Он слышит «святой дух, святой дух» и повторяет на свой лад, ему все одно.
Она поставила мальчика на ноги и намылила ему ноги и попку. Потом сказала:
— Садись. Если не будешь хныкать, пока я помою лицо, пойдешь со мной за молоком к сеньору Авелино.
Мальчик крепко стиснул губы и веки, а Витора терла ему лицо губкой. Несколько секунд он удерживал дыхание, потом завизжал:
— Хватит, Вито, хватит!
Витора подхватила его под мышки, подняла, обернула в большое земляничного цвета полотенце и отнесла в кухню, и тогда Лорен, что жила у доньи Паулины, увидела его с площадки черного хода через застекленную дверь, помахала рукой и прокричала:
— Кико, соня! Только еще встаешь?
Вытирая его полотенцем, Витора тихонько приказала: «Скажи: доброе утро, Лорен». И мальчик закричал из-под полотенца:
— Доброе утро, Лорен!
А Лорен отозвалась:
— Доброе утро, сынок. А у нас кот подох! Смотри!
И показала ему что-то, похожее на черную мохнатую тряпку, а мальчик, глядя сквозь решетку грузового лифта, словно из тюремного окна, спросил:
— А почему он подох, Лорен?
Лорен откликнулась высоким, тонким голосом, проникавшим сквозь стекла, точно солнечный луч:
— Кто ж его знает почему? Просто пришел его час, и все тут.
Не выпуская тюбика из рук, мальчик вполголоса спросил у Виторы:
— Что она говорит?
Не обращая на него внимания, Витора сказала Лорен:
— Вот будет переживать твоя хозяйка.
— Ты представляешь.
Лорен бросила труп кота в мусорный бак.
— Его же надо похоронить, Лорен! — завопил Кико.
— Ты хочешь, чтобы мы хоронили эту мерзость?
— А как же, — ответил мальчик.
Мама входила и выходила. Кико вытянул ручонку с тюбиком и пожаловался Виторе:
— У меня замочилась пушка. Надо ее вытереть. Витора провела по тюбику полотенцем и спросила:
— А разве это не грузовик?
— Нет, — ответил Кико, отворачивая колпачок и показывая черную дырочку, — это пушка, ты что, не видишь?
— А на кой тебе пушка, скажи на милость?
— Чтобы идти на папину войну, — ответил мальчик.
В конце фразы он закашлялся, и халат в красных и зеленых цветах сказал маминым голосом:
— Ребенок простудился.
Мама тут же вышла, и от промелькнувшего мимо знакомого халата в воздухе словно остался ласкающий след. Надевая на Кико майку, Витора сказала:
— Если будешь кашлять, позовем Лонхиноса.
— Не надо!
— Ты не хочешь, чтоб пришел Лонхинос?
— Нет!
— А вот мне он раз сделал укол, и было ничуть не больно.
Она натянула на него голубенькую рубашечку, а сверху ярко-красный свитерок. Потом мягкие вельветовые штанишки. Кико стоял неподвижно, слегка сдвинув брови, словно размышляя. Наконец он сказал:
— Не хочу, чтоб приходил Лонхинос.
— Ну так не кашляй.
— Я сам не знаю, когда кашляю, — запротестовал Кико.
Закончив одевание, Витора поставила мальчика на пол, сложила земляничное полотенце, повесила его на спинку белого стула, прошла в ванную комнату и выдернула пробку из ванны, чтобы спустить воду. Потом взглянула на расстроенное личико Кико и сказала:
— Лонхинос добрый. Он приходит, когда ты болеешь, делает укол, и ты поправляешься.
Она говорила громко, стараясь перекрыть гул стиральной машины. Мальчик поднял голову, чтобы расширить поле зрения, до тех пор ограниченное подолом ее сине-полосатого халата.
— А тебя он куда уколол, Вито? В зад?
— Ясное дело. Только так не говорят, это грех.
— Грех?
— Да. За такие слова черти унесут тебя в ад.
Кико машинально отворачивал и заворачивал колпачок тюбика. Взгляд его голубых глаз был устремлен куда-то вдаль. Он сказал:
— Хуан говорит, что у чертей есть крылья. Это правда, Вито?
— Ну конечно.
— Как у ангелов?
— Ага.
— И они унесут Маврика в ад?
Витора взглянула на него с беглым сочувствием и сказала, обращаясь к самой себе: «Чего только не придумает этот мальчик». Потом повысила голос:
— И ад, и рай не для кошек, запомни хорошенько.
— Но Маврик же черный, — упрямо возразил мальчик.
— Хотя бы и черный. Для кошек — помойка, и дело с концом.
