задержалась на кухне, и тогда Хуан предложил:
— Хочешь, устроим радугу?
— Ага, давай, — ответил Кико.
Хуан прикрыл шторы, взял Кико за руку, они осторожно подошли к маленькой кроватке, и оба одновременно подняли головы к третьей полке. Луч света падал на корешки книг, которые вспыхивали разноцветными искрами, и Кико сказал:
— Красиво. Да, Хуан?
Хуан наклонял голову то к одному, то к другому плечу.
— Когда светит солнце, тогда еще красивее, — сказал он.
Вдруг Кико встрепенулся.
— Пусть ангел-хранитель полетает, а, Хуан? — попросил он.
— Погоди, — отозвался Хуан.
Кико улыбался, предвкушая новое развлечение, а тем временем Хуан взобрался на стул, оттянул абажур в сторону, насколько хватило руки, и разом отпустил. Абажур закачался, как маятник, описывая широкую дугу. Хуан спрыгнул со стула и присоединился к брату, а Кико с улыбкой посмотрел на него и снова на лампу и сказал:
— Какой красивый ангел, да, Хуан?
Хуан прищурился, чтобы подстегнуть воображение.
— Ух ты, — воскликнул он вдруг, — смотри получше, это же не ангел, это черт!
Кико прижался к нему.
— Нет, это не черт, Хуан, — просительно сказал он.
— Черт, — подтвердил Хуан. — Гляди, у него есть рога и крылья, и он несется как ветер.
Кико ухватил его за джемпер:
— Нет, не черт, правда, Хуан?
Хуан состроил страшную гримасу, чтобы подчеркнуть свои слова.
— Гляди получше, видишь, как он злится?
Кико прижался к нему еще теснее.
— Открой окно, Хуан, — попросил он дрожащим голосом. — Это черт. И ведьма тоже здесь. Так Доми сказала.
Но Хуан и не думал раздергивать шторы, наоборот, продолжал:
— Черт летит за тобой, он схватит тебя за волосы и унесет в ад, вон смотри на него, смотри!
Кико дрожал. Обхватив брата обеими руками, он простонал:
— Открой, Хуан, открой!
— А вот и ведьма, гляди! — пронзительно вскрикнул Хуан, показывая на тень от абажура, качавшуюся на стене.
Кико в ужасе затопал ногами и разразился рыданиями.
— Открой, открой, Хуан! — вопил он.
Вошла Доми, ведя девочку за руку.
— Чего это вы задернули окна для ваших дурацких игр? — вопросила она.
Кико бросился к ней:
— Тут черт и ведьма, Доми. И черт хотел схватить меня за волосы и унести в ад.
Свободной рукой Доми отдернула шторы.
— Не лезь ко мне опять со своими глупостями, — предупредила она. — Очень много чепухи болтаешь.
Хуан присел у нижней, закрытой полки, толкнул в сторону раздвижную дверцу, и его задумчивый взгляд утонул в разноцветном и бесформенном нагромождении игрушек. Сначала он вытащил яркий мяч и, не вставая, несколько раз ударил его об пол. Потом взял коробку с красками, с надтреснутой крышкой, и переложил на другое место. В глубине стоял форт с поломанной оградой, и Хуан подумал секунду, глядя на него, потом повернулся к Кико.
— Индейцев нет, Кико? — спросил он.
— Нету.
Кико медленно подходил к брату и, оказавшись возле него, пнул ногой яркий мяч.
— Гол! — крикнул он.
Хуан вскочил на ноги.
— Давай! Я Ди Стефано.
Хуан пинал мяч то одной, то другой ногой, и Кико неловко и безрезультатно пытался преградить ему дорогу. Он трусил за мячом безо всякой надежды на успех и иногда еле-еле успевал коснуться его ногой. Играя, они наталкивались на стулья, запутывались в красном трехколесном велосипеде, визжали. Доми поднесла девочку к окну и говорила ей: «Ну-ка посмотри, вон бегут машины. Ой, сколько машин!» И Крис отвечала, причмокивая пухлыми, всегда влажными губками: «А-та-та».