Вдруг Кико встал коленками на красные плитки пола — с маленькими белыми квадратиками внутри — и повез по ним тюбик, делая при этом «бу-у-у-у», а иногда «пи-и-и, пи-и-и». Тюбик наткнулся на черную пуговицу. Мальчик бросил тюбик, поднял пуговицу, повертел ее в руках, оглядывая с обеих сторон, улыбнулся и сказал себе: «Пластинка, это пластинка»; неуклюже сунул пуговицу в карман вельветовых штанишек, потом подобрал тюбик и тоже спрятал. Поднявшись на ноги, он схватил на лету краешек сине-полосатого халата:
— Идем за молоком, Вито.
— Постой.
— Ты же сказала: если я не буду плакать, ты меня возьмешь.
— Ох, мамочки, что за ребенок!
Мелькнув в коротком коридорчике, она скрылась в гладильной и тут же вернулась с пальтишком в клетку, шарфом и красным капорком. Все это она в одну минуту надела на мальчика; ее заметно скрюченные кисти рук так и летали в воздухе.
— Ну пошли.
— В тапочках? — усомнился мальчик.
Витора подхватила корзинку.
— Можно подумать, нам так далеко.
Спускаясь по лестнице, Кико ставил на ступеньку левую ногу и тут же подтягивал к ней правую, но делал это быстро, почти не глядя, стараясь не отставать от торопливо сбегающей вниз девушки. Лавка была за три дома от них, и мальчик, держа Витору за руку, шел, ведя безымянным пальцем по стенам зданий. В лавке пахло шоколадом, мылом, землей от картофеля. Авелино отпускал товары, укладывая их в корзины из алюминиевой проволоки. Кико обвел глазами полки, где в отдельных ящичках красовались артишоки, морковь, лук, картофель, салат, повыше — плитки шоколада, печенье, рожки, макароны в ярких упаковках, еще выше — бутылки с темным, красным и белым вином, а справа — банки с карамелью. Сеньор Авелино заметил еле видный над прилавком красный капорок.
— Долго же ты сегодня спал, а, Кико?
— Ага, — ответил мальчик.
Сеньора Делия вышла из задней комнаты и, увидев его, сказала:
— Как дела, малыш? Долго же ты спал.
Но Кико уже ничего не слышал. Присев на корточки, он протискивался среди ног покупателей, залезал под прилавок, под банки с карамелью, поглощенный поисками этикеток кока-колы, пепси-колы, воды «Кас»; подняв этикетку, он прятал ее в карман штанишек, рядом с пуговицей и тюбиком из-под зубной пасты. Витора спросила у сеньора Авелино:
— Где же ваш Сантинес?
Сеньор Авелино бросил беглый взгляд на часы в бледно-голубом корпусе:
— Сейчас подойдет, он ушел уже давно.
Витора вдруг занервничала:
— Я там совсем зашилась, дайте мне пока молоко, а потом пусть Сантинес забросит все остальное, — и протянула сеньору Авелино бумажку.
Худенькая девушка в коричневом пальто, стоявшая в конце прилавка, возмутилась.
— Вот нахалка! — раздался ее тоненький голосок. — Знаете, сеньор Авелино, все мы зашились, а я торчу здесь уже больше пятнадцати минут, слышите? Если каждая будет лезть без очереди…
Витора гневно повернулась к ней:
— Вольно ж тебе молчать, дуреха!
Кико вылез из-под ног покупателей и с испугом воззрился на кричащую Витору. Сеньор Авелино сказал:
— Тихо, тихо, хватит на всех, — и подмигнул Виторе. — Да, сразу заметно, что ты у нас остаешься вдовушкой, а?
Витора грустно улыбнулась.
— Завтра, — отозвалась она. — Уж лучше не напоминайте, сеньор Авелино, какой вы нехороший.
Кико был уже возле нее. Он потянул Витору за руку и шепотом спросил:
— Сеньор Авелино нехороший, правда, Вито?
— Замолчи сейчас же!
Сеньор Авелино шагнул к банкам с карамелью и протянул Кико леденец:
— На, возьми, малыш.
Витора поставила в корзину бутылки с молоком и в дверях сказала лавочнику:
— Так пускай Сантинес поторопится.
— Будь спокойна.
Держа за палочку круглый желтый леденец, Кико крутил и крутил его перед глазами, и, когда его взяли за подбородок и заставили поднять голову, он ощутил прилив раздражения и злости. Сверху глядела на него сеньора в мехах, улыбаясь сладко и глупо.
— Скажите-ка, — спросила она у Виторы, — это случайно не девочка сеньора Инфанте, директора «Тапьосы»?
— Да, сеньора, только это мальчик.
Сеньора улыбнулась еще шире.
— Ну разумеется, — сказала она, — в этом возрасте, да к тому же он такой беленький и с такими глазками…
Кико взглянул на нее с ненавистью.
— Я дядя, — сказал он.
Совсем развеселившись, она засмеялась в голос:
— Так, значит, ты дядя?
У Кико ныла шея, его раздражал ее рост, ее снисходительный смех. Внезапно взорвавшись, он пронзительно завизжал:
— Дерьмо, задница, какашки!..
Улыбка сеньоры погасла моментально, механически, точно выключенная лампочка.
— Это очень плохо. Хорошие дети так не говорят, — побранила она мальчика.
Витора посерьезнела и сильно тряхнула его за плечи.
— Не обращайте внимания, — сказала она сеньоре. — С тех пор как у него появилась сестричка, на него иногда нападает бог знает что.
Меховое пальто спросило:
— А этот какой по счету?
— Этот? Пятый. А еще говорят, пятый — самый удачный.
Позже, уже поднимаясь в грузовом лифте, Витора сердито выговаривала ему:
— Вот увидишь, я все расскажу твоей маме. Думаешь, так отвечают сеньорам? Вито просто слишком добрая, но когда-нибудь ей тоже надоест, и она тебя разлюбит.
Мальчик смотрел на нее снизу вверх серьезными, блестящими глазами.
— Это грех, Вито? — спросил он.
— Грех? Да еще какой! Сейчас только попадись чертям, они прямым ходом умчат тебя в ад.
Насупившись, Кико шагнул на свою площадку. Он покосился в сторону мусорного бака, где скорбно чернели среди отбросов останки Маврика. Витора дважды стукнула в стекло и сказала:
— Гляди, твоя мама уже купает Кристину.
Кико вошел в квартиру улыбаясь и победно держа над головой леденец на палочке. Вдруг он уставился на круглый гладкий животик сестренки и сказал:
— У Крис нету дудушки, правда, мама?
— Нету, — уклончиво отозвалась Мама.
— А у тебя? У тебя есть?
— Нет, это бывает только у мальчиков.
Голубые глаза Кико изумленно округлились.
— Значит, у папы тоже этого нет? — воскликнул он.
11 часов
— Смотри, Хуан, самолет, — сказал Кико.
Он кружился на месте, держа двумя пальцами тюбик из-под зубной пасты и подражая гудению мотора; через некоторое время он перестал кружиться, опустил тюбик на красную крышку плиты, протащил его вперед и остановил.
— Смотри, Хуан, — повторил он, — а теперь самолет сел.
Витора внимательно оглядела Хуана, он казался бледным, его глубокие, черные, сосредоточенные глаза были обведены синевой.
— Мальчик похудел, — вздохнула она. — Сразу заметно.
— Смотри, Хуан, он приземлился! — крикнул Кико. Заворачивая девочку в земляничное полотенце, Мама сказала:
— Завтра он пойдет в школу. Вчера у него уже не было температуры.
Кико схватил тюбик и снова закружился, подражая шуму мотора.
— Смотри, Хуан, как высоко он поднялся!
— Отстань, — буркнул Хуан.
Черные глаза Хуана не отрывались от страниц комикса, губы шевелились сами собой: «Войдя в одну из камер, наш герой получил удар по голове и свалился ничком». Кико положил тюбик в карман штанишек и почтительно приблизился к брату.
— Интересно? — спросил он.
— Ага, — автоматически сказал Хуан.
Кико вытянул палец и робко ткнул в страницу.
— Это кто? — спросил он.
— Зеленый Казак, — ответил Хуан.
— Он плохой?
— Нет, хороший.
— А это?
— Это Танг, самый плохой из всех. Он вожак пиратов.
Кико вытащил из кармана тюбик и отвернул колпачок.
— Я убью его из моей пушки.
— Иди отсюда, — сказал Хуан, не поднимая глаз и решительно отодвигая Кико ногой.
— Если он плохой, почему же ты не хочешь, чтобы я его убил?
Хуан не слушал его. Он жадно читал: «Только попробуй меня обмануть, я буду стрелять немедленно. Прикажи твоим людям бросить оружие!»
Витора наливала молоко в кастрюльку. Несколько капель упало на красное крыло плиты. Она поставила кастрюльку на огонь и тяжко вздохнула.
Мама спросила:
— А про Севе ничего не слышно?
— Ее матери, поди, не лучше, раз она не едет, — ответила Витора и вздохнула еще глубже.
— Что, уже? — спросила Мама.
— Да, завтра… Все одно к одному.
Кико вскарабкался на плетеное креслице и стал размазывать пальцем белые капли. Он склонял голову набок, как бы выискивая наилучшую перспективу, и наконец, начертив запутанный узор, радостно завопил:
— Вито, Хуан, это Сан-Себас!
Хуан швырнул журнал на пол и неохотно подошел к плите. Сдвинув брови, он посмотрел на иероглифы и презрительно спросил:
— И это пляж?
Раскрасневшись от удовольствия, Кико громко пояснил:
— Смотри, вот эти сеньоры плавают, а этот загорает, а…
Хуан пожал плечами, и на его лице отразилось глубокое разочарование.
— Ничуточки не похоже, — сказал он.