Возмущенный крик застиг их врасплох, и они замерли по стойке «смирно», ожидая, когда дверь распахнется настежь. Мама была уже не в халате в красных и зеленых цветах, а в шерстяной кофточке в белую и синюю полоску и серой юбке, в кожаных домашних туфлях без пятки; длинные и тонкие пальцы держали сигарету, от которой тянулась струйка голубоватого дыма. Но голос был все тот же.
— Я повторяла вам двадцать раз, что дома в мяч не играют.
Отчитав мальчиков, она повернулась к Доми:
— А вы здесь для чего?
— Но, сеньора, — сказала Доми, — вы думаете, они меня слушаются?
Мама наклонилась и сказала решительно и твердо:
— Чтобы больше этого не было, ясно? В следующий раз — останетесь без карманных денег.
Минут пять Кико бродил по углам, не зная, чем заняться. Хуан взял с полки книжку большого формата, на обложке которой стояло: «Покорение Дальнего Запада». Усевшись на стул, Хуан открыл книжку, его черные глаза впились в первый рисунок и, словно тонизирующее питье, проглотили первую подпись: «Лет сто тридцать тому назад слова «Дальний Запад» были окружены для белых людей ореолом тайны…»
Кико вскарабкался на красный трехколесный велосипед, проскрипел «тррын-тррын-тррын», ловко вертя педали в обратном направлении, дал задний ход и затем пулей вылетел в коридор. Перед дверью, ведущей на кухню, он перевернул руль и так, с рулем задом наперед, запедалил в комнату. Там он вытащил из шкафа форт с поломанной оградой, отыскал шнурок, привязал форт к сиденью, уселся на велосипед и бодро покатил по коридору. Форт подпрыгивал и стучал «так-так-так, та-а-а-к», переднее колесо, вращаясь на несмазанной оси, скрипело «гуи-гуиии-гуи», и Кико сказал про себя: «Красивая музыка». Он то и дело поворачивал улыбающееся, довольное личико, чтобы полюбоваться, как прыгает и громыхает привязанный форт, и наконец громко завопил:
— Хуан, грузовик с прицепом!
Вдруг в прихожей, за занавеской, он заметил пылесос, слез с велосипеда, взял резиновую трубу и снова забрался на сиденье. Вернувшись в комнату, он отвязал форт и сказал себе: «А теперь надо залить бензин», снова сел на велосипед и с трубой в руках въехал в розовую ванную. Там он слез, попытался вставить кран в трубу, но это ему не удалось, и тогда он открыл кран и прижал к отверстию конец трубы. Часть струи разлеталась веером, обрызгивая красный свитер, лицо и волосы, но Кико ничего не замечал: его глаза были прикованы к другому концу трубы, откуда лилась тоненькая струйка, падая на заднюю часть велосипеда.
— Бензоколонка, — упоенно сказал себе Кико.
Он еще трижды крутанул кран, отвернув его до отказа, но брызги воды, сильнее ударяя по лицу, заставили его зажмуриться, и он смеялся от их щекотки. Вдруг откуда ни возьмись в дверях появилось сердитое лицо Доми.
— Что-то ты притих. Интересно, чем это ты здесь занимаешься?
Кико поскорее завернул кран.
— Я только заправляю грузовик, Доми, — виновато сказал он.
Доми схватилась за голову.
— Ох, господи! Ну, пускай на тебя полюбуется твоя мама. Уж она тебя подзаправит, не волнуйся. — Доми повернула голову и закричала: — Сеньора!
Кико, стоя посреди лужи, похлопывал ладошки одна о другую, словно отряхивал от воды; из-под мокрой челочки, прилипшей ко лбу, глаза его с непередаваемой печалью глядели в коридор, ожидая появления Мамы. Он услышал, как открылась кухонная дверь, затем раздались торопливые шаги и голос Доми, говоривший все с большим пылом:
— Идите сюда, сеньора. За этим не углядишь. Только посмотрите, на кого он похож! А кругом-то что делается!..