Витора говорила Маме:
— Пятерых из каждой сотни посылают в Африку, и что вы скажете, обязательно должно было выпасть на него. Убиться можно.
— Ну посуди сама, — сказала Мама, — кому-то же надо ехать.
— Господи, и я так думаю, но почему это все шишки должны валиться на мою голову? Что, других людей мало?
— А как приятель Паки?
— Кто, Абелардо? Ну, этот-то не иначе в рубашке родился. Прямо не знаю, отчего этой девчонке вечно везет. В субботу идет и выигрывает в лотерею, а в понедельник тянут жребий, и жених остается при ней. Надо же так.
Малышка била в ладоши и повторяла:
— Атата, атата.
Кико подошел к ней, взял за ручки и стал хлопать ими посильнее, девочка залилась смехом, мальчик тоже засмеялся.
— Атата, атата, — твердила малышка.
Кико дернул за полу халата в красных и зеленых цветах:
— Она говорит «красота». Мама, Крис говорит «красота».
Мама продолжала говорить:
— … А кроме того, это не такая уж беда.
Витора рассердилась:
— Ну, еще как посмотреть. А Паки заладила теперь, что Фемио свяжется там с какой-нибудь черномазой.
— Вот глупости, — отозвалась Мама.
— Да неизвестно. И Абелардо тоже — мол, негры теперь такие, что от них любого можно ждать.
Кико снова дернул за мамин халат:
— Мама, а Крис сказала «красота».
Мама без церемоний отстранила его:
— Оставь меня, ради бога, ну что ты прицепился, не надоедай.
Витора налила молоко в фарфоровую кружку, а остальное разлила по двум тарелкам, открыла банку с изображением смеющегося младенца и положила в каждую тарелку по большой ложке с верхом желтого порошка.
— Завтракать, живо, — сказала она, поочередно размешивая содержимое обеих тарелок.
Она усадила Кико на белый стульчик, подвинула к столу другой стул — для Хуана, подхватила девочку и устроила ее у себя на коленях. Крис безропотно глотала кашу, и с каждой ложкой вокруг ее влажных губ росла желтая кромка. Хуан поставил перед собой журнал с похождениями капитана Труэно, оперев его о сахарницу, и, кроша булочку в какао, жадно поглощал комикс. «Вы дорого заплатите за свою дерзость». — «А-а-а-х!» — «Вперед, друзья, с этими уже покончено». — «Получай, каналья, пришел и твой черед!» А тем временем Кико ритмично постукивал ложкой по белому мрамору, и Витора сказала:
— Ну давай, Кико, ешь. Господи, что за ребенок!
Кико неуклюже сунул ложку в кашу и принялся водить ею по тарелке; там обозначились глубокие бороздки. Мальчик поглядел и снова помешал кашу.
— Ешь, у тебя все остынет.
Кико промурлыкал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Девочка уже заканчивала завтрак, и Вито встрепенулась:
— Кико, сейчас я позову твою маму!
Мальчик вяло поднес ложку ко рту и с отвращением пожевал кашу.
— Фу, какая гадость! — сказал он.
Глаза Хуана круглились, точно два блюдца. Он читал: «Но хватит болтовни. Сейчас ты умрешь!»
Витора спустила девочку на пол и отняла у Кико ложку:
— Дай сюда. Точно маленький.
— Я не маленький!
— Малявка, вот ты кто.
— Нет, не малявка!
— Ну так ешь. Тогда ты вырастешь и станешь большим, как твой папа, а если не будешь есть…
Кико открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил — точь-в-точь индюк.
— Больше не надо, Вито, — наконец взмолился он со слезами на глазах.
Вито дважды провела слюнявчиком по его губам, схватила тарелку с остатками каши, счистила их в помойное ведро, а сверху аккуратно прикрыла картофельными очистками. Хуан сказал Кико:
— Отстань.
— А я сегодня встал сухой, Хуан, — сказал Кико. — Правда, Вито, я сегодня встал сухой?
— Правда, ты у нас уже вырос.
— Атато, — промолвила Крис.
— Она сказала «хорошо». Вито, а Крис сказала «хорошо»!
Витора взяла пылесос, щетку, пыльную тряпку и совок и шагнула в коридор.
— Сидите тихо, — сказала она, просунув в дверь растрепанную голову. — Не безобразничать.
Кико крутанулся на одной ножке, наслаждаясь независимостью. Потом подошел к угловому шкафчику возле плиты, дернул дверцу. Открываясь, замок щелкал «клип», а закрываясь — «клап», и Кико открыл и закрыл шкафчик раз двадцать пять, с улыбкой прислушиваясь к щелканью. Когда это ему надоело, он заглянул внутрь и увидел стопку клетчатых тряпочек — в красную и белую клетку, желтую и белую, белую и синюю, а повыше, на полочке — бутылки и банки с жидкостями для полировки и чистки и стиральные порошки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Она поставила мальчика на ноги и намылила ему ноги и попку. Потом сказала:
— Садись. Если не будешь хныкать, пока я помою лицо, пойдешь со мной за молоком к сеньору Авелино.
Мальчик крепко стиснул губы и веки, а Витора терла ему лицо губкой. Несколько секунд он удерживал дыхание, потом завизжал:
— Хватит, Вито, хватит!
Витора подхватила его под мышки, подняла, обернула в большое земляничного цвета полотенце и отнесла в кухню, и тогда Лорен, что жила у доньи Паулины, увидела его с площадки черного хода через застекленную дверь, помахала рукой и прокричала:
— Кико, соня! Только еще встаешь?
Вытирая его полотенцем, Витора тихонько приказала: «Скажи: доброе утро, Лорен». И мальчик закричал из-под полотенца:
— Доброе утро, Лорен!
А Лорен отозвалась:
— Доброе утро, сынок. А у нас кот подох! Смотри!
И показала ему что-то, похожее на черную мохнатую тряпку, а мальчик, глядя сквозь решетку грузового лифта, словно из тюремного окна, спросил:
— А почему он подох, Лорен?
Лорен откликнулась высоким, тонким голосом, проникавшим сквозь стекла, точно солнечный луч:
— Кто ж его знает почему? Просто пришел его час, и все тут.
Не выпуская тюбика из рук, мальчик вполголоса спросил у Виторы:
— Что она говорит?
Не обращая на него внимания, Витора сказала Лорен:
— Вот будет переживать твоя хозяйка.
— Ты представляешь.
Лорен бросила труп кота в мусорный бак.
— Его же надо похоронить, Лорен! — завопил Кико.
— Ты хочешь, чтобы мы хоронили эту мерзость?
— А как же, — ответил мальчик.
Мама входила и выходила. Кико вытянул ручонку с тюбиком и пожаловался Виторе:
— У меня замочилась пушка. Надо ее вытереть. Витора провела по тюбику полотенцем и спросила:
— А разве это не грузовик?
— Нет, — ответил Кико, отворачивая колпачок и показывая черную дырочку, — это пушка, ты что, не видишь?
— А на кой тебе пушка, скажи на милость?
— Чтобы идти на папину войну, — ответил мальчик.
В конце фразы он закашлялся, и халат в красных и зеленых цветах сказал маминым голосом:
— Ребенок простудился.
Мама тут же вышла, и от промелькнувшего мимо знакомого халата в воздухе словно остался ласкающий след. Надевая на Кико майку, Витора сказала:
— Если будешь кашлять, позовем Лонхиноса.
— Не надо!
— Ты не хочешь, чтоб пришел Лонхинос?
— Нет!
— А вот мне он раз сделал укол, и было ничуть не больно.
Она натянула на него голубенькую рубашечку, а сверху ярко-красный свитерок. Потом мягкие вельветовые штанишки. Кико стоял неподвижно, слегка сдвинув брови, словно размышляя. Наконец он сказал:
— Не хочу, чтоб приходил Лонхинос.
— Ну так не кашляй.
— Я сам не знаю, когда кашляю, — запротестовал Кико.
Закончив одевание, Витора поставила мальчика на пол, сложила земляничное полотенце, повесила его на спинку белого стула, прошла в ванную комнату и выдернула пробку из ванны, чтобы спустить воду. Потом взглянула на расстроенное личико Кико и сказала:
— Лонхинос добрый. Он приходит, когда ты болеешь, делает укол, и ты поправляешься.
Она говорила громко, стараясь перекрыть гул стиральной машины. Мальчик поднял голову, чтобы расширить поле зрения, до тех пор ограниченное подолом ее сине-полосатого халата.
— А тебя он куда уколол, Вито? В зад?
— Ясное дело. Только так не говорят, это грех.
— Грех?
— Да. За такие слова черти унесут тебя в ад.
Кико машинально отворачивал и заворачивал колпачок тюбика. Взгляд его голубых глаз был устремлен куда-то вдаль. Он сказал:
— Хуан говорит, что у чертей есть крылья. Это правда, Вито?
— Ну конечно.
— Как у ангелов?
— Ага.
— И они унесут Маврика в ад?
Витора взглянула на него с беглым сочувствием и сказала, обращаясь к самой себе: «Чего только не придумает этот мальчик». Потом повысила голос:
— И ад, и рай не для кошек, запомни хорошенько.
— Но Маврик же черный, — упрямо возразил мальчик.
— Хотя бы и черный. Для кошек — помойка, и дело с концом.