Кико ощутил странную слабость в ногах, но продолжал отряхивать ладони, замерев посреди лужи и глядя на дверь умоляющими глазами; однако, увидев лицо Мамы, понял, что виноват, и опустил голову, а Мама закричала: «Что за наказанье с этими детьми! Видеть их не могу!» И, схватив его левой рукой, правой принялась колотить по попе так, что ей самой стало больно. Из-под ее руки Кико смотрел на Хуана, который, появившись в дверях, строил ему гримасы и целился из воображаемого автомата: «та-та-та-та». Наконец Мама отпустила его, и Кико побежал укрыться в щели между кроватью Маркоса и шкафом; когда из школы вернулась Мерче, она заметила его, подошла, потрепала по голове и сказала:
— Ну, как дела, гномик?
Он искоса поглядывал на сестру и вдруг заорал:
— Дерьмо, задница, какашки!
— Наш малыш сегодня не в духе, — снисходительно сказала девочка и повернулась к нему спиной.
— Мама меня побила, — наконец признался Кико.
Мерче положила портфель на одну из полок, потом скинула пальто и форменный берет и бросила их на кровать Маркоса. Ее движения были слегка нарочиты, неумело кокетливы. Хуан подошел поближе и сказал:
— Как ему попало — сдохнуть можно!
— Что, описался? — спросила Мерче.
— Нет, не за это, — ответил Хуан.
Кико вылез из угла и сказал:
— А я сегодня встал сухой, вот так.
Мерче недоверчиво улыбнулась.
— Ага, правда, — подтвердил Хуан. — Сегодня он встал сухой.
Из коридора доносился манящий запах стряпни. Вошел Маркос, подбросил портфель в воздух и схватил его на лету, точно вратарь — мяч.
— Маркос! — закричал Кико. — А у доньи Паулины умер кот!
— Да?
— Ага, и Лорен бросила его в помойку, а потом прилетел черт и унес его в ад, Хуан сам видел, а еще прилетала ведьма…
— Пабло еще не пришел? — спросила Мерче.
— Нет, — ответил Маркос.
Мерче вышла в коридор и столкнулась с Пабло, который как раз входил в дверь, и Мерче сказала ему, открывая книгу:
— Пабло, пожалуйста, объясни мне вот это, я тут не понимаю ни словечка.
Голос у Пабло был уже взрослый и суровый:
— Ой, девочка! Не даешь человеку в дом войти…
Кико подходил то к одному, то к другому, но едва только ему показалось, что он нашел отклик в Маркосе, как тот схватил «Покорение Дальнего Запада» и спросил у Хуана:
— У тебя еще есть?
— Три, — ответил Хуан. — Вот, гляди.
Кико побрел по коридору в кухню, где надрывался транзистор. Возвращение остальных всегда сопровождалось послаблением в домашней дисциплине. У двери кладовки он увидел Кристину, чуточку обеспокоенную, чуточку раскоряченную, и, подойдя к ней, ощутил запах, все понял и закричал так, что у него на лбу вздулась жила:
— Мама, Доми, Вито, сюда! Крис наложила в штаны!
Девочка смотрела на брата своими круглыми глазами недоуменно и внимательно и, когда он замолчал, пробормотала:
— Атата.
— Да, кака, кака, грязнуля, — сказал Кико.
Подошла Доми, и Кико ткнул пальцем Кристину.
— Она наложила в штаны, — сказал он.
— Ладно уж, — сурово отозвалась Доми. — А ты писаешься, неряха, так тебе никто ничего не говорит.
Кико поднял указательный палец и наставительно погрозил сестре:
— Почему ты не просишься, а?
— Хватит, замолчи, уж кому-кому, а тебе-то лучше помолчать, — оборвала его Доми.
Мальчик побежал в гладильную, где переодевалась Вито, привстал на цыпочки, нажал на ручку и вошел.
— Вито, а Крис наложила в штаны.
Витора застегивала на кнопку белую манжету.
— Видишь, какая грязнуля, — сказала она.