Вдруг Кико встал коленками на красные плитки пола — с маленькими белыми квадратиками внутри — и повез по ним тюбик, делая при этом «бу-у-у-у», а иногда «пи-и-и, пи-и-и». Тюбик наткнулся на черную пуговицу. Мальчик бросил тюбик, поднял пуговицу, повертел ее в руках, оглядывая с обеих сторон, улыбнулся и сказал себе: «Пластинка, это пластинка»; неуклюже сунул пуговицу в карман вельветовых штанишек, потом подобрал тюбик и тоже спрятал. Поднявшись на ноги, он схватил на лету краешек сине-полосатого халата:
— Идем за молоком, Вито.
— Постой.
— Ты же сказала: если я не буду плакать, ты меня возьмешь.
— Ох, мамочки, что за ребенок!
Мелькнув в коротком коридорчике, она скрылась в гладильной и тут же вернулась с пальтишком в клетку, шарфом и красным капорком. Все это она в одну минуту надела на мальчика; ее заметно скрюченные кисти рук так и летали в воздухе.
— Ну пошли.
— В тапочках? — усомнился мальчик.
Витора подхватила корзинку.
— Можно подумать, нам так далеко.
Спускаясь по лестнице, Кико ставил на ступеньку левую ногу и тут же подтягивал к ней правую, но делал это быстро, почти не глядя, стараясь не отставать от торопливо сбегающей вниз девушки. Лавка была за три дома от них, и мальчик, держа Витору за руку, шел, ведя безымянным пальцем по стенам зданий. В лавке пахло шоколадом, мылом, землей от картофеля. Авелино отпускал товары, укладывая их в корзины из алюминиевой проволоки. Кико обвел глазами полки, где в отдельных ящичках красовались артишоки, морковь, лук, картофель, салат, повыше — плитки шоколада, печенье, рожки, макароны в ярких упаковках, еще выше — бутылки с темным, красным и белым вином, а справа — банки с карамелью. Сеньор Авелино заметил еле видный над прилавком красный капорок.
— Долго же ты сегодня спал, а, Кико?
— Ага, — ответил мальчик.
Сеньора Делия вышла из задней комнаты и, увидев его, сказала:
— Как дела, малыш? Долго же ты спал.
Но Кико уже ничего не слышал. Присев на корточки, он протискивался среди ног покупателей, залезал под прилавок, под банки с карамелью, поглощенный поисками этикеток кока-колы, пепси-колы, воды «Кас»; подняв этикетку, он прятал ее в карман штанишек, рядом с пуговицей и тюбиком из-под зубной пасты. Витора спросила у сеньора Авелино:
— Где же ваш Сантинес?
Сеньор Авелино бросил беглый взгляд на часы в бледно-голубом корпусе:
— Сейчас подойдет, он ушел уже давно.
Витора вдруг занервничала:
— Я там совсем зашилась, дайте мне пока молоко, а потом пусть Сантинес забросит все остальное, — и протянула сеньору Авелино бумажку.
Худенькая девушка в коричневом пальто, стоявшая в конце прилавка, возмутилась.
— Вот нахалка! — раздался ее тоненький голосок. — Знаете, сеньор Авелино, все мы зашились, а я торчу здесь уже больше пятнадцати минут, слышите? Если каждая будет лезть без очереди…
Витора гневно повернулась к ней:
— Вольно ж тебе молчать, дуреха!
Кико вылез из-под ног покупателей и с испугом воззрился на кричащую Витору. Сеньор Авелино сказал:
— Тихо, тихо, хватит на всех, — и подмигнул Виторе. — Да, сразу заметно, что ты у нас остаешься вдовушкой, а?
Витора грустно улыбнулась.
— Завтра, — отозвалась она. — Уж лучше не напоминайте, сеньор Авелино, какой вы нехороший.
Кико был уже возле нее. Он потянул Витору за руку и шепотом спросил:
— Сеньор Авелино нехороший, правда, Вито?
— Замолчи сейчас же!
Сеньор Авелино шагнул к банкам с карамелью и протянул Кико леденец:
— На, возьми, малыш.
Витора поставила в корзину бутылки с молоком и в дверях сказала лавочнику:
— Так пускай Сантинес поторопится.
— Будь спокойна.
Держа за палочку круглый желтый леденец, Кико крутил и крутил его перед глазами, и, когда его взяли за подбородок и заставили поднять голову, он ощутил прилив раздражения и злости. Сверху глядела на него сеньора в мехах, улыбаясь сладко и глупо.
— Скажите-ка, — спросила она у Виторы, — это случайно не девочка сеньора Инфанте, директора «Тапьосы»?
— Да, сеньора, только это мальчик.
Сеньора улыбнулась еще шире.
— Ну разумеется, — сказала она, — в этом возрасте, да к тому же он такой беленький и с такими глазками…
Кико взглянул на нее с ненавистью.
— Я дядя, — сказал он.
Совсем развеселившись, она засмеялась в голос:
— Так, значит, ты дядя?
У Кико ныла шея, его раздражал ее рост, ее снисходительный смех. Внезапно взорвавшись, он пронзительно завизжал:
— Дерьмо, задница, какашки!..
Улыбка сеньоры погасла моментально, механически, точно выключенная лампочка.
— Это очень плохо. Хорошие дети так не говорят, — побранила она мальчика.
Витора посерьезнела и сильно тряхнула его за плечи.
— Не обращайте внимания, — сказала она сеньоре. — С тех пор как у него появилась сестричка, на него иногда нападает бог знает что.
Меховое пальто спросило:
— А этот какой по счету?
— Этот? Пятый. А еще говорят, пятый — самый удачный.
Позже, уже поднимаясь в грузовом лифте, Витора сердито выговаривала ему:
— Вот увидишь, я все расскажу твоей маме. Думаешь, так отвечают сеньорам? Вито просто слишком добрая, но когда-нибудь ей тоже надоест, и она тебя разлюбит.
Мальчик смотрел на нее снизу вверх серьезными, блестящими глазами.
— Это грех, Вито? — спросил он.
— Грех? Да еще какой! Сейчас только попадись чертям, они прямым ходом умчат тебя в ад.
Насупившись, Кико шагнул на свою площадку. Он покосился в сторону мусорного бака, где скорбно чернели среди отбросов останки Маврика. Витора дважды стукнула в стекло и сказала:
— Гляди, твоя мама уже купает Кристину.
Кико вошел в квартиру улыбаясь и победно держа над головой леденец на палочке. Вдруг он уставился на круглый гладкий животик сестренки и сказал:
— У Крис нету дудушки, правда, мама?
— Нету, — уклончиво отозвалась Мама.
— А у тебя? У тебя есть?
— Нет, это бывает только у мальчиков.
Голубые глаза Кико изумленно округлились.
— Значит, у папы тоже этого нет? — воскликнул он.
11 часов
— Смотри, Хуан, самолет, — сказал Кико.
Он кружился на месте, держа двумя пальцами тюбик из-под зубной пасты и подражая гудению мотора; через некоторое время он перестал кружиться, опустил тюбик на красную крышку плиты, протащил его вперед и остановил.
— Смотри, Хуан, — повторил он, — а теперь самолет сел.
Витора внимательно оглядела Хуана, он казался бледным, его глубокие, черные, сосредоточенные глаза были обведены синевой.
— Мальчик похудел, — вздохнула она. — Сразу заметно.
— Смотри, Хуан, он приземлился! — крикнул Кико. Заворачивая девочку в земляничное полотенце, Мама сказала:
— Завтра он пойдет в школу. Вчера у него уже не было температуры.
Кико схватил тюбик и снова закружился, подражая шуму мотора.
— Смотри, Хуан, как высоко он поднялся!
— Отстань, — буркнул Хуан.
Черные глаза Хуана не отрывались от страниц комикса, губы шевелились сами собой: «Войдя в одну из камер, наш герой получил удар по голове и свалился ничком». Кико положил тюбик в карман штанишек и почтительно приблизился к брату.
— Интересно? — спросил он.
— Ага, — автоматически сказал Хуан.
Кико вытянул палец и робко ткнул в страницу.
— Это кто? — спросил он.
— Зеленый Казак, — ответил Хуан.
— Он плохой?
— Нет, хороший.
— А это?
— Это Танг, самый плохой из всех. Он вожак пиратов.
Кико вытащил из кармана тюбик и отвернул колпачок.
— Я убью его из моей пушки.
— Иди отсюда, — сказал Хуан, не поднимая глаз и решительно отодвигая Кико ногой.
— Если он плохой, почему же ты не хочешь, чтобы я его убил?
Хуан не слушал его. Он жадно читал: «Только попробуй меня обмануть, я буду стрелять немедленно. Прикажи твоим людям бросить оружие!»
Витора наливала молоко в кастрюльку. Несколько капель упало на красное крыло плиты. Она поставила кастрюльку на огонь и тяжко вздохнула.
Мама спросила:
— А про Севе ничего не слышно?
— Ее матери, поди, не лучше, раз она не едет, — ответила Витора и вздохнула еще глубже.
— Что, уже? — спросила Мама.
— Да, завтра… Все одно к одному.
Кико вскарабкался на плетеное креслице и стал размазывать пальцем белые капли. Он склонял голову набок, как бы выискивая наилучшую перспективу, и наконец, начертив запутанный узор, радостно завопил:
— Вито, Хуан, это Сан-Себас!
Хуан швырнул журнал на пол и неохотно подошел к плите. Сдвинув брови, он посмотрел на иероглифы и презрительно спросил:
— И это пляж?
Раскрасневшись от удовольствия, Кико громко пояснил:
— Смотри, вот эти сеньоры плавают, а этот загорает, а…
Хуан пожал плечами, и на его лице отразилось глубокое разочарование.
— Ничуточки не похоже, — сказал он.