Но мальчик уже мчался по коридору и, добежав до конца, попытался открыть дверь в розовую ванную.
— Кто там? — спросила Мама изнутри.
Кико согнулся пополам, чтобы придать своему голосу больше выразительности:
— Мама, а Крис наложила в штаны!
— Жидко? — спросила Мама ласковым голосом, поставив его в тупик.
— Не знаю! — прокричал он.
— Ну хорошо, пойди скажи Доми.
Кико постоял под дверью еще несколько секунд и наконец отправился в кабинет, где Мерче и Пабло разговаривали об углах и биссектрисах; застыв на пороге, он громко возвестил, смутно чувствуя, что мешает:
— А Крис наложила в штаны.
— Ладно, ступай себе, ябеда, — сказала Мерче.
Он повернулся.
— И закрой дверь! — крикнул Пабло ему вслед.
Он встал на цыпочки, ухватился за ручку и хлопнул дверью. И тут, перекрывая голос Лолы Бельтран, распевавшей «Эй, Халиско, не бахвалься», по квартире разнесся пронзительный свисток, звучавший все громче и громче. Кико замер, а потом завопил:
— Кастрюля!
Вбежав на кухню, он увидел, как Витора снимала ее с огня, ухватив клетчатой тряпкой, и кастрюля понемногу успокаивалась и переставала свистеть. В углу Доми переодевала Кристину в чистые штанишки. Раздались два звонка, короткий и длинный. Витора сказала:
— Твой папа. Беги открой другую дверь и скажи: «Добрый день, папа».
Но Папа не дал ему времени, он сразу подхватил его под мышки, поцеловал и спросил:
— Ну, как живешь, старина?
Лицо у Папы было холодное, борода кололась. Пока он снимал пальто, Кико сообщил:
— А Крис наложила в штаны.
Папа сделал вид, что новость его заинтересовала:
— Вот как?
— Да, а я сегодня встал сухой и ни разу не описался, а Маврик умер, и его бросили в помойку, и черти унесли его в ад, у них были рога и…
— Ну хорошо, хорошо, — сказал Папа, входя в гостиную. — У тебя столько новостей сразу, что мне их не переварить.
Он сел в кресло, откинулся на спинку и, положив ногу на ногу, принялся покачивать той, что была на весу. Вошла Мама с голубыми веками и красными губами, во рту поблескивали белоснежные зубы, и Папа посмотрел на Маму, а Мама на Папу, и Папа сказал:
— Не найдется ли в доме глотка виски для человека, умирающего от жажды?
Мама открыла бар, приготовила все в мгновение ока и поставила перед Папой на низеньком столике, а Папа вкрадчиво добавил:
— Лед, жена, будь уж доброй до конца.
2 часа
Папа вошел в желтую ванную и прижал дверь ногой. Едва он приступил, как услышал в коридоре возню Кико, который старался просунуть голову внутрь.
— Ступай отсюда! — сказал Папа.
Но мальчик изо всех сил пытался заглянуть в ванную, и Папа закрутил задом, чтобы ему помешать. Кико дергал отца за брюки и спрашивал:
— Папа, у тебя есть дудушка?
— Эй, убирайся отсюда! — закричал Папа.
Но Кико настойчиво протискивался вперед, и Папа вихлялся все быстрее и нелепее, чтобы не дать малышу войти, а его голос, поначалу сдержанно повелительный, гремел теперь, как у генерала на плацу:
— Уходи немедленно, ты что, не слышишь? Пошел вон!
Предвидя крушение своих планов, Кико сделал отчаянную попытку просунуть голову между папиными коленями, и тогда Папа стиснул ноги и застыл в дурацкой позе, словно собрался танцевать чарльстон, да вдруг передумал и все это время твердил не переставая: «Уйди! Уйди, слышишь!» — и наконец опять задергался, не разжимая ног, потому что Кико, столкнувшись с новым препятствием, решил сломить сопротивление противника, атаковав его с флангов. В конце концов Папе удалось застегнуться, и он обернулся к Кико:
— На это смотреть нельзя, понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11