Витора говорила Маме:
— Пятерых из каждой сотни посылают в Африку, и что вы скажете, обязательно должно было выпасть на него. Убиться можно.
— Ну посуди сама, — сказала Мама, — кому-то же надо ехать.
— Господи, и я так думаю, но почему это все шишки должны валиться на мою голову? Что, других людей мало?
— А как приятель Паки?
— Кто, Абелардо? Ну, этот-то не иначе в рубашке родился. Прямо не знаю, отчего этой девчонке вечно везет. В субботу идет и выигрывает в лотерею, а в понедельник тянут жребий, и жених остается при ней. Надо же так.
Малышка била в ладоши и повторяла:
— Атата, атата.
Кико подошел к ней, взял за ручки и стал хлопать ими посильнее, девочка залилась смехом, мальчик тоже засмеялся.
— Атата, атата, — твердила малышка.
Кико дернул за полу халата в красных и зеленых цветах:
— Она говорит «красота». Мама, Крис говорит «красота».
Мама продолжала говорить:
— … А кроме того, это не такая уж беда.
Витора рассердилась:
— Ну, еще как посмотреть. А Паки заладила теперь, что Фемио свяжется там с какой-нибудь черномазой.
— Вот глупости, — отозвалась Мама.
— Да неизвестно. И Абелардо тоже — мол, негры теперь такие, что от них любого можно ждать.
Кико снова дернул за мамин халат:
— Мама, а Крис сказала «красота».
Мама без церемоний отстранила его:
— Оставь меня, ради бога, ну что ты прицепился, не надоедай.
Витора налила молоко в фарфоровую кружку, а остальное разлила по двум тарелкам, открыла банку с изображением смеющегося младенца и положила в каждую тарелку по большой ложке с верхом желтого порошка.
— Завтракать, живо, — сказала она, поочередно размешивая содержимое обеих тарелок.
Она усадила Кико на белый стульчик, подвинула к столу другой стул — для Хуана, подхватила девочку и устроила ее у себя на коленях. Крис безропотно глотала кашу, и с каждой ложкой вокруг ее влажных губ росла желтая кромка. Хуан поставил перед собой журнал с похождениями капитана Труэно, оперев его о сахарницу, и, кроша булочку в какао, жадно поглощал комикс. «Вы дорого заплатите за свою дерзость». — «А-а-а-х!» — «Вперед, друзья, с этими уже покончено». — «Получай, каналья, пришел и твой черед!» А тем временем Кико ритмично постукивал ложкой по белому мрамору, и Витора сказала:
— Ну давай, Кико, ешь. Господи, что за ребенок!
Кико неуклюже сунул ложку в кашу и принялся водить ею по тарелке; там обозначились глубокие бороздки. Мальчик поглядел и снова помешал кашу.
— Ешь, у тебя все остынет.
Кико промурлыкал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Девочка уже заканчивала завтрак, и Вито встрепенулась:
— Кико, сейчас я позову твою маму!
Мальчик вяло поднес ложку ко рту и с отвращением пожевал кашу.
— Фу, какая гадость! — сказал он.
Глаза Хуана круглились, точно два блюдца. Он читал: «Но хватит болтовни. Сейчас ты умрешь!»
Витора спустила девочку на пол и отняла у Кико ложку:
— Дай сюда. Точно маленький.
— Я не маленький!
— Малявка, вот ты кто.
— Нет, не малявка!
— Ну так ешь. Тогда ты вырастешь и станешь большим, как твой папа, а если не будешь есть…
Кико открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил — точь-в-точь индюк.
— Больше не надо, Вито, — наконец взмолился он со слезами на глазах.
Вито дважды провела слюнявчиком по его губам, схватила тарелку с остатками каши, счистила их в помойное ведро, а сверху аккуратно прикрыла картофельными очистками. Хуан сказал Кико:
— Отстань.
— А я сегодня встал сухой, Хуан, — сказал Кико. — Правда, Вито, я сегодня встал сухой?
— Правда, ты у нас уже вырос.
— Атато, — промолвила Крис.
— Она сказала «хорошо». Вито, а Крис сказала «хорошо»!
Витора взяла пылесос, щетку, пыльную тряпку и совок и шагнула в коридор.
— Сидите тихо, — сказала она, просунув в дверь растрепанную голову. — Не безобразничать.
Кико крутанулся на одной ножке, наслаждаясь независимостью. Потом подошел к угловому шкафчику возле плиты, дернул дверцу. Открываясь, замок щелкал «клип», а закрываясь — «клап», и Кико открыл и закрыл шкафчик раз двадцать пять, с улыбкой прислушиваясь к щелканью. Когда это ему надоело, он заглянул внутрь и увидел стопку клетчатых тряпочек — в красную и белую клетку, желтую и белую, белую и синюю, а повыше, на полочке — бутылки и банки с жидкостями для полировки и чистки и стиральные порошки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11